Е годы (1830–1837). Болдинские осени 1830 и 1833 годов 1 страница

 

Несколько событий в жизни Пушкина оказали влияние на его жизнь и творчество 1830-х годов. Среди них: сватовство к Н.Н. Гончаровой и брак с ней, польское восстание, на которое откликнулся поэт несколькими произведениями, разочарование в Николае I и переход в оппозицию, непристойное вмешательство Дантеса в семейные отношения поэта.

Пушкин продолжал в 1830-е годы жить напряженной творческой жизнью. Особенность этого периода – уменьшение доли лирических произведений и увеличение доли прозы («Повести И.П. Белкина, изданные А.П.», «Дубровский», «Капитанская дочка», «Пиковая дама», «Кирджали» и целый ряд незаконченных произведений), внимание к жанру поэмы («Медный всадник», «Домик в Коломне»), в том числе драматической («Анджело»), и новое обращение после «Бориса Годунова» к жанру драмы («маленькие трагедии»).

 

Лирика 1830–1837 годов

 

В поле зрения Пушкина – общечеловеческие и современные темы и проблемы: любовь, творчество, забвение и бессмертие, соотношение социального и общечеловеческого, дом и родина, жизнь и смерть. В это время написаны такие значительные лирические произведения, как «Бесы», «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…»), «Труд», «Прощанье», «Мадонна», «Суровый Дант не презирал сонета…», «Новоселье», «Герой», «Эхо», «На перевод Илиады», «Мальчику», «Кто из богов мне возвратил…», «Чистый лоснится пол…», «Славная флейта, Феон…», «Узнают коней ретивых…», «Поредели, побелели…», «Что же сухо в чаше дно?», «Рифма», «Царскосельская статуя», «Я здесь, Инезилья…», «Заклинание», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», «В начале жизни школу помню я…», «Моя родословная», «Клеветникам России», «Для берегов отчизны дальной…», «Красавица», «Перед гробницею святой…», «Бородинская годовщина», «Полководец», «Когда б не смутное влеченье…», «Песни западных славян», «Осень», «Вновь я посетил…», «Я думал, сердце позабыло…», «Не дай мне, Бог, сойти с ума…», «Пора, мой друг, пора…», «Туча», «Пир Петра Первого», «Художнику», «Мирская власть», «Из Пиндемонти», «Отцы пустынники и жены непорочны…», «Когда за городом, задумчив, я брожу…», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», «На статую играющего в бабки», «На статую играющего в свайку», «Была пора: наш праздник молодой…», «О, нет, мне жизнь не надоела…» и др.

Если в сонете «Поэту» оживает идея самоценности поэтического труда, то другие произведения посвящены историческим размышлениям. Самым важным для человека Пушкин считал укорененность в отечественной истории. Она обеспечивает человеку устойчивость, причастность к культуре и личное достоинство. «Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам» вселяет уверенность в жизни и воспитывает свободолюбие:

 

На них основано от века

По воле Бога самого

Самостоянье человека,

Залог величия его.

 

«Самостоянье человека» превращает его в личность, вошедшую в историю, независимо от того, прославился он или нет. Поскольку история для Пушкина – не отвлеченная борьба социальных сил, а живая связь всех людей, то чувство собственного достоинства, душевное богатство, проявляемое человеком, делают его частью отечественной истории, одним из звеньев в цепи от поколения к поколению, от пращуров к внукам. С такой точки зрения русское дворянство важная культурная сила.

В послании «К вельможе» (1830) поэт утверждает устойчивость культурных интересов, историческую ценность дворянской культуры, ее политическую значимость и эстетическую привлекательность. Он обращается к живому наследнику культуры XVIII в. князю Н.Б. Юсупову, которого называет счастливым человеком, насладившимся сполна роскошью и удовольствиями:

 

Ты понял жизни цель: счастливый человек,

Для жизни ты живешь.

 

В стихотворении сопоставлены и противопоставлены Юсупов и Пушкин. Юсупов предавался наслаждениям жизни и богато разнообразил свои переживания, при этом его позиция созерцательна: он не участвует «в волнениях мирских» и не чувствует в душе внутреннего разлада. Бурная историческая жизнь, которой он был свидетелем, прошла мимо него, но это не значит, что он не понимал ее и не ощущал ни своего, ни нового времени. Поэт, в отличие от своего умудренного опытом и скептического собеседника, жаждет соприкоснуться со всеми яркими частными и историческими событиями. В нем чувствуется огромный общественный темперамент. Он хотел бы быть участником истории, если бы ему довелось жить в ту эпоху. Поэтому он столь заинтересованно раскрывает перспективу исторических деяний XVIII в.

Пушкинская «аристократическая оппозиция» в политике и особенно в литературе, защита прав древних родов и объединение в один круг писателей, связанных с дворянской культурой и возникшими в ее среде эстетическими вкусами, вызвала недовольство и яростные насмешки Булгарина, Греча и братьев Полевых. Булгарин напечатал вызывающе оскорбительную статью о происхождении поэта, в которой обидно задел не только Пушкина, но также его предков и мать. Поэт ответил ему сатирическим стихотворением в духе куплетов Беранже «Моя родословная» (1830). Пушкин иронически согласился с булгаринским прозвищем («мещанин»), но всем содержанием стихотворения отверг его и гордо защитил честь и славную роль своего рода и себя как национального поэта в истории России. Он особенно подчеркнул, что, по сравнению с нынешними аристократами-выскочками, которые в прошлом отличились только тем, что торговали блинами, ваксили сапоги, пели на клиросе, его предок был сподвижником Петра Великого.

С мыслью о причастности человека к истории и ощущением себя частью исторического потока, а не замкнутого в узком мире существа связана идея построения собственного дома. Пушкин остро ощутил потребность в женитьбе, семье и перемене до тех пор кочевого быта. Он радовался, что его знакомцу, историку М.П. Погодину, удалось обрести домашний уют («Новоселье»).

Женитьба на Н.Н. Гончаровой мыслилась Пушкину достижением счастья. Он был влюблен, очарован («огончарован») красотой и прелестью невесты. Восхищенный ее обликом, перед отъездом в Болдино поэт написал знаменитый сонет «Мадона».

«Мадонна» (1830). В стихотворении сопоставлены произведение искусства, совмещенное с иконой Божьей Матери (Мадонной), и облик живой возлюбленной. В образе возлюбленной идеал неземной красоты, изображенной на картине. Тем самым земной красоте поэт придает черты добродетели и святости. Одновременно образ мадонны «оживает», произведение искусства обретает ценность живого существа не в переносном, а в прямом смысле: «божественная красота» является в земном обличье. Пушкин сочетает в сонете возвышенное любовное чувство, восхищение прекрасным и религиозное умиление духовной святостью. По-видимому, Пушкин сознательно сблизил неземное с земным, которые, перетекая друг в друга, делаются неразличимыми. Это дало повод обвинить поэта в кощунстве: выражение «Чистейшей прелести чистейший образец» содержало двусмысленность (старое значение слова «прелесть» – «прельщение», соблазн, чары, нечто нечистое).

Предстоящая женитьба была поворотным событием в судьбе Пушкина. Жизнь надо было выстраивать по-новому и, главное, совместить прозу семейной жизни с ее поэзией. Поэт задумал построить дом на фундаменте правды и простоты, независимости от всего окружающего, на непременном соблюдении семейной тайны. Жена мыслилась Пушкину возлюбленной, матерью, хозяйкой и помощницей, а семейное счастье связывалось с домом, с уютом, покоем, творческим трудом и тихими радостями домашнего быта. Все это противоречило представлениям о семье раннего Пушкина и тогдашнего общества, в котором преобладали романтические предрассудки. Согласно им, поэт и брак несовместимы. «Я боюсь за вас, – писала Пушкину Е.М. Хитрово, его верный и преданный друг, – меня страшит прозаическая сторона брака!» И тут же добавляла, что поэту больше приличествуют страдания и несчастия, чем «полное счастье» в браке, потому что это «убивает способности». Пушкину был знаком этот романтический взгляд. Позднее, будучи в Болдине, он оспорил его в стихотворении «Ответ анониму». Он уверен, что и в прозе жизни есть высокая поэзия. Этот новый взгляд распространяется на всю действительность и искусство. Ему подчиняются и быт, и творчество. «До сих пор, – писал Пушкин своему приятелю Н.И. Кривцову, – я жил иначе, как обыкновенно живут <…> В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди…». В этом и состояло нарушение принятого романтического типа поведения. Жить просто и находить в этом поэзию труднее, чем демонстрировать романтическую исключительность.

В преддверии женитьбы летом 1830 г. Пушкин приехал в Болдино, чтобы войти во владение имением. В Болдино из-за начавшейся эпидемии холеры он пробыл три месяца. Хлопоты по семейным делам, неблагоприятные отклики в печати омрачали настроение поэта. Поэма «Полтава» была встречена холодно, в журналах писали об упадке его таланта и упрекали в подражательстве. Булгарин опубликовал фельетон, в котором утверждал, что Пушкин «в своих сочинениях не обнаружил ни одной высокой мысли, ни одного возвышенного чувства, ни одной полезной истины…». «Вестник Европы» назвал поэта «великим человеком на малые дела».

Пушкину было от чего прийти в отчаяние. Однако вынужденное пребывание в Болдине отмечено невиданным взлетом пушкинского гения. Здесь он закончил роман «Евгений Онегин», создал «Повести И.П. Белкина, изданные А.П.», «Историю села Горюхино», небольшие драматические произведения, названные в одном из писем «маленькими трагедиями», народно-лирическую драму «Русалка», поэму «Домик в Коломне», «Сказку о попе и его работнике Балде» и несколько прекрасных лирических стихотворений.

Первые стихотворения, написанные в Болдине, отражают мрачные и светлые ожидания и предчувствия Пушкина.

«Бесы» (1830). В этом стихотворении, близком к балладе, в иносказательной форме выразилось подавленное душевное состояние поэта.

Народная фантастика часто видела в метели что-то бесовское, колдовское, завораживающее и губительное. С помощью ритма Пушкин в образной системе воссоздает страшную картину метели, в которой заблудились ямщик и барин. Их охватывает общее чувство:

 

Страшно, страшно поневоле

Средь неведомых равнин.

 

Картина бессмысленного кружения, снеговой метели, стонущей вьюги перерастает в многозначный символический образ. Из хаотической бессмысленности произвольно выхватываются отдельные видения. Они то угрожают, то вселяют тоску одиночества и беспомощности, то дразнят миражами. Лишь некоторые видения несут какой-то смысл. Так прочитывается тема заблудшего человека, обуреваемого враждебными ему силами зла и рока и угадывается намек на неясность пути человечества и исторического пути России («Сбились мы. Что делать нам!»). Рефреном проходят строки «Мчатся тучи, вьются тучи…», в которых выражено торжество разбушевавшейся стихии. Композиция стихотворения явно передает нарастание хаоса, усиливающуюся бессмысленность происходящего и углубление щемящей тоски, перерастающей в душевный надрыв. Даже природа и духи, внушающие страх, тяготятся неразумностью и страдают («вьюга плачет», бесы «жалобно поют»), подчиняясь неуправляемому хаосу. Иррациональность жизни рождает в лирическом «я» переживания, сходные с теми, которые свойственны природе и духам («Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне…»).

Пушкин, привыкший светлым разумом постигать смысл жизни, передает в «Бесах» внезапное бессилие ума, не могущего понять представшую его глазам хаотическую действительность, лишенную порядка и стройности. Поэт не страшился стихии и отважно бросался в схватку с ней. Страх, о котором он писал в «Бесах», вызван прежде всего ощущением, пусть временным и быстро прошедшим, неразумности действительности и, главное, ее неподатливости рациональному объяснению, относительной беспомощности разума. Угроза непонимания мира равносильна угрозе сойти с ума. Эта мысль внезапно поразила Пушкина, и он не однажды возвращался к ней. Но поэт сопротивлялся хаосу действительности, доверяясь своему ясному уму. На другой день после «Бесов» была написана «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…»), где теме разума отведено почетное место.

«Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…») (1830). В элегии Пушкин подводил итог прожитой жизни. В ней выражены те же настроения горечи, уныния, печали, душевной смуты, те же невеселые предчувствия:

 

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

 

Однако заканчивается стихотворение не мыслью о безнадежности и безысходности жизни, а мудрым и просветленным приятием ее:

 

Но не хочу, о други, умирать,

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…

 

Пушкинская «Элегия» разделена на две части и состоит из четырнадцати стихов (шесть в первой и восемь во второй). Четырнадцать строк – это количество стихов в сонете, но в нем другая рифмовка. В пушкинском стихотворении рифмуются соседние стихи (парная рифмовка). И все-таки в стихотворении просматривается тяготение к жесткой форме, придающей точность, ясность и порядок чувству и мысли.

В первой части поэт вспоминает свою юность («безумные лета»), от которой осталось лишь «смутное похмелье». Воспоминания не исчезают, а еще сильнее ранят сердце. Настоящее тоже тяжело. Оно не дает ни счастья, ни покоя.

Вторая часть опровергает первую. Поэт, вопреки всем традиционным элегиям, поет о том, что хочет жить не для счастья, не для покоя, а чтобы «мыслить и страдать». Временному бессилию ума в «Бесах» и «безумству» беспечной юности противопоставлена могучая сила зрелого разума, способность «мыслить и страдать» как одна из самых высоких ценностей личности.

Заканчивая стихотворение, Пушкин пишет о «закате печальном», о «прощальной улыбке», сменяя серьезный, размышляющий тон элегии на более легкий, сочетающий и печаль, и лукавую шутку:

 

И, может быть, на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

 

Поэт видит впереди суровое будущее, в котором, однако, есть свет ума и улыбка любви.

Стихотворение совершенно по красоте: строфическая асимметрия гармонически уравновешивается регулярным чередованием мужских и женских рифм, а начальные и финальные женские рифмы образуют кольцо. Столь же гармонична и временная структура: в первой строфе говорится о прошлом и настоящем, во второй – о настоящем и будущем. Тем самым прошлое и будущее объемлют настоящее. В первой строфе нет глаголов, и настроение лирического героя передано в пассивных грамматических формах («мне тяжело», «сулит мне»).

Во второй части происходит эмоциональный взрыв: усиливается роль глаголов первого лица со значениями прямого волеизъявления. Если в первой части господствует элегическое восприятие жизни, которое подчиняется непреодолимым законам времени, то во второй трагизм бытия просветлен сознательным и мужественным приятием жизненных страданий.

Из знакомства с первыми стихотворениями, написанными в Болдино, становится очевидно, что в лирике 1830-х гг. усиливаются обобщающее и философское начала. Пушкин стремится понять смысл жизни. Характерным для такой творческой установки является стихотворение «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», где относительно жизни прямо декларировано:

 

Я понять тебя хочу,

Смысла я в тебе ищу…

 

По своим темам и мотивам лирика в Болдино, как всегда у Пушкина, чрезвычайно многообразна.

Поэт написал несколько коротких в духе греческой антологической лирики стихотворений: «Царскосельская статуя», «Отрок», отозвался на перевод «Илиады» Гнедича и почтил стихотворением «Труд» окончание романа «Евгений Онегин». В антологических стихотворениях проявилась его редкая способность пластически выразительно схватывать мимолетность бытия, останавливать мгновение, запечатлевать движение.

Здесь же, в Болдине, Пушкин продолжил спор с критикой («Румяный крик мой, насмешник толстопузый…»), отстаивая право поэта писать об обыкновенных и даже «низких» предметах, которые числились по «ведомству» прозы. Сюда же относится эпиграмма на Булгарина. Вероятно, в связи с работой над «Каменным гостем» и «Пиром во время чумы» возникают у Пушкина стихотворения, навеянные испанской («Я здесь, Инезилья…») и английской («Пью за здравие Мери…») поэзией.

Из любовных стихотворений одно («Прощанье»), возможно, имеет в виду Е.К. Воронцову[131], два других – «Заклинание» и «Для берегов отчизны дальной…» – связаны, предположительно, с воспоминаниями об одесской возлюбленной Пушкина Амалии Ризнич. Перед женитьбой поэт, прощаясь с бурной юностью, вспомнил своих бывших возлюбленных, оставивших глубокий след в его жизни.

В Болдино Пушкин заново продумывал свои исторические воззрения. Он приходит к выводу, что не всякое историческое движение ценно, а только то, которое человечно или имеет человечность своей целью. Теперь гуманность выступает мерой исторического процесса. Пример такого соединения истории и гуманности – стихотворение «Герой».

«Герой» (1830). Поводом к созданию стихотворения послужило следующее обстоятельство: во время эпидемии холеры Николай I прибыл в Москву[132]. Пушкин оценил этот мужественный жест. Он увидел в нем соединение смелости и человеколюбия. История смыкалась с гуманностью. Поэт сразу же подумал о декабристах: если в царе жива человечность, если его сердце не остыло, то не умерла надежда на милость и прощение ссыльных. Стало быть, русский император руководствуется не только объективными государственными соображениями, но и гуманностью, во имя ее подвергая свою жизнь опасности. «Какой государь? молодец! – восклицает Пушкин в письме к Вяземскому, – того и гляди, что наших каторжников простит – дай Бог ему здоровье».

Чтобы стихотворение не вызвало подозрения в лести, Пушкин взял сюжетом свидетельство о том, что Наполеон в 1799 г. посетил чумный госпиталь в Яффе и будто там пожимал руки больным.

Стихотворение «Герой» построено в виде беседы Друга и Поэта. Друг спрашивает Поэта, что же он более всего ценит в деятельности Наполеона – счастливые военные победы или успехи на гражданском поприще («жезл диктаторский»). На это Поэт отвечает, что ему дороже всего картина милосердия, человечности. И когда Друг возражает, что «историк строгий» не подтверждает факта прикосновения к чумным, Поэт произносит:

 

Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман…

 

Эти слова не означают желания приукрасить историю. Суть в другом. «Хладная посредственность» склонна дурно думать о человечестве, меряя его на свой аршин. Собственные качества она готова приписать всем людям, чтобы оправдать свою низость. «Нас возвышающий обман» с такой точки зрения правдивее узкой и корыстной «правды» толпы даже в том случае, если единичный факт на ее стороне. Поэт не хочет плохо думать о человечестве, он верит в чувство гуманности, близкое многим. Милосердие делает «нас» людьми («Оставь герою сердце… что Он будет без него? Тиран…»).

Надежды на гуманность царя не сбылись, но Пушкин не отказался от мысли, согласно которой человечность должна определять историческое движение вперед и идея гуманности должна стать ведущим принципом государственного устройства. В Болдино начинает приобретать ясные очертания убеждение в том, что гуманность – категория политическая, что политика обязана быть человечной. Социально-философская и художественная глубина, всемирная масштабность новых идей, созревавших в Болдино, с особой очевидностью проявились в последующем творчестве поэта, соединившись с переживанием вечного и постоянного изменения мира и человека, как неиссякаемого источника жизни, с верой в незыблемость глобальных законов, управляющих бытием.

Тема человечности, выступающая в многосторонних и разнообразных вариантах (человеческое братство, солидарность, прощение, милость и т. д.), волнует Пушкина и в дальнейшем. С нею связаны такие произведения, как драматическая поэма «Анджело», стихотворения «Пир Петра Первого», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…».

«Пир Петра Первого» (1835). Здесь тема Петра Великого, громко прозвучавшая сразу после возвращения Пушкина из ссылки в Михайловское, повернута новой гранью. Стихотворение начинается с описания праздника на Неве и веселого пира в царском дома. Далее Пушкин перечисляет обычные темы одических песнопений, героем которых был Петр I. Празднества посвящались победам русской армии и флота над шведами или другими грозными врагами, началу строительства флота, годовщине Полтавской битвы, рождению царского сына, именинам (тезоименитствам) царя, царицы и их детей. Однако Пушкин отвергает все эти достойные од «высокие» события. Он выдвигает новый и, казалось бы, тихий, мирный и совсем несвойственный одам повод: милость как знак человечности. Милосердие к поверженным[133]становится равноправной с громкими военными победами и такой же высокой одической темой. Здесь отчетливо видно, что Пушкин следует одической традиции, что он не бунтует против жанра, а раздвигает его границы. Вкладывая в жанр оды новое содержание, поэт, опираясь на внутренние возможности, перестраивает его. С точки зрения поэта, чувство милости требует от царя столь же большого человеческого мужества, нравственной силы и мудрости, как доблесть, отвага и стратегический ум на войне. Милость нужна не только врагам, виновным подданным, но и самому царю, чтобы сердце его не зачерствело и не превратилось в камень. Только так он может сохранить человечность и подлинное величие. Недаром в стихотворении больше подчеркнута радость царя, чем радость прощенных им («Светел сердцем и лицом…», «И прощенье торжествует, Как победу над врагом»). Часто встречаемая в одах метафора «Петр – земной бог» своеобразно реализуется у Пушкина: царь уподоблен священнику, отпускающему грехи («Виноватому вину Отпуская, веселится…»). Гром славы, вызванный милостью Петра Первого, оглашает даль:

 

И Нева пальбой тяжелой

Далеко потрясена.

 

И в этом стихотворении, как и в «Герое», Пушкин вновь напоминал царю о необходимости простить декабристов[134]. В стихотворении снова давался урок императору: Петр Первый потому и был чудотворцем-исполином, что умел встать выше мелкой мстительности. От того, как поступит Николай I, – воспримет он урок или проигнорирует его, – зависит представление о личности царя – человечески значительной или ничтожной.

На следующий год после Болдинской осени (1830) Пушкин с тревогой следил за политическими событиями в мире. К этому времени его политические воззрения вполне сложились, хотя впоследствии подвергались изменениям и уточнениям. С точки зрения Пушкина, человеческое общество – результат непрерывного и закономерного эволюционного исторического развития. Вследствие этого свобода несовместима с революцией. В 1826 г. он писал Вяземскому: «Бунт и революция мне никогда не нравились». С декабристами он демонстрирует дружескую, а не политическую солидарность. В 1830-е гг. Пушкин – убежденный консерватор, монархист, сторонник империи, великодержавный патриот, совмещающий эти идеи с просвещенным европеизмом, с необходимостью европеизации России, распространения просвещения среди всех, в том числе низших, слоев населения и освобождения крестьян от крепостной зависимости. В области внешней политики эти идеи сводились к принципу невмешательства в дела других государств, так как историческое развитие народа есть внутренний процесс, подчиненный внутренним законам. Это равно касается России и западных стран. Когда в 1830 г. Николай I готов был послать войска в Европу, чтобы подавить революцию во Франции и навести порядок в Бельгии и Голландии, Пушкин резко осудил это намерение. Точно так же Пушкин с негодованием возмутился попыткой Франции вмешаться в русско-польский конфликт 1831 г. Он расценил французскую угрозу как желание взять реванш за поражение в 1812 г. Этот круг идей и настроений выразился в цикле политических стихотворений 1831 г.: «Перед гробницею святой…», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина», «Ты просвещением свой разум осветил…», «Он между нами жил…».

Николай I был доволен позицией Пушкина. Западные и русские либералы держались иного мнения. Занятая Пушкиным позиция привела к разрыву его отношений с А. Мицкевичем. Когда в 1834 г. вышел сборник стихотворений польского поэта, и там было напечатано послание «Приятелям москалям», Пушкин откликнулся неоконченным стихотворением «Он между нами жил…», в котором осудил стихи, пропитанные «ядом» и «злобой». Русское общество также «одно время отвернулось», по свидетельству Герцена, от Пушкина. Взгляды Пушкина осудили и его близкие друзья – Вяземский и А. Тургенев. Возможно, именно Вяземскому адресовано незавершенное убийственно ироническое послание «Ты просвещением свой разум осветил…», относимое к 1831 г.:

 

Ты просвещением свой разум осветил,

Ты правды чистый свет увидел,

И нежно чуждые народы возлюбил,

И мудро свой возненавидел.

 

Одобрение Николаем I стихотворения «Клеветникам России» оживило в Пушкине кратковременную надежду на возможность повлиять на правительство с помощью газеты и соединить мощь власти с неподкупностью честной журналистики. Однако эти надежды не сбылись: правительство сочло, что общественные недуги и противоречия опасно обсуждать публично и гораздо спокойное либо не открывать новые органы печати, либо прикрыть старые, если они допустят отступление от официальной точки зрения.

На протяжении 1830-х годов душевное состояние Пушкина не однажды подвергалось суровым испытаниям. Один и тот же год был наполнен и радостными, и спокойными, и тревожными минутами. Пушкин не чувствовал себя в полной безопасности, и его положение не было устойчивым.

Так, предположительно, в одном и том же 1833 г. были написаны «Не дай мне, Бог, сойти с ума…» и «Осень». В одном из них развита тема безумия, а в другом поэт пишет о полноте творческих сил.

«Не дай мне Бог сойти с ума…» (1833) – одно из самых мрачных и странно иронических стихотворений Пушкина. Оно написано от лица человека, свободу которого угрожают ограничить и уничтожить. Жить в обществе без личной свободы разумному человеку тяжко и невыносимо. Но жить в обществе неразумному человеку невозможно, ибо нет ничего страшнее такого несчастья:

 

Не дай мне Бог сойти с ума.

Нет, легче посох и сума;

Нет, легче труд и глад.

 

Лирический герой допускает, что жить без разума и общества очень даже можно, причем жить полной жизнью, ощущать ее радость и быть счастливым. Однако общество, приняв разум в качестве жертвы на алтарь свободы, свободу как раз и отнимет, и потому отказ от разума бессмыслен: как только я лишусь разума, вот тут-то посадят на цепь и за решетку. Участь человека будет подобна бессмысленному зверьку и клиническим сумасшедшим, которые слышат свои крики, брань смотрителей, визг и звон цепей.

Лирический герой стоит на распутье и не видит выхода: наделенный разумом, он лишен свободы, но, пожертвовав разумом, он окажется заключенным сумасшедшего дома. Вырваться из общества на волю лирический герой не может. И тогда из двух зол он выбирает первое – с разумом без воли. В итоге размышлений он приходит к тому, с чего начал. Этот круговорот мыслей о своей судьбе вынужденно трагичен. Его не избыть. Все жертвы – напрасны.

Едва Пушкин пришел к этой мысли, как тотчас же ее и опроверг. Да, круговорот в бытии, в самой жизни есть, но он может быть преодолен созерцанием красоты в природе и творчеством. Для того и существует переживание красоты, для того и существует искусство, чтобы раздвинуть границы мироздания. Но и в повседневном быту, в обычном житейском мире, не замечая того, человек преодолевает трагизм повторений. Именно эти раздумья стали темой стихотворения «Осень».

«Осень» (1833). Ни одно время года не вызывало в поэте такого очарования и душевного подъема, как осень.

Обычно осень в поэзии связана с настроениями грусти. Она вызывает в человеке мысль об убывании жизни, о скором погружении природы в зимний сон. Пушкин, напротив, изображает увядание природы как могучее проявление жизни. При этом в «Осени», как и в других стихотворениях 1830-х годов, Пушкин сосредоточен на общечеловеческих чувствах универсального душевного опыта.

«Осень» открывается стихами:

 

Октябрь уж наступил – уж роща отряхает

Последние листы с нагих своих ветвей…

 

Здесь в переносном значении употреблен только один глагол – отряхает, но и он привычен для обиходного языка: отряхают пыль с дорожного платья и т. д. Все остальные слова употреблены в прямых значениях: октябрь уж наступил – точное обозначение времени года, последние листы – единственные из оставшихся, нагие ветки – голые. Картина, нарисованная Пушкиным, исключает личное, индивидуальное восприятие и передает всеобщее, универсальное, характерное для человеческого опыта вообще. Точнее можно бы сказать так: личная точка зрения Пушкина здесь тождественна всеобщей, индивидуальное и общее совпадают. Но вот Пушкин в той же «Осени» пишет:

 

Унылая пора! Очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса…

 

Читая эту строфу, уже никак нельзя сказать, что личное, индивидуальное восприятие и выражение из нее исчезли. Напротив, поэт прямо признается именно в своем лично окрашенном чувстве: «Приятна мне…». Да и сами восклицания не оставляют сомнений относительно личностного характера переживания. Однако выражение унылая пора вовсе не является только принадлежащим Пушкину. Это выражение – синоним осени, и так ее называют все европейцы от мала до велика. А разве та же осень не вызывает восхищения и разве не всеобщие чувства отражены в восклицании Очей очарованье? Значит пушкинское личное восприятие совпадает со всеобщим. Картина природы проникается авторским лиризмом тогда, когда она уже «заражена» лиризмом всеобщим. Или напротив: для Пушкина лирическое то, что лирично для человечества, что лирично для всех. И далее в строфе множатся эти всеобще – «безличные», принадлежащие всем и никому, индивидуально не маркированные приметы осени: «ветра шум», «свежее дыханье», «мглой волнистою покрыты небеса», «редкий солнца луч», «первые морозы», «отдаленные седой зимы угрозы», причем некоторые выражения, например «седая зима», чисто народные, уходящие в глубь веков. Речь идет не только о точных, ясных приметах осени, о прямых признаках природы, но и обо всех знакомых, известных и памятных, универсальных и всеобщих.