ГЛАВА I. Сенсационный дебют 9 страница

 

Через час театральный привратник сообщил Ольге, что её дожидается маленький рассыльный отеля Бристоль.

 

Ольга сошла вниз, в швейцарскую, разделенную пёстрой ситцевой занавеской на две отдельных комнаты. В первой из них на скамеечке сидел мальчишка лет 12-ти, со смышлёной мордочкой и продувными глазками, одетый в зелёную курточку, украшенную бесчисленными позолоченными пуговицами.

 

При виде пославшей его дамы, бой быстро поднялся и, протягивая Ольге конверт, доложил:

 

— Я принес ваше письмо обратно, сударыня... Господина профессора дома не было.

 

Ольга с досадой пожала плечами.

 

— Что же ты не оставил письма в квартире или у швейцара?

 

— Извините, сударыня, швейцара там не имеется. В квартиру же господина профессора я звонил целую четверть часа, а толку не добился.

 

— Ты бы мог отдать письмо привратнику, если ни профессора, ни его лакея не было дома.

 

— Я так и хотел сделать, сударыня, но супруга привратника объяснила, что служитель господина профессора совсем не вернётся, так как доктор изволил на него за что-то прогневаться. И старик уехал на родину. Сам же господин профессор, должно быть, вышли из дома очень рано, когда ещё все спали. Привратница думает, не уехал ли он к своему папаше в Гамбург.

 

— Хорошо, — не скрывая досады ответила Ольга и тут же, разорвав на четыре части конверт, бросила клочки на пол.

Ольга на этот раз репетировала очень рассеянно и сама на себя сердилась за эту рассеянность.

 

“Вот оно, развращающее влияние любви, — досадливо подтрунивала она сама над собой. — Делаешься ни на что не способной тряпкой... Бог знает, что такое!..”

 

К концу репетиции подъехала Гермина Розен, пригласившая приятельницу обедать вместе.

 

Ольга согласилась поехать с ней в зоологический сад, но попросила подругу заехать на минутку в гостиницу Бристоль — узнать, нет ли писем.

 

В глубине душ она ожидала найти известие от профессора, но вместо того нашла письмо из Гамбурга, от директора Гроссе.

 

Добрый старик написал Ольге четыре страницы таких трогательных, что у молодой женщины слезы навернулись на глаза. Очевидно, Рудольф в тот же день написал отцу о своих надеждах, и старик, растроганный и обрадованный, благодарил Ольгу за то, что она соглашается дать счастье и ему, никогда не смевшему мечтать о такой гениальной красавице-дочери.

 

Ольга показала Гермине письмо, рассказав ей, что почти решила выйти замуж за Рудольфа.

 

— И бросить сцену?.. — в ужасе всплеснула руками хорошенькая актриса. — Теперь, когда твой успех обеспечен, когда твоим талантом интересуются император и императрица?.. Да ведь это было бы преступление, Ольга!..

 

— Я и не думаю бросать театр... пока, — перебила Ольга. Оскорблённое самолюбие нашептывало ей о небрежности и невнимании того, кто мог назвать себя её женихом, и в то же время непонятное смутное беспокойство вынудило её рассказать Гермине историю своей утренней записки и необъяснимого отсутствия профессора.

Гермина громко засмеялась.

 

— Ты совершенный ребёнок, Ольга... Можно ли волноваться из-за такого пустяка? Мало ли что может задержать мужчину: неожиданное заседание в университете, завтрак в ресторане с товарищами, нездоровье, наконец.

 

— Нездоровье? — повторила Ольга с оттенком испуга. — Но если он болен, то почему же он не предупредил меня?..

 

— Но если лакей ушел, то с кем же он пришлет тебе известие? Наконец, не о всяком нездоровье пожелает сообщить влюблённый мужчина своей невесте. Бывают весьма прозаичные болезни... хотя бы с похмелья.

 

Гермина от души смеялась, наблюдая за постоянно меняющимся выражением лица своей подруги.

 

— А знаешь, Оленька, мы сейчас заедем узнать, не болен ли в самом деле твой учёный Ромео?.. Подумай, ведь он может быть серьёзно болен и лежит один в пустой квартире. Кто может тебя осудить за то, что ты заедешь среди бела дня к своему жениху? И даже не одна, а в сопровождении подруги...

 

— Но твой принц будет ждать тебя в зоологическом саду.

 

— Подождет... Не велика беда. Да, кроме того, обед назначен к семи часам, а теперь ещё и четырёх нет...

 

Через десять минут прелестная соломенная “корзинка” Гермины Розен, запряжённая парою маленьких бойких пони, которыми хорошенькая актриса управляла с большой ловкостью, остановилась у подъезда старомодного четырёхэтажного дома, недалеко от университета. Бросив поводья маленькому груму, Гермина быстро выскочила из экипажа и в сопровождении Ольги вошла в узкий темноватый подъезд, в котором, по старинному обычаю, висела чёрная доска с написанными мелом фамилиями квартирантов. Гермина сразу увидела имя “профессора, доктора философии Рудольфа Гроссе”, в третьем этаже, побежала вверх по лестнице и, не колеблясь, потянула ручку старомодного звонка на обитой зеленой клеенкой двери.

 

Раздавшийся за дверью звук колокольчика почему-то больно резнул по сердцу Ольгу. Она невольно вскрикнула.

— Однако, какая ты нервная стала, — усмехнувшись сказала Гермина. — Вот что значит любовь...

 

— Ах, это не любовь, а предчувствие, — прошептала Ольга.

 

— Пустяки, душа моя! Ты просто плохо спала... А вот это действительно неприятно, что на наш звонок не слышно ответа. Видно, в самом деле никого в квартире нет...

 

Гермина позвонила вторично, громче прежнего.

 

Снова раздался звук колокольчика за дверью, и на этот раз даже беззаботной Гермине показалось подозрительной жуткая тишина квартиры, по которой так гулко мрачно разнёсся металлический звон.

 

— Пойдем сейчас к привратнику и узнаем, куда ушёл или уехал твой “предмет”.

 

И не дожидаясь ответа, актриса подхватила Ольгу под руку и потащила её вниз по лестнице до полуподвального этажа, где в маленькой и душной, но чистой каморке почтенный привратник сидел на трёхногой круглой скамеечке, прилаживая новые подметки к старому сапогу.

 

Появление молодой шикарно одетой красавицы с бриллиантами в ушах и в шляпке с двумя петушьими хвостами, выкрашенными в зеленый и розовый цвет, произвело целую сенсацию. Привратник вскочил со своего седалища, а его дражайшая половина на минуту забыла о своей кастрюле, отирая руки о пёстрый полотняный передник.

 

— Чем могу служить, сударыня? — спросила она.

 

— Вот что, моя милая, — начала Гермина, вынимая из маленького золотого мешочка, висящего у её пояса, монету и подавая её привратнице. — Мы только что были наверху, у доктора Гроссе и, не дождавшись ответа на звонки, пришли к вам за сведениями... Вы можете смело отвечать нам, — прибавила Гермина, заметив, что привратница переглядывается со своим супругом и как-то мнется в нерешительности. — Вот эта дама — его невеста.

 

Привратница почтительно присела, промолвив:

 

— Да я уж имела честь видеть невесту герр профессора вчера вечером...

 

Актрисы подумали, что эти слова относятся к театру, где играла Ольга и где, вероятно, была и привратница. Гермина, желая узнать мнение “почтенной дамы” о вчерашней “Иоанне д'Арк”, спросила улыбаясь:

 

— Как же вам понравилась моя подруга? Привратница вторично присела.

 

— Да разве может кому-нибудь не понравиться такая красавица!.. Я так и сказала мужу: “это, наверно, светская барышня, а не какая-нибудь”... Хотя они изволили пробежать так скоро, что я не успела хорошенько рассмотреть их личика под вуалью.

 

Подруги начали понимать, что речь идёт не о театральном представлении. Прежде чем Ольга успела открыть рот, Гермина спросила:

 

— А где же вы видели мою подругу?

 

— На нашей лестнице, вчера вечером... Уж вы извините, ежели мы что подумали. Сами посудите: посторонняя девица отворяет двери ключом профессора Гроссе. Только я всё-таки сразу догадалась, что эта барышня должна быть невестой профессора, а не кем-нибудь. Я так мужу и сказала.

 

Тут Ольга не выдержала:

 

— Вы говорите, что видели меня вчера вечером?

 

— Так точно, сударыня.

 

— И вы меня узнали?.. Действительно узнали? Привратница со своей стороны отвечала уже с видным колебанием:

 

— Простите, сударыня. Быть может, вы не желали, чтобы знали о вашем посещении профессора, но ведь он же ваш жених. Да, кроме того, если бы вы предупредили меня, я бы, конечно, промолчала.

 

Ольга совершенно растерялась.

 

— Как?.. Вы говорили со мной? — вскрикнула она.

 

— Простите, сударыня... Разговором этого, конечно, нельзя назвать. Но всё же вы изволили ответить на мой вопрос. Я просила: “К кому вы идёте, сударыня?” — “К профессору Гроссе”, ответили вы.

 

— Гермина, что это значит? — с негодованием вскрикнула Ольга. — Эта женщина уверяет, что видела меня, что говорила со мной вчера вечером, когда я была на сцене... Кто же был здесь и осмелился назваться моим именем?

 

Привратник счел нужным вступить в разговор.

 

— Простите, сударыня, если жена моя в чём-либо ошиблась. А только я и сам видел, как вы изволили пройти мимо нас и как стали отворять входную дверь своим ключом и изволили ответить на вопрос: “К кому, мол, идете, сударыня?” — “К профессору Гроссе”.

 

— И вы видели лицо этой ночной посетительницы и узнали в ней мою подругу? — спросила Гермина.

 

Привратник и привратница принялись вглядываться в Ольгу.

 

— Извините, сударыня... Может и ошибка вышла... Оно на первый взгляд точно... И платье белое, и шляпка, и волосы золотистые... А только, всё-таки дело было вечером, и барышня, можно сказать, проскочила мимо нас и притом ещё лицо вуалью красной закрыто было. Как тут поручиться? Да вот, как изволили вы заговорить, так голос, будто бы, и совсем не такой. У вчерашней барышни он был сиповатый... ещё муж посмеялся, говорит: “Простудилась, видно, барышня, по ночам бегавши”... А белое платье и шляпка... и волосы...

 

— Довольно... — перебила Ольга, — пойдем, Гермина.

 

— Подожди, Оленька, — проговорила актриса. — Прежде я всё же хотела бы узнать, дома ли профессор Гроссе? Быть может, мы сейчас же разъясним эту странную историю.

 

Привратница уже совсем робко переглянулась с мужем.

 

— Извините, сударыня, а только я не сумею ответить вам... Насчёт прошлого вечера точно знаю, что профессор Гроссе был дома, когда к нему пришла барышня эта. Он сам сказал мне “добрый вечер”, проходя мимо меня часу... этак в седьмом примерно. Должно быть после обеда возвращался. Всегда он тут недалеко в ресторане обедает. И вчера же я сразу заметила, будто у него особенно довольный вид. Теперь-то я понимаю, чего он радовался, как увидала его красавицу-невесту.

 

— А только насчёт того, провожал ли он посетительницу и в каком часу, — вмешался привратник, — я не могу знать, так как не видал, когда она вышла.

 

— Да неужели вы не видали его сегодня, когда он выходил из дома? — спросила Гермина.

 

Привратница ответила:

 

— Вот видите ли, сударыня, профессор Гроссе живет у нас более шести лет... И не было у нас квартирантов скромнее господина доктора. Гости к нему почти не приходят. Разве когда отец его, либо из университета кто... Да вот иногда студенты ходили, насчёт же дамского пола не замечали. Оттого мы и удивились, увидя, что к нему, да ещё поздно вечером, дамочка явилась...

 

Ольга сделала нетерпеливое движение и привратница заторопилась:

 

— Потому мы и заметили эту дамочку и сообразили про себя, что неспроста, видно, господин доктор побранился со своим старым камердинером, который был у него, можно сказать, на все руки и смотрел за доктором, как за малым дитятей. А тут вдруг разбранился Бог весть из-за чего и прогнал старика. И прогнал его как раз перед приходом барышни.

 

— Старик чуть не плакал, когда уезжал, — прибавил привратник.

 

— Это, говорит, его до добра не доведет, что он обидел старого слугу.

 

— Но это ещё не объясняет, почему вы не видели профессора сегодня утром, — перебила Гермина.

 

— Думаю, либо профессор не выходил ещё из квартиры, либо вышел ночью вместе с барышней. Потому утром рано почтальон звонил и газетчик тоже. Да и я наверх ходил, тоже звонил и никому не отворили. Отчего я и подумал уж, не уехал ли господин доктор в Гамбург с ночным поездом. Потому телеграфист вчера вечером приносил ему депешу, и я слышал, как господин профессор крикнул: “это от отца”. Вот и мы думаем: наверно старик к себе сына вытребовал.

 

— Очень может быть! — произнесла Гермина. — Благодарю вас, друзья мои... А когда профессор вернется, то передайте ему...

 

— Ничего не передавайте. Это лишнее, — перебила Ольга таким тоном, что Гермина не возражала и молча последовала за подругой, быстро вышедшей из каморки привратника.

 

ГЛАВА XVI. Ловушка

 

— Ну, что ты скажешь? — нервно кусая губы спросила Гермину Ольга, сидя в экипаже, быстро нёсшемся по улицам к Тиргартену.

 

— Быть может, тебе лучше заехать домой, отдохнуть немного? — вместо ответа робко проговорила подруга.

 

— Почему? Я не устала. Если же ты воображаешь, что я расстроена этим сюрпризом, то ошибаешься. Я давно знаю, как относятся мужчины к женщинам и на верность совсем не рассчитывала. Хотя, признаюсь, бесцеремонность этого господина меня всё же немного удивляет... Я считала его благовоспитанным человеком.

 

— Ольга, не будь несправедлива, — серьёзно сказала Гермина. — Не осуждай, не узнав правды. Я понимаю, что ты оскорблена, но, как знать, что за смысл в этой загадочной истории.

 

— Смысл совершенно понятен, — горько смеясь заметила Ольга.

 

— Господин профессор охотится за двумя зайцами и чуть было не поймал обоих.

 

— И ты считаешь это посещение доказательством неверности Рудольфа?

 

— А чем же иным можешь считать его ты? Любопытно было бы знать.

 

Гермина взглянула на подругу.

 

— Мне странно, Оленька, что ты, такая сдержанная, умная и справедливая, в данном случае судишь так быстро, несправедливо. Ведь это посещение белой дамы может быть связано с невинными причинами. Представь себе, что эта дама в белом направлялась вовсе не к профессору, а назвала его имя только для того, чтобы не назвать настоящее... Ведь ты же слышала, что у каждого квартиранта свой ключ. А квартирантов в этом четырёхэтажном доме не мало.

Лицо Ольги просветлело.

 

— Как узнать правду? — спросила она.

 

— Очень просто. Надо спросить Рудольфа.

 

— Но ведь он куда-то уехал.

 

— Тогда он пришлёт тебе письмо. Я убеждена, что не позже суток ты получишь известие от твоего Рудольфа. Ольга крепко пожала руку подруги.

 

— Какая ты добрая... Спасибо тебе. Но, право, я не знаю, что со мной делается. Как я ни стараюсь успокоиться, а всё же не могу освободиться от какого-то смутного предчувствия... Мне все кажется, что страшное несчастье грозит мне.

Гермина покачала головой.

 

— Уж не встретила ли ты своих фатальных англичан? — понизив голос, спросила она. Ольга вздрогнула.

 

— Нет... Благодарю Бога: они исчезли. Потому я и не беспокоюсь о том, что мой контракт с императорским театром до сих пор ещё не подписан.

 

— Как не подписан? Да ведь ты же играешь чуть ли не десятый раз...

 

— Как гастролёрша. Разве ты не заметила этого на афише?

 

— Конечно, заметила и объяснила это желанием использовать успех новой звезды в мае месяце, когда театры обыкновенно пустуют. Благо ты делаешь полные сборы.

 

— Очень может быть, что ты и угадала настоящую причину этих гастролей. Мне намекал наш обер-режиссёр, что господин интендант не желает обманывать публику, выдавая ангажированную актрису за гастролёршу.

 

— И обижать своих старушенций, выставляя “новенькую” в красную строку? — смеясь добавила Гермина.

 

— Да, и это может быть. А так как мне платят за гастроли по цене дебютов, т. е. ровно втрое больше, чем я буду получать по контракту, то я и молчу и не беспокоюсь, именно, потому, что не вижу англичан, приносивших мне несчастье.

 

— И я их не вижу больше недели, — с невольной грустью подтвердила Гермина. — Они очевидно уехали.

 

— И слава Богу... Когда они здесь, я точно задыхаюсь. И вот теперь, представь себе, со вчерашнего вечера, и только что у дверей Рудольфа, мня преследует это мучительное чувство... Так и кажется, что на мне тяготеет ужасный взгляд лорда Джевида Моора.

 

Гермина вздохнула.

 

— А я бы Бог знает что дала, чтобы только увидеть его приятеля!

 

Целый вечер провела Ольга с Герминой, принцем Арнульфом и двумя его обычными спутниками, гвардейскими офицерами, в зоологическом саду.

 

Возвращаясь домой на извозчике (Ольга отклонила слишком любезные предложения кавалеров проводить её до дома), через опустелый и полутёмный Тиргартен, она снова ощутила гнетущее чувство: мрачное предчувствие несчастья опять овладело ею.

 

В тёмной глубине извозчичьей каретки Ольге чудилось знакомое красивое бледное лицо с закрытыми глазами и тонкой струйкой крови, медленно ползущей из-под тёмных кудрей по виску на белую щеку...

 

Ольга вздрогнула и открыла глаза... Неужели это был сон? Неужели она успела заснуть, и её преследует тот же сон, что мучил и в прошлую ночь?

 

“Да, что бы ни говорила Гермина, а это не к добру”, — подумала Ольга и перекрестилась.

 

У входа в гостиницу её остановил солидный господин, с видом тайного советника в отставке, исполняющий роль швейцара в гостинице “Бристоль”.

 

— Вам письмецо, сударыня. Принесено посыльным. Еще не видя письма, Ольга почувствовала, что это — известие от Рудольфа.

 

— Что случилось? — спрашивала она себя, подымаясь по лестнице с нераспечатанным конвертом в руках. Она боялась разорвать этот знакомый конверт из толстой слоновой бумаги, над которым она не раз смеялась, упрекая профессора в “бумажном кокетстве”.

 

Коридор был пуст. До её помещения ещё два этажа. Ждать дольше она не могла и тут же дрожащей рукой разорвала конверт и, окинув его одним взглядом, прочла записку — всего три строчки:

 

“Ольга... Простите просьбу... Но дело о жизни и смерти... Жду вас сейчас же... не медля ни минуты... Повторяю, простите и... поймите... вопрос жизни всегда вашего Рудольфа... Ключ от входной двери посылаю. Моя будет отперта”...

 

Неверный почерк... недописанные слова, дрожащие строчки... От письма веяло несчастьем. Ольга закусила губы, чтобы не застонать.

 

“Масоны”, внезапно прозвучало в её мозгу так ясно и отчётливо, точно кто-то шепнул ей это слово на ухо.

— Да, масоны, — прошептала она, беззвучно шевеля губами и, не раздумывая, не колеблясь, повернула обратно и стала спускаться вниз по лестнице.

 

Не замечая удивленного лица величественного швейцара, ни любопытно-насмешливых взглядов полдюжины “мальчиков на посылках”, стоящих шеренгой у ярко освещённого входа, Ольга быстро вышла на подъезд и вскочила в каретку первого попавшегося извозчика, машинально крикнув ему адрес Рудольфа.

 

 

ГЛАВА XVII. Кровь и розы

 

Со странным чувством остановилась Ольга у знакомого ей подъезда. Входные двери были уже заперты, а маленькое оконце привратника в полуподвале закрыто ставнями, сквозь которые не пробивался ни малейший луч света. Весь дом, казалось, спал. Только четыре окна третьего этажа слабо светились. Ольга сразу поняла, что там квартира Рудольфа и что он ждёт её.

 

— Подождите меня здесь, голубчик, — обратилась она к извозчику, отдавая ему первую попавшуюся монету, и дрожащими пальцами вложила в замочную скважину небольшой ключ, который она всю дорогу судорожно сжимала в похолодевшей руке.

Дверь бесшумно отворилась.

 

Ольга машинально вынула ключ из замка, захлопнула за собой дверь и смело поднялась по лестнице, придерживаясь за перила. По счастью, свет от большого электрического фонаря, стоявшего против подъезда, проникал на лестницу, наполняя её дрожащим полумраком. Ольге было жутко и страшно в этом незнакомом доме, куда она пробиралась ночью, тайком, точно преступница.

 

Как во сне поднялась Ольга по лестнице до двери, возле которой она стояла сегодня утром. На этот раз дверь была не заперта. Сквозь узкую щель падал тонкий луч света на тёмные доски пола.

 

— Ольга... — послышалось ей в глубине полутёмной лестницы, но она даже не оглянулась, сознавая, что это галлюцинация слуха.

 

“Ведь он меня ждет”, подумала она.

 

Внезапный прилив решимости охватил молодую женщину и спокойно и уверенно она отворила дверь, вошла в маленькую переднюю, довольно ярко освещённую спускающимся с потолка мавританским фонариком, и вдруг остановилась пораженная...

 

Все было здесь ей знакомо. И стены, увешанные старыми гравюрами, и дешевенькие в восточном вкусе занавески на трёх дверях, и пол, покрытый пёстрой японской циновкой, и вешалка из гнутого бамбука, с небольшим круглым зеркалом посредине, и даже этот мавританский фонарик, дающий такой трепетно-пёстрый свет.

 

— О, Господи... — прошептала Ольга. — Откуда же я знаю всё это?.. Ведь я ни разу не была здесь...

 

И вдруг воспоминание о кошмаре прошлой ночи всплыло перед её глазами. Она ахнула и на мгновение застыла посреди жуткой тишины, не прерываемой даже звуком часового маятника.

 

Но Ольга не заметила ни неестественной тишины, ни отсутствия хозяина квартиры, пригласившего её к себе и не вышедшего встретить.

 

Почему-то все умственные силы Ольги запутались, как муха в паутине, в одной загадке, овладевшей её душой. Воспоминание кошмара, оказавшегося такой поразительной истиной, точно заворожило её. В глубине этого воспоминания теплилось предчувствие такого ужаса, что на не смела додумать своей мысли до конца, стараясь рассеять её воспоминаниями подробностей.

 

— Вот за этой дверью столовая, а за этой кабинет, — прошептала она едва слышно. Но даже этот слабый звук собственного голоса заставил Ольгу вздрогнуть: так громко и страшно прозвучал он среди мёртвой тишины.

 

“Мёртвая тишина”... Точно молотом ударила по голове эта мысль молодую женщину. Она покачнулась и схватилась рукой за ручку двери; дверь тихо подалась, увлекая её за собой.

 

Да, это столовая... Маленькая уютная комната, слабо освещённая догорающей висячей лампой, с накрытом белой скатертью круглым столом посредине, на котором виднелись остатки обеда, или ужина, стебельки земляники, опорожненная бутылка шампанского, другая, наполовину полная какого-то розового ликёра, и рядом две недопитых рюмки. Очевидно, за столом сидело только двое. На простеньком, но изящном ореховом буфете стояло блюдо с остовом омара, на хрустальных тарелочках лежали сыр и масло, а посреди стола, прямо под лампой, красовался громадный букет ярко-красных роз, наполняющих своим благоуханием всю маленькую комнату, душную от закрытых окон.

 

Этот удушливый аромат охватил Ольгу, ещё более отуманивая её рассудок.

 

На мгновение она совершенно позабыла причину своего прихода сюда, раздумывая о том, что значит этот стол... Кто мог здесь ужинать или обедать?.. И почему не убраны остатки этого обеда или ужина?

 

— Ужин или обед? — раза два повторила молодая женщина, тщетно силясь удержать обрывки мыслей, кружившихся в её отяжелевшей и ноющей голове.

 

Ее сознание ускользало куда-то, оставляя только смутные образы не то воспоминания, не то опасения чего-то неясного, страшного и неизбежного. И над всем этим тяжелая необходимость решить какую-то загадку.

 

— Какую? — нетерпеливо повторяла Ольга, стараясь припомнить что-то, что разбегалось во все стороны, точно расплескавшаяся вода из переполненного кувшина.

 

“Зачем я здесь? Удивительный сон! И как он длится!? Со вчерашней ночи и до сих пор... целые сутки”, — думает Ольга, проводя рукой по лицу, и быстро отдергивает руку, точно обжегшись: её лицо пылает и щеки горят, а в глазах мелькают красные пятна.

 

“Это розы, — решила она и, наклонясь над столом, вдохнула сильный, сладкий запах цветов. — Да, это розы... красные розы... точно кровь на белой скатерти... Такие же красные пятна видела я на белых простынях... Какой глупый кошмар и... какой мучительный”...

 

“Ах, да, о кошмаре... о розах, о крови на скатерти... нет, на подушках и простынях... И это было в спальне... Значит, надо пройти в спальню... Вот сюда в эту дверь. Здесь будет кабинет, а за ним и спальня...”

 

Слегка пошатываясь, двинулась Ольга через столовую, придерживаясь рукой за стулья и стену, пока не добрела до дверей в кабинет. Он также был освещён большой кабинетной лампой под зеленым колпаком (электричества в этом старомодном доме не было), догоравшей на письменном столе. Ольга на секунду остановилась, окидывая взглядом большую трёхоконную комнату. И здесь всё было ей знакомо... Вот и зелёная суконная занавесь, за которой она смотрела во сне, как масоны искали рукопись Менцерта. А вот и бумаги, разбросанные так, как она видела, и книги, выкинутые из шкапов, и выдвинутые беспорядочно ящики письменного стола. Ольга усмехнулась.

 

“Очевидно, кошмар ещё продолжается и сейчас дойдёт до конца... Сейчас я увижу самое страшное и проснусь... Только бы поскорей... Этот запах роз положительно опьяняет... особенно при такой духоте... У меня голова кружится”.

 

Ольга перешла кабинет и дрожащей рукой взялась за зелёную занавесь, за которой — она знала это — находилась дверь спальни... А там, за этой дверью...

 

Ольга задрожала.

 

— Господи, да когда же этот ужасный сон кончится? — прошептала она.

 

И вдруг сознание вернулось к ней. Она поняла, что не спит, что она на квартире Рудольфа Гроссе, ночью, одна... по его приглашению... Отчего же он её не встречает? Отчего его квартира пуста? Откуда этот беспорядок? И это освещение? И эта жуткая мёртвая тишина? И этот одуряющий запах роз, и ещё что-то страшное, как сама смерть, и отвратительное, как тление?

 

Молодая женщина пошатнулась, едва успев удержаться рукой за двери. Холодный безумный ужас, точно ледяной рукой, охватил её сердце и стиснул его с такой силой, что она громко застонала... И в ответ на этот стон ей почудился едва-едва слышный вздох, долетевший откуда-то издалека.

 

“Рудольф... Рудольф... умирает один! Без помощи! Он позвал меня... Я помогу ему, я не боюсь ни людей, ни кошмаров”...

Собрав последние силы, Ольга шевельнулась. Но в мозгу её уже снова непроизвольно выросла мысль о красных розах, удушливое благоухание которых не могло заглушить того, другого запаха, мучительного и неопределенного, но страшного... такого страшного, что у молодой женщины невольно стукнули зубы, как от холода.

 

Спальня была темна. Чад от погасшей лампы наполнял воздух зловонием, мешающим дышать. И эта темнота, это зловоние, этот удушливый воздух, эта зловещая тишина на мгновение вернули Ольге способность связанно думать.

 

— Конечно, все это продолжение вчерашнего кошмара. Я просто заснула, вернувшись из зоологического сада. А письмо Рудольфа, его ключ, поездка сюда и все остальное — просто кошмар... Знаю его окончание: сейчас увижу Рудольфа умирающего, убитого... масонами, — неожиданно произнесла она громко и снова слово это прозвучало в её мозгу, как будто кто-то шепнул его ей на ухо.

 

В ответ на это слово послышался тихий злобный смех знакомого голоса... Она сейчас же узнала этот голос, но уже не испугалась больше, достигнув границ страха, доступного человеческой душе.

 

“Ведь все это сон, кошмар, ведь она же сейчас проснется... Так не все ли равно, что за её спиной смеётся лорд Джевид Моор?..”

 

С безумной улыбкой на губах, с пылающим, но неподвижным, точно окаменелым лицом, с остановившимся взглядом широко раскрытых глаз, с огромными расширенными зрачками, Ольга вернулась в кабинет и, взяв со стола тяжелую лампу, медленным, точно автоматическим шагом, вошла в спальню.