Структурные особенности российской экономики

Доля страны в мировом промышленном производстве увеличилась с 3,4 % в 1881–1885 гг. до 5 % в 1896–1900 гг. и до 5,3 % в 1913 г. Накануне Первой мировой войны Россия по объему промышленного производства занимала 5 место в мире, а сельскохозяйственного – 1 место в Европе. В целом по совокупному объему производства она находилась на 4 месте в мире, значительно опережая Францию, лишь немногим уступая Великобритании и примерно на 1/5 не дотягивая до Германии.

Однако если по абсолютным масштабам российская экономика являлась одной из крупнейших в мире, то по среднедушевым – относительно слаборазвитой. Из-за высокого естественного прироста населения среднегодовые темпы роста производства на душу населения вдвое уступали абсолютным приростам (3,25 %), составляя более 1,6 %. Это соответствовало мировым показателям, но не позволяло быстро ликвидировать отставание. В 1913 г. производство на душу населения составляло примерно 40 % французского и немецкого, 20 % английского и 1/6 американского. По этому показателю из стран «второго эшелона» модернизации Россия превосходила лишь Японию, серьезно отставая даже от Испании, Италии и Австро-Венгрии.

Как и в развитых странах, в России росла концентрация производства и капитала. С последней четверти XIX в., и особенно с 1890-х гг., стали возникать монополии, главным образом в форме синдикатов. К 1914 г. их было уже более 150. Двенадцать банков сосредоточивали до 80 % всех банковских капиталов (по этому показателю Россия лишь немногим уступала Германии, где 9 берлинских банков контролировали 83 % банковского капитала). Концентрация рабочей силы в российской промышленности по некоторым параметрам превышала даже уровень США.

Вместе с тем индустриализация страны еще не завершилась. Ведущей отраслью оставалось сельское хозяйство, его доля в структуре национального дохода была почти вдвое больше, чем промышленности. Тяжелая индустрия развивалась быстрее легкой, но составляла примерно 40 % общего объема промышленного производства. Производительность труда среднего российского фабрично-заводского рабочего в 1908 г. в 3,5–4 раза уступала американскому. По объему внешнеторгового оборота страна занимала 7 место в мире, опережая Австро-Венгрию, Италию, но уступая даже Бельгии и Голландии.

Накануне Первой мировой войны в отечественной промышленности, строительстве, транспорте и связи было занято 11 % населения, в торговле, снабжении, общественном питании – 9 %, а в сельском хозяйстве – 75 %. Для сравнения: в ведущих западноевропейских странах такая доля занятых в сельском хозяйстве была в конце XVII в., а в канун Первой мировой войны она равнялась 37 % (в США – 27,5 %, в Японии – 60 %). Удельный вес работающих в промышленности в ведущих западноевропейских странах уже в конце XIX в. составлял от 30 (во Франции) до 51 % (в Великобритании), а в сфере услуг – от 21 (в Германии) до 40 % (в Великобритании).

Темпы и уровень урбанизации России в начале XX в. примерно соответствовали западноевропейским в XVIII – начале XIX в.[2] Даже к Первой мировой войне в российских городах жило лишь 15 % населения. По этому показателю Россия была ближе не к развитым странам (Италия – свыше 26 %; США и Франция – более 41; Германия – 56; Великобритания – 78 %), а к Ирану (12–15 %), Турции (15–18 %) и Португалии (16 %). Причем из-за наплыва крестьян-мигрантов доля коренных горожан составляла в среднем менее 60 %, а в столицах – чуть более 30 %.

Важнейшими проблемами российской индустриализации являлись относительная узость внутреннего рынка (вызванная низкой покупательной способностью крестьян), а также нехватка капиталов, порожденная исторической молодостью отечественной буржуазии и масштабами задач «догоняющей» индустриальной модернизации. Чтобы преодолеть нехватку капиталов и быстрее ликвидировать технико-экономическое отставание от ведущих держав (которое становилось угрожающим в условиях роста международной напряженности), государство, во-первых, активно вмешивалось в развитие экономики, ускоренно строя железные дороги, поощряя развитие тяжелой промышленности и прибегая к жесткому таможенному протекционизму, а во-вторых, широко привлекало иностранный капитал.

Государственноерегулирование было очень важным, но не главенствующим фактором экономического развития России в пореформенный период. По доле государственных расходов в национальном чистом продукте (9,7 %) Россия опережала все остальные страны, включая Японию (8,8 %). Но если в Японии более половины всех капиталов образовывалось за счет государственных капиталовложений, то для российской экономики они имели гораздо меньшее значение (за исключением железнодорожного строительства) и концентрировались прежде всего в военной отрасли и сфере управления. Причем в России государство играло противоречивую роль: с одной стороны, оно всемерно способствовало индустриализации, а с другой – регламентировало, ограничивало и в какой-то мере сдерживало развитие частного предпринимательства, консервировало архаичные порядки в деревне, а отчасти и в городе.

Важнейшим социальным последствием большой роли государства в экономике явилась диспропорция между уровнями развития российского капитализма и отечественной буржуазии. Из-за мощного государственного вмешательства в экономику, направленного на скорейшую индустриализацию, господства в деревне общины (поддерживавшейся до начала XX в. государством) и важной роли иностранного капитала (поощрявшегося государством) степень развития капитализма в стране существенно опережала уровень развития его «естественного социального носителя» – буржуазии. Относительная слабость отечественной буржуазии, замедленность ее классовой консолидации (хотя и не в такой мере, как на Востоке) стали одними из ключевых факторов, сделавших возможным «прерывание» капиталистической модернизации в 1917 г. и победу антибуржуазной альтернативы.

Инвестиционная привлекательность царской России и целенаправленная политика властей, прежде всего министра финансов С. Ю. Витте, обеспечили невиданный приток в страну иностранного капитала. Конкретная его доля все еще вызывает споры. По традиционным оценкам, примерно 1/3 всех капиталов в российской промышленности того времени были иностранными. ( В Индии в конце XIX в. – 2/3 акционерных капиталов.) Однако Витте в 1900 г. определял долю иностранных капиталов примерно в 1/2. Даже в 1909–1914 гг., по подсчетам некоторых исследователей, они составляли до 60 % капиталов тяжелой промышленности и давали 55 % всех капиталовложений. По последним оценкам, валовые иностранные инвестиции составляли около 20 % внутренних накоплений, и это не выглядело необычным на фоне Канады, Австралии и даже США (в ранний период). Иностранные капиталовложения имели принципиально важное, нередко ведущее значение для развития машиностроения, металлургии, химии и ряда других отраслей, особенно тяжелой промышленности, но говорить об их решающей роли в экономике в целом, по-видимому, будет преувеличением.

Таким образом, хотя в некоторых аспектах структура российской экономики походила на другие рыночные экономики со схожим уровнем развития, специфической чертой явилась большая роль государства и иностранного капитала, что в начале XX в. было характерно, скорее, для восточных держав. В еще большей мере к таким чертам относилась неукорененность в деревне частной собственности на землю.

Деревня.

Россия являлась крупнейшим в Европе производителем сельскохозяйственной продукции и вторым после США экспортером хлеба, давая около 1/3 его мирового экспорта. Под влиянием развития капитализма в сельском хозяйстве происходили существенные сдвиги. Применение машин в 1911–1913 гг. по сравнению с концом XIX в. увеличилось в 5,2 раза! С 1864–1866 по 1909–1913 гг. годовой сбор зерновых хлебов вырос в 2,7 раза, чистый сбор зерна на душу населения – на 26 %. В 1900–1913 гг. доход на душу сельского населения увеличился с 30 до 43 руб. Вместе с тем сельское хозяйство отличалось низким уровнем агротехники, а следовательно, невысокой продуктивностью и неустойчивостью. Периодические неурожаи порой вызывали голод среди крестьян (чего уже давно не было на Западе). Сохранявшиеся в деревне многочисленные элементы традиционного общества (так называемые феодальные и полуфеодальные пережитки), а до 1906 г. и политика правительства, направленная на скорейшую индустриализацию при сохранении крестьянской общины и строившаяся в какой-то мере за счет перекачивания ресурсов из деревни в промышленность, затрудняли приток капиталов в сельское хозяйство, создавали определенную диспропорцию в развитии аграрной и индустриальной сферы экономики.

В итоге сельское хозяйство развивалось медленнее и болезненнее, чем промышленность. Сами крестьяне, представители социалистических партий (а затем и советские историки) корень многочисленных проблем российской деревни усматривали в помещичьем землевладении. Между тем крестьянам принадлежало около 80 % всех удобных земель, они производили 92 % сельскохозяйственной продукции страны. Для сравнения: в Германии прусским латифундистам принадлежало более 22 % обрабатывавшихся земель, в Англии к концу XIX в. лишь 14 % таких земель возделывалось их владельцами, остальные же – арендовались!

За пореформенный период дворянское землевладение сократилось практически вдвое. Крестьяне активно скупали помещичьи земли (приобретя в итоге более 1/3 всех частных земель), а также арендовали до 1/4 пашенных и сенокосных угодий, сохранявшихся еще у помещиков. В результате если в 1850-х гг. на долю помещиков приходилось до 22 % всех посевов, то в 1916 г. – более 11 %, а накануне Октябрьской революции – лишь 7,7 %! Таким образом, помещичье хозяйство играло второстепенную и быстро уменьшавшуюся роль в сельскохозяйственном производстве. (Схожая ситуация наблюдалась и во Франции накануне революции 1789 г., когда у аристократии оставалась лишь четверть земель.)

Помещичье землевладение эволюционировало. Отработочная система (порожденная не только эпохой крепостничества, но и нехваткой капиталов, затруднявшей переход части помещиков к собственному крупному хозяйству) в той или иной мере еще сохранялась, но уже не имела решающего значения. По уровню развития капитализма, агротехники помещичье хозяйство опережало крестьянское, урожайность была на 20–25 % выше, чем у крестьян. Важнейшей чертой, отличавшей Россию от всех западных держав и даже от Японии, являлась неукорененность в деревне частнособственнических отношений, господство общины, которая объединяла до 80 % надельных крестьянских земель и большинство населения страны. В то время как на Западе крестьянская община уже в XV–XVIII вв. стала клониться к упадку, а в некоторых странах и исчезать, в России (как и на Востоке) она продемонстрировала удивительную живучесть. До середины XIX в. это объяснялось особенностями исторического развития страны, и в том числе крепостным правом, а в пореформенную эпоху – политикой государства (поддерживавшего общину из фискальных соображений и с целью сохранения политико-административного контроля над крестьянством), а также сложным материальным положением крестьян: земельными «отрезками», выкупными платежами, нараставшим малоземельем в Центральной России и т. д.

Община помогала крестьянам выживать, оказывала поддержку слабым, но в то же время она сковывала индивидуальную инициативу, предпринимательство, затрудняла совершенствование агротехники и рост социальной мобильности крестьян. Будучи важнейшим институтом традиционного общества и уклада жизни, община в какой-то мере приспосабливалась к новым условиям, но в целом не вписывалась в процесс модернизации и постепенно разлагалась. Пока земель в общине было достаточно, она еще выполняла позитивные функции, спасала своих членов от разорения. Но из-за бурного роста населения общинный фонд быстро истощался, и тормозящая роль общины в развитии капиталистических отношений, повышении продуктивности сельского хозяйства все более возрастала. Дело усугублял и принятый в России порядок наследования, когда земля поровну делилась между сыновьями, в то время как в Западной Европе и в Японии она передавалась старшему сыну.

Низкий уровень агротехники и социальной мобильности крестьян, а также быстрый демографический рост привели к возникновению в Центральной России аграрного перенаселения, земельного голода. Если в 1860 г. на каждого крестьянина («душу мужского пола») приходилось 4,8 дес., то в 1900 г. – 3 дес. земли (вместе с «купчей»). На крестьянский двор в 1860 г. приходилось в среднем более 14 дес., а в 1905 г. – 11 дес. земли.

С учетом роста урожайности размер «достаточных» земель для России равнялся 8–9 десятинам на двор, следовательно, о кризисе и обнищании деревни не могло быть и речи. Составляя 8 % от населения мира, российское крестьянство давало четверть всех зерновых хлебов и мирового экспорта сельскохозяйственной продукции! Даже полная ликвидация помещичьего и иного частного землевладения, как это подтвердила затем Октябрьская революция, не обеспечила существенного увеличения крестьянских наделов. Таким образом, решить аграрный вопрос без разрушения общины было невозможно.

Несмотря на многочисленные проблемы, российское сельское хозяйство развивалось темпами, соответствовавшими или даже превышавшими западноевропейские. Однако социальная напряженность в деревне росла. Земельный голод в Центральной России в сочетании с неурожаем и экономическим кризисом способствовал возобновлению с 1902 г. относительно массовых крестьянских волнений в деревне (которых она не знала с начала 1860-х гг.). С 1905 г. крестьяне активно участвовали в революции.