Июльский кризис и начало мировой войны

В июне 1914 г. в Боснии проводились маневры австро-вен­герской армии, на которых присутствовал наследник импера-

торского трона эрцгерцог Франц Фердинанд, племянник им­ператора Франца-Иосифа. 28 июня 1914 г. он с супругой про­езжал по улицам Сараево, административного центра Боснии, когда некий гимназист Таврило Принцип сначала бросил в них бомбу, а потом выстрелил из револьвера. Оба — эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга — были смертельно ранены.

Это трагическое событие было далеко не единственным по­добного рода в анналах недавней истории Европы, которую в конце XIX — начале XX в. буквально захлестнула волна ин­дивидуального террора, жертвами которого были коронован­ные особы, члены их семей, премьер-министры и министры, военные и полицейские чины и т.д. Однако убийство наслед­ника австрийского императора вызвало исключительно гром­кий политический резонанс, потому что ответственность за это преступление правительство Австро-Венгрии возложило на Сер­бию.

В настоящее время продолжаются споры историков о том, было ли сербское правительство прямо причастно к Сараевско­му убийству. Согласно одной из точек зрения, заговор с целью убийства эрцгерцога был разработан под руководством началь­ника сербской разведки, который к тому же возглавлял тайную террористическую организацию «Черная рука». Эта организа­ция якобы планировала покушение на жизнь не только Франца Фердинанда, но и болгарского царя, и греческого короля. Сербское правительство якобы знало о готовящемся преступле­нии, но не приняло никаких мер для его предотвращения. Со­гласно другой точке зрения, покушение на жизнь Франца Фер­динанда было осуществлено членами националистической ор­ганизации «Млада Босна», с которой ни сербское правительст­во, ни «Черная рука» не были связаны.

В глазах официальных лиц Австро-Венгрии серьезной ули­кой было даже то, что правительство Сербии не скрывало своих притязаний на земли империи и поддерживало сепара­тистскую агитацию среди жителей ее южнославянских провин­ций. Впрочем, австрийская полиция задержала и допросила лиц, подозревавшихся в совершении этого преступления, включая самого Принципа. Основываясь на данных следствия, 23 июля 1914 г. правительство Австро-Венгрии предъявило Сербии ультиматум, в котором потребовало запретить враждеб­ную Австро-Венгрии пропаганду на территории Сербии, рас­пустить организации, занимающиеся враждебной по отноше­нию к империи деятельностью, наказать государственных чи­новников, причастных к убийству, провести судебное расследо­вание обстоятельств заговора с участием австрийских следова­телей и т.д. -- всего 10 пунктов. Разразился острейший между-

народный кризис, который оказался пагубным для мира в Ев­ропе.

Неизбежно возникает вопрос: явилась ли мировая война, начавшаяся в 1914 г., результатом преднамеренных действий правительств тех или иных государств или же она произошла вопреки их планам и намерениям? Вот уже почти сто лет исто­рики ищут ответ на этот вопрос, но полной ясности все еще не достигли. Безусловно доказанным фактом можно считать толь­ко то, что ни одна из крупнейших держав того времени заранее не планировала агрессивную войну против соседей и уж во всяком случае не назначала точную дату ее начала. Никаких официальных директив на этот счет просто не существовало. Разного рода неофициальные разговоры и обмены мнениями, конечно, не в счет¹.

Но это отнюдь не значит, что мировая война возникла в ре­зультате простого стечения обстоятельств. Данные, которыми располагает в настоящее время наука, безусловно, свидетельст­вуют, что она возникла вследствие преднамеренных действий правительств. Но вот только сами эти правительства оказались неспособными в достаточной степени точно рассчитать послед­ствия своих действий. Многое свидетельствует о том, что вплоть до самого последнего момента, когда мировая война стала по существу неотвратимой, правительства европейских государств надеялись удержать ход событий под контролем и не доводить дело до крайности.

Предъявляя Сербии ультиматум, правительство Австро-Вен­грии отнюдь не стремилось к развязыванию большой европей­ской, тем более мировой, войны. Оно лишь пыталось в обыч­ной для нее в последние годы манере шантажировать Сербию угрозой войны, добиваясь прекращения враждебной Габсбур­гам пропаганды среди южнославянских народов и отказа от территориальных претензий к соседям. В случае необходимос­ти, Австро-Венгрия была готова начать войну против Сербии и даже против стоявшей за ее спиной России. Но конфликт с державами Запада, Великобританией и Францией, не входил в планы австро-венгерского правительства.

Правительство Сербии тем более не собиралось провоциро­вать мировой конфликт. Судя по всему, оно даже не придавало

¹ Примером подобных неофициальных суждений могут быть мысли, которыми в 1914 г. министр иностранных дел Германии Г. фон Ягов по­делился с послом в Лондоне К. Лихновским: «Спустя несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия будет готова к войне. Тогда она задавит нас количеством своих солдат, тогда она построит свой бал­тийский флот и свои стратегические дороги. Тем временем наша группи­ровка будет становиться все слабее».

большого значения той реакции, которая должна была после­довать с австрийской стороны на убийство в Сараево. Ультима­тум застал сербское правительство врасплох — оно не ожидало столь решительного шага со стороны Австро-Венгрии. Боль­шинства министров даже не было в столице, одни разъехались на отдых, другие в избирательные округа. Глава правительства Н. Пашич гостил в деревне, с которой не было телефонной связи. Сообщение об австрийском ультиматуме ему доставил нарочный с ближайшей железнодорожной станции. У Сербии не было конкретных планов войны с Австро-Венгрией. Ярко характеризует настроения сербских руководителей поступок престолонаследника Александра, который, не дожидаясь при­бытия премьера в Белград, ночью, явился в русскую диплома­тическую миссию со словами, что он «возлагает все надежды на государя императора и Россию».

Разумеется, Сербия не могла в одиночку противостоять ав­стрийской агрессии. Но и Австро-Венгрия, учитывая военно-политическую обстановку в Европе, также не могла самостоя­тельно принять решение о войне, пусть даже сугубо локальной. В этих условиях решающее значение имело то, какую позицию по отношению к событиям на Балканах займут основные евро­пейские державы.

В правящих кругах России шла борьба между сторонниками двух разных подходов к решению Балканского кризиса. Ми­нистр иностранных дел России С.Д. Сазонов с самого начала был сторонником мирного разрешения конфликта. Он предла­гал передать спор между Австро-Венгрией и Сербией на рас­смотрение конференции великих держав. Для этого Сербия должна была пойти на уступки Австро-Венгрии. В случае же, если бы она подверглась агрессии со стороны Австро-Венгрии, то ей следовало уступить силе и вручить свою судьбу великим державам. Однако в России действовала и «партия войны», ру­пором которой являлся военный министр В.А. Сухомлинов. Он инспирировал появление в русской прессе серии статей, прямо намекавших на готовность России прибегнуть к силе для защи­ты Сербии от агрессии Австро-Венгрии. Император Николай II колебался между сторонниками обеих точек зрения. Одновре­менно он надеялся на здравомыслие Вильгельма II, с которым находился в тесных личных отношениях.

В последних числах июля 1914 г. с официальным визитом в России находились президент Франции Р. Пуанкаре и пре­мьер-министр Р. Вивиани. Они вели переговоры с Николаем II и высшими должностными лицами. Очевидно, большое внима­ние они уделяли текущему кризису в международной политике. Однако о чем конкретно они договорились, что решили — по сей день в точности не известно. Во всяком случае, позиция

Франции по отношению к новому кризису на Балканах не вну­шала правительству России никакой тревоги.

Иное дело Великобритания, по поводу которой Сазонов еще весной 1914 г. саркастически заметил, что реальность Тройственного согласия «столь же мало доказана, как и суще­ствование морского змия». Вплоть до развязки июльского кри­зиса британские дипломаты утверждали, что их правительство оставляет за собой право сохранить «свободу рук». Некоторые их них даже намекали, что в случае войны на Балканах Вели­кобритания «останется вне схватки». Лишь после того, как Ав­стро-Венгрия направила Сербии ультиматум, британский ми­нистр иностранных дел Э. Грей допустил возможность вмеша­тельства его страны в войну, если она все же начнется. Но и тогда многие его предложения и проекты звучали весьма дву­смысленно¹.

Гораздо более определенную позицию в условиях июльско­го кризиса занимала Германия. Когда австрийское правитель­ство поинтересовалось, что она будет делать в случае, если Сербия не примет ультиматум, а Россия поддержит Сербию, ответ был однозначным: «Германия выполнит свои союзные обязательства». Именно это заявил в начале июля кайзер Виль­гельм II ответственному чиновнику австрийского Министерст­ва иностранных дел. Вырванные из контекста, слова кайзера звучат зловеще. Но ведь фактически речь в данном случае шла лишь о «маленькой победоносной» войне Австро-Венгрии про­тив Сербии.

Где та грань, перейдя которую, крупнейшие державы оказа­лись неумолимо втянутыми в мировую войну? До тех пор, пока «управление кризисом» находилось в руках дипломатов и поли­тиков, оставалась надежда, что противоречия будут разрешены мирными средствами. Но как только за дело взялись военные, на сохранение мира почти не осталось надежды. Причем, вину за это на военных возлагать неправомерно: они просто добро­совестно выполняли свои обязанности.

И державы Тройственного союза, и Россия с Францией имели к 1914 г. заранее подготовленные, продуманные, выве­ренные до мельчайших деталей планы развертывания своих вооруженных сил в случае большой европейской войны. Эти

¹ По сей день недоумение историков вызывает следующий проект Грея: Германия и Франция воздерживаются от нападения друг на друга в случае русско-германской войны, Великобритания сохраняет нейтралитет. Стремился ли тем самым Грей склонить Францию к отказу от выполне­ния ее союзнических обязательств, взятых по отношению к России? Или наоборот, заманивал Германию в ловушку, соблазняя ее перспективой ло­кальной войны? Ведь правительства стран Антанты знали, что Германия готовилась нанести первый удар именно по Франции.

планы были строго расписаны по времени. Сигналом привес­ти эти планы в действие должен был стать приказ о мобили­зации. Было точно известно (разведка не дремала), сколько каждому государству требуется времени для мобилизации и развертывания своих вооруженных сил на границе. Меньше всего времени для этого требовалось Германии — всего лишь 14 дней. Преимущество ей обеспечивали густая сеть железных дорог и эффективная организация. Чуть больше, 16 дней, должны были занять мобилизация и развертывание француз­ских вооруженных сил. Еще больше времени требовалось Ав­стро-Венгрии и т.д. Наиболее растянутые сроки мобилизации и развертывания были у России. Лишь относительно немного­численные войска первой очереди могли занять позиции вдоль германской и австрийской границ через 18 дней с мо­мента объявления мобилизации. Для развертывания войск второй очереди требовалось 40 дней. Наконец, полностью за­вершить мобилизационные мероприятия Россия могла лишь в течение двух месяцев.

Следовательно, стоило только одной из держав отдать при­каз о мобилизации, как автоматически запускался механизм войны. Другие страны не могли медлить ни дня: если они не успеют завершить мобилизацию и развертывание своих воору­женных сил до того времени, когда миллионные армии про­тивника перейдут в наступление, считай, война проиграна. Поэтому мобилизация считалась во всех странах безусловным приоритетом по сравнению с другими вопросами внутренней и внешней политики.

Хотя Сербия приняла большинство требований, предъяв­ленных ей Австро-Венгрией, ее ответ не удовлетворил импе­раторское правительство. 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия объ­явила Сербии войну и уже на следующей день подвергла ар­тиллерийскому обстрелу Белград. В этих условиях правитель­ство России встало перед самым ответственным решением за все время июльского кризиса. О том, чтобы в очередной раз поддаться военному шантажу, как уже случилось во время Боснийского кризиса 1908 г., не было и речи. Вопрос заклю­чался в том, можно ли принять меры военного противодейст­вия Австро-Венгрии и избежать при этом войны с Германией. Военный министр Сухомлинов и начальник генерального штаба Н.Н. Янушкевич, считая, что война с Германией неиз­бежна, настаивали на всеобщей мобилизации, тогда как ми­нистр иностранных дел Сазонов, склонялся в пользу частич­ной мобилизации, направленной только против Австро-Вен­грии. Николай II колебался. Он подписал сразу два прика­за — как о всеобщей, так и о частичной мобилизации. 16(29) июля вечером он уже принял бьшо решение, за которое вы-

ступали военные, но внезапно передумал. Тем временем сам Сазонов, проведший ночь в переговорах, пришел к выводу, что война с Германией неизбежна, и рано утром 17(30) июля убедил Николая II подписать приказ о всеобщей мобилиза­ции. Тем самым был запущен часовой механизм мировой войны.

С этого момента ни Австро-Венгрия, ни Германия уже не могли пассивно ждать развития событий: время неумолимо ра­ботало против них. 18(31) июля Германия в ультимативной форме потребовала от России отменить приказ о мобилизации. Не дождавшись ответа, 19 июля (1 августа) она объявила ей войну, за несколько часов до этого приступив к мобилизации. Интересно, что вступление в войну Германии мгновенно ото­двинуло на второй план австро-сербский и австро-русский конфликты. Официально Австро-Венгрия объявила войну Рос­сии лишь 24 июля (6 августа), а союзным ей странам — и того позже.

Начало немецкой мобилизации фактически не оставляло французам шансов. Им было хорошо известно, что немецкий план войны на два фронта («план Шлиффена») предусматри­вал нанесение первоочередного удара именно против Фран­ции. 2 августа правительство Франции также объявило о на­чале мобилизации. Таким образом, приказ, отданный Никола­ем II 30 июля, дал толчок необратимым процессам, вызвал цепную реакцию во всей Европе. 2 августа внезапным ударом Германия захватила Люксембург, одновременно потребовав от Бельгии свободного пропуска своих войск через ее террито­рию. Цель этих действий была ясна —- получить возможность нанести удар во фланг основным силам французской армии, сосредоточивавшимся южнее, на германской границе. Фран­ция активно готовилась к отражению агрессии. Тем не менее, обе страны тянули с объявлением войны друг другу.

Подобно тому, как в 1870 г. Бисмарк не спешил объявлять войну Франции, не желая выглядеть агрессором, так и сейчас Вильгельм II хотел, чтобы Франция первой объявила Герма­нии войну. И тогда и сейчас немецкому правительству было важно убедить своих граждан в том, что Германия не напада­ет, а защищается от иностранной агрессии. В эпоху всеобщей воинской обязанности и массовых армий ни одно правитель­ство Европы не могло быть безучастным к тому, как народ относится к войне — считает ли ее справедливой, оборони­тельной или захватнической. Но в 1914 г. правительство Французской республики не хотело повторять ошибку Напо­леона III. По тем же соображениям, что и германское прави­тельство, оно стремилось, чтобы ответственность за развязы-

вание войны между обеими странами взяла на себя именно Германия.

В этой войне нервов Германия потерпела поражение. 3 ав­густа она первой объявила Франции войну. Собственно говоря, большого юридического значения это обстоятельство уже не имело, поскольку не составляло труда истолковать начало французской мобилизации как враждебный акт и попытку на­пасть на Германию. Именно поэтому германское правительст­во, не вдаваясь в юридические тонкости, назвала войну против Франции и России оборонительной. Впрочем, точно так же поступили правительства всех других воюющих стран.

Однако Великобритания по-прежнему оставалась в стороне от войны. В Санкт-Петербурге, Берлине и Париже с тревогой и надеждой ждали известий из Лондона. А там все никак не могли принять решения. Не в последнюю очередь потому, что не могли найти подходящего предлога, чтобы вступить в войну на стороне Франции и России. Такой предлог Великоб­ритании предоставила сама Германия. В ночь на 4 августа ее войска вторглись на территорию Бельгии, отвергнувшей гер­манский ультиматум. Это и послужило основанием для бри­танского правительства объявить войну Германии в тот же день. Великобритания была гарантом соблюдения договора 1831 г. о нейтралитете Бельгии. Британское правительство ре­шило, что защита независимости и территориальной целост­ности этого государства является вполне достойным поводом, чтобы присоединиться к двум другим державам Антанты. Рейхсканцлер Бетман-Гольвег на прощальной аудиенции бри­танскому послу выразил свое недоумение: неужели Великоб­ритания собирается воевать с державой, только и помышляю­щей о дружбе с ней, ради какого-то «клочка бумаги»?

Вступление Великобритании в войну против Германии фактически превратило Тройственную Антанту, которая до сих пор была весьма аморфной группировкой, в военно-поли­тический союз. Его создание было окончательно оформлено 23 августа (5 сентября) 1914 г., когда Великобритания, Россия и Франция подписали в Лондоне декларацию о незаключении сепаратного мира. Соглашения аналогичного содержания впоследствии были подписаны и с рядом других государств, присоединившихся к Антанте. Правда, Бельгия, вопреки своей воле втянутая в войну с Германией, формально к Антанте не примкнула. Получая от стран Антанты, прежде всего от Фран­ции и Великобритании, материальную и техническую помощь, Бельгия воевала против Германии как бы самостоятельно.

Противостояла Антанте коалиция Центральных держав, как обычно называют союз Германии и Австро-Венгрии во время Первой мировой войны.