Глава XIX. Нас окружают рыбы

С юго‑востока надвигался шторм. По всему пространству, что охватывал глаз, на поверхности океана двигались длинные глубокие водяные "долины". Высоко в небе с бешеной скоростью неслись причудливо очерченные тучи, словно кони, подхлестываемые свирепыми наездниками – ветрами. Все напоминало погоду в северной части Атлантического океана. Где‑то в стороне дул сильный ветер, но я не склонен был его избегать. Я хотел пробраться на запад, пока стояла зима. Возможно, что мне придется убавить паруса до наступления ночи. Направляясь к островам Самоа, я сокращал свой путь, но мне все еще оставалось проплыть около трех с половиной тысяч миль. Было 22 августа – прошло ровно два месяца с тех пор, как я отплыл из Кальяо.

В это утро мне следовало бы заняться рыбной ловлей, но я решил отложить ее до завтра.

Мы все еще питались пойманным ранее дельфином, хотя Микки уже воротила от него нос. Казалось, кошка желает лакомиться только свежей рыбой. Завтра я поймаю другого дельфина. Ловля доставалась мне тяжело. Если же на крючок попадалась здоровая рыбина, то возня с ней напоминала игру с динамитом.

В это утро вокруг плота снова появилось множество акул. Очевидно, они приплывали к плоту целыми стаями, когда менялась погода. Сейчас рядом с плотом плыло семь акул одинаковой величины, длиною около пяти футов. Они шли клином, держась на равном расстоянии друг от друга. Казалось, они не шевелили ни одним плавником.

Накануне вечером я видел двух китов. Мне думается, они путешествуют парами, только один раз я видел кита‑одиночку. До сих пор я встречал лишь небольшие особи, длиной от тридцати до сорока футов; скорее всего это кашалоты. У них коричневые бочкообразные туши, как у гиппопотамов. Они близко подплывали к плоту, но никогда не касались бревен, и я мог заглядывать им в дыхала. Это самые миролюбивые обитатели океана; целыми часами они играли вокруг меня, выскакивая из воды и громко фыркая. Им нравилось плыть в пенящемся следе плота, как раз позади руля, там они обычно и ныряли. Чаще всего киты появлялись по вечерам, и, пока я добирался до фотоаппарата, чтобы сфотографировать их, уже смеркалось. Они приплывали с юго‑востока и удалялись к северо‑западу.

Несколько недель назад я заметил с верхушки мачты прямо в кильватере плота большого кита, высоко выпрыгнувшего из воды. День был ветреный, мне приходилось воевать с вантами и крепко за них цепляться, чтобы не упасть на палубу. Когда я спустился вниз и извлек фотоаппарат из водонепроницаемой сумки, кит уже исчез. Это был одинокий путешественник. Еще раз, в полумиле к северо‑западу от плота, я увидел его плавник, выступавший из воды, словно руль самолета.

– Что ты смотришь так на меня, Микки? Вот твоя порция дельфина. Видишь, я только что отрезал кусочек от спинки. Мне кажется, это настоящее филе. Замечательный кусок! Хочешь, я покажу тебе, как его едят? Да, да, вот я ем его не хуже тебя. Даже ребенок справился бы с такой закуской. Что ж, отворачивай свой черный носик – не ешь ничего до завтра. Меня такой ужин вполне устраивает. Только имей в виду: завтра дельфинов может и не быть. А что ты поделываешь сегодня утром, Икки? Ты опять разлил всю воду? Все в беспорядке, как всегда! Вот смотри, кукурузный початок! Ты уже почти все истребил, вдобавок они уже начали плесневеть. Скоро я буду тебя кормить кукурузным зерном, а потом рисом. Тедди закупила столько продуктов, что еды тебе хватит на целый год. Она очень беспокоилась о тебе. Я знаю, ты любишь рыбу. Мне, пожалуй, не поверят, но я открыл этот секрет. Однажды ты подкрался к моей тарелке и прямо‑таки накинулся на кусок дельфина. Ну что ж, значит, я смогу кормить тебя рыбой, но, когда керосинка окончательно испортится, тебе придется есть ее сырой, как едим ее мы с Микки...

Микки, садись‑ка ты на ящик да загорай на солнышке рядом с Икки. О'кэй, кошечка, я знаю, ты любишь, когда тебя ласкают. Да, да, я знаю, что ты самая черная, самая нежная маленькая кошка, которая когда‑либо плыла на плоту.

Представь себе, кое‑кто в Перу говорил, что ты принесешь мне несчастье только потому, что ты черная! Вот нахалы! Я сам причинил себе куда больше неприятностей, чем ты или Икки. Ах ты, маленькая черная пантера! Неужели ты думаешь, что Икки все же когда‑нибудь попадется тебе в лапы? Ах ты, черный волчонок! Не горюй, Микки, в один прекрасный день мы снова окажемся на суше и посмотрим, понравится ли тебе запах земли! Ну, а травы, птицы и все остальное? Я так и вижу, как ты, крадучись, пробираешься по траве и вся дрожишь от возбуждения. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, не так ли? Конечно! Да, Микки, как опоенного вином матроса, я завербовал тебя на плот. Можешь пожаловаться судье в Самоа. Но ты себя недурно чувствуешь на плоту. Ешь рыбу и целый день спишь, а если нет рыбы, то все равно спишь. Что за жизнь!

Правда, иногда тебе приходится слушать мое пение и не допускать, чтобы летучие рыбы стукали тебя по носу. Ты только держись подальше от Икки, и у тебя не будет никаких неприятностей.

Теперь я считал Длинного Тома членом нашей артели. Думаю, что было бы даже грустно, если бы однажды, посмотрев в воду, я не увидел бы длинного торпедообразного туловища, плывущего рядом, точно бревно моего плота. Ночью он обыкновенно плыл на глубине четырех – шести футов, а днем поднимался до одного – двух футов. Что и когда он ел, для меня оставалось загадкой. От меня Длинный Том не получал достаточного количества пищи, чтобы поддерживать нормальный вес. Вероятно, акула может целый месяц обходиться без еды. Спал же Длинный Том на плаву. Несколько рыб‑лоцманов всегда плыли перед ужасной пастью акулы, но Длинный Том не обращал на них ни малейшего внимания.

Иногда, растянувшись на животе и перегнувшись через край плота, я рассматривал Длинного Тома. Обычно акула тут же подплывала поближе к плоту, и я видел, как она, в свою очередь, смотрела на меня своими мутными страшными глазами.

– Знаешь ли ты будущее, Длинный Том? – спрашивал я его. – Чувствуешь ли ты, что скоро на плоту что‑то должно произойти и ты будешь пировать? Ну, пошевеливайся, парень, скажи мне что‑нибудь. Если ты имеешь виды на меня, старина Длинный Том, то ты ошибаешься. С этого плота ты ничего не получишь, кроме головы дельфина. Если ты не сумел полакомиться мною, когда я, как тонущий котенок, висел на леске, теперь тебе это никогда не удастся! Почему бы тебе не совершить небольшую прогулку в одиночестве, скажем за несколько сот миль или даже за тысячу миль? Разве у тебя нигде нет своего дома?

Всякий раз как я ловил дельфина, я отрубал ему голову и бросал в щель между бревнами на середине плота, рассчитывая, что она не достанется Длинному Тому. Но он сразу же догадывался, в чем дело, и устремлялся за головой. Когда другие акулы плыли возле плота, они тоже ныряли за дельфиньей головой. Когда же акулы снова всплывали на поверхность, я, кажется, видел, как они плотоядно улыбаются, отведав крови.

Вблизи плота выпрыгнул дельфин, описав в воздухе широкую дугу. Он был зеленоватый и отсвечивал золотом.

У большинства дельфинов ярко‑синяя спина и серебристый живот. Все они отливают золотом. Вот почему в Южной Америке дельфинов называют "дорадос" – золотистые. Пожалуй, в это утро мне следовало бы заняться их ловлей. Вдали от плота из воды выпрыгнуло еще несколько дельфинов. Другие появились поближе и вскоре стали прыгать все выше и выше. Я подумал, не предвещает ли это перемену погоды?

Облака были разметаны по небу ветром. Белые полоски тянулись по всему небосклону. А дальше, к горизонту, сгрудились тяжелые тучи. Что‑то готовилось на северо‑востоке. Ветер дул с юго‑востока. Появилось уже много барашков. Я ткнул пальцем в бизань, и напряжение паруса доказало мне, что ветер крепчает.

Теперь все бревна плота были густо окутаны водорослями. Железный руль также оброс водорослями и морскими уточками. На носу бревна были оплетены зелеными морскими растениями с толстыми листьями, и нос плота напоминал пышный зеленый ковер. По бокам бревна тащили за собой тонкие, похожие на волосы водоросли около двух футов длиной.

Я зачерпнул кружкой морскую воду и выпил до дна. Теперь я проделывал это ежедневно. Я выпивал не меньше двух кружек морской воды и не испытывал от этого ни малейшего вреда. Свежую воду я расходовал весьма экономно, только для приготовления кофе и мучной пасты, лишь время от времени выпивая один – два глотка.

Морская вода не вызывала у меня чрезмерной жажды. Я старался как можно больше держаться в тени, под небольшим навесом, натянутым между каютой и краем плота, и, хотя ежедневно мне приходилось работать почти до изнеможения, я избегал излишней физической нагрузки. Я все еще надеялся, что в один прекрасный день на меня обрушится шквал.

Как я был потрясен, обнаружив, что в банках осталось совсем мало воды! Как метался я по плоту в поисках посуды, в которую можно было бы перелить оставшуюся воду! Но теперь я примирился со своей участью. Я всегда мало употреблял в пищу соли. Не раз я наблюдал в ресторанах, что сидевшие рядом со мной люди съедали с одним блюдом больше соли, чем я употреблял за несколько месяцев.

Возможно, для того чтобы пить соленую воду, нужна своего рода моральная подготовка. Во всяком случае, мой опыт может принести пользу потерпевшим кораблекрушение. Люди всегда будут терпеть кораблекрушения, как это было испокон веков. Сидя в шлюпке или на плоту, они будут с тоской глядеть на беспредельный океан и думать о том, что у них в банках нет запасов воды, а солнце будет жечь им голову, как пламенеющий факел. Солнце и страх – вот главная причина гибели людей в морских просторах. Солнце за один день может убить человека, а страх медленно пожирает его изнутри.

Небольшой навес над головой, укрывающий от солнца, может спасти не одну жизнь; имеет также огромное значение сознание, что можешь пить, хоть в небольшом количестве, морскую воду. Все это может заставить человека продолжать борьбу за жизнь.