Небольшое, но необходимое вступление

 

Редакция, имея информацию из первых рук, просит читателя считать описываемые события никогда, нигде и ни под каким предлогом не происходившими. Так оно и для вас полезнее, да и нам спокойнее. Авторы просят считать г-на Третьякова М.Ф. маленьким, но соавтором. Его советы помогали чаще, чем мешали, а внесенный им вклад в то, чтобы данное произведение увидело свет, трудно недооценим (в смысле, старался он). Да и некоторые шутки, радующие глаз, целиком заслуга вышеозначенного г-на.

 

“Вначале сотворил Бог небо и Землю. Земля же была безвинна и пуста и тьма над бездной. И тяжелый Дух носился над водой. И сказал Бог: “Да будет Свет“. И стал Свет. И увидел Бог Свет, что он хорош, и отделил Бог Свет от Тьмы. И назвал Бог Свет – днем, а Тьму - ночью. И был вечер, и было утро, день первый.

И потом... загрузился Господь и сотворил еще всяких прибамбасов и приколов. Имя им - легион. На седьмой же день заколебался Бог и создал человека по образу и подобию своему. И увидел Господь, что человек хорош. И сотворил тогда Господь женщину из ребра его, и понял Господь, что она хороша и возгордился Господь творением рук своих.

И сотворил тогда Господь археолога по наущению Лукавого. И, хоть увидел Господь, что это поплюжно, но сделать уже ничего не смог, ибо заколебался он, сотворяя этот Мир”.

“И тогда же возгордился Люцифер, и в бессильной злобе создал Шанхай на соблазнение и погибель людскую. И шли люди в Шанхай, и жили там, и продавали Сатане свою бессмертную душу, и плакали, и проклинали его, но избыть его уже не могли. Ибо слаб человек и падок на соблазны мирские”.

Из Плавруковской книги “Битие” стихи 1-27,73-78

“С традиционно грязной территории Шанхая звезды выглядят особенно привлекательно”.

Из записной книжки Плаврука

ГРОССБУХЧИК 1 (ПРОЛОГ)

 

И, вот, дикая тряска окончилась, “пятницы” были оторваны от скамеек и из Бублика[243] полетели: блоки сигарет, аптечки, сундуки, вьючники, рюкзаки, палатки, колышки, Коменданты, Пижоны, люди и прочее барахло. И, вот, потирая руки и прочие члены, вылез Тошечка[244]. А-а-а-а!!!! И содрогнулась земля, и осыпались листья, и вышла Серебрянка из берегов. А Иисус Христос скорчил при этом такую рожу, что даже Сатана испугался. Так все началось, и так начался с непристойностями и неприятностями...

Так началась, и так продолжалась Старорязанская ахренологическая экспедиция детского, но такого же ахренологического лагеря “Вятич”.

Поставив палатки, колышки и все, что могло стоять, народ отдался... партия в преф не успела закончиться, а разведка вернуться с ближайшего кладбища, куда ее сгоряча послали, как появились, откуда ни возьмись, начальники и разные Прохоры[245] и другие Гэмбэлы. Мимо пронеслась тень Жени Булавченкова[246]: “А-а-а-а-а”, - и нежно обняла Третьякова.

БУХЧИК 1

 

Наступил вечер... После него Юшкина[247] не нашли, а если и нашли, то никому не сказали и в дальнейшем показывали только по праздникам: День Взятия Бастилии, День Инвалида, День Борьбы с тотальной обстиненцией и так далее. Возжелав по этому случаю еще и чаю и обрядившись в парадный хитон, Третьяков покатил баллон, который и дизнулся в его же собственной палатке, вызвав превеликое неудовольствие Главнюка[248]. В огне обновления сгорели и хитон, и окладистая, наспех отпущенная борода. Невзирая на утраты, которых могло бы быть и больше, Третьяков с удовлетворением следил за пожаром: ”Коменданту я, пожалуй, и нового найду, зато классно себя хоть раз в жизни Нероном почувствовать...” Додумав эту мысль до конца, он вдохновенным голосом запел: “Пока костер горит, и мудрый говорит...”

Появившийся невесть откуда, Прохоров внезапно обломал весь кайф, затолкав баллон в Серебрянку, отчего последняя долго извивалась и корчилась.

А подлые самураи недосчитались Хиросимы и Нагасаки.

Русские - подлодки “Комсомолец”.

А янки - Пёрл-Харбор.

А в Чучково по-старому маршировали десантники.

Третьяков, потеряв при стихийном бедствии парадную тунику, любимую бороду и вдохновение, пустился во все тяжкие, от которых на душе ему сразу стало намного легче.

В это время четверо молодых людей планомерно удалялись в сторону Исадских ворот, но это уже совсем другая история...

Не в меру догадливое начальство, тем временем, решило податься на шашлыки. ”Ой, шашлыки-то кончились!” - задумчиво протянул Игорь[249], растворившись в прилегающей ночи. Правда, отсутствовал он недолго, вскоре появившись у мангала с еще неостывшим аборигеном в могучих руках. Шашлыки удались на славу (или Сливу?[250]).

Все это время вышеупомянутая всуе четверка сидела на Сахарной Горе[251], а в Чучково по-прежнему десантники шлепали по лужам.

Неотвратимо наступало 30 июня...

 

ГРОССБУХЧИК 2 (ПРОЛОГ 2)

 

Черт знает что?

…глаза Маслова[252] медленно открылись и в образовавшиеся смотровые щели тут же были вставлены спички. После чего Антон Коряк пинками выгнал его с лежбища к костру с целью объяснить дежурным всю прелесть плотской любви с кастрюлями, жбанами и прочей прикостровой утварью. После приготовления, таким образом, завтрака собравшийся народ в таких красочных выражениях поведал незадачливому шеф-повару, что следует делать с его макаронами так, что прилегающий пейзаж стыдливо и густо покраснел. Утро закончилось.

Народ резво подался “работку на…” Маслов, собирая байдарку и сопровождая этот захватывающий процесс перлами из ненормативной лексики, тщетно пытался впиндюрить шплинт в кильсон. Упрямый шплинт не поддавался ни на лексику, ни на физические усилия и согласился занять свое место в кильсоне только после третьей попытки. Тут подоспел, кстати, и любвеобильный Плаврук, и, перемежая сборку нежными объятиями, они закончили монтаж “Бисмарка”[253], закончив, таким образом, формирование лагерных ВМС.

Все время, пока они монтировали плавсредство, девичья артель “Наши руки - не для скуки“ планомерно сшивала остатки сгоревшей палатки и парадной туники Главнюка. Спустя 3 дня работа женартели была с успехом завершена и под дикое завывание плавруковской губной гармошки штабная палатка была накрыта отреставрированной парадной туникой.

В торжественном марше мимо проковыляли туго обмотанные бинтами темные личности: Пижон[254] с обгоревшей и замасленной бабочкой на шее и Коменданта. Под левую руку Коменданту поддерживал его хромающий брат, за что и получил впоследствии прозвище “Раненый Волк”[255].

 

БУХЧИК 2

 

Наступил вечер 30 июня. День Рождения Плаврука уже прошел, но отмечать это событие пришлось именно 30-го, за неимением именинника накануне. К детской общественной палатке в спешном порядке сносились ватные матрасы - “уссатые-полосатые”. На импровизированном достархане в центре палатки стояло: арго, водка простая, водка из какого-то родника, да и чего там только не стояло... Значительная часть выставленных напитков была неизвестна ни участникам торжества, ни современной науке. Все это изобилие закусывалось в большом количестве огурцами из стратегических резервов Игоря и Юшкина.

...полноводные реки аперитива продолжали вливаться в луженые глотки ахренологов... Кроме того, в реке, по слухам, водился крупный кайф. “Вот, вот он!” - завопил Плаврук, держа в деснице крупного и вяло трепыхающегося кайфа. Существо обвело присутствующих мутным от алкоголя глазом, после чего и было съедено Старым добрым лысым Джонни (по какой причине его назвали “лысым” - неизвестно, ибо на всех видимых частях тела у него заметно курчавились волосы). Остатки улова были в спешном порядке поделены между присутствующими дамами, но мужская часть тоже возжелала, и дело чуть не дошло до драки.

Но вот, река стала уменьшаться. Кайф попадался все мельче и зачуханней. В конце концов, источник иссяк и усох. По берегам, моля о пощаде, валялось несколько невостребованных мальков кайфа. Дабы хоть как-то поднять упавшее настроение, Главнюк поведал собравшимся весьма оригинальный способ знакомства с незамужними женщинами, посредством завязывания интимных отношений с ежами на выставке художественных произведений. После чего бедный кайф испустил последний предсмертный выдох и издох от скуки. А в беседу влезла пустая голова Мак-Маслова и некстати спросила: “А, не так ли Вы с женой познакомились МФ?”

А в Чучково в это время шел дождь и бойцы Тульской дивизии ВДВ.

 

ГРОССБУХЧИК 3 (ПРОЛОГ 3)

 

С ранья Мак-Маслов и Плаврук ощутили на себе тяжесть неизвестного НЛО, лежащего вопреки законам вероятности, прямо на их телах. Этим объектом оказался недобритый Зубнюк[256]. При всех стараниях и усидчивости и улежести Зубнюка, ему не удалось высидеть банки с “масловкой” и из них так ничего и не вылупилось. Однако в процессе высиживания удалось обнаружить в палатке не менее интересный предмет. Им оказалась личная аварийная аптечка Мак-Маслова. Профессионально заинтересовавшись, Зубнюк, вопреки усилиям Мак-Маслова, попытался ознакомиться с содержимым. Профессиональное любопытство победило... “Шоколад”[257], - так они назвали то, что было обнаружено в аптечке наряду с многочисленными таблетками и мазями. “Мишенька вырос, пора покупать велосипед!“ - подумал вслух Зубнюк. С этим не преминул согласиться и М.Ф. Третьяков, как раз случившийся рядом и заглянувший в палатку. Последний несколько раньше был обнаружен в палатке Ромы Бородина[258] за опохмелянием. Тем же приятным занятием были увлечены и остальные, пока немногочисленные члены экспедиции.

После военного совета в шатре у Прохорова, народ предался строительству таких жизненно важных объектов, как столовая, баня и туалет. С песнями, прибаутками, гиком и матом, гвоздями и лопатами строительство началось...

 

 

ЧЕПТЕР УАН

(ГИМН ТУАЛЕТУ)

 

Написано белым стихом. Вопль души Плаврука.

 

Туалет - вещь нужная, особенно в экспедиции.

И никто не оспорит сей факт превеликий!

Строительство началось с ямы, шурфа или, даже с раскопа.

Там обнаружилось много керамики и пиндюлин

Разных железных и даже гвоздей чугунных.

Забывши про ужин вкусный, Плаврук предался раскопу;

Искал материк он долго, болея болезнью стремной,

Которой нет объясненья в науке сейчас медицинской.

Но знает ее археолог, стоящий в раскопе с лопатой.

Когда задувает ветер с жилища олигофренов, болеющих шизофренией.

Искал материк он долго, уныло скребя лопатой

Не шел материк к нему в руки, и надоело работать,

Пошел Плавручина покушать...

Наутро же, взявши гвозди, ребят молодых с собою

И ценные указюльки от всяких там Прохоров разных,

Которые точно исполнил или не очень плохо.

Вкопали столбы ребятенки и доски из церкви сперли,

Обшили каркас они толью, пробили четыре дырки,

Что проще очками звались.

Оставили виды для зрелищ и разных там наблюдений

И подпись внутри начертали:

“For camel, for men and for women”

А Слива поставил на “бабки” муху, которую Оводом звали,

Но Войнич не написала об этом в романе своем грандиозном.

Десантники ж маршировали и в Чучкове матерились,

Мечтая о туалете...

Народ же прозвал строенье “Площадкою танцевальной”

И очень любил дискотеки, особенно после обеда,

Иль пивом опившись с похмелья.

И часто они восхваляли тех зодчих, что сотворили

Одно из великих чудес всемирных,

Которого нет и в Египте!!!

 

ГРОССБУХЧИК 4 (ПРОЛОГ 4)

 

“Наши руки - не для скуки.”

Из экспедиционной песни.

Одновременно со строительством вышеописанной танцплощадки продолжалось строительство бани и столовой, ибо не привыкли ахренологи жить грязными и голодными. Эти два объекта являлись вершинами их архитектурной мысли. Подошло время обеда и все, послав “работку на” накинулись на жратву, в беспорядке раскидав свои длинные и плоские кости по периметру костра. После некоторой сиесты народ вновь отдался работе. (“Какое чудное название”, - подумал Зубнюк, вспомнив о своей недавней пациентке Даздраперме.)

...вместе с солнцем работа тоже клонилась к закату, а военный совет под покровом парадной туники уже подводил некоторые итоги. Этими итогами являлись уже появившиеся повсеместно использованные билеты на дискотеку и почти достроенная баня. Других жертв и разрушений на территории лагеря обнаружено не было. Весьма удивившись случившемуся, а, точнее, не случившемуся ЧП, Коменданта похвалил сам себя и нежно погладил по голове случайно подвернувшегося под руку Валеру, сказав при этом: “Пижон ты, и дети твои будут пижонами! В детстве, таких как ты, я убивал из рогатки!” Но его радость оказалась недолгой. Выйдя из палатки, Коменданта узрел Лялю[259], покушавшуюся с помощью попавшего под руку весла на довольную, как всегда, рожу Плаврука. Последний не спустил флага, а, смело пойдя прямо на врага - Лялю, запугал бедное дитя так, что даже Коменданта нервно закурил. ”Тьфу ты, черт! Я же не курю и не сквернословлю!” - подумала с гордостью Коменданта про себя и нервными судорожными движениями обеих ног затоптала бычок. Но и это было не самое страшное...

“Дует ветер”, - сказал кто-то, вбегая в штабную. “Случилось страшное”, - почесал Коменданта затылок. Только он один сумел распознать в этом, на первый нюх невинное дыхание эфира, знакомый ему с детства запах олигофренятника. В судорожных попытках спасти людей Коменданта трясущимся пальцем набрал заветные цифры 9-1-1

“Hallo”, - ответили в трубке.

“Help me, please. I need a help!”... но тут связь оборвалась, так как Коменданта сообразил, что в пределах лагеря никакого намека на телефон не существует. Ну а в ФСБ и ЦРУ долго гадали на бобах, кто же и каким непостижимым образом сумел подключиться к сверхновому секретнейшему разведывательному спутнику. Коменданта осознал, что спасти народ ему не удастся и загрустил. Да нет, вовсе не ахренологов он хотел спасти, а местное население от безобразий первых. Но, увы! он был одинок, как трезвенник на истфаке, в своем стремлении. Слава Богу, буря прошла стороной и рецидива декабрьских разборок 1237 года не произошло. Села Старая Рязань, Шатрище и Фатьяновка на данный конкретный случай остались невредимы.

Отравленные ядовитым ветром ахренологи просто сходили на Оку омыть грешные тела и прополоскать мозги свежей речной водицей. Возвращаясь с водных процедур, молодые люди обмахивали себя плавками с барского плеча. Пижон, склонный к эпатажу, удивлял девиц тем, что обмахивал себя шлепанцами с плеча все того же барина. Кстати, во время купания самого барина утопили (шутка). Итак, как мы уже отметили, наступал вечер, чему все были крайне рады.

 

БУХЧИК 3.

 

Вечер проходил все по той же установившейся традиции, а именно в пьяном угаре и попытках поймать пресловутого кайфа. По закону бутерброда, в штабную, ломая кайф, влетело неопознанное дитё и вякнуло: “Местные громят столовую!” Поддавшись на подначку, ахренологи скопом кинулись к столовой, не забыв перед этим опрокинуть на посошок. По дороге к месту погрома они снимали часы, трусы, очки, вставные челюсти, портянки, носки и все хрупкое, что могло сломаться, и было дорого сентиментальному сердцу ахренолога. Не обнаружив на месте ни варваров, ни новых повреждений, они от всего сердца обругали барабашку, отчего бедный забился в самый дальний угол церкви и размазался по остаткам известки.

Шамиль[260] понял, что на археологов лучше не наезжать, а барабашки в этом деле ему не помощники. Археологи возвращались в лагерь, гордые собой, цепляя на себя по дороге все то, что успели поснимать во время кросса к столовой.

Ничего, заслуживающего специального описания в этот вечер больше не произошло, а количество потребленных граммов не превысило нормы (хлеб - 2 куска, тушенка - 2 ложки, водка - сколько влезет, пока салат в зеркале не увидишь).

 

ГРОССБУХЧИК 5 (ПРОЛОГ 5)

 

После завтрака на доске объявлений “Sony” с абсолютно плоским экраном археологи узрели фотографию до боли знакомой физиономии Главнюка и подпись под ней: “Внимание! Розыск!” По этому поводу было устроено торжественное кофепитие в штабной, теперь осиротелой палатке, а Мак-Маслов божественным меццо-козлетоном пропел: “Нескафе - нового дня глоток!”, после чего и захлебнулся этим самым кофе. Однако кофе не отвлекло собравшихся от главного вопроса сборища - ”В чем причина исчезновения? Поиск виновных и наказание оных”. Ни Главнюка, ни виновных не нашли. Впрочем, искали ли?

Возбужденная диким гомоном и плачем осиротевших подопечных детищ в палатку проникла Наталья Николаевна[261], которая, улыбаясь чему-то своему, девичьему, объяснила оторопелым деткам, что муженек укатил за столь же бестолковыми детищами в Рязань. “Детей ему, вишь, мало!” - резюмировала свою мысль НН и опять улыбнулась чему-то глубинному, девичьему. В штабную тут же затребовали тетку Верестову[262] и Рыжую Таньку[263], чтобы отметить столь знаменательное событие. Опьяневших от свалившегося на них счастья теток, удалось развести и водворить по местам только к позднему вечеру. Тетки находились в полнейшей амнезии и отключке.

“Ура!!!” - воскликнули несознательные детищи, которые наивно радовались в чаянии нежданно подвалившей расслабухи. На другом, Спасском берегу детищи узрели “уходящих вдаль” Плаврука и Мак-Маслова, направляющихся в Спасск, явно не за хлебом и не на задание. ”Оперативно работают”, - солидно заметил Пижон. ”Наши люди”, - одобрительно крякнул Коротяев[264]. “Одного не пойму, как только через реку-то они махнули?“ - пожала плечами Медведева[265] и, почему-то закрасневшись, отвела взгляд от унылой удалявшейся фигуры Плаврука.

“Хорош трепаться! А влюбляться я вообще запрещаю до приезда начальника лагеря! А ну, марш щиты сбивать!” - отдал ценные указюльки невесть откуда возникший Коменданта. Он долго и бестолково объяснял детищам как, что, а также куда и зачем, после чего сделал нерешительную попытку догнать беглецов. Это ему удалось. ”Хлеба-то, хлеба купить не забудьте!” - уже жалобным, почти просительным голосом произнес Коменданта и, не отдышавшись, пошел в Спасск вместе с ранее ушедшей сладкой парочкой. “Вот блин горелый! Теперь на троих денежки и прокутят!” - огорчился непритворно Пижон и посыпал остриженную голову пеплом. “Не плачь, Маруся, может и нам перепадет!” - почти нежно утешал его Коротяев, сбрасывая пепел тлеющей сигареты все на ту же скорбную пижонскую голову...

ГРОССБУХЧИК 6 (НАЧАЛО).

 

Что нам стоит дом построить?

Народная мудрость

Они вернулись! (не надо было считать их коммунистами!) Трезвые и с хлебом. Вероятно, вино они закопали, так как другого варианта детищи предположить не могли. Вернувшись в лагерь, Ко­мен­данта воззрился на общий ар­хитектурный ансамбль послед­него и остался им недоволен. Плаврук и Мак-Маслов, между тем, возжелали Шанхая. Правда они тогда и не предполагали, куда это все зайдет. Чем эта затея закончится для них, чем она обернется для других обитателей лагеря. Да и самого названия тогда еще и в помине не было. Но велико было сжигавшее их желание чего-нибудь эдакого, растакого... да чтобы э-эх и вообще (точнее ва-а-а-ще!). Коменданта, сразу узревший в идее какой-то опасный катаклизм насторожился и ощетинился в штыки против дизайнеров.

После полуторачасовых дебатов и принудительной кормежки Коменданты бутербродами, последний, наконец, сдался: “Ну, ладно! Сволочи! Стройте, стройте свой еврейский квартальчик, но учитывайте мой ярый антисемитизм. Я там жить не буду!” “ А куда ж ты, родной, денешься? Твоя палатка уже там!” - зловеще ухмыльнулся Пижон. “Расслабься, старик. Мы назовем его... Во!!! Шанхай!” - нашелся как всегда мудрый, особенно по пятницам, Плаврук.

“Ладно, уболтали, черти языкастые!” - сдался подопытный Коменданта. Постройка Шанхая была проста, как Мак-Маслов. Последний, правда, считал ее гениальной. Жители четырех палаток могли свободно наблюдать друг за другом, поэтому в Шанхае никаких секретов не было. А в тупике квартала этих “китайских кули” находился saloon. Последний объект был предназначен для складирования всего того барахла, что не умещалось в палатках собственно Шанхая. Это был симбиоз склада, отхожего помещения и городской свалки (вообще-то на свалке бывает чище), если не уподоблять этой свалке сам Шанхай. С первых же дней в салуне установился стиль творческого беспорядка. Разобраться во всем творящемся там хаосе могло только одно существо, случайно обнаруженное в палатке Коменданты и пригодившееся для этой цели. Это был Димочка Калинкин с лёгкой руки обитателей Шанхая прозванный Димовёнком. Димовёнок - потому, что последний без особого труда мог найти в злополучном салуне то, чего там отродясь не бывало, или когда-то было, но давно потерялось. Как-то Плаврук искал, всё в том же салуне, двое суток свои плавки, а Домовёнок нашел их в мгновение ока. Сам же салун размещался в нише, вырубленной в самой толще средневнековой гнили и грязи Пижоном.

Как у любого уважающего себя этноса в стадии реликта, у шанхайцев появилась своя национальная игра, известная под названием “ брынь-брынь ” (а также “ бздынь-бздынь”). Семантики, изучающие особенности примитивного языка шанхайцев, установили, что этимология данного неологизма восходит к странному звуку издаваемому растяжкой палатки, если за нее дернуть. Дергали за нее исключительно в целях скинуть с растяжки предметы нижней девичьей амуниции, иногда водружаемых туда на просушку. Особенно красивы в полете были бюстгальтеры, ибо они, плавно падая в толщу шанхайской грязи (смотри эпиграф к началу произведения - прим. ред.), как бы раскидывали крылья во время непродолжительного полета. Наблюдая за этим трогательным зрелищем, на глаза шанхайцам поневоле навертывались скупые слезы умиления и полного довольства своей персоной. Именно за эту поэтичность игра полюбилась шанхайцам. (Подробнее смотри “Примитивные игры народов мира.” Чикаго, 1996 – прим. ред.)

 

Пожалуй, о начале Шанхая сказано всё, или почти всё.

БУХЧИК 4

 

“Много шума из нечего...”

Вильям Шекспир

Вечер прошел без происшествий, так как Третьякова, Главнюка, начлага, уважаемого МФ и, даже, МФТ, а также председателя РАМ (Рязанской археологической мафии - прим. ред.) и педагога дополнительного образования ОЦДЮТур и одновременно потомка графьев Воронцовых и прочих разных Дашковых не было в наличии. Дорогой дружок, извини авторов за столь пространное вступление в данный, весьма короткий Бухчик, ибо первоначальный его вариант звучал так: вечер прошел без происшествий, так как его не было!

 

ГРОССБУХЧИК 7 (5 ИЮЛЯ)

 

“Мы Вас не ждали, а Вы приперлись!”

Устное народное творчество

“Крххх”, - открылся первый глаз Коменданты.

“Хрясь! Бздымм! Брымзд-бум!” - открылся второй глаз Макаренко.

“Чему бы сегодня научить детей?” - подумал озабоченно великий педагог. - ”Кто я сегодня? Плаврук? Нет! Коротяев? Тоже нет! Холодно, холодно... Нет, и сегодня я всё-таки Коменданта!” - кокетливо постреляв глазами по сторонам и помахав длинными от Макс-Фактор[266] ресницами, он выпал из штабной палатки, в которую он подло сбежал ночью, уклоняясь от садомазохистских домогательств Пижона и Димовёнка. При первых звуках этого ночного дебоша Плаврук и Мак-Маслов в ужасе забились в угол своей палатки и на два часа даже перестали дышать. А ночью весь Шанхай мучили кошмары...

…А в это время в одной из камер Саженевского физмат-перематлагеря Надюшка мысленно была с ними и витала в облаках…

…Приняв на грудь порцию завтрака, так как рот еще продолжало клинить с вечера, Коменданта надел фуражку и грозно прокричал: “Мак-Маслов, Плаврук! На кладбище окопаться бегом марш!!!” “Зачем?”, - жалобно и бестолково завопили разбуженные Маслов и Плаврук. “Приказы не обсуждаются! А, вообще-то, скоро дети прибудут”.

“А-аа... Щас... И камней заготовим”, - пообещал побледневший от нехорошего предчувствия Плаврук. - “И несет же их нелегкая...”

“Молодцы!” - одобрил инициативу снизу Коменданта и тут же переменил собеседника: ”Ляля, паром потопишь?” “Легко”, - отозвалось дитя. Поводя наивными шоколадными глазенками и потирая ПТУРС. - “Люблю запах напалма с утра”. Заняв оборону, лагерь затих и приготовился к приезду новых обитателей “Вятича”. И вот на дороге показались первые фигуры...

Не взорвался Лялин ПТУРС. Главнюк был многоопытен и пустил впереди детей и женщин и тем спас себя и остальных. Камни в руках Маслова и Плаврука тоже не поднялись. Последним в шествии шел Тамерлан[267]. И плакал он, и целовал дорогу, и говорил с ней, ибо камней на ней не было, и говорить ему было не с кем. Всемирная история. Банк “Империал”. А потом упала на него корова... “Хорошо, что слоны не летают!” - с благодарностью подумал МФТ, оглянувшись на то, что осталось от Тамерлана.

Коренное население лагеря, увидев прибывающий контингент потенциальных адептов археологии, притихло и прикинулось ветошью. Часть “стариков” подалась было на Оку-матушку с целью немедленно утопиться, другие же горько плакали, ибо не умели плавать. Однако и те и другие призывали многочисленные “благо­словения” на голову Третьякова и его парадную бороду, которая за время пребывания в Рязани восстановилась буквально из пепла. Но не так страшен чёрт, как его малюют. Среди новоприбывших “старики” узрели-таки знакомые мордашки, рожицы и личики, а также и другие не менее привлекательные части тела, кое-где прикрытые остатками когда-то вполне приличной городской одежды. Вздохнув, “старики” начали братание, и народонаселение лагеря сразу перемешалось и увеличилось.

А в это время бойцы Тульской дивизии ВДВ... отдыхали.

Когда, к вечеру, суета по благоустройству и расселению вновь прибывших, наконец, улеглась, в последних лучах заходящего солнца на дороге стали отчетливо видны начищенные хромовые сапоги Зубнюка спешащего к лагерю. Зубнюк почти летел... Дел у него было много: выпить с друзьями водочки, обследовать санитарно-эпиде­мио­логическую обстановку в лагере, так как в этом самом лагере он имел несчастье числиться фельдшером.

 

БУХЧИК 5.

 

“Начальники еще будут подъезжать”.

Е.В. Финогенова-Буланкина

Вечером того же дня начальство знакомилось с начальством самым простым и естественным путём - совместного распития спиртосодержащих напитков. Происходил этот “пир во время чумы” в свежеотстроенной Прохором столовой. По плану организаторов и стратегов сего мероприятия - Третьякова и Финогеновой, начальство надлежало собрать, посадить, накормить, напоить и перезнакомить начальство лагерное с начальством экспедиционным, московское с рязанским и т.д., дабы жили и работали они без ссор, плача и скрежета зубовного. Каким образом в ряды начальства затесался Плаврук (как оказалось всерьез и надолго - прим. ред.) осталось загадкой для шанхайцев и их будущих потомков.

Итак, они пили, пили и еще раз пили. Потом начали знакомиться... Знакомство никаких последствий (в смысле хороших - прим. ред.) не имело, по крайней мере, так утверждали люди осведомленные. Шанхайцы же, вернувшись с прогулки по валам, узрели мирно гребущего по дороге к верхнему лагерю Плаврука в обнимку с Верестовой. Их по дороге сильно штормило, пока не прибило к окраине лагеря попутной волной. Поискав мутным взором путеводную звезду над колокольней, Плаврук догадался, что течение прибило его к родному Шанхаю. Остальное происшедшее в тот вечер на скрижали истории не попало.

По другим информированным источникам в тот же вечер, несколькими часами ранее, обезумевшие от дефицита слабого пола, шанхайцы попытались завязать неуставные куртуазные отношения с недавноприбывшими девицами. Все началось с бадминтона. Оголодавший и напрочь флиртующий Пижон начал с того, что грубо вырвал ракетку из нежной девичьей руки, после чего получил возможность долго и нудно приносить свои, никому не нужные извинения ее обладательнице. Из собственного монолога он выяснил, что рука принадлежала Наталье Викторовне Коряк[268]. В скобках заметим, что последняя не являлась ни сестрой, ни кузиной, ни дальней родственницей и, даже, не однофамилицей одноименному известному Тошечке, кстати, тоже Коряку. (Странно, правда?) Ирку[269] посредством подлого сводничества и грязного сутенерства сбагрили к Коменданте. “У-у-у-у”, - завыл Андрюшенька. Этот же вечер чуть не привел к образованию еще одной почти супружеской пары. О наличии в ней Мак-Маслова умолчим, пощадив его реноме (чего-чего?).

 

ГРОССБУХЧИК 8.

 

“Да будет свет!” - сказал монтер и перерезал провода.”

Детские страшилки

“...плюс электрификация всей...“

В.И. Ленин (ПСС, Т. 39, - С.317)

 

А наутро они опять встали и пошли на работку; и каждый занялся своим делом. Кто-то строил баню; кто-то готовил обед; МФТ и ЖБ строили мостки у бани; а кто-то...

Третьяков и Прохоров давно замышляли в своих кудрявых головах мечту об электрификации лагеря. По этому поводу во время очередного заседания в штабной палатке Третьяковым была рождена, а секретаршей запротоколирована программа АПЭЛВ (археологическая программа электрификации лагеря “Вятич”).

“Слива, подь сюды!” - крикнул Прохоров, обрезая провод. “На, держи! Что-нибудь чуешь?” “ Не-а...“, - как всегда с глупой улыбкой на лице ответил Славик. “Значит фаза в другом...“, - Прохор обрезал другой провод и сунул его Сливе прямо в рот. - “А теперь?” Увы, результат был тот же. Прохор понял это по немигающим глазам настороженного Сливы. “Олень![270] Тащи лопату, копать будем! Искра в землю ушла!“ - кричал Прохор, подзывая Сохатого с высоты столба. Перекопав несколько кубов грунта, Прохор вспомнил, что искра, как и электричество, передается по проводам, для того последние и висели над лагерем. “А что это вы здесь делаете?” - влезла в проблемы Прохора умная голова Коменданты.

“Уйди, начальник! А то на бабки поставлю! Не видишь разве, дядь, Витя думает...” Изрядно удивленный происходящим и запуганный Сливой, Коменданта исчез, так ничего и поняв.

Примотав два новых провода к прежним обесточенным, Прохоров по красиво искрящимся волосам Сливы понял, что ток пошел в нужном направлении, а именно в прохоровский шатер.

...вот уже в сто двадцать пятый раз Прохор обегал вокруг лампочки в своем шатре с отчаянными воплями: “Раз-два-три - лампочка гори!“ - но лампочка упорно не хотела зажигаться. “Дядь-Вить, ты что? Совсем охренел? Она же от выключателя работает”, - сказал длинный Пашка[271], нежно облизывая ложку. После чего он, не поднимаясь, с места, протянул руку и сдвинул пимпочку полуторапудового выключателя, найденного Прохором на одной из свалок г. Рязани. Итак, в лагере засияла “лампочка Прохоря”, а через некоторое время еще заработал и приемник системы Кагельера, найденный все тем же Прохором по соседству с вышеупомянутым выключателем. Совершенно обалделый от счастья Прохор пообещал к вечеру устроить дискотеку. Слабая половина лагеря срочно начала прихорашиваться. От этой суеты лагерь был завален кучей песка и штукатурки, к великому неудовольствию Коменданты.

...а в это время на другом конце телефонного провода председатель фатьяновского сельсовета поднял трубку и громко завизжал от резкой боли в левом ухе и непонятного тика в правом. Он, бедный, даже не подозревал о присутствии Прохора в акватории, вверенной ему деревни. Не догадывался он и о плане АПЭЛВ и уж точно никак не мог вообразить, что кому-то придет в голову пропустить через телефонные провода электрический ток напряжением в 220 вольт. Он попытался дозвониться до местного электрика, но едва докоснувшись пальцем до диска, почувствовал сильный удар током. Однако беды местных жителей на этом отнюдь не закончились.

“Плюх”, - сказали, как по команде, все холодильники села Фатьяновка и прекратили свою титаническую работу.

“Чпок”, - так же дружно ответили им выключившиеся телевизоры и прекратили развлекать своих хозяев, некоторые навсегда.

“Глюк-глюк-глюк“, - подхватили перекличку электрические лампочки и посыпали битым стеклом полы в хижинах и вигвамах местного автохтонного населения. Целую неделю после вышеописанных событий туземцы давились скисшими щами и теплым пивом, а коровы при отсутствии света и телевизоров давали своим хозяевам кислое молоко и творог.

Таковы были последствия незнания Прохором законов Ома и физики вообще, а долбаноматика в таких делах не помощница. А ведь влезал же в его мысли Коменданта...

 

БУХЧИК 6.

 

“Света! Больше света!”

Из подслушанного.

Теперь шатер излучал из своей утробы необычный электрический свет. Прохор тут же созвал компанию на “светские” развлечения. Пьянствовать в нем стало значительно веселее и намного приятнее, чем при свечах в полутьме, хотя и романтики было немного меньше.

“Скрип-скрип-скрип”, - раскачивалась лампочка несколько часов подряд в такт глюканью. “Т-ссс”, - сказал настороженно Третьяков. В глазах Главнюка читался явный испуг - он, вдруг, почувствовал Лялю, как раз пасшуюся невдалеке от шатра. Зная способности своего сына (не понаслышке - прим. ред.) МФ предвидел неприятные последствия.

Дальнейшее появление Ляли в самом шатре никому ничего хорошего не обещало, ибо все знали, что столкновение с ним опаснее, чем купание в Амазонке (Юбка такая - прим. ред.) в компании косяка пираний.

“Пап, а пап? А Титаник напополам развалился?” - обратилась Ляля к папочке, проникнув в шатер. “Нет, на три части“, - машинально ответил Третьяков, с ужасом пытаясь проникнуть в мысли сына. В разговор вмешалась Нистратова, и супруги поссорились. “Ну, не ссорьтесь, не ссорьтесь, горячие эстонские супруги!” - попыталась примирить их Свет наш Верестуля Иванна, и, кажется, достигла желаемого.

“Ну чем тебе доказать мою горячую шаманскую любовь к тебе, Ирина Николаевна?” - хрипел ей на ухо гордый и довольный собой и своими зелеными штанами герой дня - Прохоров-Гэмбелов. ”Ну, я прям даже не знаю...”, - ломалась, как телевизор, Верестуля. “Ну, хочешь - за ногу тяпну?” “Ну, это ж, наверное, больно?” “А как же?” - вмешался дух отсутствовавшего Зубнюка, за которым в это время по всему шатру гонялась Челиканова[272], пытаясь прихлопнуть духа мухобойкой. Дух отчаянно сопротивлялся и уворачивался. “А я тебя через тапок, почти как через простыню. Только вот, место одно спиртиком протру для стерилизации... Во избежание...“, - сказав это, Прохоров не утерпел и вцепился в вышеуказанное место не дожидаясь дезинфекции. Верестова томно взвизгнула то ли от боли, то ли от удовольствия.

 

ГРОССБУХЧИК 9.

 

А наутро мимо лагеря проехала машина спасской милиции, выкрашенная в жовто-блакитный колер. Из нее на площадку выпал один из сотрудников спасского РОВД. Он обвел весь лагерный бардак мутными с похмелья глазами и, даже зажмурившись, помахал головой, точно отгоняя пригрезившийся кошмар. Но это ему не помогло. Приметив штабную, накрытую все той же туникой, до него дошло, что именно там он сможет лицезреть начальника “бомжей и вокзальных проституток“ и направил свои стопы туда.

Третьяков был неприятно удивлен, увидев в своих апартаментах стража порядка. Впрочем, он даже не прервал обычную утреннюю процедуру кофепития, общаясь с ментиком. Растерявшийся блюститель посоветовал оградить лагерь волчатником и шлагбаумом. Третьяков, внимая ему и глотая ароматный Нескафе, благодушно кивал в такт его речи, не забывая приветливо улыбаться после каждого третьего глотка. Он был весь в своих мыслях и слово “шлагбаум“ было ему вообще непонятно - такого школьника в его списках не значилось.

Уходя из лагеря, милиционер, по недоразумению, забрел в прохоровский шатер. “Эй, есть кто дома? Где хозяин?” - Пашка проснулся первым и толкнул рукой Прохора: ”Дядь-Вить, к тебе мусор!” “Паш, ну ты же знаешь, я с мусором не разговариваю”, - отозвался Прохор, протирая глаза. - ”И вообще, о чем можно с ним разговаривать?” “Дядь-Вить, ты не понял. Это ж мент пришел”. “Гони, гони его на хрен, он все равно ничего умного не скажет. И вообще, на территории лагеря они не уместны!” Услышав последние слова Прохора, и увидев лежащий неподалеку ПТУРС, мент счел за благо ретироваться к ближайшему парому. А в это время народ планомерно удалялся в сторону раскопов. Об этом авторы еще не писали и... не напишут. Чего о ней, работе, писать-то?

По истечении 6 часов каторжного труда на раскопе Плаврук и Мак-Маслов решили заменить тент над родным Шанхаем. С этой целью они слямзили огромный тент, который мог бы легко накрыть и Шанхай, и его ближайшие пригороды. И, хотя возможность тента была велика, способности этих двух оказались скромнее и операция “крыша” им не удалась.

В то же время Рома и Тоша отправились на рыбалку, благо рыбой Ока еще не оскудела. Они спустили байдарку на воду и водрузили свои пятницы на деревянные седелки. Вскоре они оказались на быстрине реки, и теплый ветер нежил их давно небритые лица. Разомлев от впечатлений, они прекратили греблю, отдавшись на волю ветра и волн. Наслаждаясь расстилавшейся вокруг водной гладью, они совершенно расслабились...

“А не за рыбкой ли путь держите, ребятушки?” - вопросил из воды громоподобный голос. ”Да”, - испуганно признались археологи. ”Щас я вам рыбушки-то дам!” - волны угрожающе увеличились в размерах. “А ты кто?” “Нептун я местный”, - представился голос. “Ой, свят-свят-свят!” - запричитал Тошечка. “Батюшка, а может от тебя водочкой откупимся?” - не теряя присутствия духа, спросил Роман Викторович. “Если есть - бросай“, - волны чуть замедлили угрожающий бег. Швырнув бутыль в “набежавшую волну” они увидели на миг появившуюся довольную рожу водолаза: ”Надо же? Такие большие, а все в сказки верите? Огурец давай!”

Вместо огурца он чуть не заработал по голове веслом и тут же ушел на перископную глубину. Настроение было испорчено, хотя рыбы они все-таки наловили, хоть и не так много, как им хотелось бы (хотелось бы ва-а-ще! - прим. ред.). Да и попробовать улов удалось не каждому, так как пойманная рыба выдавалась по карточкам, где получаемым неизвестно.

 

БУХЧИК 7.

 

По случаю очередного улова и внеочередного приезда Грамотеева в штабной палатке под председательством Главнюка опять шло очередное заседание совета маршалов. Жареная рыбка и холодная водочка создавали должное рабочее настроение. На столе также красовался салат из огурцов, регулярно поставляемых Игорем и Юшкиным. Наталья Николаевна, мелко покромсав огурцы в миску и назвав получившееся “салатом”, пододвинула тарелку поближе к мужу: ”Представляю Вам салат, Михаил Федорович. Михаил Федорович, это - салат. Салат, это - Михаил Федорович. Да куда ж ты в него ложкой-то?! Не успел толком познакомиться и сразу - ложкой! Варвар ты, Третьяков!” “Ну, так уж и варвар? Лучше давайте выпьем”, - отреагировал Главнюк и произнес тост...

... спустя энное количество времени Зубнюк потребовал зеркало. "Что? Давно обезьянку не видел?” - поинтересовалась, как всегда любопытная, Верестова. Игнорируя Верестову, Грамотеев поднес зеркало к широко раскрытому рту и заглянул туда. Увидев салат, уже всплывший на поверхность носоглотки, он решил: “Хватит пить!” - и отправился чистить зубы.

 

ГРОССБУХЧИК 10 (8 ИЮЛЯ).

 

“Здравствуйте, я ваша тётя!“

Из народного фольклора.

Утро было хмурым и серым... Завтрак, последующая работа на раскопах не оставили по себе никаких приятных воспоминаний. Без происшествий прошёл обед... И после обеда все было, как обычно - все спали, а уж, как и с кем, вопрос другой. Каким-то шальным ветром в Шанхай занесло Третьякова. Там он увидел нечто. Нечто ему не понравилось. “Чьи это ноги тут раскиданы?” - недовольно спросил он, усердно пиная последние своим давчиком. “Мои, мои“, - жалобно пропел тоненький голосок, взвизгивая от боли. “А ты кто такая?” - продолжая пинать непонравившиеся предметы, уточнил информацию Главнюк. “Я - Крысанова“. “Какая из них?” - Третьяков продолжал свои дисциплинарные воздействия на неприглянувшиеся ему ноги. “Ну, Надюшка я, Надюшка! Кстати, больно все-таки!” “А-а-а… Наденька Крысанова? Где ж тебя малявку носило-то до сих пор?” - спросил участливо МФТ, проникая в ее палатку. “Да в лагере, все в том же - физико-математическом. Вы ж знаете, хорошее место лагерем не назовут“.

“Да-а...”, - глубокомысленно согласился МФТ. Так вернулась блудная дочь в лоно alma-mater экспедиции.

 

БУХЧИКИ 8 И 8 1/2

 

“А кто такие десантники?”

Верка Петрова

“Вершина мудрости - игнорировать общественное мнение”

Д.А.Ф. Маркиз де Сад.

“Там цыганка-молдаванка обдирала виноград”

Русская народная песнь.

 

Вот уже целый месяц день за днем солнце вставало на востоке, а луна заходила на западе, но, хуже того, луна еще всходила на юге, так, по крайней мере, им казалось, и кружила своим болезненно желтым фэйсом над лагерем. Абсолютно не понимая того, что археологам это уже осточертело. Луна дощелкалась фэйсом об тэйбл...И вместо нее ночью на юге показалась Земля с напрочь отсутствующим озоновым слоем.

А так как народ не получал полноценного комбикорма “Трилл” и уже совсем забыл вкус “Пэди грипала” и “Вискаса”, он решил податься на промысел, при этом точно соблюдая завет начальника экспедиции А.В. Чернецова[273]: ”Воровать сельхозпродукцию нужно кучно и организованно”. Говоря неэзоповым языком для среднестатистического читателя - народ пошел трясти вишню. Ох и наелся он этой вишни так, что долго и упорно не хотел выходить из “дискотеки”, отчего та стала переполненной. Но это было потом… А сейчас десантники с завидным хладнокровием шлёпали по лужам.

Вернулись с вишни (или с вишней) без потерь. Они еще не знали о надвигающейся на них угрозе ботулизма. Придя в Шанхай, они увидели полураздетого Женечку Булавченкова с сигаретой в зу­бах и мрачным огнем в глазах. Он общался с Димовенком.” Димо­вой, давай отойдем за шлагбаум”, - по­просил Женечка.

“На хрен Вам сдался этот еврей? Девок что ль мало?” - спросил Плаврук, не прерывая свои грязные домога­тель­ства к очеред­ной девушке. По­следняя, впро­чем, не выказывала ни­каких признаков неудовольствия.

“Мне с ним поговорить надо“, - ответил ЖБ. “Это с евреем то?” - встрял Коменданта. “ Где здесь евреи” - вмешался в разговор Прохор, как раз проходивший мимо. - “А ну! Давай его сюды!” Прохор с готовностью извлек из кармана брюк внушительного размера мачете. “Дядь-Вить ты же лучше нас знаешь, что в лагере только один еврей, да и тот Третьяков” - вынырнул откуда-то Пашка. “Евреем-то его назвать сложно... Третьяков зверь полезный“, - в раздумье молвил Прохор, добровольно отдавая мачете, кстати, появившемуся, невесть откуда, егерю.

Тем временем ЖБ и Димовенок не влезая в разговор, нежно и плодотворно общались около злополучного шлагбаума... Димовенок все больше слушал собеседника, утешаясь мыслью, что всё когда-нибудь да кончается. И, вот, на его лице возникла счастливая улыбка... беседа закончилась.

В эту ночь Юшкин вновь исчез в неизвестном направлении вместе с огурцами, машиной, видеокассетами и Игорем.

 

ГРОССБУХЧИК 11.

 

Когда все были на раскопах, а в лагере по неизвестным причинам зависали Третьяков и Прохоров, который в очередной раз готовил баню к вечернему омовенению, которого так и не случилось, в лагерь вошли двое. Они были одеты в широкополые шляпы и плащи. Увидев их, Третьяков понял, что пришли они не кофе пить и, поэтому, натянул самое приятное выражение на свою физиономию.

“Чего бы вы хотели?” - приветливо спросил он у незнакомцев, - ”Но, прежде всего, пренепременнейше кофейку-с. И, разрешите представиться: “Михаил Федорович Третьяков”, - и принялся долго и усердно перечислять свои титулы и звания (см. БУХЧИК 4 - прим. авторов).

“Я - старший электрик с дипломом“, - представился один из них.

“Я - старший электрик без диплома”, - представился второй.

“А-аа... Понятно. Фунтик, подь сюда!” - позвал он Лялю, - ”Это, кажется, Ваше”, - попытался он впихнуть им своего нежно-любимого сына.

“Нет. Нам это не нужно. Кто провода повесил?” - спросили они, показывая на палатку Прохорова. “А-аа... Это Витюшка шалит. Он у бани”, - объяснил Третьяков, глубоко в душе соболезнуя электрикам, как с дипломом, так и без оного. Но он ошибался…

Ибо эти электрики в столь красочных оборотах, которых даже Прохоров никогда не слышал, описали ему бедствия села Фатьяновка. Затем, в не менее красочных выражениях они потребовали с него 50 000 рублей. ”Мишь, а Мишь, дай полста этим козлам отдать за провода?” - человечьим голосом взмолился Прохор. “Силь ву пле”, - отозвался Третьяков, наливая полстакана водки. “Да нет, денег дай, в долг!”

“Ща-зз”, - прошипел Третьяков. “АПЭЛВ вместе придумали, а провода я один тянул... Разряды свистели над головой…” “А электрики над головой не свистели?” - изрыгнул МФТ, прицелился и бросил в Прохора электриком. Однако все-таки разжалобился и заплатил требуемые 50 000, которые и достал из кармашка в плавках. Довольные результатом конфликта “электрики” предупредили их, что завтра придет настоящий электрик. После этого Прохоров, как ангел, взлетал к проводам и возвращал их в исходную позицию…

Вернувшись из поганых ям, грязные негры увидели отсутствие всякого присутствия проводов над лагерем, также они были приятно удивлены тем, что мерное поскрипывание и поблескивание, а также вздрагивание и зависание в неизвестных позах “лампочки Прохоря” прекратилось. Так позорно и бесславно окончилась эпопея с АПЭЛВ, но ее отголоски будут долго звучать в сердцах десятков мучеников археологии…

Где-то после обеда на экспедиционную малину приперлась очередная партия медведей. Они называли себя геологами. Докладать о своем приезде они не сочли нужным, поэтому и встреча была не особенно теплой. “Здрассть!” - ну очень “вежливо” приветствовала их Ольга Бородина[274]. От радушия археологов геологов потянуло сразу на Сахарную Гору, видимо по причине нехватки сахара в их кипящей крови. Новоявленным “Сусаниным”, взявшимся отвести геологическую партию к Сахарной Горе, оказался Мак-Маслов. Тропы он и вправду знал не хуже любого аборигена, и он потащил их туда самым коротким путем. Кратчайший путь завел их в такую клоаку, увидев которую даже Мак-Маслов почесал голову и задумался (что с ним до этого никогда не случалось, так как голову он предпочитал использовать сугубо для приёма пищи и извержения остатков оной). Вернувшись в лагерь, геологи поспешили откупиться от него навсегда доброй половиной арбуза, которую он и съел с превеликим удовольствием посредством этой самой головы. А на следующий день они свалили…

 

БУХЧИК 9.

 

“Разберусь досконально и накажу, кого попало!”

Армейская мудрость.

Вечером Третьяков выстроил подопечный лагерь, сказав при этом: “Всех больных и отсутствующих построить в одну шеренгу!” Вперед вышли Пижон и Димовёнок, которые в данный исторический момент были в Рязани. “Жалобы есть?!” - грозно спросил суровый начальник. “Есть”, - пролепетал слабеющим голосом от хронического недоедания сушек Фис.

“Что вы спите стоя!?” - прокричал трезвый, несмотря на поздний час МФТ. “А как же тут не спать? По ночам шанхайцы песни орут и влюбляются. Ну, как же тут заснешь, я спрашиваю?” - взмолился совсем упавшим, то и дело заглушаемым ветром олигофренятника голосом Фис[275].

“Ну, ладно. Сейчас разборки начнем делать“, - пообещал справедливый Главнюк и принялся усердно думать… От этого напряженного занятия дым повалил клубами у него из ушей, а на кончике красивого носа образовалась капелька пота. Ощущения ему так понравились, что он начал думать снова, хотя и не так усердно, как в первый раз. “Крысанова! А ну шагом марш в штабную!” - почему-то по военному скомандовал Третьяков, решивший наказать самое слабое и беззащитное существо в лагере. “Крысанова, ты почему дисциплину нарушаешь?” “Ась-к, не слышу“. “Ты мне тут не прикидывайся! Отвечай враз!” “Да я чо? Да я ни чо!” “Ты что? Шизмат лагерь развалила, теперь сюда приехала! Не стоит! Не стоит! Тут своих для этого дела достаточно. Одни Мак-Маслов с Плавруком чего стоят! Ужо я тебе!” “Да не надо, не бейте! Я лучше сама себе нос расковыряю! Во! Видите - кровь течет! Правда, не моя и не из носа“, - сказала насмерть напуганная Надюшка.

Так закончилось показательное воспитание и наказание беззащитной Надюшки, которая, выйдя из штабной палатки, тут же набила морду Фису, которого бережно поддерживали за локотки Плаврук и Мак-Маслов, любившие острые ощущения, особенно когда их испытывали другие. И только после этого, глубоко удовлетворенный МФТ выпил.

 

ГРОССБУХЧИК 12.

 

А, наутро, как и обещали два типа в шляпах, пришел настоящий электрик. Он долго ходил вокруг столбов, становясь около них в коленно-локтевую позицию, пытаясь обнаружить и вынюхать, каким же непостижимым образом был отключен электрический ток. После тщательного осмотра столбов, он начал их недоверчиво ощупывать, ну прям как женщину, но и это видимых результатов не дало. Подняв глаза вверх и преклонив колени, он прочитал “ Отче наш”, который однажды в 1937 г. слышал от своей бабушки, много пережившей в своей некороткой жизни. “Господи! Подскажи мне неразумному... Ведь ни следов, ни зацепов от когтей... Как же он туда взбирался? На крыльях что ли?” - возопил отчаявшийся электрик.

“Блин, Мишк, на фиг мы пишем здесь все это?”

“ Я не знаю…“

“ И я тоже… Два месяца не пойми зачем шлёпаем по клавишам, а конца не видно!”

“ Да ты свет-то в туалете включи!”

(Лирическое отступление авторов №1 - оставлено без изменений - прим. ред.)

 

После ухода электрика приехали Катька и Анька[276]. Приехали они неожиданно, особенно для их родителей, которые наивно полагали, что их чада находятся в поликлинике. А вот в какой - догадайся сам! Но доехать туда можно на троллейбусах №№ 5, 12,!? и на автобусе №1, но не до конца, хотя поликлиника с концами и конечностями связана. Короче, приехали они, видимо ошибшись маршрутом.

Первой их встретила Надюха, в очередной раз зависающая в лагере. По ее глубокому убеждению, она обрисовывала рейку для нивелира. Обнявшись и расцеловавшись, они отправились на раскопы, дабы повидать народ, который старательно пытался подражать неграм. Первым делом они пришли на разрез вала (не подумайте, что Антонова), где работал Плаврук и воспитанники Прохорова. Плаврук с большой плеткой обходил раскоп и легкими и изящными ударами (со всей дури) подгонял рабочих. Неожиданно его взгляд уперся в то, что он и не предполагал узреть - в нагую действительность Катьки и Аньки. От широты души наделив девчонок поцелуями, он отправил их на Спасский раскоп.

За несколько минут до их ухода произошло следующее. Легкое дуновение ветерка потрепало немногочисленные волосы на голове Сливы. Это же дуновение донесло до него странный и напрочь забытый запах. Мозг Сливы (Синантроп, модель № 6 - прим. ред.) лихорадочно заработал, пытаясь методом исключения определить, какое вещество, предмет или явление могло быть его источником. Запах явно не принадлежал к человеческому существу, к которому с гордостью относил себя Слива. В нем напрочь отсутствовал запах пота, дешевого табака и перегара, но был очень похож... “Эврика!" - пронеслось в левой мозге Сливика, после чего мозг опять напряженно заработал, долго пытаясь понять значение этого странного слова... Наконец до несчастного дефективного детизма дошло, что надо просто повернуть голову в том направлении, откуда донесся запах. И тут он узрел то, чего лишен был уже месяц - девушек. (Нет, дорогой читатель, не подумай, что он не видел их в лагере, там-то они были… Но он увидел не просто девушек - эти две были не просто особями слабого пола, больше того, они были чисто вымыты и выбриты и облиты какими-то шанелями, шинелями или шрапнелями и даже сухо вытерты.)

“Как это их в такую-то помойку занесло?” - пронеслось в Сливиной голове. - “А может их... Седой![277] Давай дуй сюда! Смотри! Во-о какие! Оле-ень!” - Слива сжал правую руку в кулак и поднял вверх большой палец. У набежавших глазенки повылезали на лоб от созерцания “чуда”. Слива прищуренным левым глазом оценив кое-какие размеры и объёмы, грязным обкусанным ногтем большого пальца правой ноги отчетливо нацарапал на культурном слое стратегическую карту Старорязанского городища в масштабе 1:1000 и объяснил диспозицию: “Субъекты здесь. Ты, Седой, обходишь слева и занимаешь позицию здесь”, - ткнул он столь же грязным пальцем левой ноги в свою карту. - "Ты, Олень, заляжешь во-от в этой ложбинке”, - указал он ему дислокацию в районе р. Серебрянки.

“А ты где будешь?” “Нормальные герои всегда идут в обход. Мы их схватим, отведем в лес (?) и... ничего не сделаем!”... резкий свист плети и последовавшие за этим удары по обнаженным спинам загнали подлых злоумышленников в поганую яму, чтобы они там поработали, как следует, а не всякую гнусность затевали. Спасителем девушек, совсем не подозревая об этом, оказался Павел Филатов, являвшийся главным надсмотрщиком за “соколами Прохорова”.

Повидавшись со всеми, Анька и Катька решили отъехать в мир иной. Вызвав духов-байдарочников в лице Тошечки и Роман-Викторовича, они попросили переправить их на Спасский берег Оки. Ромочка и Антон-Викторович с легкостью были готовы удовлетворить все желания, возникшие в легкомысленных девичьих головках. Путешествие, и даже заметим войяж, оказался не таким легким, как хотелось бы его участникам. Волна на Оке была способна утопить и мамонта, а уж тем паче папонта[278], не говоря уж о маленькой байдарке, укомплектованной до предела и сверх нормы.

Набегающие волны одна за другой неотвратимо надвигались на хрупкое плавсредство, порой захлестывая его в слепой ярости, отчего девушки медленно, но верно превращались в “лебедушек”. Покинув байдарку, они убедились, что их репутация изрядно подмочена. Особенно пострадали их точки - пятые и шестые. В таком жалком состоянии они отправились к аборигеновскому автобусу, который и отвез их в небытие.

Прочие события этого дня взяты из записной книжки Коменданты, по обугленным останкам коей удалось точно установить следующее:

“138 день 17-го лунного месяца нисана 666-го года... случилось следующее: Сегодня Мак-Маслов в очередной раз был поставлен на кухню. Супец был офигенный (или офиногенный?), в смысле хороший. Выяснено, наконец, первое правило археолога на кухне и ва-аще: “Не воровать - грешно!” Коменданта вякнул задумчиво: ”Хорошее правило...” и Мак-Маслов при полном одобрении Плаврука и его непосредственной помощи дизнул с кухни-церкви полбидона молока. Всего-то литров 6 или децил побольше. Это не так важно. Вот теперь мы сидим и думаем, как бы это молоко дринькнуть и с кем бы поделиться. Сейчас подойдет переодетая (по соображениям конспирации) Наташка и выпьет от 2 до 8 децилов молочка. А еще мы (Мак-Маслов и Плаврук - прим. ред.) дизнули батон белого хлебушка и теперь Наташка угнетает это молоко. Коменданта спит... Народ подошел и с удовольствием пьет молоко, ест масловские пряники и конфеты. Счастливая Надюха сказала, что пусть ей будет хуже, но она выпьет еще кружечку, потом еще и еще. Маслов сказал, что надо было дизгать целый бидон или даже всю флягу”.

Вот небольшой отрывочек, который был обнаружен в обгорелой рукописи и приведен здесь во всей красе своих бессмертных строчек.

 

БУХЧИК 10.

 

“Чем бы дитё ни тешилось, лишь бы…”

Народная шанхайская мудрость.

Тем же знаменательным вечером шанхайцами была изобретена очередная национальная игра, а назвали они ее “базукой” в честь знаменитого и любимого всеми реактивного снаряда. Устав от грязных домогательств и приставаний двухвосток, Плаврук отобрал у девушек дезодорант, поднес горящую спичку и нажал на пимпочку, пумпочку или пупочек. Вырвавшееся из недр баллона пламя мгновенно спалило добрый десяток злобных двухвосток, букашек-таракашек и прочих разных муравьев. Плавруковская затея настолько полюбилась шанхайцам, что дезодорант больше по прямому назначению не использовался. Таким образом, используя эффективно новое оружие, шанхайцам удалось побороть всех двухвосток, уховерток, и прочих стасиков, которые вознамерились было заполонить всю территорию и акваторию славного археологического лагеря “Вятич”. ”Шшшш”, - раздавалось шипение из утробы базуки, сделанной на шасси дезодоранта “Импульс”, на который реагировали все, кому ни лень, кроме мужчин. Немного опаленная и благоухающая “импульсом” двухвостка свалилась в тарелку Натальи Бодровой. ”Шшшш”, - вновь с чувством выдохнула базука и мило улыбнулась своей дырочкой для испускания жидкости... и рядом с опаленной двухвосткой на тарелку упал хорошо откормленный и прожаренный таракан-усач. “Шшшш”, - еще один победный выдох и несчастные жертвы энтомологии оказались чудно сервированы гарниром из запеченных комариных носиков. Залив все это кетчупом и майонезом, Маслов с полотенцем через правую руку понес все это хозяйство Бодровой. Наталья, соблазнившись блюдом, подцепила что-то с тарелки ложечкой, рассмотрела поближе и кокетливо взвизгнула, смахивая в траву полуживого таракана.

“Убью-ю”, - ласково пообещала она повару, по привычке облизывая ложку. “Да ты чо, мать?! Да я ж хотел как лучше...“ “А получилось - как всегда!” - ложка взмыла вверх и звонко чпокнула повара по макушке. Разборка не была долгой, так как хотелось спать, и выяснять отношения до конца было лень. Вечер закончился, как обычно…

ГРОССБУХЧИК 13.

 

Как мы и обещали, про раскоп мы писать не будем, но дадим краткую справку:

 

Справка:

Поранились лопатой - 3 человека,

Потеряли зубы - 2 человека.

Обмозолили языки и другие выступающие части тела –

Третьяков и Булавченков.

Найдено - 3 жмура (1-женатый, 1-засушенный, 3-й встал и ушел).

Цыпа[279] с одного раскопа на другой перенес золотую подвеску.

Верестова нашла материк у себя в палатке.

Над раскопами кружилось: 1 вертолет и 35 выражений матом.

Десантники в Чучкове наконец-то поели и поспали...

 

Опосля обеда, когда Шанхай отдыхал в одном из его углов (в правом, если от входа, и в левом, если против) зазвучала песня. Исполнялась она под завывания и взвизгивания шестиструнной шарманки Женечкой Булавченковым и хором мальчиков, состоящим из Зеленого, Лягушонка, Маугли и Сергея Котова[280]. Последние пели женскими меццо-козлетонами. А пели они следующее:

ЖБ: Я к тебе пришел, ты от меня ушла.

Хор: Дождь.

ЖБ: Ты от меня ушла, я к тебе пришел.

Хор: Снег.

ЖБ: Ты ко мне пришла, я ходил к тебе.

Хор: Осадки.

ЖБ: Я пришел к тебе, ты ушла домой.

Мы разминулись у двери.

Хор: Снег с дождем.

ЖБ: Нам помешал транспорт.

Сломалась рука у тебя, нога у меня.

Хор: Дождь со снегом.

Зубы на мостовой!

ЖБ: С громким хрустом сломалось ребро.

Не помогут ему порошки.

Хор: Надо в веночку ширнуться!

ЖБ: А по щекам хлещет лоза,

Возбуждаясь на пирожки.

Хор: Град с камнями!

ЖБ: Я к тебе снова пришел.

Ты от меня ушла!

Хор: Это завтра, а сегодня

Я его поцеловал.

ЖБ: Позабуду я про транспорт,

Запрягу своего оленя.

Хор: Берегись автомобиля,

Соблюдай, Зеленый, цвет!

ЖБ: Под снегом ягель - наш бензин!

Ты опять без меня!

Хор: Наблюем с тобой на холода!

ЖБ: А-ааа!

Хор: В Калифорнии цунами и дожди с гвоздями!

ЖБ: И-иии!

Хор: Женщина моей мечты!

ЖБ: Придавила меня камнем!

Хор: Он без тебя! Он без тебя!

Пустой, как старый барабан!

Медведева: Ты услышишь, ты услышишь

Как веселый барабанщик

В руки палочки кленовые берет!

Плаврук и Мак-Маслов:

Переведи его через майдан!

Там плачет женщина,

Он был когда-то с нею.

Хор: Заморозки!

ЖБ: Какая стремная зима в сорок втором году!

Хор: Самолеты ”Боинги”.

Коменданта: Муха - тоже вертолет.

А, ну, все идите жрать!

Хор: А пошел ты, Коменданта...

Лягушонок тоже танк!

И под всхлипывания шарманки они все бросились на ужин, в очередной раз приготовленный Мак-Масловым из подгоревшего риса и недоваренного какао...

 

БУХЧИК 11.

 

“Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь!”

Народная мудрость

“Ну, что, девки?! Вот и пописали!!!”

Коля Старцев, Владычино, 1990 г.

 

Как всегда, наступил вечер и на лагерь навалилась тьма. Лагерь долго стонал и щиты скрипели. Шанхайцы, как всегда, находились в родных стенах и мирно общались друг с другом. Ничто не предвещало беды. Но, как всегда случается в таких ситуациях, он подкрался незаметно... “Встать! Засранцы и засранки!” “Андрейка, а может энто, как его, помягче”, - сказал заискивающим голосом из темноты Димовенок, - “например, вот так…“ Вылетевший из палатки яловый сапог не дал ему договорить. “Действительно, надо помягче и подобрее с детьми-то бы…“ Второй сапог не дал Коменданте додумать гениальнейшую педагогическую мысль и ударил в самое незащищенное место его мягкого доброго естества. Напуганные шанхайцы медленно, ползком, покидали “родину”... Представшие перед ними злобные духи Коротяева и Зубнюка заговорили в унисон, перебивая друг друга.

“Чего боитесь? Идите назад смелее! Сапоги у них, наверное, кончились”, - вмешался в шабаш мистических сил дух Дусика. Внезапно вылетевшее из палатки Плаврука и Мак - Маслова звено сапогов-истребителей в количестве 3 штук заткнуло сердобольный дух раз и навсегда. “Откуда же у Маслова столько сапог? Да и где он их носит? На ушах что ли?”, - на лице милейшей Коменданты отразился нешулерский пиковый интерес. “Не знаю, Андрей, но если даже на ушах, то ведь ушей у него все равно не больше двух! Так на каком же причинном месте он еще один сапог-то носит?” “Не знаю, не знаю, Димовенок, но ты, пожалуйста, просчитай все вылетевшие сапоги и, если их количество, вдруг, возрастет, то тогда всё ясно - он их рожает. В общем, непонятно, но всё равно... фабрику откроем, а сейчас лучше подождать... немножко...”

…и они подождали немножко, потом еще немножко, а потом еще немножко, совсем чуть-чуть.

Из всего этого тебе, читатель, ясно, что всего в тот вечер они прошли около 25 километров. Если через какой-нибудь алгоритм или интеграл мы попытаемся слогорифмировать их скорость по пересеченной местности, да вычтем оттуда для точности скорость течения р. Оки ночью, да учтем при этом скорость ветра с олигофренятника и разделим на составляющую вращения Солнца вокруг Луны и, в пр