Править] Осуществление реформы 4 страница

б) Противоречивые результаты проведения реформы в сельском хозяйстве

Говоря о противоречивых результатах реформы, следует, прежде всего, выделить ряд положительных и отрицательных итогов.
Так, в качестве положительного результата можно рассматривать то, что из общины выделилось до четверти хозяйств, усилилось расслоение деревни, сельская верхушка става давать до половины рыночного хлеба.
Из Европейской России в менее заселенные районы переселилось 3 млн. хозяйств. 4 млн. десятин общинных земель были вовлечены в рыночный оборот,
С 59 до 83 рублей на один двор увеличилась стоимость сельскохозяйственных орудий, потребление суперфосфатных удобрений выросло с 8 до 20 млн. пудов.
В результате реформы за период 1890-1913 годы доход на душу сельского населения вырос с 22 до 33 руб. в год.
И все же от 70 % до 90 % вышедших из общины крестьян так или иначе сохранили связи с общиной. Основную массу крестьян составляли трудовые хозяйства общинников.
До полумиллиона переселенцев вернулось в Европейскую Россию.
На крестьянский двор приходилось только 2-4 десятины, при норме 7-8 десятин. Основным сельскохозяйственным орудием осталась соха, 58 % хозяйств не имели плугов. Минеральные удобрения применялись на 2% посевных площадей.
И, в качестве самого серьезного последствия следует отметить то, что в 1911-1912 годах страну поразил голод, охвативший 30 млн. человек.

4. Убийство П.А.Столыпина

27 августа 1911 года П.А.Столыпин приезжает в Киев и поселяется в генерал-губернаторском доме. Он принимает различные депутации, отдельных лиц – как штатских, так и крестьян. Пропуск был свободный для всех являющихся, хотя охранному отделению к тому времени было известно о готовящемся на Столыпина покушении.
29 августа начались торжества. Примечательно, что помимо отсутствия надлежащей охраны главы правительства, должностные лица, ответственные за обеспечение порядка и неприкосновенности высоких гостей, по сути, демонстрировали пренебрежение опекой П.А.Столыпина. Ему даже не был предоставлен экипаж, и он разъезжал в коляске городского главы, отчего охрана вообще теряла его из вида. Бывшие в стане оппозиционных Столыпину придворных кругов дворцовый комендант Дедюлин, его приятель генерал Курлов, ставшие во главе охраны лиц Императорского Дома и министров, подтверждали слухи о его скорой отставке. По свидетельству участника киевских торжеств профессора Рейна, знакомого со Столыпиным лично, тот был подавлен, удручен таким положением и говорил: «Я едва ли вернусь в Петербург председателем Совета Министров и Министром внутренних дел».
1 сентября 1911 года в киевском городском театре был назначен парадный спектакль «Сказка о царе Салтане». Во втором антракте оперы в стоящего у рампы Председателя Совета министров, приблизившись на расстояние двух-трех шагов, выстрелил дважды из браунинга неизвестный во фраке. Раненый в грудь и руку Столыпин опустился в кресло. Доставленный вскоре в больницу он просил передать Государю, что готов умереть за него, просил успокоить жену и пригласить священника.
Известие о преступлении, происшедшим на глазах у многих людей – участников торжеств, быстро распространилось по Киеву, а вскоре и по всей России.
После незначительного улучшения, самочувствие П.А.Столыпина ухудшилось, но до 4 сентября не признавалось докторами безнадежным. В этот день в Киев к нему приехала жена, навестить своего верного слугу приезжал Государь. Но потом началось резкое ухудшение, повысилась температура, раненый стал впадать в забытье. Тяжело прошло и утро 5 сентября, в течение которого он, теряя сознание, пытался дать последние наставления. Вечером того же дня Столыпин скончался.
Судебно-медицинское вскрытие установило, что П.А. Столыпин погиб от огнестрельной раны, нанесенной преступником. Пуля браунинга имела перекрещивающиеся надрезы и действовала как разрывная.
9 сентября 1911 года Столыпин был похоронен в Киевско-Печерской лавре возле могилы Искры и Кочубея. Его проводы и погребение вылились в траурное шествие, собравшие огромную массу народа: помимо киевлян простится со стойким защитником национальных интересов прибыли различные депутации.
Убийцей Столыпина оказался помощник присяжного поверенного Дмитрий Богров – сын богатого киевского домовладельца. По материалам следствия имя преступника – Мордко Гершович Богров, иудейского вероисповедания. Это обстоятельство стало причиной возникших в Киеве крайне возбужденных настроений в среде правых и националистов, а также в еврейской среде, ожидавшей погромов. Лишь усиленными действиями властей, решительными мерами удалось сохранить порядок и восстановить общественное спокойствие.
В течении следствия выяснилось, что задержанный злоумышленник, тот самый агент киевского охранного отделения, который предупреждал о готовившихся в период Киевских торжеств покушениях. Еще в студенческие годы Богров был замешан в революционной деятельности, несколько раз арестован, но быстро получал освобождение. В разгар революционных волнений в Киеве он состоял членом революционного совета студенческих представителей и одновременно вел агентурную работу. По свидетельству начальника охранного отделения подполковника Кулябко, Богров выдал много политических преступников, предупредил террористические акты и тем самым заслужил доверие. Это стало официальной причиной того, что, в нарушение существующей инструкции, ему был дан билет на парадный спектакль на киевских торжествах для предупреждения возможного покушения.
История этого чрезвычайно сложного дела до сих пор имеет массу неясностей. Ни одна политическая партия не взяла на себя ответственность за это убийство, хотя большинство исследователей склонялось к тому, что Богров действовал по поручению социалистов-революционеров. Самая распространенная версия такова: агент охранки после разоблачения революционерами вынужден был пойти на убийство главы правительства. Вместе с тем обстоятельства покушения говорят о том, что оно стало возможным благодаря преступной халатности охранки и ее покрывающих высших чинов – халатности, которая сродни злому умыслу.
Бытовавшее мнение о том, что Богров пошел на убийство, запутавшись в долгах, не выдерживает серьезной критики: сын богатого человека не мог таким образом разменять свою жизнь, тем более что никакими деньгами он не смог бы воспользоваться.
Загадке убийства П.А.Столыпина посвящены целые книги, вышедшие в России и зарубежье, но обширная информация не открывает завесы над тайной.

5. П.А.Столыпин – одинокий реформатор «тихой» революции в сельском хозяйстве

Столыпин был не только известным политическим деятелем, в жизни он представлял собой богатую уверенную натуру, в которой редкостное самообладание, выдержка и терпение сочеталось с сильными волевыми импульсами, поступками, когда нужно было сломить противостояние самых невыгодных обстоятельств, когда только решимость могла остановить анархию, хаос, и восстановить порядок. Эти замечательные свойства сами по себе были притягательными, внушали уважение даже у врагов.
Наиболее известным и характерным эпизодом, снискавшим огромную известность Столыпину, стало его первое выступление во Второй Государственной Думе в качестве Председателя Совета Министров, где в критический момент, усмиряя думские страсти, он сказал ставшими теперь крылатыми слова: «Не запугаете!» - великолепный ответ, брошенный всем «недоумкам политической мысли». Этот ответ – не просто звонкая фраза, которой охотно швырялись с думской трибуны его оппоненты, - это следствие, продукт настроений, убеждений, которыми жил реформатор.
Из всех описаний известных в литературе этого исторического момента, наиболее ярко и образно это удалось сделать известному писателю, видному политическому деятелю В.В.Шульгину. Очерк Шульгина, написанный под впечатлением известия о смерти Столыпина, прекрасным образом передает атмосферу, в которой творил свой государственный путь бесстрашный премьер. Постоянно подвергая себя опасности, рискуя жизнью своей и своих близких, Столыпин как бы свыкся со своим положением, с той обязательной жертвой, которую он должен принести ради умиротворения, укрепления и возвышения горячо любимой им России. «Каждое утро творю молитву и смотрю на предстоящий день как на последний в жизни Я понимаю смерть как расплату за убеждения».
На Столыпина было совершено множество покушений: по разным данным от 10 до 18. Но если в большинстве случаев поведение Столыпина было как бы безотчетным и в критический момент не могло повлиять на результат злодеяний, то тем более для познания характера этого человека интересен следующий случай, описанный Вл.Маевским в его книге «Борец за благо России», изданной в Мадриде 1962 году - случай, неоднократно подтвержденный другими свидетельствами.
В этом эпизоде видится отблеск одного характерного свойства служивого русского человека – отваги, той самой русской отваги, которой отбивались половецкие набеги, брались малыми силами турецкий крепости, громились тевтонские рыцари.
С мужеством и отвагой встретил он страшный взрыв на Аптекарском острове, унесший в общей сложности жизни тридцати человек, сделав калеками столько же, изувечивший и ранивший детей неустрашимого премьер-министра, которого чудом обошла тогда смерть. Здесь можно высказывать очень спорную, но, кажется, после взрыва на Аптекарском острове волна покушений на П.А.Столыпина пошла на убыль. И возможно, здесь проявилось некое сложное чувство, которое нельзя назвать симпатией или уважением, но которое им сродни, - у тех террористов, которые может, поняли, оценили, что перед ними не «царский сатрап», «держиморда», но убежденный в своей правоте человек. Возможно, этим людям Столыпин показался другой стороной они увидели в нем бесстрашного рыцаря с высокими понятиями чести и долга.
В пользу этой версии говорит и то обстоятельство, что ни одна из противоборствующих политических сил не взяла на себя ответственности за убийство Столыпина, хотя этот политический акт, если так можно выразиться, делал честь его исполнителям – по глубине последствий для власти России.
И тем более бесстрашие, отвага Столыпина придали к нему много симпатий со стороны самых разных людей и даже целых сословий. «Последний витязь», «Рыцарь без страха и упрека», «Борец за благо России», «Железный Бисмарк России» - такими звучными эпитетами чествовали его при жизни и особенно после нее политические деятели самых разных ориентаций, литераторы и историки.
Так мог жить только человек, для которого сама жизнь в ее физическом проявлений не есть высшая ценность, в котором он мог черпать силы, надежды. И в самом деле П.А.Столыпин был человек глубоко верующий, православный, сочетавший свойственный своим предкам аскетизм с готовностью идти ради этой веры на крайние жертвы.
Уважительно относившийся к другим вероисповеданиям, он, сознавая значение религии русских людей, ратовал за то, чтобы возвысить и оградить от нападок Русскую Православную церковь, испытывающую уже в те времена страшный прессинг со стороны интеллигенции, проникнутой духом нигилизма и воинствующего атеизма.
В то время, когда антимонархически и антицерковно настроенная интеллигенция «шла в народ», Столыпин выступал за скорейшее проведение Вселенского собора.
Примечательно, что в отличие от леворадикальных идей, Столыпин имел четкое представление о способах улучшения общественной жизни, государственного устройства. Смене векового уклада русской государственности, свержения монархии он предпочитал медленную, точнее плавную без потрясений, эволюцию государственной жизни, от которой в конечном счете выиграли бы все народы и сословия Российской Империи. Уже позже Столыпина один китайский политик, заметил, что наибольшую опасность приносит не сам строй, а резкая перемена этого строя, вызывающая гибельные для общества катаклизмы. Столыпин был высокообразованный человек, способный ученик самого Менделеева, и хорошо разбирался в законах естествознания, которым зачастую следует и человеческая жизнь и развитие общества.
Успешная деятельность Столыпина на государственном посту во многом объясняется и его исключительной бескорыстностью, умением ставить народные интересы выше всех личных расчетов. И его друзья, и даже враги признавали, что стремление к личной выгоде было совершенно чуждо его честной и неподкупной натуре.
«Родина требует себе служения настолько жертвенно чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу»... - эта фраза Столыпина – укор нашим культурным и образованным согражданам, обратившим свое образование и культуру исключительно на личную выгоду, пользу.

Подводя итоги проведенному исследованию, нельзя не отметить две существующие на сегодняшний день противоречивые точки зрения в отношении аграрной реформы Столыпина.
По одному мнению, реформа Столыпина не удалась. Она не достигла ни экономических, ни политических целей, которые перед ней ставились. Деревня в месте с хуторами и отрубами осталась такой же нищей, как и до Столыпина.
Однако есть и другое мнение, а, скорее, факты, с которыми нельзя поспорить.
Так, с 1905 по 1913 гг. объем ежегодных закупок сельхозтехники вырос в 2-3 раза. Производство зерна в России в 1913 г. превышало на треть объем производства зерновых в США, Канаде, Аргентине вместе взятых. Российский экспорт зерна достиг в 1912 г. 15 млн. тонн в год. В Англию масла вывозилось на сумму, вдвое большую, чем стоимость всей ежегодной добычи золота в Сибири. Избыток хлеба в 1916 г. составлял 1 млрд. пудов.
Неужели эти показатели свидетельствуют о бесполезности, напрасности аграрной реформы?
Ведь Столыпин попытался создать из полукрепостного крестьянина-общинника крестьянина-единоличника, собственника; вывести его из низшего класса в средний, на основе которого, как считает теория государства, и строится гражданское общество.
К сожалению, Столыпину не удалось сделать Россию страной фермеров. Большинство крестьян продолжали жить в общине, что во многом и предопределило развитие известных событий в 1917 году.
Но проблемы земельных отношений собственности не решаются за один день, и даже не за один год. Сам Столыпин говорил: «Дайте 20 лет покоя, и вы не узнаете Россию!». И он был прав: реформа – это не финал, а только начало долгого пути, который неизбежно привел бы к существенному изменению экономического положения России в лучшую сторону, если бы не ряд роковых обстоятельств.

14.Государство и церковь.

Одной из сегодняшних идейных установок, связанных с проблемой самоидентификации постсоветской России, является полное и безоговорочное принятие Православия и Церкви государством и политиками как одной из центральных, основной идеологической силы страны. Во многом это связано с умонастроениями значительной части нашего общества, уставшего от имперских тягот советского периода. Сегодня государство хочет использовать православную церковь, теперь уже для строительства постсоветского общества.

Чтобы оценить православный проект как явление современной жизни, его перспективы и возможности, необходимо проследить взаимоотношения русской церкви с русским государством в истории с целью, чтобы найти определенный алгоритм этих взаимоотношений.

Князь Владимир крестил Русь в 988 г. Сначала он пытался, объединить Новгородско-Киевскую Русь, создав пантеон языческих богов, которые связывали бы разрозненные области его государства. Однако этот пантеон не способствовал мировым связям молодого государства, да и внутри его не служил консолидации. Необходима была подлинная религия, которая бы обеспечивала контакты с наиболее развитыми регионами тогдашнего мира. Таковым явилось христианство, принятое от Византии. Христианство на Руси шло не снизу усилиями подвижников, апостолов и мучеников, но вслед княжеским решениям. Христианским монахам и книжникам даже не приходило в голову войти в конфликт с властью в Древней Руси. Силой власти, а не слова шло на Руси приобщение к христианской вере, так что с самого начала она была державная, т.е. инициатива во взаимоотношениях между церковью и государством в Киевской Руси принадлежала светской власти. Церковь способствовала утверждению авторитета последней, выступала в роли миротворца в межкняжеских конфликтах, порой придавала легитимность сомнительным, по продиктованным соображениям политической целесообразности шагам князей, поддерживала авторитет государства в его внешнеполитических контактах.

И именно державность государственно-церковных отношений то с большей, то с меньшей силой преобладала на протяжении тысячелетия существования Православия в России.

Организационно единая Русская церковь в условиях феодальной раздробленности в XI-XIV вв. оставалась едва ли не единственным фактором единения Руси. Нередко уговорами, а то и прибегая к анафеме, церковные иерархи снимали межкняжеские конфликты. На фоне удельного размежевания и межкняжеских противоречий Церковь выступала как структурно-целостный, экономически влиятельный социальный институт. Что касается великокняжеской власти, она, будучи вынужденной считаться с церковью, упорно стремилась к ее подчинению. В конце XIV в. в условиях новой расстановки политических сил великие князья уже не нуждаются в протежировании их интересов. Если прежде митрополиты по собственной инициативе, стремясь оказать поддержку великому князю, включались в решение тех или иных политических проблем, т.е. дела светские, то, преследуя собственные интересы, князья начинают вмешиваться в вопросы внутрицерковной жизни, а затем и ее имущественные дела. По мере возрастания материальных запросов государства в связи с содержанием аппарата и служилого сословия, князья все чаще покушаются на церковную недвижимость, особенно землю. Сотрудничество церкви с великокняжеской властью было полно противоречий и конфликтов. Эти противоречия отчетливо проявились во время княжения Ивана III, на решающем этапе образования централизованного государства. Именно он поставил перед церковными властями на соборе 1503 года вопрос об отобрании церковных земель в общегосударственном масштабе, но большего, нежели запрет на приобретение монастырями новых земель, княжеской власти не удалось.

Таким образом, победа над монголами на Куликовом поле явилась своеобразным политическим рубежом, с которого светская власть прочно берет инициативу во взаимоотношениях с церковью в свои руки. Исходя из интересов укрепления экономического потенциала и централизации государственной власти, великие князья стремились ограничить ее материальные богатства, прежде всего земельную собственность, судебно-правовой иммунитет, а также активно влиять на решение кадровых вопросов в самой Церкви.

Примерно 1511-1512 гг относится поворот великокняжеской власти навстречу требованиям церкви. Этот нашло выражение в некотором изменении политики в области церковного землевладения. Церковь стала получать большие иммунитетные привилегии, становясь «государством в государстве» и сохраняя независимость обоих владений от государственной власти. Взамен великокняжеская власть хотела получить от церкви полную поддержку в своих делах.

Значительным событием в истории взаимоотношений государства и Церкви является церковно-земский Собор 1551 г, получивший название Стоглавого. С собором связывали большие ожидания как царь Иван IV, так и духовенство, однако интересы их во многом расходились. Царю были необходимы ограничения церковно-монастырского землевладения, священнослужителям – отстоять имущественную неприкосновенность Церкви. В итоге был достигнут компромисс, который, впрочем, мало устраивал Ивана IV: власть не покушается на имущество Церкви, однако монастырям запрещалось впредь выпрашивать у царя дополнительные угодья и льготы. Как бы подводя итог достигнутому компромиссу между светской и церковной властями, Стоглав подчеркивал необходимость их тесного взаимодействия и поддержки: Священство и Царство – это два Божьих дара.

Церковь при Иване Грозном – не помощница расширяющемуся Московскому государству, а скорее помеха. Если борьба с татарами единила церковь и князей, то превращение Московии в, своего рода, протоимперию выявило и разногласия. Русь и ее князья отвыкли от церковной критики своих действий. Самодержавная идея Грозного острием направлена против священства, точнее против вмешательства священства в дела царства. «Смеху быти – попу повиноваться». Историческая теория Грозного: всякое царство разорится, «еже от попов ведомое».

В конфликте с митрополитом Филиппом, попытавшимся осудить опричнину, царь прибег к самому простому разрешению конфликта – к убийству митрополита-оппонента. Надо помнить, что дело Филиппа нельзя сводить к простому конфликту между ним и Иваном IV. Это была борьба сначала великокняжеской, а затем и царской власти за включение церкви в государственный аппарат: Имперскость, появившаяся в сознании Ивана IV, пришла в противоречие с церковью, которая не входила в трудности управления совершенно новым типом государства в России. Впрочем, к этому новому типу управления не были готовы ни царь, ни церковь. Власть монарха была ограничена системой традиционных порядков и институтов, сложившихся в период раздробленности. Эти порядки сохранились вплоть до середины XVI века, когда их непригодность для управления империей стала очевидной.

Попытки перестройки ее выродились в жестокую тиранию. Отсутствие сложившейся социальной жизни, отсутствие общества делали церковь заложницей государства, единственного деятельного элемента в стране. Будучи во многом консервативнее царской власти, церковь не решилась выставить государю требования, которые смогли бы благотворно повлиять на жизнь мирян, защитить их от произвола, способствовать созданию общественного мнения, а тем самым и социально-духовной структуризации страны. Она, за исключением св. Филиппа склонилась перед тираном, не внеся никакой лепты в устроение складывающейся русской империи.

Сильные удары, нанесенные Грозным церковной автономии в период опричнины и в 70-х годах XVI в., сделали церковь более послушной в руках государственной власти, принявшей в России теократический характер. Неуклонно возрастает ее зависимость от светской власти, несмотря на то, что она предпочитает укрепляться экономически, становится самой крупной из православных церквей и по инициативе великого князя делается автокефальной.

Борис Годунов серьезно подошел к новым задачам России как государства имперского типа. Добившись официального признания в 1593 году Русского патриаршества, он поставил в 1589 году патриархом Иова, священника с опричным прошлым, т.е. человека, привыкшего выполнять государственные указы, что и произошло впоследствии. Иов окончательно подчинил церковь целям светской власти.

В «бунташный» XVII век едва ли не в первые в истории русского православия церковная власть в лице патриарха Никона попыталась соперничать с царской. Церковь в лице патриарха вовлекла государство в вооруженную борьбу с частью своего народа. К тому же стремление духовного лица встать выше светского государя не имело под собой иной причины, кроме как борьбы за власть. Отстранение Никона в 1666 году не решило проблемы взаимоотношений церкви и государства. Духовенство осталось в экономике и администрации неким двойником государственного организма, своеобразным удельным государством¹. Царь же был объявлен наместником Бога на земле, которому были обязаны повиноваться все, в том числе и патриархи.

Преобразовательная деятельность Петра I не могла не коснуться вопросов церковной организации в силу того большого и разнообразного значения, какое имела церковь в государственной и общественной жизни России. Вмешательство государства в церковные дела было обусловлено и необходимостью навести порядок в управлении огромными богатствами церкви и, прежде всего, монастырей.

Внутренняя связь между церковью и государством, которая имела решающее значение для Московской Руси, становится после церковных реформ Петра все более формальной и менее легитимной, декларированной государственными законами. Реформу Петра обычно называют губительной для церкви и ее свободы. Однако еще славянофил Хомяков отвел это главное обвинение от Петра: «Не должно его обвинять в порабощении церкви, потому что независимость ее была уже уничтожена переселением внутрь государства престола патриаршего, который мог быть свободным в Царьграде, но не мог уже быть свободным в Москве»². Веротерпимость, как замечал Герцен, составляла одну из основ империи Петра и была результатом его главной задачи – европеизации как национальной цели для всех народов России. Петр образует Синод по принципу англиканской церкви, где король – глава церкви. Церковь становится одним среди прочих департаментов государства и отныне не может препятствовать контактам с Западом, с другими инославными конфессиями. Абсолютизм требовал от священнослужителей подчинять свою деятельность интересам государства и расценивать ее как ответственную государственную службу. Новое государство, которое создавал Петр, уже не могло мириться с пережитками, оставшимися после удельных времен, особенно, с экономическим значением Церкви. При нем произошел коренной переворот: церковные владельцы стали воспринимать земельное имущество не как свою исключительную собственность, а как владения, по праву принадлежащее контролю и эксплуатации государства, тем самым расчищалась дорога для будущей государственной конфискации церковных земель.

Революционная реформа Петра открыла новый период в истории Православной Церкви, суть которого состояла не только в новизне реформы ее высшего управления, но и в новизне правового и культурного принципа, изменившего в России «симфонию» между Церковью и государством.

После смерти Петра объективная потребность укрепления политического и экономического могущества государства требовала проведения последовательной политики секуляризации. Она же заставляла государство не выпускать из своих рук и органы церковного управления. Правительственная политика секуляризации исходила из идеи Петра о необходимости максимального использования церковных вотчин в интересах государства, не считаясь с фактическим правом собственности Церкви, но и не затрагивая его юридически. Колебания правительственной политики зависели от состояния государственной казны на тот или иной момент. Появившиеся в екатерининское время новые кадры служителей церкви считали уже вполне естественным рассматривать свою деятельность как службу государству.

Николай I, при котором самодержавие достигает своего апогея, по существу совершает антипетровскую контрреформу. Именно при нем была сформулирована знаменитая идеологическая триада: «Православие, самодержавие, народность», т.е. три столпа, на которых должно было держаться Российское государство. Интересно, что «православие» стоит на первом месте в многонациональной и многоконфессиональной империи, а «самодержавие» - на втором, т.е. как бы уступая верховенство церкви, что фактически было неправдой, а идеологически рождало некую смуту в сознании разноконфессиональных народов. Система управления Церковью, сложившаяся при Николае I, просуществовала практически без изменений вплоть до 1917 года и характеризовалась усиленным контролем над всеми сторонами духовной жизни страны.

По существу именно политику Николая I продолжил в конце XIX века, накануне краха Российской империи, К.П. Победоносцев, самый влиятельный в истории Русской Церкви обер-прокурор Святейшего Синода, которого современники, с легкой руки Г. Гапона называли Великим Инквизитором. Его кредо: «Самая древняя и самая известная система отношений между Церковью и государством есть система установленной или государственной церкви. Государство признает одно вероисповедание из числа всех истинным вероисповеданием и одну церковь исключительно поддерживает и покровительствует, к предосуждению всех остальных церквей и вероисповеданий. Это предосуждение означает вообще, что все остальные церкви не признаются истинными или вполне истинными»³. От экуменического пафоса Древней Руси не остается и следа. К концу XIX века Церковь перестает выступать как духовная организационная сила и становится принудительной официальной идеологией. Это особая эпоха в истории государственно-церковных отношений, когда церковь становится главным идеологическим орудием «охранительства», орудием сохранения существующих порядков. Внутренние противоречия, свойственные отношениям государства и Православной Церкви с особой силой проявились с самого начала первой русской революции. Церковь стремилась освободиться от слишком бдительной государственной опеки, добиться права свободно приобретать имущество, участвовать в лице иерархии в работе Государственного совета и Комитета министров. То, что хотело бы правительство и государство от Церкви, озвучил в своей записке С.Ю. Витте: «Государству нужна от духовенства сознательная, глубоко продуманная защита его интересов»⁴. Указ о веротерпимости 17 апреля 1905 года и Манифест 17октября 1905 года лишь способствовали общему охлаждению отношений между официальной Церковью и государством, вкупе с отрицательной реакцией в церковных кругах на постоянное вмешательство властей во внутрицерковные дела.

Приближение к высшей власти «старца» Распутина и фактическая узурпация им обер-прокурорских функций стали последней и символической точкой синодального периода государственно-церковных отношений, приведшей к полному разрыву церкви и монархии.

В феврале 1917 года в течение нескольких дней православная монархия в Российской империи рухнула. Практически сразу же и Русская Православная Церковь перестала быть «монархической»: не дожидаясь решения Учредительного собрания о характере правления в стране, Св. Синод провозгласил в богослужебных чинах Россию республикой. Во многом, это было продиктовано стремлением представителей высшего духовенства разрешить многовековой теократический вопрос о «священстве-царстве». И одним из основных этапов разрешения этого вопроса в пользу превосходства церкви над государственной властью явилась «десакрализация» царской власти. В необходимости «десакрализации» монархии, в создании «доказательства» того, что «дух выше плоти» заключался один из основных мотивов революционности духовенства в начале ХХ в. Причем, проявлялось это не в стремлении получить какие-либо свободы от Временного правительства, в которых раньше отказывал император, не в «освобождении» церкви от «государственного порабощения», а, в первую очередь, – в желании свергнуть царскую власть как харизматического «соперника», чтобы священству быть единственной властью, обладающей Божественной природой, чтобы наконец-то доказать, что «священство выше царства», ибо духовенство знало, что светская власть не обладала харизматической природой.