Встречал я в далекой деревне

 

Встречал я в далекой деревне

Среди заповедных лесов

Забитые досками двери,

Дворы без людских голосов.

 

Те двери, хоть их и немного,

Пугают неясной бедой...

Что может быть горше порога

Заросшего лебедой.

 

А Ненокса множится даже

Стучат там и здесь топоры

Традиций поморских на страже

Стоят вековые дворы.

 

Их злые ветра донимают,

Но даже слегка накренясь,

Всем видом своим подтверждают

С землею надежную связь.

ШЕЛЫГИН

ВАСИЛИЙ ИЛЬИЧ

Слово о Неноксе

Старинным село зовется.

Сюда из далекой земли

Когда-то пришли новгородцы -

И родину здесь обрели.

Пришлось по душе им море.

Безлюден был край и богат.

И вот на лесистом угоре

Здесь вырос избушек ряд.

На этом суровом раздолье

С годами росло село

И рыбой и зверем и солью

Торги на Москве вело.

Надолго оно сохранило

Умельцев-поморов талант,

И слава о нем доходила

Когда-то до царских палат...

Пусть многое кануло в Лету

И жизнь не такая сейчас,

Но давних времен приметы

Старательно ищет глаз.

И видит уже издалека

Как, ветхая, в центре села

Шатровая церковь высоко

Свои подняла купола.

И может быть с долгой путины

Вернувшись, взойдя на угор,

На крест этой церкви старинной,

Сняв шапку, молился помор.

Всевышнему был благодарен

За рыбу, что в сети пошла...

Остатки былых солеварен

Я вижу вблизи от села.

Иду на погост за ограду,

Где тишь вековая стоит,

Где часто встречаются взгляду

Кресты у замшелых плит.

Хранят те могильные плиты

Немало известных имен.

В них память недавних событий,

В них память ушедших времен.

ШЕСТОПЕРОВА

СВЕТЛАНА

Алексею Трапезникову

 

Лучистые глаза с поморскою хитринкой,
По северному прям, хоть с виду не герой.
Стихи свои читал азартно, без запинки
И за друзей своих всегда стоял горой.

Он, пальцы сжав в кулак, рубил по-русски резко.
И многим молодым давал очки вперёд,
А грусти не любил, грустил он крайне редко
И думал, что грустить помору не идёт.

В стихах его простых печали нет в помине,
Лишь море да покос – бескрайние поля.
Но жизнь оборвалась на самой середине,
И приняла в себя поморская земля…

Там, в Нёноксе его, на родине поэта,
Глубокие снега, высокие леса…
И, кажется, видней полоска от рассвета
И кажется, светлей всей жизни полоса.

 

ШИРШИКОВ

АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ

Ракетная Ненокса

 

Последний раз я был там прошлым летом…

Был за морошкой, а не по делам…

Отсюда больше не летать ракетам,

А пусковые превратились в хлам…

А было время грозные «крылатки»,

Ревя «движкам», шли за горизонт.

Тогда Отчизне это было надо,

И, я уверен, был на то резон.

Здесь на Камчатку провожал Макеев

Свои ракеты – наш ракетный щит.

Здесь сосны помнят профиль Челомея,.

Горшкова след тропа в лесу хранит.

Все было нужно и все было важно:

И каждый старт и тот ракетный гром.

И сам Хрущев был в Неноксе однажды.

Постойте, вспомню – в шестьдесят втором…

Но время шло…Как за зимою лето,

Так за подъемом следует провал.

И Сопки нет… И нет страны Советов…

И пусковые сдали на металл…

 

Уверен: в чем-то мы сейчас неправы…

Ведь были годы стартов и побед!

И в Неноксе морская мощь Державы

Ковалась пятьдесят Великих лет!

 

19.04.2012 г.

 

ЮШКОВА

ИЮЛИАНИЯ

Северу

Я скучаю по хладному морю
И по радости выше небес.
Впредь не будет на сердце минора,
Лишь припомнится сказочный лес.

 

Цвета охры приснится морошка
Да улыбки и взгляды друзей.
И чудесная наша гармошка
Нет на свете ее веселей.

 

Я скучаю по хладному морю,
По чудесным младым голосам,
По напутанным странным узорам,
Волнам ветра в моих волосах.

 

ШУЛЬМАН

ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ

 

Первый глухарь

(стихотворение в прозе)

 

Ветерок пробежал по вершинам елей веретии, все затихло, на душе царила та особенная тишина, которая родится только завораживающей идиллией весенней ночи.

И вдруг на мое сердце упали и дрожью отозвались в нем какие-то странные дивные шепчущие звуки, напоенные чем-то до содрогания колдовским древним поседелым и допотопным.

Я обмер. То пел первый в моей жизни, долгожданный таинственный как сон глухарь, давняя греза моя.

Тайный алтарь патриарха лесов хоронился в хвойной сени темнолюбивого дерева, и от того черный силуэт царственной птицы, содрогавшейся в трепете страсти, с устремленной ввысь головой с дрожавшей от волнения черной мантией хвоста – обозначился лишь на фоне робкого нимба чуть забрезжившей зорьки.

Подойти к глухарю в сумерки было нетрудно. Мой выстрел далеко и гулко катился по лесным шалгам и долго не умолкал. Глухарь сокрушенно упал в мягкое лоно мха, окружавшего глухариный престол, а я предался неистовой радости безумного восторга. В охватившем меня опьянении я не скоро поверил своему счастью. Но каким несказанно свежим выплыло токовище из паволоки ночных сутеменок!

Глухари пели в разных сторонах, однако стрелять вдругорядь, переполненный счастьем, я уже не мог.

 

Одичалая гроза

(стихотворение в прозе)

 

Неожиданно, крадучись, приблизилась и вдруг разразилась оглушительными взрывами самая первобытная и молниеносная в моей жизни, одичалая гроза.

Мы с отцом упрятались под навес елки-«глухуши», безвольно склонявшейся под напором вихря, как рабыня, пораженная ужасом. Небо со страшной силой рвалось под нами.

После каждой ослепительно-белой вспышки молнии следовал оглушительный раскат грома. Темно-серые облака сошли на землю. Сплошной стеной хлынул дождь в тумане, окутавшем пожню. Река стала клокочущим котлом, беснуясь в брызгах и пене. Обезумевший заяц почти наткнулся на нас и, не отворачивая, помчался в туман. И вдруг, когда пожню потряс грохот такой исполинской силы, что мы, дрожа, прижались к дереву, - по стволу соседней высокой ели пробежала огненная струйка. Живо ли оно теперь, дерево скорби?

Как началась гроза внезапно, так и кончилась неожиданно, и свежее ощущение праздника под аккомпанемент бегущих потоков и птичьего гама неузнаваемо преобразило недавно содрогавшуюся в ужасе землю.

 

 

Уженье на Режме

(стихотворение в прозе)

 

Наше уженье совершалось под бодрый аккомпанемент движения, какой-то соблазнительной динамики. Идешь, бывало, среди густого, полного теней леса, по живописным берегам родной Режмы.

Вершины тихо шумят, и гул их голосов мягко сливается в складную песню. Лучи солнца едва пробивают узорную крышу лесного шатра и золотыми пятнами ложатся на землю, создавая таинственный полумрак. Идешь – и когда за веселым перекатом речки увидишь сонную гладь омутка, разматываешь леску и пугливо, украдкой (кумжа – на диво чуткая рыба), боясь, чтобы отражение удилища, как на зеркало, не попало на лик водяного закутка, забрасываешь удочку.

Кумжа берет наживку молниеносно. (Невыразимая словом минута!).

От одной излучины к другой, от одного изгиба речки к другому… Всё дальше и дальше.

 

ШУЛЬМАН

ФЕДОР ____________

 

Тропинка в Неноксе

(стихотворение в прозе)

 

Лариса каталась по обтоптанной тропинке в лесу на велосипеде.

Тропинка шла по корням, сужалась раскинувшимися ветвями шиповника, мимо упавшей и засохшей корнями вверх-вкось берёзы, накренялась и огибала овраг, выходила в густое солнечными лучами поле, между цветов и травы с кузнечиками, вела прямо через брызглую речку по мостику, резко по склону уходила вверх вдоль холма, мимо двух берёз к опушке леса, где, в темноте и в ямках, извивалась по сторонам мимо сосен, дикой малины, папоротников, дрозда и берлоги, по склону вниз, и шла по корням, сужалась раскинувшимися ветвями шиповника, мимо упавшей и засохшей корнями вверх-вкось берёзы…

- Неужели?.. - подумала Лариса.

 

ШУЛЬМАН

ЛАРИСА ЮРЬЕВНА

 

О книге Ю.М.Шульмана «История посада Ненокса»

 

 

Разлом, провал

- и взлет

То памяти моей

- Полет

По книге папы моего

Как по тропе

Иду, иду

Бреду по следу,

Папа,

Твоему

По книге,

Как по тропе,

След в след,

Строка к строке

След в след и слово в слово

Которое им названо

Как Ненокса