Социальные категории и стереотипы

Воспринимая различные объекты окружающего нас мира, мы прежде всего идентифицируем их в соответствии с определенны­ми признаками. При этом, исходя из имеющихся у нас знаний, мы неизбежно осуществляем классификацию данных объектов. Так, стол мы относим к категории мебели, чашку — к категории посуды, а кота — к категории домашних животных. В каждую категорию попадают объекты, имеющие какие-либо существен­ные общие черты и свойства. Такая категоризация облегчает нам познание мира, дает нам возможность успешно действовать в нем. Мы не обходимся без категоризации и тогда, когда речь идет о людях, как непосредственно окружающих нас, так и тех, с кото­рыми мы никогда не встретимся. Эта тенденция, которую мы по­стоянно демонстрируем, называется процессом социальной кате­горизации. От того, к какой социальной категории мы относим какого-либо человека, зависит и наше отношение к нему, и по­следующие действия.

Факты свидетельствуют о том, что одного и того же человека можно отнести к различным социальным категориям, порой даже с полярной оценочной окраской. Так, говоря сегодня об экс-пре­зиденте Чили, генерале Пиночете, одни называют его "кровавым диктатором", другие — "творцом.чилийского экономического чуда". Соответственно высказывается и различное отношение

к деятельности генерала Пиночета на посту главы государства. Очевидно, что подобная категоризация может приводить к одно­сторонним оценкам, тогда как необходимо учитывать все аспекты деятельности данной персоны.

Хотя категоризация совершенно необходима для определен­ной организации материала восприятия, в то же время эта мыс­лительная операция таит в себе, можно сказать, определенную опасность для адекватного суждения о каком-либо объекте. Кто из нас не оказывался порой в плену предвзятых суждений о другом человеке? Мы видим его впервые, однако и этого быва­ет достаточно, чтобы составить себе определенное мнение о нем. Пол, возраст, раса, национальность, элементы внешнего облика воспринимаемого нами человека — длина волос, тип одежды, различные украшения и т.д. — все эти признаки, как по отдель­ности, так и вместе взятые, побуждают нас относить его к какой-либо категории людей. При этом мы обычно приписываем ему те или иные личностные свойства, способности, мотивы, социальные ценности, т.е. осуществляется процесс стереотипизации. В ко­нечном счете, воспринимая того или иного человека, мы видим и оцениваем его в соответствии с той социальной категорией, к которой, по нашему мнению, он принадлежит. Мы наделяем этого человека теми чертами и свойствами, которые характерны, как нам кажется, для данной категории людей. Так, многие из нас считают, что политики склонны к компромиссам, военных от­личает прямолинейность, а красивых людей' — самовлюблен­ность. Это все — примеры социальных стереотипов. Насколько же правомерными являются при этом наши суждения?

Сам по себе термин "стереотип" заимствован из типографско­го мира. Так называется монолитная печатная форма, применяе­мая при печатании больших тиражей. Подобная форма позволя­ет экономить время и силы, но затрудняет внесение изменений в текст. В социальные науки термин "стереотип" ввел в 1922 г. американский журналист У. Липпман, который отметил, что люди часто используют подобный механизм, общаясь друг с дру­гом и прибегая к определенным шаблонам восприятия. Относя какого-либо человека к той или иной категории лиц, нам легче строить свои взаимоотношения с ним.

Б. Рэйвен и Д. Рубин (Raven and Rubin, 1983) выделяют две важные функции стереотипов. Во-первых, посредством стерео-типизации мы можем минимизировать "непреодолимую слож­ность информации до поддающихся анализу пропорций". Вместо того чтобы блуждать в поисках характерных и уникальных черт встреченного нами человека, мы можем ограничиться общими стереотипами. Это особенно важно тогда, когда нужно быстро принимать решение в ситуации неопределенности. Во-вторых,

поскольку одних и тех же стереотипов придерживаются многие люди, они могут легко общаться друг с другом. Стереотипы вы­ступают как форма "социальной стенографии".

Широко распространены этнические (или культуральные) стереотипы, в соответствии с которыми определенные психоло­гические свойства приписываются представителям тех или иных наций. Д. Майерс приводит данные исследований, показываю­щие, что европейцы считают жителей Южной Европы, например итальянцев, более эмоциональными и менее искусными в работе, чем жителей Северной Европы — немцев и скандинавов (Майерс, 1997). Стереотип южанина как человека более экспансивного су­ществует даже в пределах одной страны. Так, в каждой из два­дцати стран Северного полушария жители юга данной страны считаются более экспрессивными, чем жители севера (чего нель­зя сказать о шести странах в Южном полушарии).

Заслуживает внимания тот факт, что значительная часть лю­дей приписывает какой-либо рассматриваемой группе одни и те же черты. Показательны в этом плане данные одного из исследо­ваний, проведенных в США (Karlins et al., 1969). Ста универси­тетским студентам был предложен перечень 84 личностных черт, с тем чтобы они отметили, какие из этих черт наиболее свойст­венны указанным десяти этническим группам. Если бы какие-либо черты подбирались студентами случайно, то можно было бы ожидать, что около 6% из них выберут любую данную черту для любой данной группы. Однако почти для каждой этнической группы были подобраны более чем 20% студентов, по крайней мере, три черты. И, по крайней мере, одна черта выбиралась бо­лее чем 50% студентов. Например, американцы были названы ма­териалистичными (67%), англичане — консервативными (53%), немцы — усердными (59%). Таким образом, можно говорить об известном согласии относительно свойств, приписываемых различным этническим группам.

Обоснованна ли подобная стереотипизация? Соответствуют ли стереотипы реальности? Прежде всего отметим, что стереотипы возникают не на пустом месте. Ряд американских исследовате­лей считает, что стереотипы могут содержать зерно истины. По их мнению, люди, высказывая суждение о других группах, сравнивают их со своей собственной группой. Так, если немцы в среднем считаются несколько более усердными, чем американ­цы, то эта черта будет частью стереотипа, даже хотя среднее различие может быть очень маленьким.

Ряд данных говорит о том, что имеются рациональные основа­ния для формирования тех или иных стереотипов. Возьмем, на­пример, стереотип пожилого работника, разделяемый многими людьми в различных организациях США. Одно из исследований

показало, что пожилые работники оценивались как не склонные к изменениям и творчеству, более осмотрительные и менее рабо­тоспособные даже тогда, когда их трудовые показатели были не хуже, чем у тех, кто был моложе (Mitchell, -1982). Следует до­бавить к этому, что, по данным другого исследования, проведен­ного ранее, обнаружена меньшая склонность к риску (большая осмотрительность) пожилых менеджеров по сравнению с более молодыми. Таким образом, можно говорить о зерне истины, со­держащемся в стереотипе пожилого работника, т.е. о том, что такой работник обладает определенными характерными свойст­вами. Но из этого совсем не следует, что всем без исключения по­жилым работникам будут присущи указанные свойства. Оши­бочность стереотипа проявляется тогда, когда он влияет на суж­дение о конкретной личности с ее индивидуальными особенностя­ми. Действительно, в этом случае, вместо того чтобы попытаться учесть всю уникальность данного человека, его воспринимают лишь на основе какой-то единственной категории, к которой он принадлежит. Стереотипы рождают определенные ожидания от­носительно поведения людей и дают нам возможность взаимо­действовать на этой основе.

Хало-эффект (эффект ореола). Окружающий нас мир, как и люди, живущие в нем, — все преисполнено тех или иных про­тиворечий. Яркий красивый гриб порой оказывается ядовитым, а невзрачное растение — полным целебных свойств. Человек с ангельским лицом может оказаться вором-рецидивистом, а без­образный горбун — тонким ценителем искусства. Однако, даже зная о подобных несовпадениях "формы" и "содержания", многие из нас непроизвольно стремятся к тому, чтобы их впечатление о том или ином человеке было непротиворечивым. Так, препода­ватель вуза, просмотревший на экзамене зачетную книжку сту­дента и обнаруживший в ней одни "пятерки", часто склонен уде­лять лишь минимум времени опросу этого студента. Преподава­тель логично, как ему кажется, полагает, что и на его вопросы студент, скорее всего, ответит на "отлично". В данном случае можно заключить, что преподаватель оказался под влиянием хало-эффекта, или эффекта ореола.

Термин "хало" ("гало") заимствован из метеорологии. Хало — это светлые круги, наблюдаемые около Солнца или Луны и пред­ставляющие собой определенное оптическое явление. В психоло­гическом смысле данный термин впервые использовал Э. Торн-дайк в 1920 г.

Хало-эффект — тенденциозность нашего восприятия, которая проявляется в том, что при оценке каких-либо черт личности мы попадаем под влияние сложившегося у нас общего впечатления об этой личности и стремимся сделать наши оценки совместимыми, непротиворечивыми. Эта тенденция может превалировать как

в позитивном, так и в негативном направлении. Если какой-либо человек обладает, на наш взгляд, прежде всего некоторыми пози­тивными чертами, то мы склонны думать, что ему присущи так­же другие положительные свойства. И наоборот, если мы отме­чаем у какого-либо человека негативные черты, то скорее допус­каем наличие у него и других отрицательных качеств (негатив­ный хало-эффект). Так, влюбленный человек преувеличивает все позитивные свойства объекта своей любви, а его негативные свойства преуменьшаются или не фиксируются вовсе.

На формирование того или иного впечатления о человеке мо­жет влиять весь его внешний облик, включая одежду, речь, мане­ры. Возьмем ситуацию собеседования по поводу приема на рабо­ту. Очевидно, что больше шансов быть принятым имеет аккурат­но одетый и вежливый человек, нежели тот, кто отличается лишь своим неряшливым видом и вызывающим поведением.

Хороший пример хало-эффекта имеется в сказке А. де Сент-Экзюпери "Маленький принц". Писатель рассказывает о том, как один турецкий астроном заметил в телескоп новую малую плане­ту. Астроном доложил тогда о своем открытии на международном астрономическом конгрессе. Однако никто ему не поверил имен­но потому, что он был одет по-турецки. Некоторое время спустя новый турецкий султан повелел своим подданным под страхом смерти носить европейское платье. И вот тот астроном приехал на очередной международный конгресс и снова доложил о своем открытии. Теперь он был одет по последней моде, и все коллеги с ним согласились.

Есть и экспериментальные данные американских психологов, подтверждающие эффект ореола (Solomon and Saxe, 1977). Ис­пытуемым — студентам последнего курса демонстрировали че­тыре видеозаписи беседы студентки с советником по трудоуст­ройству и просили их высказать свое впечатление об этой сту­дентке. Каждому испытуемому показывали только одну видеоза­пись из сделанных четырех, которые различались следующим образом. На двух видеозаписях студентка с помощью театраль­ного грима была превращена в очень привлекательную или очень непривлекательную. На двух других та же самая студентка изо­бражалась как очень интеллигентная или как не интеллигентная. Последний эффект достигался так: "советник" (на самом деле это был помощник экспериментатора) говорил студентке, что сред­ний балл ее итоговых экзаменов в университете очень высок. На другой же видеозаписи студентке говорилось о том, что сред­ний балл ее экзаменов, наоборот, очень низок. После просмотра видеозаписи испытуемых просили высказать свои впечатления о студентке.

Эксперимент показал, что, когда студентка казалась привле­кательной и (или) интеллигентной, ей приписывали более благо-

желательные черты, лучшие ближайшие и долгосрочные пер­спективы работы, а также большую вероятность будущего сча­стья. Полученные данные означают, что хотя такое явное свойство личности, как привлекательность, сильно влияет на производимое ею впечатление, другие черты личности, воспринимаемые не ви­зуальным образом, также могут производить яркий формирую­щий эффект. Действительно, как обнаружило это исследование, интеллигентность играет большую роль в формировании впечат­ления о личности, чем ее внешняя привлекательность.

Другие личностные черты — и позитивные, и негативные — также могут вносить свой вклад в хало-эффект. Обычно этот эф­фект проявляется тогда, когда у нас имеется мало информации о другом человеке, оценку которому мы даем.

§ 6. Каузальная атрибуция

Параметры причинности. Почему друг не пригласил меня от­метить день своего рождения? Почему мой шеф против обыкно­вения берет с собой в командировку на этот раз именно меня, а не другого сотрудника? Почему нелюбезный раньше сосед первым поздоровался со мной и завел разговор о погоде? Когда мы всту­паем в контакт с другими людьми, то обычно стараемся понять, почему они ведут себя таким образом. Однако нередко мы не рас­полагаем достаточной информацией о причинах того или иного поведения людей. Мы строим различные догадки, пытаясь уяс­нить себе подоплеку действий других людей, приписывая им те или иные причины — соответствующие мотивы и намерения. Этот процесс называется атрибуцией, и его значимость в нашей жизни трудно переоценить. Ведь наши реакции на поведение других людей обусловлены именно тем, какими причинами мы его объясняем. В итоге процесса атрибуции у нас появляется воз­можность прогнозировать поведение других и успешно взаимо­действовать с ними.

В настоящее время изучение различных сторон процесса ат­рибуции представляет собой одно из важных направлений соци­альной психологии. Начало разработки данной проблематики по­ложил Ф. Хайдер (Heider, 1958). Он был первым социальным психологом, который на строгой научной основе стал анализиро­вать, как человек пытается понять причины поведения других людей. По мнению Хайдера, у каждого имеется общая теория человеческого поведения (то, что он называл "наивной психоло­гией"), и человек использует ее для объяснения различных соци­альных событий. При этом в поисках соответствующих атри­буций люди мотивируются двумя основными потребностями: потребность сформировать логически обоснованный взгляд на мир и потребности приобрести контроль над окружающей

обстановкой. Способность предсказать, как другие люди будут себя вести, служит в итоге удовлетворению обеих указанных по­требностей. Именно такая способность позволяет самым разным людям понимать друг друга на работе, на улице, в других обще­ственных местах. И не только понимать, но и порой успешно взаимодействовать даже с незнакомыми людьми.

Хайдер заложил основы теории каузальной атрибуции (до­словно: приписывание причины). В соответствии с этой теорией восприятие нами поведения других людей обусловлено в значи­тельной степени тем, какие причины мы приписываем данному поведению —• внутреннему состоянию человека или каким-либо внешним факторам. Иначе говоря, где находится "локус причин­ности"? Предположим, что вы приглашаете девушку, сидящую рядом с вами на лекции, в кино, но она отказывается, ссылаясь на занятость. Что же является настоящей причиной ее отказа? Он может быть вызван внутренним состоянием девушки, таким как отсутствие у нее интереса к вам. Или же он может быть след­ствием того или иного внешнего обстоятельства, поскольку у де­вушки запланированы какие-то неотложные дела на это время.

Итак, чтобы объяснить поведение других людей, мы стремим­ся приписывать ему внутренние причины (интернальная атрибу­ция) или внешние (экстернальная атрибуция). К внутренним (диспозиционным) причинам можно отнести черты личности, ее способности, установки, настроения, стремления, состояние здо­ровья и т.д. — все то, что формирует соответствующую предрас­положенность личности к тем или иным действиям. При этом предполагается, что личность обладает свободой выбора своих действий. К внешним (ситуационным) причинам относятся осо­бенности окружающей социальной или физической среды, кото­рые, наоборот, ограничивают возможности выбора личностью своего поведения. Это специфика социальной ситуации, действия других людей, погода или просто случай. Так, в условиях сильно­го социального давления человек порой оказывается "жертвой обстоятельств". Можно вспомнить, как в 70-е гг. многие советские писатели были вынуждены выступать в печати с осуждением А.И. Солженицына, делая это вопреки своим убеждениям.

Конечно, проводимое психологами различие между внутрен­ними и внешними причинами поведения людей имеет относи­тельный характер. Ведь те или иные ситуации формирующим образом влияют на человеческую личность, ее свойства и, наобо­рот, в любой жизненной ситуации каждый из нас неизбежно вы­ражает себя, собственную индивидуальность. Во всяком случае, "локус причинности" является самым первым параметром при ре­шении вопроса об атрибуции того или иного поведения человека. Второй параметр атрибуции — это устойчивость или неустой­чивость причины, вызвавшей данное поведение. Мы хотим знать,

является ли эта причина сравнительно постоянной особенностью внешнего окружения или внутренней диспозицией личности. Не­которые внешние причины являются очень устойчивыми, такие как правила и законы (например, запрещение проезда автомобиля на красный свет или игры вратаря руками за пределами штраф­ной площадки) или профессиональные роли (в обязанности про­фессоров из года в год входит чтение лекций).

Другие же внешние причины являются очень неустойчивыми. Так, погода оказывает существенное влияние на то, отправимся ли мы в воскресенье на прогулку или будем дома как-либо прово­дить время. Очевидно, что погода — неустойчивый фактор.

Другой пример. Некий предприниматель иногда получает нужный ему товар у тех поставщиков, которые гарантируют его высокое качество, но иногда последние не могут обеспечить все поставки, и тогда предприниматель обращается к тем, у кого имеется такой товар, хотя и не столь высокого качества. Таким образом, успех этого предпринимателя оказывается ограничен­ным неустойчивой внешней причиной.

Внутренние причины также могут быть и устойчивыми, и не­устойчивыми. Так, во время игры в шахматы Гарри Каспаров мо­жет просчитывать возможные варианты позиции на много ходов вперед: его "счетные" способности вполне устойчивы. Некоторые футболисты иногда блещут своей индивидуальной игрой, обводя с мячом двух-трех противников, иногда же они легко теряют мяч. В общем, эти футболисты действительно талантливы, но их талант, по-видимому, очень неустойчив.

Подобным же образом можно подходить и к сфере обучения. Так, успех или неуспех студента в решении какой-либо отдель­ной задачи может быть объяснен его способностями (внутренняя и сравнительно устойчивая причина), его усилиями (внутренняя и обычно весьма неустойчивая причина), удачей (внешняя и не­устойчивая причина) и степенью трудности задачи (внешняя и устойчивая причина).

Третьим параметром атрибуции, как показано в работах Б. Уэйнера, является контролируемость. Мы понимаем, что одни причины каких-либо явлений вполне поддаются нашему контро­лю, в то время как другие находятся вне пределов контроля с на­шей стороны. Осознаваемая нами контролируемость или некон­тролируемость той или иной причины может сосуществовать в различных комбинациях с "локусом причинности" и устойчиво­стью (Taylor et al., 1994), как показано в табл. 10.1. Например, внутренняя неустойчивая причина наподобие временного усилия рассматривается в общем как контролируемая: студент может попытаться трудиться усерднее, а может и не прилагать к этому усилий. Устойчивая внутренняя причина в виде соответствую­щей способности является, очевидно, неконтролируемой. Удача

как внешний и неустойчивый фактор также не поддается нашему контролю. В то же время редкая помощь, получаемая от других людей, хотя и является внешней и неустойчивой причиной, веро­ятно, находится под контролем этих других людей.

Таблица 10.1. Возможные причины полученных результатов в соот­ветствии с локусом, устойчивостью и контролируемо­стью (Источник: Weiner, 1979)

 

Контроли­руемость	Внутренняя	Внешняя
Устойчивая	Неустойчивая	Устойчивая	Неустойчивая
Контроли­руемая	Обычно прилагаемое усилие	Временно прилагаемое усилие (для этой частной задачи)	Некоторые формы при­страстий педагога	Редкая помощь от других
Неконтро­лируемая	Способность	Настроение	Трудность задачи	Удача

Вопрос о том, являются ли указанные параметры наилучшими для понимания каузальной атрибуции, сейчас обсуждается среди западных психологов. Некоторые из исследователей критикуют здесь сам дихотомический подход, предусматривающий или ин-тернальность или экстернальность. Действительно, эти два объ­яснения в каком-либо конкретном случае не всегда противопо­ложны друг другу, а могут оказаться взаимодополняемыми.

Теория "соответствующего вывода". Как отмечалось ранее, наблюдая за поведением другого человека, мы приписываем его действиям внутренние или внешние причины. Допустим, в каком-то конкретном случае мы приписали действиям партне­ра внутренние причины. При этом мы также пытаемся уяснить для себя, каковы намерения нашего партнера, какими личност­ными чертами он обладает. Выступая с теорией "соответствую­щего вывода", Э. Джонз и К. Дейвис (Jones and Davis, 1965) осо­бенно интересовались тем, как люди приходят к заключению о причине какого-либо единственного примера поведения (напри­мер, почему продавщица грубила мне). Они считают, что люди, наблюдая какое-нибудь действие индивида, пытаются сделать вывод о том, соответствует ли это действие какому-либо устой­чивому личностному свойству данного индивида. Итак, соответ­ствующий вывод является выводом о том, что какое-либо дейст­вие индивида свидетельствует об устойчивом личностном свойст­ве. Например, если Сергей проявляет деликатность по отноше­нию к Олегу, то его соответствующий вывод мог бы состоять в том, что Сергей является деликатным человеком. Но придет ли Олег на самом деле к соответствующему выводу? Не всегда. Если находится несколько вероятных причин того, почему некто

может выполнить определенное действие, то соответствие явля­ется низким, и мы не можем быть уверены в причине данного действия. Однако, если имеется только одна вероятная причина для объяснения какого-либо действия, то соответствие является высоким, и можно быть уверенным в подходящей к данному слу­чаю атрибуции.

Люди предпочитают, по мнению Джонза и Дейвиса, делать диспозиционные атрибуции (т.е. такие, которые являются внут­ренними и устойчивыми). В основе такого предпочтения лежит убеждение в том, что знания о диспозиционных атрибуциях других позволяют нам лучше понимать и предсказывать их по­ведение. Однако известно, что поведение любого человека часто допускает ряд различных толкований и его причины далеко не всегда лежат на поверхности. Джонз и Дэйвис утверждают, что мы используем несколько логических правил, когда делаем вывод о личностных характеристиках других людей на основе их поведения.

Одно из таких правил касается социальной желательности поведения. Люди приписывают диспозиционные атрибуции с го­раздо большей вероятностью такому поведению других, которое является социально нежелательным, чем поведению социально желательному. Причина заключается в том, что социально жела­тельное поведение говорит нам больше о культурных нормах данной группы, нежели о личности индивида в этой группе. Од­нако, когда люди нарушают эти нормы, действуя определенным образом, такое неожиданное поведение требует объяснения. В подобных случаях социальная цена отклонения от нормы порой бывает велика, и поэтому можно с большой уверенностью пола­гать, что поведение нарушителей отражает их устойчивую и внутреннюю диспозицию (Jones et al., 1961).

Еще одно правило, которым руководствуются люди, делая предположения о личностных характеристиках какого-либо дей­ствующего лица, состоит в учете степени его выбора. Очевидно, что поведение, основанное на свободном выборе, в большей сте­пени свидетельствует об истинных личностных характеристиках действующего лица, чем то, которое является вынужденным.

В соответствии с материалами исследований Джонза и Дейви­са мы не только наблюдаем социальную желательность поведе­ния других людей и степень их выбора, но также анализируем поведение, выбранное действующим лицом, в контексте других возможных линий поведения. Затем мы задаем себе вопрос: "Яв­ляется ли некоторый результат необычным для избранного пове­дения?" Сравнивая последствия избранного поведения с послед­ствиями других действий, не предпринятых, мы часто можем прийти к выводу о силе намерений, лежащих в основе данного поведения, посредством поиска необычных последствий. Итак,

третье правило вывода относится к действиям, которые вызыва­ют необычные эффекты — результаты, которые не могли быть вызваны любым другим действием. Исследовательские данные показывают, что поведение с уникальными необычными эффек­тами приводит к более убедительным предположениям о диспо­зициях действующего лица, чем поведение с обычными эффекта­ми. Иначе говоря, если кто-то делает что-то совершенно отли­чающееся от того, что мы ожидали, мы гораздо чаще удивляемся, почему это произошло, и ищем объяснения в особенностях лич­ности данного человека.

Обратимся к примеру, который приводит С. Франзой (Franzoi, 1996). Представим себе молодого человека, который ищет место для тренировок в подъеме тяжестей. В качестве возможных мест для этой цели он рассматривает участок за своим домом, уголок уединенного пляжа и спортивную площадку, примыкающую к двум домам женской университетской организации. Отметим, что некоторые получаемые при этом эффекты являются общими для всех данных мест, т.е. что бы ни выбрал молодой человек, он будет иметь естественную удобную зону для тренировок, много открытого пространства и свежего воздуха. Однако только одно из данных мест представляет возможность молодым женщинам наблюдать за его упражнениями. Если молодой человек выберет именно это место для своих упражнений, наблюдатели могут, ве­роятно, заключить, что он является "искателем внимания". При­ходя к такому выводу о личностных чертах этого молодого чело­века, наблюдатели будут исходить из его своеобразного поведен­ческого решения.

Подводя итоги сказанному выше, отметим, что в соответствии с теорией Джонза и Дейвиса люди, весьма вероятно, приходят к заключению, что действия других людей отражают их основ­ные диспозиционные черты (т.е. они, вероятно, делают соответ­ствующие выводы), когда эти действия воспринимаются, как: 1) ниже нормы социальной желательности, 2) выбранные свобод­но и 3) имеют результатом уникальные, необычные эффекты.

Фундаментальная ошибка атрибуции. Наше поведение в це­лом обусловлено взаимодействием внутренних индивидуальных характеристик и внешних факторов. Однако, объясняя действия других людей, мы чаще всего ищем причину в их диспозициях, а не в каких-либо ситуационных обстоятельствах. Л. Росс (Ross, 1977) назвал эту тенденцию фундаментальной ошибкой атрибу­ции. Так, преподаватель, разрешая опоздавшему студенту за­нять место в аудитории, нередко считает причиной опоздания не­организованность этого студента, а не сбой в работе обществен­ного транспорта. Еще пример. Часто футбольные болельщики расценивают невнимание судьи к какому-либо нарушению пра­вил на поле как следствие его пристрастия в пользу "чужой"

команды. При этом не учитывается, что судья мог просто не за­метить нарушения и неправильность в его действиях объясняет­ся особенностями внешних обстоятельств (скажем, яркое солнце слепило ему глаза).

Убедительный пример фундаментальной ошибки атрибуции демонстрирует эксперимент Росса и его сотрудников (Ross et al., 1977). Была создана ситуация, похожая на телевизионную игру, в которой участники отвечают на вопросы ведущих. Испытуе­мые — студенты — были разделены случайным образом на две группы: задача одних состояла в том, чтобы задавать вопросы, задача других — отвечать на них. Первые должны были приду­мать десять трудных, но ясных вопросов, требующих широкой эрудиции. Участники состязания в среднем отвечали только на четыре вопроса из десяти. Несомненно, что в роли ведущего ис­пытуемые получали определенное преимущество. Однако отве­чавшие на вопросы не учитывали этот внешний фактор в поиске причины полученных результатов. Они считали, что ведущие об­ладают большими знаниями, чем они. Интересно, что наблюдате­ли, которые присутствовали при этом, но не были непосредствен­но включены в данную игровую ситуацию, также оценивали ве­дущих как более компетентных, чем отвечавших на вопросы. Итак, здесь проявилась фундаментальная ошибка атрибуции, т.е. тенденция отдавать предпочтение внутренним атрибуциям над внешними при объяснении поведения других людей.

В работах некоторых американских авторов поднимается во­прос о том, насколько рассматриваемая ошибка является дейст­вительно фундаментальной (Franzoi, 1996). Высказывается предположение, что важной причиной такой ошибки является влияние западной культуры, основанной на идеологии индиви­дуализма, которая подчеркивает приоритет, преимущество сво­бодно образованных социальных взаимосвязей и стремление к автономии. С другой стороны, многие культуры, не относящие­ся к западным, имеют более коллективистские черты. При этом делается акцент на приоритете групповых потребностей над ин­дивидуальными, предпочтении крепких социальных взаимосвя­зей и готовности индивида подчиниться влиянию своей группы.

Действительно ли эти разные идеологии порождают и соот­ветствующие атрибутивные различия? Для ответа на этот вопрос Джоан Миллер (Miller, 1984) опросила две группы горожан раз­личного возраста — американцев и индусов (проживавших в Ин­дии). Задача опрашиваемых состояла в том, чтобы объяснить причины позитивного и негативного поведения, свидетелями ко­торого они были в течение своей жизни. Как показали получен­ные данные, не выявилось значимых атрибутивных различий ме­жду самыми юными (от 8 до 11 лет) представителями двух раз­ных культур. Однако по мере увеличения возраста опрошенных

американцы обнаруживали больше диспозиционных, нежели си­туационных атрибуций как для позитивных поведенческих ак­тов, так и для негативных. Это полностью соответствовало фун­даментальной ошибке атрибуции. Совершенно противоположную тенденцию демонстрировали ответы индусов — представителей коллективистской идеологии. Они чаще использовали экстер-нальные атрибуции. Ряд последующих работ также показал, что фундаментальная ошибка атрибуции более свойственна культу­рам с идеологией индивидуализма и усваивается посредством со­циализации. К этому можно добавить, что, по данным исследова­ний, американцы получают большее социальное одобрение, когда они выражают именно внутреннюю, а не внешнюю каузальную атрибуцию.

Отмечается даже прагматическое значение внутренних атри­буций, в частности, их влияние на деятельность людей. Так, в од­ном из экспериментов, проведенных в США, детей учили объяс­нять свои успехи и неуспехи, исходя из тех усилий, которые они сами прилагали для решения задачи. Обнаружилось, что такое воспитание может сделать детей усерднее, увеличивая тем са­мым вероятность их успеха (Dweck, 1975).

Общепризнано, что понимание индивидом причин поведения является важным условием его успешного взаимодействия с дру­гими людьми. В целях минимизации фундаментальной ошибки атрибуции Э. Аронсон и его коллеги делают акцент на двухсту­пенчатом процессе атрибуции (Аронсон и др. 2002). Имеется в виду следующий путь. Когда люди рассматривают поведение другого человека, они, как правило, автоматически совершают фундаментальную ошибку атрибуции. Это первая ступень про­цесса. Затем люди могут сознательно перейди на вторую ступень этого процесса, приступив к обдумыванию возможных ситуаци­онных объяснений рассматриваемого поведения. Предприняв та­кой второй шаг, люди могут приспособить свою изначальную внутреннюю атрибуцию так, чтобы в полной мере учесть и все возможные ситуационные факторы. Конечно, эта ступень требу­ет от человека определенных усилий и сознательного внимания.

Различие между действующим лицом и наблюдателем. Каж­дый из нас может на собственном опыте убедиться в том, насколь­ко мы склонны к фундаментальной ошибке атрибуции, давая оценку поведения других людей. Ну а если мы сами оцениваем свое собственное поведение? Тот же личный опыт говорит нам, что в подобных случаях мы, как правило, не проявляем указан­ной тенденции. Как это проявляется на практике? Возьмем си­туацию, когда некто ощутимо задевает нас в вагоне метро, уст­ремляясь к выходу. Если мы не высказываемся по этому поводу вслух, то негодуем про себя, относя чаще всего этот толчок за счет невоспитанности или неуклюжести данного человека.

Иначе говоря, мы объясняем эти действия главным образом его внутренними причинами, не принимая в расчет возможные внешние обстоятельства, например, тесноту в вагоне, резкую ос­тановку поезда.

Однако каждому из нас приходилось порой задевать другого человека при выходе из вагона метро. Объясняем ли мы подоб­ным же образом собственные действия? Конечно же нет. Мы го­ворим себе, что другие люди так неудачно расположились в ваго­не, мешая нам выйти из него, или что мы очень спешили, а пото­му были невнимательны к окружающим. Итак, мы объясняем (и оправдываем) наши действия внешними причинами.

Тенденция приписывать наше собственное поведение внеш­ним или ситуационным причинам, а поведение других людей — внутренним или диспозиционным причинам называется в психо­логической литературе "различием действующего лица и наблю­дателя". Эта тенденция отмечена во многих экспериментах. Ин­тересные данные получил Р. Низбетт вместе с коллегами (Nisbett et al., 1973). Они просили студентов-мужчин написать небольшие тексты, в которых те объяснили бы, почему им нравятся их под­руги и почему они выбрали основной предмет своей специализа­ции в колледже. Наряду с этим каждого из испытуемых просили, чтобы он написал подобный текст о своем лучшем друге. Необхо­димо было также объяснить, почему другу нравится его девушка и почему он выбрал основной предмет своей специализации. Эти два текста затем сопоставлялись, чтобы определить, сколько си­туационных и диспозиционных внутренних причин в них упоми­налось. Были обнаружены большие различия между текстами, которые испытуемые писали о себе, и теми, которые они писали о своих друзьях. При объяснении собственного выбора подруги или основного предмета в колледже они проявляли тенденцию подчеркивать внешние факторы (наружность или поведение их девушек, финансовые возможности, предоставляемые той обла­стью деятельности, которую они выбрали). Объясняя выбор сво­его друга, они, наоборот, были склонны подчеркивать внутренние причины (потребность друга в определенном типе компании, чер­ты личности, которые соответствуют избранной им области дея­тельности, и т.п.). Например, испытуемые писали: "Я выбрал хи­мию, потому что это высокооплачиваемая область", но "мой друг выбрал химию, потому что он хочет зарабатывать много денег". Или же: "Я встречаюсь со своей девушкой, потому что она отзыв­чивая ", но "мой друг ходит на свидания со своей подругой, пото­му что он любит отзывчивых женщин".

Подобные эффекты были получены во многих других исследо­ваниях. Рассматриваемую тенденцию объясняют следующим об­разом. Мы обычно обладаем различной информацией о своем собственном поведении и о поведении других. Каждый из нас

знает, что он действует различным образом в различных ситуа­циях. Мы понимаем, что необходимо менять свое поведение в за­висимости от обстоятельств. Знание собственной вариабельности побуждает нас приписывать свои действия преимущественно внешним причинам. Наоборот, если мы не знаем какого-то чело­века очень хорошо, то не располагаем достаточными сведениями о его прошлом поведении. Вследствие такого недостатка инфор­мации мы склонны предполагать, что он всегда ведет себя так, как сейчас. Иначе говоря, мы заключаем, что его поведение выте­кает главным образом из устойчивых личностных черт или дру­гих внутренних факторов.

Тенденция различия между действующим лицом и наблюда­телем может привести человека к серьезным атрибутивным ошибкам, направляя его на ложный путь при объяснении причин поведения других людей. Так, менеджер порой считает, что не­высокая продуктивность работника обусловлена его нерадиво­стью или некомпетентностью, т.е. внутренними факторами. На самом же деле причиной невысокой продуктивности здесь мо­гут быть такие внешние факторы, как недостаточное информиро­вание или конфликтные взаимоотношения в группе.

Переоценивая устойчивость поведения людей, мы неизбеж­но будем встречаться с трудностями при взаимодействии с ними. В целом, знание рассматриваемой тенденции позволяет нам понять, почему два человека в одной и той же ситуации мо­гут давать различные объяснения тому, что случилось.

Предрасположение в пользу своего Я. Победитель в лыжной гонке дает интервью, говоря о собственных стараниях на трени­ровках, оптимальном режиме подготовки к этим соревнованиям, своем выборе правильной тактики на лыжне. Его ближайший со­перник, потерпевший неудачу, ссылается на то, что была неудач­но выбрана мазь для лыж, ему не повезло с жеребьевкой, отсут­ствовали условия для полноценных тренировок.

В каждом из этих случаев демонстрируется тенденция, кото­рую психологи называют предрасположением в пользу своего Я. Она состоит в том, что при взаимодействии с другими людьми мы проявляем склонность относить на свой счет те их действия, ко­торые согласуются с нашими собственными интересами. При этом человек признает свои заслуги в случае успеха и, наоборот, уклоняется от ответственности в случае неудачи. Можно сказать, что мы стремимся приписать свои позитивные действия и хоро­шие результаты внутренним причинам — собственным личност­ным чертам, усилиям или способностям. Но наши негативные действия и плохие результаты мы приписываем внешним причи­нам — другим людям, ситуации, невезению.

Одно из первых исследований рассматриваемого феномена провела Линда Бекман. Перед 56 учителями, которые занима-

лись со школьниками начальных классов, стояла задача дать им основы математики. Было обнаружено, что, когда неуспевающие ученики улучшали свои оценки, учителя приписывали этот ус­пех своим педагогическим способностям. Если же неуспеваю­щие ученики оставались на прежнем уровне или хорошо успе­вающие ученики ухудшали свои оценки с течением времени, то учителя приписывали эти результаты внешним факторам — сложности задачи, недостатку времени, обилию новых понятий (Raven and Rubin, 1983).

Можно привести немало примеров проявления предрасполо­жения в пользу своего Я, которые дает нам жизнь. Так, студент, провалившийся на экзамене, чаще всего объясняет свою неудачу трудными вопросами билета, отсутствием достаточного материа­ла в учебнике, придирками преподавателя и т.п. В случае же по­лучения отличной оценки студент, скорее всего, полагает, что этот успех — следствие его высокого уровня интеллекта, усерд­ных занятий и других собственных достоинств.

Еще один типичный пример. Наши футбольные тренеры обычно относят проигрыш своей команды на счет внешних при­чин — неблагоприятного календаря игр, фактора "чужого поля", ошибок судьи и т.п. И наоборот, выигрыш своей команды, как правило, обосновывается внутренними причинами — правильно избранной тактикой игры и умениями футболистов.

Следует отметить, что подобная тенденция характерна не только для российской спортивной жизни. Показательны в этом смысле данные одного американского исследования (Lau et al., 1980). Был проведен анализ газетных статей, посвященных ос­новным спортивным состязаниям за определенный период, с за­явлениями игроков и тренеров о причинах выигрышей или пора­жений их команд. Обнаружилось, что высказывания в связи с выигрышем, как правило, относились к внутренним причинным факторам (умения игроков, их высокая мотивация). Однако в вы­сказываниях по поводу поражения чаще упоминались внешние причины (действия другой команды, плохое состояние спортив­ной площадки).

Тенденция предрасположения в пользу своего Я может ярко проявляться в ситуациях совместной деятельности. Поскольку человек имеет обыкновение объяснять успех преимущественно внутренними причинами (своими собственными усилиями), а не­удачу — внешними факторами (трудностью задач, стечением об­стоятельств, ошибками партнеров), то это нередко приводит к на­пряженности в межличностных отношениях и конфликтам.

Подобная тенденция обнаруживается и по данным межкуль-туральных исследований. Выяснилось, что представители многих культур рассматривают свою собственную культуру в более бла­гоприятном свете, чем другие культуры.

Чем же можно объяснить тенденцию предрасположенности в пользу своего Я? Основная причина здесь состоит в стремлении личности сохранить самоуважение. Действительно, если мы соз­наем личную ответственность за успех, но не считаем, что заслу­живаем порицания вследствие негативного результата предпри­нятых действий, наше чувство собственного достоинства будет укрепляться. Таким образом, данную тенденцию можно рассмат­ривать в русле психологической защиты собственного Я.