К педофилии книга отношения никакого не имеет, (присутствуют краткие сцены насилия и суицида). 65-70% - текста списаны с реальных событий

От 15 лет.

Глава 1.

 

«Вы когда-нибудь задавались вопросом, кто вы? Нет, не имея ввиду то, кем вы работаете – ведь это всего лишь профессия; не то, как вас зовут – ведь это набор звуков; не то кто вы в обществе – ведь это социальный слой; не то откуда вы родом – ведь это территориальный признак; и не то, что вы человек – ведь это лишь вид в отряде приматов.

Вот я сейчас лежу в больнице, без пяти минут старик в возрасте 58 лет, как написано в карточке, а уразуметь никак не могу. Еще вчера мне было 26 сраных лет, я был известным писателем, не боявшимся экспериментов для своей книги и хотел лишь одного; признания своей состоятельности в глазах родного отца. Но сейчас как оказалось его уже нет. А мое дряхлое тело, что мнет простынь, ни на что не годится. Но вот самое страшное это то, что я люблю свою дочь, не так как это свойственно любому отцу, а больше … во много раз больше.

Думаю, стоит начать с самого начала; хотя я не знаю, когда все это дерьмо со мной стряслось. Два дня назад в психиатрической лечебнице, или дома когда я проснулся лицом в дорожке кокаина.

Я бы сейчас все отдал, для того чтобы узнать: кто я? Но я даже не знаю, что у меня есть; я бы променял свои года на ответ, но мне не известно сколько еще осталось».

На этих словах я отложил ноутбук. Сложно было написать то, что пережил и теперь стоит перед глазами единственной правдой, а возможно это долбанный сон, в котором надо мной стебается сознание от просмотренного вчерашним днем психоделика. В любом случае с этим дерьмом приходится мириться и волочить по полу умерший труп моей жизни. Это бы в целом ничего, но моя дочь … В такие моменты спрашиваешь себя, за что мне всё это?! Почему именно она, а не кто-то другой играет эту роль в моей банальной как у всех жизни.

Я заставил себя смириться с тем, что 32 года жизни я не знаю. А быть может и не знал вовсе, в этом кошмаре уже и не поймешь, что реальная правда, а что придуманный вымысел.

С трудом добравшись до окна, я стал наблюдать за миром вне этих выбеленных белой известкой стен. За окном каждый торопился куда-то, к кому-то, умирая каждую секунду вместе со своими нервами в бесконечной спешке, от кровати с будильником до кровати с заведением его. Заметил, что на светофоре люди нервничают, из-за того, что их что-то останавливает; но если бы этого светофора не было, то их бы ко всем чертям посбивали водители железных чудовищ, сделанных когда-то собственными руками. На что мы тратим свою жизнь? Можно понять, только наблюдая со стороны.

У людей о писателях разные мысли, но многие ли знают, что не менее важен и сам редактор, корректор, издатель и так далее. Мы видим лишь край, считая, что увидели все целиком. Нам достаточно ограничиться чем-то низкосортным, чтобы утешаться тем бестолковым и низкопробным чтивом, что нас станет нахваливать, рассыпаясь в преферансах перед нашим ничтожеством, дабы повысить и без того завышенную самооценку. Чепуха ненужная в головах и ложь, застрявшая в ушах, нас устраивает из раза в раз, из года в год, чтобы почувствовать себя лучше. Но на самом деле, как мы были никчемным куском дерьма, так и остаемся. Все что таится в нашей голове и есть отражение нас самих снаружи.

Пока обо всем этом думал, не обратил внимания, как лучи солнца трогали мое тело, пытаясь прожечь его, как это делает сигарета в бумаге, оставляя черно-коричневые следы за собой с пустотой.

Кто мы? Дыра в листе оставленная сигаретой, кусок дерьма на бумаге после потерания всем известного места на теле или что-то еще. Разве к этому мы стремились в детстве или в период свое бурной юности. Наши мечты затоптаны нуждой и предпосылками взрослого поколения, твердящего как надо жить. Откуда мать их знать им как мне лучше!? Большинство из них сами в жизни ничего не достигли, а сейчас отыгрываются на детях ни в чем не повинных, за свои же промахи. Долбанная не справедливость с безысходностью потерянных лет терзают перед сном каждую душу, что об этом задумывается. Не хочется верить в свою не состоятельность, ведь правда так воняет и смердит трупятиной, что нас воротит от нее, изливаясь желчью, облюем все прекрасное, пытаясь прикрыть свою корявую картину жизни, чтобы кому-то кто нам совершенно не нужен что-то доказать.

Мне не так мало лет, но я помню только половину, все остальное прошло мимо меня. Самое дорогое это детство, что включало в себя каждодневный кошмар, приходящего пьяного отца ненавистно бьющего мать. Я прятался под стол, пытаясь скомкаться так, чтобы стать незаметным даже клопу. Мои слезы не топили его сердце, а кровь матери из разбитых губ не успокаивала. Не знаю, правильно ли это было им жениться так, из-за меня. Принудительный брак это, то еще издевательство, что может свалиться на голову двух неопытных соискателей оргазма. Любовь ставшая кулаком, теперь не трогает душу, а лишь крепчает злость внутри с силой борца чемпиона впервые вставшего на сверкающий пьедестал на пики своей славы. Что нам остается? Долбанная безысходность и это все, что у нас на всю жизнь останется, не считая нескольких воспоминаний из детства, подкрепленных кучей однотипных фотографий.

Достав из кармана пачку сигарет каких-то дешевых, закуриваю и пускаю дым, отравляя воздух. Мои мысли нарушил удар машины о задний бампер другой. Это был какой-то неумелый мужик, что въехал женщине в зад. Странно ведь, обычно говорят, что женщины водить не умеют, а тут глядите-ка, как неожиданно повернулась ситуация. Судим ведь по одежке, считая, что это и есть истинное отражение человека. Но обстоятельства бывают разные, как это не прискорбно.

Вновь окинув взглядом дамочку и виновника ДТП замечаю, как она говорит мужским голосом и бьет кулаком по роже виновника. Хм …трансвестит, вот же, как оно бывает. Вчерашний Геннадий, теперь Мария.

Люди собрались вокруг, а она или он кто разберет, прыгает в машину и педаль в пол, оставляя черные следы на асфальте, окутав прохожих тучей выхлопных газов. Водитель неумеха сидит с разбитой мордой и сломанным носом причитая; какой неважный день у него задался, ругая матом пострадавшую от его же вождения сторону стирая кровь фырчит.

Выбросив окурок в окно, я отправился в туалет. Но открыв дверь, увидел страшную картину, от которой желание отпало полностью. Все было забрызгано дерьмом, стены, унитаз, подоконник и даже стекло. Я не представляю, как так нужно умудриться сходить, чтобы разбрызгать так свои испражнения. Вероятно, виновник пил слабительное для снимка или проверки на рак. Возможно клизма, но от этого не легче, к тому же унитаз шатался, так что это могло бы объяснить причину такого исхода. Бедолага, а мне его жаль, ведь он должен был забрызгать и себя, что малоприятно.

После сорвавшейся попытки потерять свой вес я решил вновь попытаться написать текст, что мог бы помочь вспомнить, что со мной в действительности случилось и как, я здесь оказался. Тем более что иного варианта у меня тратить свое время, пока не было.

Я чувствовал, что смерть совсем уже рядом и поэтому нужно было искать ответы как можно скорее, ведь законченные наркоманы долго не живут. Страшно осознавать, что даже тот минимум, что ты имеешь можно потерять в одно мгновение.

 

***

 

Наверно все началось с детства, отец вновь пришел домой пьяный, а я по велению матери спрятался под кровать, чтобы не получить в очередной раз по роже. Тогда я еще не знал, что лучше спрятаться в другом месте. В этот день он пришел навеселе, вместо обычного разгневанного состояния и посмеиваясь преставал к матери, при этом что-то не понятное тогда для меня твердя про супружеский долг.

- Убери от меня руки! – Воскликнула мать. После чего раздался шлепок, и кто-то упал на кровать. Я не знал, что делать и в ужасе дрожал, молча изливаясь слезами. Она все это время кричала, а я, закрыв уши, пытался оказаться далеко отсюда. Где нет: ни войны, ни адвокатов, ни проблем, что падает на голову пытаясь прижать к земле неведомой силой.

Я не знаю, сколько прошло времени, но мне казалось, что это длилось, целую вечность.

На следующей день я не мог поверить своим глазам. Мама была, не смотря на крики, от которых как я считал, должна была быть вся избитой, цела и вела себя, как ни в чем не бывало. Лишь через время я смог понять, что произошло, а до этого жил в своих изуродованных фантазиях. К сожалению, такое случалось периодически, из-за чего мне снились кошмары и рисунки, что были когда-то хоть немного солнечными, обрели темные тона и грязный выворот моей изуродованной фантазии, от ужасного поведения отца.

Мать была сильной до последнего дня своей жизни и навсегда осталась женщиной-эталоном, в глазах непослушного мальчишки. В моих глазах. Я и представить тогда не мог, каким нужно обладать терпением, чтобы не смотря ни на что, оставаться с чудовищем под названием муж в рассудке.

Через время отец изменился и стал заботиться обо мне, как это делают все порядочные отцы. Что с ним случилось, я не могу понять до сих пор, но это меня радовало, теперь знал, что люди могут меняться и из вчерашнего тирана превратиться в заботливого родителя может пусть не каждый, но хоть какая-то часть людей издевающихся над своими близкими.

Уже в то время у меня была мечта. Я хотел узнать, что находится внутри у писателей и не заметил как перечитал чертову гору книг. Увлекался философией и уже в 14 лет познакомился с трудами Рене Декарта. Мне было многое понятно по сравнению со сверстниками, но школьная программа меня не привлекала и поэтому большая часть предметов была хромающей.

Я понял, что нужно сделать хорошее начало у книги и тогда читатель станет читать; понимал, что нужно писать не худшее и продолжение, чтобы читатель не заскучал, на страницах пуская слюну от скуки; и больше всего понимал, что самым главным является кульминация и финиш истории. Поскольку это и будет в голове, даже если начало и середина были не очень. Если финал блестящий, то вполне возможно, что книга станет удачной и займет свое место среди самых раскупаемых творений. Вот такая вот истина была мне доступно уже в те года.

Время шло, я писал не большие рассказы и через время к 24 годам обрел широкую популярность, но отца это не трогало. И тогда я решил переехать и купить свой дом, на вырученный гонорар от продаж.

Мне не было сложно одному жить, поскольку после смерти матери, я не чувствовал одиночества боли, скорее наоборот, я купался в пустоте и наслаждался тем, что никто не может мне сказать, что делать, как себя вести и когда ложиться спать. Люди не имели лиц, все было в моих глазах иным, не потому что я как то иначе видел, просто заставлял себя наплевать на то, что есть в том микрокосмосе, называемым глазами. Если не смотреть человеку в глаза, он для тебя становится другим и если разговаривал с кем-то, то избегал такого контакта.

А главной же особенностью, была возможность экспериментировать. Я тогда начал баловаться с химией и подсел на кокаин. Чувствуешь через время себя пылесосом, втягивающим очередную белую дорожку. Вроде считаешь, сейчас спрыгнешь с этого дерьма, но проходит неделя, две, а ты не замечаешь, что крепко завязал узлы держащие силой титана. Час удовольствия, превращающийся после в депрессии и отсутствие вдохновения. Через время потеря долгожданного сна и эта ночь с появившимся временем начинает жрать твои органы изнутри. В голове какой-то пожар, а если добавить еще чего по забористей, то выносит так, что думаешь, ползешь по стене, на самом же деле, сидишь на унитазе, с трудом держа равновесие между падением в одну сторону или другую.

Говорили, не подсядешь, это безопасно и вот я уже не могу без новой дозы. Слишком много всего в себя вкачивал вперемешку и без. Обливался «вискарем», когда казалось, что напала стадо ежей и хуже того выцарапывал испод кожи мнимых тараканов. Весь был изчесан и местами с нарывами от бешеных попыток вытащить живность ножом. Раны заживали медленно, потому что иммунная система была уже не той, и я чувствовал, что если не переставать, то последнее, что увижу это свою гниль внутри и при этом сразу снаружи.

Не хотелось торопиться к матери, ведь молод еще и каким бы ужасным не был, хотелось семью. Признания отца, которое так ещё и не получил, а главное свободы от этого кошмара, что поселился рядом и ждет новых объятий, подманивая фразой: - я о тебе позабочусь.

В один из дней употребил грибов-галлюциногенов, но они что-то не действовали на меня и тогда я решил приготовить себе белую дорожку. Неожиданно теряю сознание и попадаю не понятно куда. Уголок мозга или сознание оставило тело, галлюцинация поверхностной мысли или же сам я, настоящий без всего надуманного. Находился, по-видимому, в старой церкви, которую как-то представлял у себя в голове и переносил на листок. Деревянные и затертые скамьи от прихожан были так знакомы на вид, но откуда? Я не мог этого знать, а просто чувствовал интуитивно. Слышал мнимые крики, плачь, появляющиеся слезы на полу и скамье. Кто-то просил помощи и ревел, на заднем фоне слышны были истошные женские вопли, которые как бы выворачивались к паузе. И вдруг резкий выстрел, после чего тишина, та самая гробовая которой можно только позавидовать, когда от всего устал и хочется просто кричать на износ, чтобы отпустило все-то худшее, что могло с тобой произойти за всю твою гребанную жизнь.

В другой стороне слышны были мольбы маленького мальчика о том, чтобы его мама больше не била больного отца и не издевалась над ним самим. А еще он боялся, что новорожденный братик может замерзнуть в морозилке. С трудом разобрав его слова, послышалось:

«- Я все отдам, чтобы она нас любила, даже ту машинку, которую подарил папа на последний мой день рождения».

Снова крики и удары, слезы. Неожиданно завывания мальчика прекратились, а вопли мамаши не утихали, твердя что-то о том, будто он не вымыл руки и испачкал шторы своей кровью. В воздухе тем временем дико завоняло перегаром, и послышались глотки от падающего внутрь алкоголя.

С потолка начали капать кровавые капли с переливом белого оттенка, приближаясь же к полу, они исчезали, перед этим чернея. Я не чувствовал не влажности от них, не холода или тепла, они были будто иллюзией. Окинув же вновь взглядом потолок, заметил, что надписи исчезли и это, по-видимому, были они, стекающие вниз. Хотелось бы знать, что означали те слова …

В столь непонятной ситуации я сумел запомнить одну фразу, звучала она Deus lo vult, я не знаю латыни, но эти два слова мне хорошо были знакомы с детства. В школе когда-то давно сдавал историю и попался этот билет, говорящий о том, что это был крик людей во время провозглашения первого крестового похода римским папой Урбаном II. Переводилось это как: Этого хочет Бог! Но в этот момент я больше склонялся к сатане, нежели Богу. Странно было это встретить тут, ведь это фрагмент моего детства и это можно тогда было бы объяснить лишь как участие сознания в построении ситуаций, но крики и мольбы были далеки от моей жизни, хотя и не настолько как бы этого хотелось.

В конце помещения было что-то вроде алтаря, на котором лежало что-то темное. Вдохнув как можно больше воздуха, я начал делать неуверенные шаги, приближаясь все ближе. Каждый шаг я прислушивался к тишине, но не услышал, ни одного постороннего звука, кроме стука собственного сердца, которое грохотало громче, чем когда-либо и казалось, что сейчас захлебнется в крови, сломавшись от напряжения.

Подойдя к алтарю, я увидел старую книгу без названия. Она не имела никакого узора, но таила на себе происхождение рубинного пятна размером с кулак младенца. В моей памяти ничего подобного не было и это говорило о том, что это не моей мозг придумывает, что подтверждало версию того, что не участвует память в создании картины происходящего. Мысли не переставали быть спорными о том, где я.

Желая узнать, что скрыто внутри, потянулся к ней, чтобы открыть, но вдруг меня взял я за руку и остановил. У меня не было слов, я просто окаменел, а ноги налились свинцом и теперь уже не мог куда-то убежать. Просто стоял и смотрел, как человек похожий в точности на меня, держит за руку и вдруг испаряется черным дымом. Все мои выводы сломались ко всем чертям, и психоанализ дедушки Фрейда потерял смысл с этого места окончательно.

Теперь я не знал, стоит ли открывать книгу или лучше ещё оглядеться по помещению. Сложно было решиться из-за страха, поскольку видеть самого себя крайне жуткое зрелище. Я знаю, что это нормально тем, кто имеет близнеца, но не человеку который никогда не видел никого похожего на себя. Для меня это было жутко пугающе.

Я стоял на одном месте и думал. А вокруг была лишь тишина, в которой ничего не происходило. Ни звуков, ни призраков, ни каких либо еще действий. Поскольку я боялся застрять в этой церкви, то нужно было, что-то предпринимать и тогда я решил заглянуть внутрь книги, чтобы это уже наконец закончилось или случилось что-то, ведь так стоять смысла нет, тем более что ноги мои затекли.

Дотронувшись до книги, я остановился оглядеться, но ничего не произошло. Тогда я пододвинул ее поближе, чтобы было удобней читать и вновь ничего. Открыв ее, я увидел что-то вроде не большего стиха, буквы его были написаны прописью, хотя и чувствовалось, что эта пропись сделана печатной машинкой, уж больно все буквы были похожи одна на другую. Звучал он следующим образом:

И да открывшему, откроется тайна,

Не открывший же будет повержен,

Твоя встреча, с тобой не случайна,

Ты получишь в себе все ответы …

Снизу вновь была надпись «Deus lo vult». Что значил этот стих, я не мог понять, уж слишком он был расплывчатым, для осознания.

- Повернись! – Раздался неизвестный голос за спиной.

Обернувшись, я увидел себя самого, стоящего в паре метров от меня.

- Кто ты? – недоумевал я.

- Тебе будет легче понять, если я скажу, что я - это посредник между Богом и твоим внутренним миром. Только тут ты можешь меня увидеть и никак иначе.

- Что это за место?

- А ты не помнишь? Это же твое убежище от пьяного отца, который избивал твою мать. Ты всегда пытался попасть сюда, когда он приходил домой. – Спокойным голосом отвечал он.

- Зачем я здесь? – Спрашивал я, пытаясь уловить хоть одну эмоцию у него на лице или в голосе.

- Ты пришел сюда за ответами. Но осознаешь ли это? – Ответил он.

- У меня много вопросов, но я не знаю, уместны ли они здесь.

- А ты попробуй спросить … какой вопрос, тревожит тебя больше всего? – Все так же спокойно отвечал он.

- Что будет, если я умру? – Прищурившись, спросил я, чтобы не моргнуть, если появиться, хоть какая-то эмоция у него на лице. Но как я не старался, оно было словно заморожено для хоть какого-то проявления чувств. Это меня пугало, ведь эмоции проявляют люди, а их отсутствие скажет лишь о бесчувственности коей у людей нет. Всегда есть либо отвращение, призрение, платоническая любовь или хоть что-то, но не безэмоциональное открытие рта.

- Смерти в том понятии, какое ему придают люди, не существует. Так что можно сказать, что ты продолжишь свое существование за приделами этой реальности и уснешь снова, только в другом теле.

- Усну? – Спросил я, уставившись на него, - что это значит, черт побери?

- Распространенное заблуждение о черте, и нет ни добра, ни зла. Все это лишь плод всеобщего воображения. Разница лишь в том, что некоторые умеют воображать так, чтобы появлялось у них что-то, как вы говорите материальное, а кто-то нет.

- А тогда, что случается, когда мы спим во сне?

- Ничего … только внутренние переживания. – Отвечал он, - те, кто видят вещие сны, беспокоятся за будущее и поэтому их видят, а те, кто видят что-то не понятное, то они видят лишь всплески нервов за время бодрствования во сне.

- Раз так, кто все-таки я такой? – В попытке разобраться спросил я.

- А теперь ты задал правильный вопрос. Это и есть то, на что ты должен ответить в этой реальности. Поэтому ты спишь и поэтому ты тут.

Я задумался, потому как сложно было все мысли сразу собрать в голове и задать такой вопрос, чтобы узнать больше ответов. Озвучив один, я мог упустить что-то важное и тем самым сместить тему беседы в другое русло.

- Ты начинаешь приходить в себя, так что задавай вопросы правильно, если таковые есть. – Произнес он.

- Что значит эта книга? Ведь она не просто так здесь? – Поспешил я.

- Это своего рода заклятие, которое позволяет нам появляться и подталкивать людей к их истинным целям, что томятся у них в голове, ожидая своей очереди, между банальными желаниями жрать и спать.

Неожиданно он начал выворачиваться наизнанку, через рот. Его тело стало источать темно оранжевый свет, который впитывался в пол и выдавал едкий запах химикатов. Наблюдать это было одновременно поразительно и страшно, это взрывало воображение буйством эмоций! Сложно было бы такое представить в голове, а видеть столь захватывающие зрелище, стало одним из чарующих моментов в моей жизни. Я был поражен, даже почувствовал какое-то морально удовлетворение ситуацией, будто то, что ты всегда искал, случилось и все еще происходит, захватывая твое внимание.

Он исчез, и вслед за ним церковь стала с неимоверной скоростью стареть, все становилось гнилым и ломалось, сыпалось и трескалось. Этот мир явно сошел с ума, но это завораживало, я никогда не видел ничего подобного и умилялся с каждым сломанным фрагментом моего детского рисунка. Быть может все-таки это мой внутренний шедевр, что таится у каждого автора своей сублимации в не раскрытом творчестве. Это ведь моя голова, насколько правильно я понял самого себя.

Теперь я стол посередине белого тумана, который окутывал то пространство, что когда-то занимала церковь. Кругом не было ничего, кроме белены клубов и я начал идти вперед, поскольку было все равно куда направляться, везде ведь одно и то же.

Неожиданно из белого тумана на меня выбежала смеющаяся девушка и врезавшись растворилась в воздухе клубами белого дыма. В этот момент я успел заметить лицо и ее короткую стрижку под мальчика. Мне было сложно описать ее внешность, поскольку все было настолько быстрым, что я не успел и сообразить. Одно я мог сказать точно, она была бледной и не отличалась белизной от этого тумана. Вдруг неожиданно резкий свет и я просыпаюсь в комнате, лицом в дорожке, которую приготовил, чтобы продолжить свои эксперименты над собой. Но видимо с грибами я сильно перестарался, раз отключился. Меня ужасно тянуло спать и хотелось пить, организм был изнеможен от кокаиновых диет и прочих стимуляторов, в частности экстази; которые я не редко принимал, дабы увидеть какую-то новую реальность или впечатляющие образы.

Едва ли я мог сейчас о чем-то думать и медленно передвигался по комнате в поисках воды, которая была так необходима. Но, к сожалению, грибы не переставали действовать, и когда я хотел дотронуться до ручки двери, на меня из нее выпрыгнул я сам и вновь растворился в клубах черного дыма. Что это было, я не мог понять, галлюцинации и только, но может, я еще лежу без сознания и все это вижу в качестве плодов своего разыгравшегося воображения, думал я. И тогда решил обернуться назад, чтобы убедиться, так ли это.

Обернувшись, увидел себя лежащим лицом на столе. Сердце мое чуть не остановилось, и я отпрыгнул, стукнувшись головой об дверь.

Очнулся в ужасно ознобе, с сухим ртом и растрескавшимися от нехватки жидкости губами. Ужасно хотелось воды и я, наплевав на все с трудом передвигаясь на четвереньках, пополз на кухню.

Добравшись до крана, сумел встать и включить воду, но из него потекла какая-то слизь, хотя звук был отчетливо слышен как звучание воды и тогда я реши подставить руку под нее. Ощущения было как от прохладной жидкости, сильно напоминающей обычную воду, но была ли это она, теперь я не был уверен, но решил попробовать. Подставив рот под лениво вываливающуюся слизь, я ощутил воду и через какое-то время увидел ее. Мне становилось лучше, я пил ненасытно давясь глотками, в страхе, что вдруг она неожиданно закончится и я очнусь где-нибудь в другом месте. Ничему уже нельзя было верить и нужно было завязывать с этой дрянью, ведь однажды это может меня довести либо до психушки, либо до гроба.

Пойдя в ванную, я хотел увидеть свое отражения, чтобы убедиться, что я это я, и после пойти упасть в кровать. Но увидев свое отражение, я был вовсе не рад, передо мной был изнеможенный, когда-то облик меня, черноволосый с глубокими ямками на щеках парень, которому можно было писать направление в морг, к своим товарищам по внешности. Губы были с синя, лицо бледное и сухая кожа. При этом видимо развилась болезнь Тремора, мои руку начали дрожать, но я надеялся, что это закончится, когда отойду от галлюциногена. Кто знает? Может это мое проклятие теперь за все эти эксперименты.

С наркотиками я решил завязывать, но как, это было другим вопросом. Сейчас же мне нужно было попасть в кровать и уснуть. Не забыть все, что было со мной и после вновь пробовать написать еще одну книгу, но теперь уже с сильным психологическим уклоном.

Когда я умылся холодной водой и вновь посмотрел в зеркало, то увидел себя, но уже где-то вдалеке. Я стоял и смотрел, как на меня бежит девушка и в тот же момент распыляется белой пылью. С чем это было связано, я не мог понять; кто она, что это значит, почему она? Такие вопросы не находили ответа и лишь все больше усложняли выводы.

Неожиданно из зеркала, мое отражение хватает меня за плечи, затаскивает к себе внутрь, и как только я оказываюсь внутри, отключаюсь, и снова просыпаюсь на полу в комнате, из которой я пытался выйти в поисках воды.

Что значат эти видения, как их можно расшифровать? Сейчас пребываю в сознании или нет, жив ли я и как узнать, что это не долбанный сон? Таких вопросов все прибавлялось, а ответы были все еще, где-то за горизонтом моих мыслей. Этого нельзя было знать наверняка и тогда я решаю взять нож и порезать руку. Как только я отойду от грибов, останется след, если он будет - то это было в реальности, если нет - то рука будет невредима.

В поисках я не нашел чего-то подходящего и все, чем можно было пораниться это ржавая банка испод консервы. Сложно было решиться на это, но выбора я себе не оставил. Оторвав до конца крышку от банки, сминаю по удобней, втягиваю как можно больше воздуха в легкие, и резко провожу по внутренней части запястья линию. Из раны течет кровь, а боли почти нет никакой, вероятно грибы снизили чувствительность к боли. Но рана вполне реальная и ее нужно замотать, иначе могу потерять много крови и покинуть этот мир раньше намеченного времени. Хотя этот или тот, настоящий или иллюзорный, сейчас уже не узнать; сейчас я сомневаясь даже в том, что думаю.

Глаза начали слипаться все сильнее, и я тихонько побрел в кровать, так и не попив воды. Было уже наплевать на жажду, желание спать было сильнее и явно перебарывало любые другие.

 

 

Глава 2.

 

Проснулся я за столом лицом в дорожке кокаина, мне чертовски хотелось смерти, но этого нельзя было себе позволять, после всего, что со мной случилось. Горло просило воды, а мышцы гудели словно отбойник. Моя голова была наполнена не понятно чем, при этом болела невыносимо, а состояние тошноты лишь подбавляло жару в эту адскую кухню сатанинского произвола.

Нужно было для начала выпить воды с лимоном, он насколько я был просвещен, должен помочь. Но прежде необходимо встать и добраться до кухни.

С трудом ковыляя, наступаю на свернутую крышку от консервной банки и вспоминаю, что собственно сделал. Окинув взглядом руку, замечаю, что она цела и невредима, но тогда почему везде кровь?! Вот это было вопросом, возможно, вновь потекла из носа, может еще что, сейчас нужно было добраться до крана, а уже после думать, что и как я вытворял.

Ступив на кухню, я вновь увидел повсюду разбрызганную кровь и растерзанного напрочь кота, которого приютил не так давно. Это было не выносимо жутко и меня сразу вырвало, на белую дверь.

На кухне пить было невозможно и тогда, я отправился в ванную, правда, теперь уже боялся зеркала, поскольку вчерашние галлюцинации сильно пугали. Но мои ожидания к счастью не оправдались, и я наконец-то сумел утолить жажду. Сразу как-то полегчало, голова стала немного проясняться, хотя еще и была в нерабочем состоянии.

Меня пугало то, что я сделал с котом. За что ему это, я даже не помнил, как это все произошло, тоже в тумане. Хотя лучше и не вспоминать, ведь ужасно видеть случившееся, не говоря уже и про то, чтобы вновь переживать происходящее. К тому же его нужно было хоронить, ведь скоро запах сильно разойдется по дому и будет постоянно напоминать о случившемся; чего мне явно не хотелось. Я отправился с трудом перебирая ноги на кухню, чтобы забрать его и закопать у дерева, как это делают в фильмах главные герои хороня своих любимцев.

С трудом сдерживаясь, собрал кусочки, что нашел от кота и положил в черный пакет. На моих глазах были слезы, ведь за такой короткий промежуток времени, я все же сумел полюбить этот комок шерсти и привязаться. Люди меня не так сильно тревожили, ведь они умеют врать, а мой кот нет. Он просто терся о ногу, когда хотел, играл, как хотел и в большей степени напоминал меня, я целиком и полностью видел в нем себя самого. Такой же бестолковый и живущий своими желаниями, не обращающий внимания на моду и внешний мир кот.

Выйдя на улицу, меня встретил хмурый день весны, в небе повсюду нависали свинцовые тучи, что готовились смыть мое сгнивающее тело, за содеянное. Я был не против такого исхода, но боялся лишь, что не успею похоронить своего пушистого питомца.

Выкопав яму метр на метр у дерева, аккуратно положил пакет и произнёс:

- Прости …

Из глаз вновь потекли слезы, и я принялся закапывать труп, бросая осторожно поверх пакета землю. Тем временем небо хмурилось все сильнее и казалось начало со мной лить слезы, как бы сочувствуя мне, в случившемуся помутнении разума.

Это было не выносимо, с каждой новой лопатой я себя ненавидел сильнее и все эти дурацкие эксперименты, что устраивал для своего сознания в поисках новых ощущений, ненавидел с невиданной силой. Кому теперь от этого легче?! Вопрос, у которого нет ответа, потому что оправдания ему нет и такую цену, я явно не хотел нести с собой, она была слишком большой для меня. Все на что я мог надеяться, что это длилось не долго, и он не мучился от боли, которую я ему в тот момент причинял.

Закопав его я встал напротив могилы и закрыв глаза молчал, под разошедшимся с ужасной силой звуки разрядов молний, сопровождающиеся сильным ливнем. Мне было плевать, если я заболею, ведь я уже никому не нужен и то существо, о котором заботился, оказалось мной убито не за что. Я безответственный кусок дерьма, который слишком много думает и мало делает!

Вспомнив молитву начал произносить:

Пресвятая Троица, помилуй нас.

Господи, избавь нас от грехов;

Владыка, прости беззакония наши;

Святый, приди к нам и исцели

Наши душевные болезни, ради Твоего имени.

Слава Отцу и Сыну и Святому духу, и ныне и присне и во веки веков. Аминь.

Лил слезы я или это был дождь, я не знаю, мои эмоции сейчас и без того были напрочь расшатаны, к тому же желание убить себя не покидало моей головы из-за приема наркотиков.

Я задумался: Кто мы? Зачем мы? Почему все так, а не иначе? Такие вопросы приходят, когда с тобой случается ужасное дерьмо, в которое зачастую ты вляпался сам. И чем нам хуже, тем сильнее мы мечтаем о чуде, прося у Бога избавления, искупления и прощения своей никчемности. Почему когда мы счастливы, не помним о Боге? Почему каждый считает себя лучше чем любой другой хотя и прячет это внутри от осуждений, поскольку доказать это не может и утешается дома с бутылкой горячительного или в компании глупых друзей, где он кажется умнее прочих, ведь кандидатур на его мудрое место нет.

Мы склонны лишь к разрушению, все, что нами созданы однажды разрушится, сгорит или сломается. Любовь для нас не больше попадания органов и ценится ли она? Даже наша благодарность родителям зачастую носит в себе потребительский характер, в прочем, как и вся наша жизнь. Зачем ты живешь человек? Вопрос, которому мы придумываем сотню объяснений, но не было бы такого который нельзя оспорить новым или просто вопросом, а зачем или почему?

С приходом худого в дом, ты спрашиваешь себя теми вопросами, которые не были раньше важны. Сразу хочется понять, зачем все и нужно ли это, мозг занят тем, что ищет положительные стороны, поскольку эгоистичное и звериное воспитание дает о себе знать. Мы ждем помощи от тех, кто нам раньше был никем, просто серой массой без лица и вероятно справедливо то, что помощи ждать не приходится за сделанную собой худобу и наплевательское отношение, к окружающему миру.

Порой же мы так вцепляемся и пытаемся дать корни в чужом теле, что забываем о желаниях другого человека, в результате чего он и уходит. Справедливо. Все, здесь справедливо теряя уверенность в своих знаниях, думал я.

Мы бежим в ту религию, в которой нам удобней оправдаться, за свою безысходность или же ничтожность по отношению к другому существу. Возможно поэтому, столько ее видов, которые говорят о схожих вещах; очисть душу и будь благочестив.

Дождь потихоньку стихал, ровно, как и моя ненависть, направленная на самого себя. Свинцовое небо находило просветы для глаз и давало шанс увидеть надежду из промежутков голубых просветов, в которых выливались лучи солнца, играя своей теплотой с природой и тем политическим строем, что можно увидеть, глядя в окно из своей темницы под названием дом.

Я встал с колен, хотя даже и не заметил, как на них оказался. В последнее время все было мимо моих глаз и на бессознательном уровне, что явно не могло нравиться, никому в своем уме.

Домой я пошел сразу в душ, аппетита не было уже давно, спать нормально наркоманы не могут. Постоянно болели мышцы всего тела, ломало суставы, и мучили бесконечно текущие слизистые отделения, из-за чего и хотелось часто пить. В душе я менял воду, то на теплую, то на горячую. Организм сам наверно не понимал, что хочет из-за того сбоя естественного протекания дофамина наркотиками. Поскольку кокаин блокируют природные механизмы обратного захвата дофамина, увеличивая его концентрацию в синоптическом пространстве. А я ведь не только кокаин принимал. Так что уверенно утверждать что-то невозможно. В этом мире вообще что-то уверенно невозможно утверждать.

У меня начиналась ломка, руки тряслись, и периодически вырывало, я боялся, что кто-нибудь узнает о том, что я сделал с котом и меня запрут в белые стены наркологии или психиатрии.

Спать я давно нормально не мог и так просидел всю ночь в страхе, судорогах, рвоте, разовом кровотечении из носа и постоянным потекании слизистой. Голова кружилась, и я постоянно старался пить воду, чтобы синдром отмены легче протекал для организма. Пора было завязывать со всей этой дрянью; ах если бы я знал раньше, когда решился на первую дозу, то разбил бы голову дилеру от злости, но сейчас уже поздно. Сам виноват, в конце то концов.

Я понимал, что сам справиться не смогу уже, да и книгу в этих стенах не смогу написать хорошую. Слишком эти стены давили и напоминали обо всем, что было не хорошего в моей долбанной жизни. Я раньше не знал, на что ее тратить, кроме как на идеализацию своих творческих идей.

Сидел все, думал и заметил, что есть такая категория людей, которые как айсберг. Сверху недалекие и холодные, а внутри под толщей воды огромные и интересные. Мы схожи с айсбергом очень сильно. Показываем меньшую часть себя, но при этом не исчезаем полностью под водой, ведь лёд легче жидкого состояния, но и большую часть вытащить не можем из-за всемирно известного закона земного притяжения, что открыл Ньютон.

Сейчас я записывал свои мысли, но они не имели той цены, что я за это плачу. Уж слишком это невыносимо и порой уже хватаешься за что-то такое, что могло бы тебя прикончить, но останавливаешься из-за страха неизвестности того что там, за смертью тела. Но жизнь ли то, что я имею? А это тоже интересный вопрос. Мы же в целом не знаем что такое жизнь, от чего и продолжаем искать ответы, оставляя за собой годы поисков, передавая своим детям доводы, да выводы своей жизни. На что мы надеемся и что мы хотим, в корне определяет, то к чему мы придем в конце.

В обед я решил выйти во двор, но остановился у окна с кружкой кофе. Не смог преодолеть себя и мысли о тех взглядах, что на меня бросали обычно на улице люди.

Солнце светило ярко играя лучами с листвой деревьев, заметен был слабый, но упертый ветер в ветвях клена напротив. Трава прорывалась около двора и в огороде, в котором мне не нужно было абсолютно ничего. Я не умел возделывать землю, может это и зря, что даже не пробовал. Лениво плыла по заросшей тропинке бабулька мимо двора, качая головой при этом глядя в пустой огород. Видимо для нее это было дико, так небрежно относиться к земле. Хотя в чужом огороде всегда все хуже, так что осуждение стоило бы ожидать либо из беспечности к земле, либо из ревности к красиво возделанной почве. Так что мне было нисколько не обидно, но это ужасно раздражало. Хотя мне с ней детей не крестить, как говориться.

Вновь начались судороги, и заломило суставы. Я тихонько скулил у окна и проклинал весь свет, потому что так становилось легче. Вообще все, что меня спасало это то, что я считал: чем сильнее болит, тем легче мне будет потом. Но боли, порой были чрезмерно интенсивные и болезненные. Все это больше нельзя было терпеть, и я решился договориться с психбольницей о том, чтобы обо мне там позаботились, но без каких либо документов куда-то и промываний мозгов. Не хотел, чтобы кто-то знал, поскольку это могло бы испортить карьеру писателя, ведь реакция может быть разной после такого.

К счастью психиатрическая больница была рядом, и я быстро добрался до нее в момент, когда стало чуточку легче. Люди встречали не радостными взглядами, каждый как-то старался осудить, а мне было плевать, внутри я всех ненавидел в ответ.

Войдя внутрь со стороны приемного отделения, обратился к женщине:

- Здравствуйте, могу я видеть главврача?

- Добрый день, а вы, по какому вопросу? – Ответила она.

- Личного характера, нужно переговорить с глазу на глаз.

- Сейчас позвоню, подождите на лавке, - жестом показывая, произнесла, - я вам сообщу, что он сказал.

Через десять минут мужчина в белом халате преклонных лет сам подошел ко мне и сказал:

- Добрый день, я Игорь Владиславович, главный врач в этой больнице, пройдемте со мной.

Я кивнул и проследовал за ним, по белым коридорам с синим низом стен. Впрочем, такую окраску часто можно было встретить в разных местах, и видимо здание изначально не было предусмотрено для подобного места, ведь обычно используют кремовые цвета для психологического спокойствия больного. Что является немало важным аспектом лечения.

- Что вы хотели? – Присаживаясь за стул, поинтересовался он. Показывая жестом и мне сесть.

- Скрывать не стану, - начал я, - у меня есть зависимость от наркотиков, но я не хочу это афишировать и где-либо фиксировать. Поскольку являюсь писателем, и это может повредить моей репутации. В долгу, как говориться не останусь и буду платить в месяц столько, сколько посчитаете нужным. О да, здесь я продолжу писать книгу, если вы позволите, конечно.

Он задумался и начал задавать разные вопросы касательно, времени и того, что я употреблял. Через время раздумий, сказал:

- Как себя сейчас чувствуете?

- Судороги периодические, хандра, апатия, спать не могу. – Отвечал я.

Он вытащил какие-то таблетки и дал мне, сказав:

- Примите таблетки и приходите желательно сегодня с вещами, поскольку вы запустили себя, но организм у вас сильный еще, я подмечаю, что еще и долго это длиться не будет. И никаких наркотиков с собой брать нельзя, ослушаетесь, справляться будите сами в наркологии. Обо всем остальном расскажу позже. По поводу денег я вам позже сообщу.

- Хорошо доктор, я как можно скорее вернусь обратно. – Проглатывая таблетки, ответил я.

Они может, не действовали, может я рана начал ожидать результата, но, по крайней мере, была возможность, своей свободы от этого кошмара, что я сам глупой своей головой когда-то начал.

Выйдя на улицу, я закурил и с неким облегчением побрел до дома, собирать вещи. Самое главное это было то, что я теперь мог рассчитывать на помощь, если со мной что-то случится и новые впечатления для написания романа, действия которого переносятся именно туда, куда я решился отправиться для решения своих проблем. В целом я убивал двух зайцев сразу, помощь в решении с наркотиками и продолжение романа, который недавно начал писать.

Вообще же странно, что человек, когда узнает о чем-то для него хорошем, явно обретает силы для дальнейших действий. Стимул это подкрепленный энтузиазмом или что еще, сложно сказать. Скорее всего, взыгрывают гормоны счастья, от чего и проявляется энтузиазм, который рисует стимул, иначе говоря, финиш своих начинаний. Что в принципе, одно и тоже.

Погода была теплой и большинство людей ходили в футболках. Я же шел в легкой куртке, боясь, что вдруг неожиданно начнется озноб или что-то подобное. К тому же она бы защитила от царапин, если бы я упал.

Дорога, покрытая лужами, приближалась к дому, а я все боялся за то, что люди узнают, о том, что я сделал с котом. Это заевшая тревога меня сильно раздражала, да и само, раздражение, от которого я злился на людей, меня тоже раздражало. Возможно даже большим чем само, раздражение. Мысли повторялись, как и слова о которых я думал, так и мысли, так и слова. И вот опять, все снова в моей голове включило реверс. Принято это называть загоном. Хотя зная, что это, легче не становилось ни человеку, знающему об этом, ни мне, владельцу, что испытывает это на себе, не имея к этому никакого желания.

Погода не хмурилась к радости, но периодически выплевывала брызги дождя. Видимо дожимая остатки из себя. Думая обо все этом, я вспомнил о том, что люди обычно в детстве представляют, вдруг кто-то с неба писает на них сверху и смеется, глумясь над обитателями данной экосистемы.

Зайдя домой, я начал собирать сумку. Скидывал одежду, предметы гигиены, тапки, электронную книгу и собрал ноутбук, чтобы продолжить писать. Взял с собой денег и сел на дорожку. Думал о том, что тяжело покидать вроде как родные стены, но с другой стороны приятно, ведь именно в этих стенах со мной творилось невообразимое. Окинул напоследок взглядом кухню, поднялся на ноги и рванул из дома. Убираясь подальше от этого кошмарного места, которое для меня стало мастерской мазохиста на какое-то время. Именно на какое-то время, ведь я не знал, сколько дней там пробыл; из-за галлюцинаций я мог вполне пропустить пару дней, сходя с ума в океане своих фантазий.

Мне все еще было плохо, но внутри томился надеждой, что однажды все образумится и теперь-то будет хорошо. Может таблетки доктора на меня действовали, может я сам начал вырабатывать больше гормона счастья. Но как бы там, ни было, от зависимости это меня не избавило, я все еще хотел новой дозы, для облегчения своих мук и пока шел, один раз даже чуть не повернулся, чтобы пойти к торговцу за медленным ядом.

 

Глава 3.

 

Меня поселили одного в комнате, где было две кровати. Насколько я знал, мне очень повезло, ведь обычно психиатрические лечебницы были переполнены, а у нас видимо из-за не большого количества кадров и малого населения было место. Сама же комната была не большой, но хватало места для того, чтобы я мог развернуться и ходить кругами для размышлений. К сожалению, для меня это было, чуть ли не обязательным условием, ведь в детстве упав с двухъярусной кровати, я повредил кору головного мозга на затылке с левой стороны и с тех пор наворачивал круги всегда против часовой стрелки. Врачи это обзывают моторной персеверацией.

Селился я на втором этаже, с видом на дорогу расположенную вне пределов больницы. И потому мог наблюдать за происходящим неподалеку. Это радовало, ведь мог видеть вполне обычную жизнь, не запертых в стенах людей. Хотя еще стоит разобраться, кто больше находится в заточении, они или те, кто там за окном.

Ремень у меня не стали забирать, как это обычно принято, но сказали обязательно закрывать комнату на ключ, когда выхожу, иначе заберут любые вредо-наносящие предметы, до момента пока не покину это здание. В целом меня поселили со спокойными, буйные же находились на первом этаже с решетками. А здесь силились те, кто шел на поправку и в дальнейшем мог надеться на ожидание шапочки. Так мило называли процедуру, в которой цепляли провода к голове на сетчатой основе в виде шапки. Это своего рода финальная стадия, после которой ждет билет домой, если конечно там ждут, да даже если и не ждут, билет будет, хотя возвращаться тогда нет смысла для некоторых, которые не могут жить без сторонней помощи и компании, что тут приобрели.

В комнате находилось помимо кроватей две тумбочки, маленький деревянный столик и шкаф, что далеко не всегда можно было встретить в подобных учреждениях. Обычно много кроватей и все, но видать это своего рода VIP палата, для тех, кто приходит на платной основе, такое всегда практиковалось в подобных заведениях. Иногда родители сбагривают своих детей для лечения, от наркомании, иногда еще что, вроде обследования и т.д. Были бы деньги и место найдется.

Я пришел во время вечерней прогулки и поэтому еще никого не видел, все были на улице, в дворике для гуляний. Сразу же напичкали фруктами, поставили капельницу и ко мне зашел Игорь Владиславович. Проведать и узнать, как я.

- Ну как вам у нас? – Спросил он.

- Да ничего так, миленько, - ответил я, - а ваши больные на меня не кинутся?

- Нет, - рассмеявшись, отвечал он, - буйные в единичных случаях могут, а тут спокойные, так что можете не бояться. Они принимают успокоительные таблетки и снотворное.

- Ммм … - задумчиво замычал я.

- Вы говорили, что пишите книги. Давно этим занимаетесь?

- Ну да, лет с 14 примерно. Тогда пробовал и вот к 26 годам, все стало выходить удачно, но … - я опустил голову. Мы на какое-то время замолчали, но я чувствовал на себя его изучающий взгляд, который пытался проникнуть в мою голову и вырвать находящиеся там мысли.

- Ну что ж, вам нужно отдыхать. Ложитесь, – жестом показывая на кровать, произнес он. – Позже придет дежурный и даст вам снотворное.

Я в ответ кивнул, но все еще прибывал в своих воспоминаниях о первом приеме.

Долго на этих мыслях не стал задерживаться, ведь что было - то было, нужно жить тем, что есть, а не в моментах прошлого. Иначе и свихнуться не сложно или застрять головой в прошлом, на долгий промежуток времени и тем самым многое потерять.

Все-таки чистый ум работает лучше, чем при приеме наркотиков. Хотя впервые приемы так вовсе не кажется, возможно поэтому я и подсел на эту дрянь. Все мы хотим: полегче, получше, побыстрее. Но в этой спешке забываем остановиться и оглядеться. Теряем ли мы что-то или нет, не известно. Но одно я знаю точно, ломка в уплату за такое не лучшая цена.

Решив прочитать то, что я написал для романа достал ноутбук. Открыл файл и начал бегать газами по строчкам:

«… Обняв жену, я отправился поцеловать на ночь дочку. Последнее время она была сама не своя. Подростки … вечные проблемы на ровном месте.

Зайдя в комнату, я увидел её плачущей. Маленький зверёк, зажавшийся в уголке с подушкой в обнимку. Наверно влюбилась, подумал я.

- Кать … не расскажешь мне, что случилось? – Садясь рядышком, спросил я.

- Всё хорошо пап. Не беспокойся. – Ответила она.

… Несколько секунд помолчав …

- Я тебе рассказывал одну историю, которая произошла со мной, когда я был чуть старше тебя?

- Нет, ты мне так и не захотел рассказывать, помнишь?- Вытирая слёзы, ответила Катя.

- Значит, сейчас я тебе расскажу. Или может, лучше спать ляжешь?

- Ну уж нет! Когда потом ты ещё соберёшься рассказать!? – Решительно ответила она.

- Хорошо … ну так вот …».

 

И тут я понял, что эта какая-то чушь и стоит писать вообще на другую тематику. В голову пришло писать философского уклона книгу, а не это низкопробное, бульварное чтиво. К тому же философия мне лучше давалась, и тогда я определился именно на этом.

В целом смешно звучало писать книгу философского уклона в стенах психиатрической больницы. Как-то само себя характеризовало, но в этом может и была самая фишка. Так можно будет сравнивать различия между теми, кто здесь и теми, кто снаружи, увидеть стремления, цели и многое другое. К тому же все что мне нужно это просто наблюдать и записывать, делая выводы, сравнивая различия, выискивая лучший жизненный уклад. Имея два мира, можно сделать больше выводов, чем находясь лишь в одном. Может нормальные люди, как раз здесь!? Кто знает.

Создав новую папку и файл, начал писать:

«Задавались ли вы вопросом, чем отличается внутренний мир человека находящегося в психиатрической лечебнице и ваш? Возможно ли то, что все представления относительно людей, по мнению большинства не являются годными к тому, чтобы закрыть их в стенах больниц и лишить той жизни, которой бы они хотели. Чем мы отличаемся от них? Где стоят права человека в этом случае. Не все совершившие преступления в помутнении рассудка находятся здесь, но и не все находящиеся здесь являются больными, поскольку есть лица приходящие самостоятельно и на добровольной основе.

Все мы судьи, когда речь доходит до другого человека и адвокаты когда речь касается самих себя. Правильно ли мы поступаем? Или не далеко от звериного, от которого так открещиваемся, считая, что существа разумные и при этом превыше иных форм жизни. Все великие были не с той нормой, которую выдвигает общество, а значит ли это, что мы живем по законам тех, кого без труда закрываем в психиатрических больницах!?

Может так называемые психически не нормальные люди, это скоп великих прецедентов за которыми стоит идти. Ведь так и Иисуса можно было бы закрыть, Л. Давинчи, Ницше и многих других, о которых история высокого мнения».

Так я писал еще пару страниц, подрывая веру в то, что действительно правильно, а ложное на самом деле может быть единственно верным.

В комнату неожиданно вошла не молодая медсестра, и мне пришлось прерваться. Я был не против этого, все равно писал, топчась на одном месте. Да и нужно наблюдать за заключенными в этих стенах и делать записи, а не строить текст исключительно на доводах.

Уже после того, как она ушла меня начало трясти, вновь пришла ломка. Казалось мир сошел сума, вырвало на пол несколько раз, прежде чем я сумел понять, где я. Выворачивало просто наизнанку, было ощущению, что я сейчас кишки выплюну. Все тело зудело, я бы душу дьяволу продал за дозу. Попытка выйти из комнаты не увенчалась успехом, дверь оказалась заперта снаружи, видимо врачи уже знали, что будет. В окно выбраться не вышло, рядом стоял наряд ППС. Представляю их лица, когда они увидели бы, как из психиатрии выбирается человек. Сразу бы скрутили и отвели в наркологию, что сильно мешало моим планом, хотя в тот момент я уже ничего не думал такого. Просто почему-то остановился, будто кто-то держал.

Запил таблетки и попытался думать о чем-нибудь отстраненном, но это невозможно, когда тебя жарят на адской сковородке. Все твои мысли достать, взять любым путем той дряни, что облегчит муки.

Я уперся головой в кровать и подушку положил сверху так чтобы попытаться не слышать ничего, даже своих мыслей. Этот вакуум сводит с ума и ты не знаешь когда он закончится. Я потихоньку чувствовал что отключаюсь.

- Просыпаемся, скоро завтрак! – Кричала за дверью медсестра.

Время было середина восьмого, встав с пола, отправился чистить зубы, предварительно взяв сигарет. Ведь не станешь сначала чистить, а потом курить. К тому же со вчерашнего дня не подвергал себя этому делу.

Выйдя из палаты, увидел людей, что находились на лечении. В целом они отличались от всех остальных, но оставались точно такими же. Контингент был преклонного возраста и из-за разделения по половым признакам, здесь я видел только мужчин и стариков. Ну и пару юношей попалось. Одежда на них была старая, а на половине одинаковая, что говорила о том, что здесь ее выдают. Это был костюм в виде пижам белого цвета с тонкими полосками разноцветных линий направленных перпендикулярно телу.

Разговора как такового не было и в основном это было что-то вроде типичного утра, когда не хочется говорить.

Зайдя в туалет, я будто попал в место, где снимают фильмы ужасов. Передо мной располагался трех метровый коридор, шириной в метра полтора, в конце левого угла, которого находился дверной проем. Он выводил на две раковины и служил соединением между самим туалетом - по левую руку и душевую - по правую. Стены были с небольшим количеством плитки, в отверстиях которых покоился пепел. Потолок желтый от постоянного курения и вентилятор в коридоре, который не мог справиться со столь интенсивным курением.

Люди здесь не особо разговаривали и зачастую в порядке очереди умывались, чистили зубы и просто курили.

Спешить, с кем-то разговориться, я не желал, сейчас меня в большей степени одолевало желание новой дозы, от которой я всячески пытался отвертеться в своих мыслях. Нервно курил и напоследок, умылся холодной водой.

- Дай! Дай! – Подойдя ко мне, твердил старик.

- Сигарету? – Ответил я.

- Дай, дай! – Кивая головой, вновь произносил он.

Открыв пачку и дав ему желаемое, отправился в комнату. А старик, упиваясь, втягивал дым, сидя на лавке в коридорчике.

Особой разницы я так и не заметил, разве что спокойствие и тихий обыденный режим для них. Для меня же было не совсем еще ясно, что здесь и как обстоит. Некоторые вещи были не совсем понятны, и стоит ли оставаться в спокойствие, когда один из них находится за спиной.

На завтрак давали яйцо, манник и кефир. На вкус было не дурно, а может я просто забыл, что такое нормально покушать. Очередь была такой же спокойной в столовой, размером всего лишь 4х4 метра. В центре стены висел выключенный телевизор, кухарки смеялись за стеной, а я боролся со своими демонами. Скажем так, все жило своей размеренной жизнью.

Позавтракав, мне стало поспокойней, вероятно в кефир или же манник добавили успокоительное в малых дозах. Я был только за это, поскольку спокойствие мне было очень нужным сейчас. Уже у себя в комнате взяв мандарин, я расположился у окна и отрешенно разглядывал улицу. Тротуар вдоль дороги и деревья между ними смирно стояли, качаясь на ветру, под окном было что-то вроде не большой огороженной территории, для того чтобы на ней можно было садить цветы, но их там не было. Вероятно, об этом заботиться было некому, и земля отдыхала от рук человека. Редкий прохожий заглядывал в окна психиатрии и еще более редко проезжали машины.

Я открыл окно, и свежий воздух с теплотой затронул мое лицо. Стало легче, насколько это было возможно в моей ситуации.

- Доброе утро! – Произнес Игорь Владиславович.

- Доброе. – Ответил я.

- Как вы себя чувствуете?

Скрывать свою ломку я хоть и хотел, поскольку не привык просить и жаловаться кому-то, но сказать нужно было. Иначе кто знает что будет.

- Сейчас лучше, но вчера ночью была ломка.

- Как долго она длилась?

- Я не знаю. Мне показалось целую вечность.

- К вам скоро подойдет медсестра и поставит капельницу, а вы кушайте витамины, - ответил он. – Я к вам попозже еще загляну.

- Угу, - кивая головой, произнес я.

Немного позже пришла сестра и поставила капельницу. Я глядел в потолок, пытаясь там найти ответы, на те вопросы, что приходят в голову, когда стареешь. Что я после себя оставлю, продолжится ли мой род позже, ведь я был единственным ребенком в семье и пока у меня, у самого нет детей. Так что мне было, зачем жить. Как я мог так свернуть раньше времени, почему я превратил свою жизнь в сраный кошмар, основанный на экспериментах над самим собой?

Люди ошибочно считают, что задумываешься о жизни только когда стареешь. Причина вовсе не в этом кроется, всему виной преддверье смерти. Ты понимаешь, что времени совсем нет и твоя жизнь, скоро закончится, именно поэтому в старости наблюдаешь за людьми, смотришь на них, как они торопятся. Ты не учишь их, когда знаешь, что тебе осталось немного, просто стараешься уловить последние часы, минуты, секунды времени отведенные тебе. Делясь с окружающими своим временем, которого с каждой секундой все меньше.

Автору тяжело дописывать свой труд, художнику дорисовывать картину, музыканту доигрывать мелодию, если это последнее, что после них останется. Все кажется не таким идеальным. Знаешь, что таким тебя запомнят поколения, если о тебе вспомнят.

Говорят, человек чувствует, когда умрет сначала за 3 года, затем за 3 месяца, после же за 3 дня. Сейчас видимо последнии 3 месяца моих. За это время нужно написать книгу и оставить после себя то, что могло бы сказать обо мне. Этого мне хочется, возможно, больше всего сейчас. Теперь я не тороплюсь, никуда. Все должно быть там, где ему место, наверно это не мой мир. Я никогда не считал его своим, не тогда когда отец насиловал мать, не тогда когда безответно влюбился, не вчера ночью когда пришла ломка. Вся моя жизнь сплошная череда разочарований, которым я рад. Странно возможно, но это так. Именно так знаю, чего я стою и кому достанусь. А именно холодной земле в деревянной коробке, за то дерьмо, что творил в отведенное мне время. Сам себя наказал той болью, что имею.

Впитав в себя раствор из капельницы, отправился в туалет. Зайдя внутрь него, я не заметил защелки. Полтора на метр комнатка была не запираема, это меня явно не радовало. Любой мог ворваться и помешать. Хотя это правильно, иначе кто-нибудь может закрыться и не выходить. Придется звать слесаря, а тут как-то размыты те нормы, что имеет мир за стенами. Так что даже если буду замечен, ничего плохого.

В курилке я пускал дым в потолок, душевно больные меня будто не замечали. Не было того сверлящего взгляда, что можно встретить на улице. Оценочного прощупывания глазами от лица до ног. Все живут своей жизнью, тем режимом, что написали врачи.

В комнате меня ждал доктор со своими вопросами.

- Как сейчас вы себя чувствуете? – Поинтересовался он.

- Общая вялость и такое ощущение, что жить мне осталось не много.

- Очень хорошо, вы идете на поправку. – С добродушной улыбкой произнес. Я не знаю, ложь это во благо была или еще что, но мне стало легче. Может всему виной то, что оказался, услышан хоть и врачом.

- Я хочу к вам подселить человека. Это поможет не застревать со своими демонами. К тому же, я считаю, вам нужна компания, а то так и свихнуться не долго, особенно в психиатрической больнице.

- Ну, если это поможет, то подселяйте. Но, главное условие, чтобы он не мешал, когда я пишу. – Ответил я.

- Превосходно, после обеда он к вам придет, - встав с кровати, сказал доктор. – Уверен, вы подружитесь.

Друзья!? Я сторонился этих людей, однажды оказавшись жестоко преданным, закрылся от мира и с тех пор никого внутрь не пускал. Мне лучший собеседник была книга, и слова Р. Декарта были очень кстати:

Чтение хороших книг — это разговор с самыми лучшими людьми прошедших времен, и притом такой разговор, когда они сообщают нам лучшие свои мысли.

Именно Декарт мне был более близок, чем кто либо, другой. Он не предаст, потому что давно отжил свой век, он умен и не изменит своих взглядов, поскольку первый случай бетонируют все остальные железной неизменностью.

Я открыл ноутбук и сел на подоконник, чтобы продолжить писать.

«Есть различные типы психических отклонений, и есть общая норма, по которой судят людей. Именно она определяет, останется ли взятый на рассмотрение индивид в обществе или же нет. Социум довольно таки не щепетилен в распределении и зачастую, большие психи находятся вне психиатрических заведений.

Но с другой стороны кого мы лечим? Отступление от нормы? Разве нам не говорят, что мы индивидуальны, или, что нужно быть собой среди толпы безликой. Пациенты как раз таки остаются собой и в большинстве своем безвредны, возможно, потому что засовывают сюда многих относительно здоровых людей».

Я писал все это, но боялся, что возможно просто я свихнулся уже давно и поэтому стараюсь выгородить больных. А может мне было близко то, что они не обращали на окружающую действительность большего внимания, чем она того заслуживает.

За окном шла женщина с ребенком, выглядела она явно не радостной, а девочка витала в облаках, разводя руками, что-то рассказывая себе под нос. Кто виноват в том, что ей глубоко наплевать на то, что хочет дочь, или в том, что девочка вероятнее всего станет повторять мать. Мы аналог воспитания наших родителей и если родители никчемные, то и мы такие. Однако такое не всегда. Вероятно, я повторяю отца, он неудачный отец и домашний тиран, а я обгаженный в психушке наркоман, которой не умеет контактировать с обществом. Такой же надменный человек, если смотреть не щадя слов в свой адрес.

Пришло время обеда. Много я не мог в себя положить и скушал только пол тарелки супа и выпил чаю. Черт побери в эту пищу точно что-то кладут, после нее чувствуешь себя спокойней и более приземленней. Я этому был рад, даже очень, мои нервы приходили хоть чуточку в порядок.

За это время так особого разговора, как обычно это делают люди, вне этих стен не услышал. Все так же малословны.

Мое внимание привлекал один старик. У него был Тремор - это болезнь, при которой трясутся руки. Когда он насыщался, то часть еды что он пытался потребить, растрясалась, и ему приходилось вновь и вновь махать ложкой. Я не знаю почему, но испытывал жалость к нему, это было странно. Моей жалости заслуживали только животные раньше, но он чем-то отличался. Может белой бородой, сильным взглядом, глубоко-посаженными глазами или упертостью, которой обладают единицы людей. Кто он, что с ним было, и как он тут оказался я не знал. Возможно и к лучшему. Я сидел за столом и смотрел на него, а старику было безразлично, что я пялился на него. Встав с места, он поднял костыль, опираясь на спинку стула. У него была ампутирована одна нога, ее не было выше колена. Что случилось и что его делает даже при этом таким сильным?! Твердый характер или сила воли. Еще одна загадка седого старца. Для меня он стал примером, негласным авторитетом и железным солдатом, в борьбе за жизнь и право на существование в этом бурном течении жизненных событий. Одно я в нем сразу заметил, отрешенность. Он никак не реагировал ни на кого.

Вновь покурил и отправился в комнату, сидеть и смотреть в четыре молчаливые стенки. Они приветливее стали последнее время, а может я стал к ним привыкать. За все это время озноб меня так и не отпускал, постоянно хотелось дозы. Тяжело быть наркоманом …

В комнате я вновь хотел было приняться писать книгу и попробовать разобраться, что лучше в мире, но попытка не увенчалась успехом. Мои мысли были погружены в поиски наркотика, а мир из глаз моих, представал монохромным и зачастую злым. Люди все еще выглядели по звериному и разглядеть тут друзей или подобных им, не представлялось возможным. Хотя здесь лучше, чем снаружи. Тут не приходится врать друг другу о том, что кого-то волнует кто-то другой. Все эти отношения полов, банальная выдумка для самих себя, которая приносит лишь несчастья. Со временем отношения приходят к необходимости друг в друге. Глупая привязанность, от которой лучше избавиться, ведь начинаешь пресмыкаться, ползая на поводу у другого существа, что со временем будет озабочено только собой. Разница лишь во времени.

Как считали Фрейд, Шопенгауэр, Ницше и еще много великих людей. Мы здесь не для счастья – это место страданий. Мы рождены, чтобы мучиться.

Как же все-таки хорошо, ложиться - чтобы проснуться, а не просыпаться - для того чтобы уснуть. Одна мысль о том, что каждый новый день тебе принесет очередное разочарование в своем существе, мучает и сжигает изнутри.

В комнату вошел доктор с черноволосым человеком, худощавого телосложения. Короткая стрижка, черная одежда, все это лишь символизировали о его меланхоличностом и мрачностном отношения к миру. Глаза его были такие же чер