Биоэтика и современные биотехнологии

Достижения научно-технического прогресса, безусловно, открыли новые перспективы в развитии биологии и медицины. С одной стороны, расширение экспериментальных исследований в тех сферах, которые имеют непосредственный выход на медицинскую практику, породило новые возможности – генетическое манипулирование, эмбриональную хирургию, новые технологии деторождения, трансплантацию органов, поддержание больного в бессознательном – «вегетативном» состоянии в течение долгого времени и т.д. С другой стороны, эти исследования создали нестандартные ситуации, усилившие остроту морально-этических и правовых проблем, существовавших ранее и вновь возникших: контроль за развитием генной инженерии и биотехнологий с целью предотвращения их катастрофических последствий для человеческого вида, определение правового статуса эмбриона и оснований для распределения донорских ресурсов при трансплантации, разработку новых подходов к определению критериев смерти и т.д. Возникла необходимость серьезного решения нравственных, психологических, правовых аспектов данных проблем с привлечением специалистов разных сфер знаний (медиков, юристов, психологов, философов) и широкой общественности.

Таким образом, ХХ1 век обещает нам серьезное испытание –«биовызов», обусловленный научно-техническим прогрессом. Поэтому, говоря о проблемах биоэтики,, необходимо особо остановиться на перспективах, которые открываются в связи с развитием генной инженерии и новых биотехнологий, в частности,клонированием, продлением жизни, оживлением мертвых (сохраняющихся на основе криогенных технологий), генетической терапией зародышевых и соматических клеток, получением идентичных генетических копий данного организма и других, родственных им направлений. Эти формы техногенного вмешательства в природу организма уже сейчас требуют оценки и обсуждения своих социально-экономических и моральных последствий как в плане их воздействия на направления и темпы проводимых исследований, так и с точки зрения выработки адекватной реакции общества на возможность и необходимость их использования.

Сегодня уже очевидно, что генная и биотехнологии обладают огромным потенциалом и возможностями воздействия на экологическую ситуацию. Это и производство различных медицинских препаратов и белка, и получение растений и микроорганизмов с заранее заданными свойствами, и охрана окружающей среды с помощью микроорганизмов и многое другое. Однако перспективы, открываемые генной инженерией, оказываются двойственными. Отмечая ее огромные научные и экономические возможности, необходимо иметь ввиду ее потенциальную угрозу для человека и человечества, те опасности, которые могут возникнуть при дальнейшем проникновении человеческого разума в естественные силы природы.

Следует задать вопрос: всегда ли в области генной технологии можно делать то, что можно сделать? Речь идет не о том, чтобы сказать «да» или «нет» генной технологии, а чтобы осветить положительные и отрицательные стороны проблемы. Атомная физика увеличила власть человека над природой. Генная технология дала ему преимущество, которым он раньше не обладал: целенаправленно и быстро изменить природную среду. То, на что естественной эволюции требуются миллионы лет, человек может совершить теперь за небольшой отрезок времени. Геном млекопитающих уже стал объектом экспериментов. Человеческий геном пока кажется слишком сложным, но человек уже может влиять сам на себя и на свое потомство. Сможет ли человек распорядиться своей увеличившейся властью, которой должна соответствовать новая этика обращения с природой?

Чтобы ответить на этот вопрос, прежде всего, надо иметь ввиду следующее:

· Генная технология – не универсальное средство, а интересный метод, который может быть применен в биотехнологии, клеточной биологии, генетике человека и с помощью которого человечество может продвинуться дальше в овладении тайнами природы. Понимание жизненных процессов на молекулярном уровне позволит в будущем улучшать основы наследственности человека, победить многие болезни.

· Эффективность новой технологии зависит от скорости появления новых знаний, но виды и объем ее применения должны определяться в ходе общественно-политических дискуссий. При этом в ходе дебатов об оценке ее перспектив выявились две основные позиции: одна более слабая (меньшинство) – скептическая оценка генной инженерии, другая, более сильная, оптимистическая.

· Умножение знаний о биотических взаимосвязях и растущая возможность распоряжаться жизненными процессами не должны привести к злоупотреблениям. Речь идет не о том, что «одним ножом можно хлеб нарезать или убить кого-то». Конструирование новой жизни может стать злом, потому что эта жизнь является не только инструментом, но начинает существовать уже сама по себе и сама себя воспроизводить.

· Новое биологическое знание открывает множество возможностей генетического контроля над индивидом. Каждый человек несет в себе немало «дефективных» генов. Знание о виде и размере этого балласта может вести к социальной и профессиональной дискриминации, а также к тяжелым психическим переживаниям. Поэтому в отношении применения генной технологии к человеку, возможно, следует ввести правило – лучше ничего не знать, или знать минимум.

Какие нравственные выводы следуют из этих положений? Что же такого может генная технология, что требует специальной этической регуляции? Очевидно, что уже сегодня генная технология и биотехнология могут вмешиваться в судьбу человека. Ведь если все, что удается генной инженерии с микроорганизмами и отдельными клетками, принципиально возможно сделать с человеком, а именно с человеческой яйцеклеткой, то становится реальным: направленное изменение наследственного материала; идентичное воспроизведение генетически запрограммированной особи (клонирование); создание химер (человек-животное) из наследственного материала разных видов. Человек становится объектом генной технологии. При этом некоторые ученые считают, что их деятельность ни в чем не должна быть ограничена: все, что они хотят, они также могут и делать. Однако если перестройка генома взрослого индивида по медицинским показаниям или по его желанию полностью приемлема в этическом отношении, то совершенно иная ситуация возникает при изменении генома зародышевых клеток, так как: 1) эта деятельность может быть квалифицирована как проведение исследований на еще не рожденных индивидах, что само по себе аморально; 2) если плохо сконструированная машина может быть разобрана, аналогичное действие в случае неудачно завершившегося эксперимента с геномом человека уже невозможны; 3) если допущенные при конструировании машины просчеты ограничиваются единичным объектом, то ошибочно сконструированный геном способен к распространению (передаче потомству); 4) характер взаимодействия «новых» генов с геномом в целом все еще изучен недостаточно, и перестройка генома зародышевых клеток может приводить к возникновению непредсказуемых последствий. Поэтому научное «любопытство» любой ценой крайне опасно, оно несовместимо с гуманистической природой этики и поэтому недопустимо. Следует контролировать научные знания и интересы, причем этический контроль над биотехнологией должен быть открытым и междисциплинарным для защиты как экологических, так и социальных интересов.

Ведь не секрет, что наши знания об экологических взаимосвязях в природе, об экосистеме как саморегулирующийся системе, еще полны пробелов. Мы должны помнить о том, что новые сконструированные организмы, попавшие в нашу среду обитания, будут принципиально отличаться от тех вредных веществ, угрожающих человеку и природе, действие которых изучено и может быть ограничено. Новые будут намного опаснее. Поэтому особенно ответственно надо отнестись, вероятно, к возможности для генетиков в будущем синтезировать неизвестные ранее гены и встраивать их в уже существующие организмы.

В этих условиях сами генные инженеры вряд ли могут решать, какие возможности развития новых направлений исследований должны быть поддержаны, а какие – нет. Особенно, когда речь идет об экспериментах над человеком, или о внедрении сконструированных организмов в естественную среду. Над этими вопросами должны работать люди разных профессий и общественных групп без догматизма и идеологической предвзятости. Запретов здесь быть не должно, но работу надо контролировать, и не только со стороны самих ученых, особенно когда речь заходит о вмешательстве в жизнь и судьбу человека.

Достигнутый к настоящему времени уровень развития генетики позволяет поставить вопрос об этическом обосновании вмешательства в биологические процессы, ответственные за воспроизводство потомства у человека. Наиболее важны здесь следующие проблемы: 1) выявление носителей наследственных заболеваний; 2) пренатальная диагностика и селективное проведение абортов; 3) новые пути преодоления бесплодия, включая принципиально новые пути вмешательства в репродуктивные процессы (оплодотворение вне организма матери, клонирование). Рассмотрим их последовательно.

1. Возможность выявления носителей наследственных заболеваний и их пренатальная диагностика приводит к постановке следующих этических проблем.

- На какой основе (добровольной или принудительной) следует проводить обследование населения с целью выявления носителей наследственных заболеваний и прентальную диагностику этих заболеваний (в особенности в семьях, когда известно, что один из родителей будущего ребенка является носителем дефектного гена)?

- Оправдано ли морально желание родителей – носителей наследственных заболеваний иметь потомство? В какой мере этот вопрос зависит от природы наследственного заболевания?

- Выявление каких наследственных заболеваний плода позволяет (или прямо обязывает) родителей к проведению аборта?

- Допустимы ли аборты в случае, когда единственным основанием к их проведению является желание семьи иметь ребенка с заранее запланированным полом?

- В какой мере рассмотренные выше пути вмешательства человека в репродуктивные процессы могут повлиять на генетический фонд человечества? Будет ли это влияние «позитивным» или «негативным»? Каковы те критерии, которые должны быть положены в основу обсуждения этого вопроса?

2. Пренатальная диагностика и селективное проведение абортов, позволяющие выявить различные хромосомные заболевания (болезнь Дауна), заболевания, сцепленные с полом (гемофилия), врожденные дефекты метаболизма, анэцефалию и другие., требуют от врача в случае генетического консультирования придерживаться этически нейтральной позиции: сами пациенты должны принимать решение по интересующим их вопросам. Проведение пренатальной диагностики морально оправдано, так как она спасает больше жизней, чем отнимает, поскольку позволяет «сомневающимся» родителям убедиться в том, что их ребенок здоров. Вместе с тем, многие этические вопросы пренатальной диагностики остаются еще не решенными, в частности вопрос о проведении аборта в случае выявления у плода заболевания, которое легко поддается лекарственной терапии. Сложные этические проблемы возникают в связи с тем, что далеко не всегда наличие хромосомных аномалий отрицательно сказывается на здоровье ребенка. Поэтому во всех сложных случаях право окончательного решения о проведении аборта следует предоставить родителям.

3. В последние годы к наиболее впечатляющим успехам биотехнологии относится внедрение в медицинскую практику новых методов преодоления бесплодия, позволяющих испытывать радость материнства все большему числу женщин. Широкое распространение получило оплодотворение вне организма яйцеклетки бесплодной, но способной к вынашиванию ребенка женщины спермой мужа (или другого мужчины) и имплантация затем оплодотворенной яйцеклетки в ее матку. Во многих странах насчитываются уже тысячи детей, зачатые «in vitro» – в пробирке.

Вместе с тем эти гуманнейшие технологические возможности породили новые варианты их использования. Появился феномен так называемого «суррогатного материнства», сущность которого заключается в вынашивании ребенка, зачатого с целью последующей передачи его другим лицам. Обычно женщина-носительница оплодотворяется спермой мужчины, жена которого не может (или не хочет) вынашивать ребенка. «Суррогатное материнство» получило широкое распространение в США, а затем и в других странах. При этом считается, что функции, выполняемые женщиной-донором, близки к функциям кормилицы. Мотивами, определяющими поведение таких женщин, обычно являются: желание улучшить свое материальное положение; удовольствие от самого процесса вынашивания ребенка; дополнительное внимание и забота, которой окружена женщин6а-носительница, радость от того, что она дала жизнь другому человеческому существу; искупление чувства вины в связи с абортами в прошлом и т. д. Казалось бы, условия обозначенного соглашения и заинтересованности должны снимать все противоречия. Но однако проблемы этического и юридического характера возникают. Этично ли получать оплату за вынашивание ребенка (в некоторых штатах США оплата носительства запрещена законом)? На каких основаниях стоит строить взаимоотношения семьи, «принявшей» ребенка женщины-носительницы? Каковы права и обязанности женщины-носительницы в случае рождения неполноценного ребенка? Не станет ли распространение носительства началом рассмотрения человеческой жизни в качестве товара? Не возникнут ли в семье, «принявшей» ребенка, этические проблемы в связи с тем, что только отец является родителем в генетическом смысле этого слова?

О сложности разрешения этих проблем свидетельствует случай в штате Нью-Джерси, где супружеские пары оспаривали друг у друга родительские права на маленькую девочку, которой средства массовой информации дали имя Беби М. Ее родила Мери Уайтхед в результате искусственного осеменения ее яйцеклетки спермой Уильяма Стрена. Супружеская пара Стренов, не имевшая детей, попросила Мери Уайтхед за определенную плату родить им ребенка и заключила с ней контракт на суррогатное материнство. Однако после появления девочки на свет мать категорически отказалась отдавать своего ребенка Стренам. Это обстоятельство и послужило причиной судебного разбирательства. Должен ли судья наделить родительскими правами супругов Стренов, как это было предусмотрено по контракту? Или же следует отдать предпочтение материнскому чувству и оставить ребенка Уайтхедам? А может быть, не стоит лишать Беби М. ни одного из родителей и предоставить ей возможность жить в обеих семьях попеременно? Судья вынес решение о передаче родительских прав на ребенка семье Стренов и лишил Мери Уайтхед родительских прав. При этом Элизабет Стерн была наделена правами матери Беби М. Верховный суд штата Нью-Джерси своим решением сохранил права Стренов на опекунство ребенка, однако отклонил решение о наделении Э. Стрен материнскими правами и наделил Мери Уайтхед правами матери-визитера. При этом суррогатный контракт был признан аморальным и недействительным, поскольку он противоречит законам и ведет к дискриминации прав женщин.

Данный случай свидетельствует о том, что «суррогатное материнство» не только нарушает моральный климат в семье каждой из пар, но, что самое главное, оно может осложнить жизнь ребенка. Ребенок не должен быть лишь средством удовлетворения потребностей и жизненных целей своих родителей. Его жизнь для них должна быть ценностью, его отношения с ними должны основываться не на контракте, а на любви и преданности. В случае же с «суррогатным материнством» один из родителей должен настроить себя на то, чтобы чувство любви к своему ребенку в нем не пробуждалось. В результате «суррогатное материнство» как бы подрывает традиционные семейные нормы.

Возможность искусственного оплодотворения порождает и другие этические проблемы: от биологических прав эмбриона до социальных проблем человеческого сообщества.

Так, учитывая что донорская сперма может сохраняться для оплодотворения какое-то время в замороженном виде, как расценить с этической точки зрения, что отцом ребенка может стать мужчина после своей собственной смерти? Насколько допустима или, напротив, необходима анонимность доноров-мужчин или суррогатных матерей для будущих детей и их официальных родителей? Стоит ли подвергать хирургическому вмешательству здоровую женщину и использовать столь сложные технологии, чтобы дать детей бесплодным семьям, когда в мире так много бездомных, беспризорных, несчастных детей, ждущих усыновления? Неоднозначен и ответ на вопрос, этична или нет неизбежная при искусственном оплодотворении целенаправленная или случайная «селекция»: ведь естественно, что будущие родители захотят подобрать для своих детей «самых умных», «самых здоровых» или «самых красивых» носителей генов. А если подобной целью задастся все общество? Не может ли это привести к своеобразному расизму?

Возникает и ряд других проблем, связанных с неопределенностью статуса эмбриона на сегодняшний день (с какого времени зародыш считается ребенком, человеком). Мы должны быть готовы к ответу на вопрос: в случае возможных или обнаруженных аномалий (отклонений от нормы) может ли и должен ли зародыш быть уничтожен, и на каком этапе его развития это допустимо?

Другой вопрос: кто является собственником «избыточных» эмбрионов, которые обычно возникают в качестве «побочного продукта» при оплодотворении «in vitro» и которые могут сохраняться при низкой температуре без утраты жизнеспособности в течении длительного времени. Можно ли использовать эти «избыточные» эмбрионы для проведения научных исследований и экспериментов? Допустимы ли они в принципе?

И вновь мы возвращаемся к тем этическим проблемам, которые возникают при проведении абортов или эвтаназии «неполноценных» новорожденных: правомерно ли рассматривать развивающийся эмбрион в качестве личности? Обладает ли (и в какой мере) эмбрион человеческими качествами? Способен ли эмбрион к ощущению (в особенности – к ощущению боли)?

Первый вопрос, как уже отмечалось, является наиболее сложным и неоднозначным для решения, ибо даже те, кто не готов считать не только эмбрион, но и новорожденного младенца личностью, вынуждены признавать потенциальные возможности развивающегося эмбриона – его способность со временем (при благоприятном стечении обстоятельств) стать личностью. Что касается второго вопроса, то без сомненья, в биологическом отношении эмбрион, развивающийся в организме беременной женщины, является эмбрионом человека. Однако этого факта недостаточно для того, чтобы мы испытывали в отношении эмбриона какие-либо моральные обязательства. Многое здесь зависит от способности эмбриона к ощущению. Здесь следует прежде всего иметь в виду, что эта способность определяется степенью развития эмбриона. Поскольку закладка центральной нервной системы (спинного мозга) происходит лишь на 22-е сутки беременности, то предельным сроком экспериментов специалисты считают 30-суточный «возраст» эмбриона. Причем некоторые предлагают работать и с более «взрослыми» эмбрионами, прибегая в этих случаях к анестезии.

Однако в любом случае с моральной точки зрения должно быть полностью запрещено проведение некоторых видов экспериментов на плодах. Эмбрионы, подвергнутые тем или иным воздействиям, не должны имплантироваться в женский организм. Эмбрионы человека не должны имплантироваться в организм животного. Недопустимой является несанкционированная продажа и приобретение эмбрионов.

В целом же исследования на эмбрионах могут принести большую пользу обществу, стимулируя научные изыскания в самых различных областях биологии и медицины. Они могут способствовать разработке новых средств контрацепции, новых методов выявления наследственных заболеваний плода, преодолению бесплодия, изучению механизмов спонтанно протекающих абортов, процессов созревания яйцеклетки, канцерогенеза, а также установлению закономерностей развития человека как биологического вида.

Не менее, если не более значимые моральные проблемы порождают успехи клонирования. Сначала благополучное появление на свет и нормальное развитие овечки Долли, а сегодня уже и обезьянки Тетры заставляют не только радоваться торжеству человеческого гения, но и выражать определенное беспокойство, особенно если речь идет о клонировании человека.

Сторонники клонирования видят в нем, прежде всего, способ размножения, которым могут воспользоваться люди, в силу каких-либо причин не имеющие возможности по-иному воспроизвести свои гены и получить в результате родного им ребенка. И вообще, считают они, разгаданную тайну природы ни закрыть, ни отменить нельзя. Что же касается использования ее в аморальных, безнравственных целях, то нельзя быть застрахованным от этого, и поэтому речь должна идти лишь о постоянном эколого-этическом контроле над подобными исследованиями.

Несмотря на эти аргументы комиссия по биоэтике объявила мораторий на пять лет на проведение экспериментов по клонированию человека. Мотивация этого запрета связана, прежде всего, с высоким процентом неудач – повреждений эмбрионов и мертворождений, из-за чего недопустимо переносить эксперимент на людей, подвергая потенциальных родителей стрессам и разочарованиям. Кроме того, результатом клонирования будет, строго говоря, не ребенок своих родителей, а однояйцевый близнец отца или матери, что в свою очередь, породит новые этические и правовые проблемы. Существует также опасение злоупотреблений и спекуляции на несчастье бездетных людей, что может скомпрометировать саму идею и научный поиск.

Однако даже у противников клонирования нет фантастических опасений о воспроизведении полчищ одинаковых биороботов с абсолютно идентичным интеллектом, поведением, программой самореализации. Человеческий индивид – это не только биологический материал, но и семейная, социальная и культурная среда, это, наконец, определенные моральные установки, которые невозможно повторить и воспроизвести абсолютно точно.

Скажем, гены Аркадия Гайдара сложились в романтического красного командира-головореза, жаждущего переустройства мира, ставшего потом талантливым детским писателем. Эти же гены в другое время воспроизвели его внука, Егора Гайдара – интеллигентного кабинетного ученого, который в отличие от деда вряд ли сможет найти общий язык с таким количеством последователей и почитателей. Поэтому и опасение дублирования таких зловещих фигур как Сталин, Гитлер или Чикатило, безосновательно, так как для этого нужны определенные социальные условия, а не только определенный набор генов.

Но в любом случае задача биоэтики – не запрещать и не налагать моратории на новые и старые биотехнологии, а способствовать их развитию и нравственному использованию. Ведь запретить, например, любые манипулирования с эмбрионами – это значит не только поставить крест на семьях, которые не могут иметь детей иначе, чем по методикам экстракорпорального (внематочного) оплодотворения, но и закрыть целое научное направление – эмбриологию, которое помогает изучать многие тяжелые болезни и искать пути их лечения. Запретить клонирование людей и животных, запретить работу по созданию трансгенных животных – значит не только остановить целое научное направление, но и в будущем покупать плоды научных достижений у тех, кто идет впереди.

«Запретительные тенденции» в биоэтике касаются не только искусственного оплодотворения, но и многих других вопросов, например, казалось бы такого уже установившегося направления в медицине, как трансплантология.

Еще не так давно пересадка органов от одного человека другому, особенно таких как сердце и мозг, относилась к области научной фантастики (вспомним роман А. Беляева «Голова профессора Доуэля»). Сегодня не только решены «технические» проблемы, связанные с возможностями по осуществлению подобных операций, но и найдены способы преодоления имунно-биологического барьера – барьера несовместимости. Казалось бы, отныне перед медиками открываются ничем не ограниченные перспективы спасения жизни одного человека за счет органов другого. Стоп! Вот это самое «за счет» и порождает те сложности, которые нельзя не учитывать.

Какие же этические проблемы мешают развитию трансплантологии? Прежде всего, это проблема донора и реципиента. Безусловно, наиболее оптимальный и высокоморальный вариант здесь – добровольная жертва одного из своих органов родственником больного. Но не всегда такой вариант имеется. И тогда встает вопрос о постороннем донорстве. Как известно, добровольное и сознательное согласие пациента на взятие у него органов и тканей является одним из важнейших деонтологических принципов. Оно обусловлено как гуманным отношением донора к реципиенту, так и верой заинтересованных лиц (донора, реципиента и их родственников) в соблюдение врачом высоких нравственных принципов. При этом врач имеет право на риск, но он обязан сообщить о нем и последствиях, связанных с операцией, как донору, так и реципиенту. (Кстати, лица, не достигшие 18-летнего возраста, не могут быть донорами, т. к. их информационный уровень еще недостаточно высок, и они могут совершить данное действие под влиянием эмоциональных состояний или под давлением взрослых).

Вместе с тем, по закону посторонний человек не может при своей жизни продать или подарить свой орган (даже парный). Значит, необходимый больному орган может быть взят только у трупа, причем чем раньше, тем лучше.

И вот здесь возникает не очень приятное этическое противоречие. Реаниматологи, как уже говорилось, до последней возможности пытаются спасти жизнь умирающего человека (даже безнадежного больного), а трансплантологи в это же время с нетерпением (!) ждут его смерти, т. к. она даст им возможность спасти жизнь другого. Да простят нас трасплантологи: конечно же, это не то нетерпение, когда больного подталкивают: «Ну давай, умирай поскорее». Но в сущности, объективно получается именно так: чем скорее умрет один, тем вернее будет спасен другой.

Мы уже не возвращаемся здесь вновь к проблеме надежности установления факта смерти человека (или смерти мозга) – об этом уже достаточно говорилось, также как и о необходимости (или допустимости) эвтаназии, которая, кроме того, что сделает безболезненной чью-то смерть, возможно, спасет чью-то жизнь. Хотя вновь возникает вопрос: до каких пор разумны усилия реаниматологов?

Сегодня во многих странах мира проблема использования органов трупа для пересадки уже получила правовое решение, причем в двух вариантах. Первый из них, получивший название «поощрительного добровольного подхода», широко распространен в США. На основе его каждый имеет возможность юридически оформить передачу своих органов другим лицам – с целью их последующей пересадки или использования в научных целях. Считается, что такой подход в полной мере согласуется с требованиями уважения свободы личности и ее прав и вместе с тем благоприятствует развитию чувства альтруизма. Другой подход получил преимущественное распространение в странах Европы. Он основывается на концепции «предполагаемого согласия». Суть такого подхода состоит в предоставлении врачу юридического права «отбирать» необходимые для целей трансплантации органы из организма умершего пациента, поскольку «предполагается», что разрешение на эти действия могло бы быть им получено. Вместе с тем за пациентом сохраняется право вето на проведение такой процедуры. Жизнь показала эффективность этого подхода: врачи 13 стран, взявших его на вооружение, испытывают меньше затруднений при получении необходимых для пересадки органов сравнительно с их коллегами, работающими в США.

Но есть и другие серьезные этико-философские проблемы: цена и ценность конкретной человеческой жизни. Целесообразность трансплантации органов и тканей, дающая возможность продлить жизнь и улучшить ее качество, таит в себе опасность превращения донорства в коммерческую операцию (купить, продать органы человека, покупка приоритетного права в списке очередников, ожидающих донорский орган). Поэтому при трансплантации органов и тканей должен быть соблюден деонтологический принцип коллегиальности при принятии решения.

Например, кому из многих нуждающихся достанется вновь появившийся здоровый орган в условиях дефицита донорских органов: самому тяжелому больному, больному с наиболее благоприятным прогнозом, наиболее ценному для общества пациенту (выдающийся композитор, писатель, политик), а возможно, наиболее «дорогому» (в денежном эквиваленте) пациенту? Понятно, что здесь возможны злоупотребления, подкуп, коррупция.

И все равно – запретительные тенденции проблем не решают. Нельзя, например, опасаясь злоупотреблений, запретить обмен донорскими органами с другими странами и операции по пересадке органов гражданам других государств. Это значит не иметь возможности не только предавать, но и получать необходимые обреченным людям органы по международным системам сотрудничества в области трансплантологии. Точно так же несостоятельно предложение некоторых законодателей запретить изъятие у трупов органов без личного письменного их согласия на то. Это значит поставить крест на всех программах трансплантации органов и тканей, которые сегодня спасают жизнь и здоровье тысячам людей.

Особенно серьезными оказались этико-философско-правовые проблемы в области трансплантации мозга. Здесь к вышеперечисленным добавились еще более сложные, приведшие к наложению моратория на подобные операции (несмотря на то, что уже имелся опыт их удачного осуществления). Во-первых, у умирающего мозг должен быть взят до истечения критического срока его жизни и начала необратимых процессов его разрушения; а это убийство, даже если у умирающего имеются другие травмы, не совместимые с жизнью. Во-вторых, учитывая, что мозг – это орган личности, как определить статус человека с пересаженным мозгом: он становится (и юридически, и фактически) тем, кем был прежний «владелец» мозга (в семье, в бизнесе и т.д.), или он – тот, кем было и является его тело? Загадки скорее для фантастических фильмов ужасов, не имеющие пока однозначного ответа.

Вообще, все биотехнологии, связанные с успехами в исследовании мозга, в нейрофизиологии и микрохирургии мозга, таят определенные опасности в их применении, ибо их конечный результат зачастую – не просто коррекция и модификация поведения, а радикальные изменения сущности человеческой личности.

Таковы, например, результаты метода вживления электродов, разработанного в Институте мозга академиком Н. Бехтеревой. Оказание через электроды стимулирующего, подавляющего, выключающего воздействия на эмоционально-психическую деятельность человека может полностью изменять структуру личности, продуцируя в ней агрессивность, печаль, страх, беспечность и т.д. Такое же воздействие оказывает на личность операция по лоботомии, которой только в США подверглось более 50 тыс. человек. О трагических последствиях такого вмешательства, казалось бы, в благих медицинских целях, снят знаменитый фильм режиссера М. Формана «Полет над гнездом кукушки».

Успехи и возможности биотехнологий в сфере контроля и управления деятельностью мозга сегодня поистине фантастические: от экстравагантного и, к счастью, не доказанного зомбирования людей с помощью определенных излучений и волн, до ставших привычными и рутинными «детекторов лжи» – возможности получать объективную информацию о субъективных переживаниях человека и возможности «читать чужие мысли».

При всех гордости и восхищении этими достижениями необходимо держать в поле зрения и определенные опасности этического характера, которые в свое время заставили выдающегося английского нейрохирурга Питера Харпера отказаться от продолжения исследований в этой области и призвать к этому своих коллег. К подобным опасностям относятся:

- использование психиатрии в политических и социальных целях для коррекции поведения «социально-опасных лиц» (борцов за гражданские права, диссидентов, оппозиционеров, как это было, например, в Советском Союзе);

- опасность полного перерождения личности в результате частичного вмешательства (так, воздействие на центр удовольствия в целях излечения наркомании чревато полным подавлением творческой активности и инициативности);

- недопустимость экспериментального исследования психоэмоционального состояния личности против ее воли как нарушение прав человека – вторжение в его интимный мир;

- недопустимость применения психотропных методик не в медицинских, а социальных целях: «счастье через электроды», манипулирование сознанием людей в политических и иных целях и т. д.

 

Таким образом, очевидно, что современные биотехнологии порождают огромное количество этических проблем, которые не столько получают конкретное разрешение, сколько порождают новые вопросы, остающиеся по-прежнему «открытыми».

Я.С. Яскевич