Глава 4 Недавнее прошлое: Грай 9 страница

– Почти, – ответил Гоблин без особого энтузиазма.

– Почти? Что значит почти? Работает или нет?

– Ну, у нас небольшая сложность. Защитить тебя, чтобы Взятые тебя не засекли, мы можем. Так сказать, платочком прикрыть.

Многословие у этого типа – верный знак неприятностей.

– Но? Только без «но», Гоблин.

– Если ты покидаешь безмагию, невозможно скрыть, что ты снаружи.

– Чудно. Прекрасно. На кой бес вы, ребята, вообще нужны?

– Ну не настолько же все плохо, – встрял Одноглазый. – Ты не привлечешь ничьего внимания, если только они не узнают о твоем уходе из других источников. Я хочу сказать, тебя же специально искать не будут, верно? Причины нет. Так что мы получили почти все, чего желали.

– Бред! Лучше молитесь, чтобы следующее письмо пришло. Потому что, если я уйду и меня там прикончат, – угадайте с трех раз, к кому мой призрак будет являться?

– Душечка тебя не пошлет.

– Спорим? Да, она будет терзаться совестью дня три-четыре, но пошлет. Потому что последнее письмо даст нам ключ.

Внезапный страх. А не прочла ли Госпожа мои мысли?

– В чем дело, Костоправ?

От лжи меня избавил подошедший Следопыт. Он тряс и тискал мою руку как ошалелый.

– Спасибо, Костоправ! Спасибо, что вернул его! – воскликнул он и отошел.

– Что за черт? – спросил Гоблин.

– Я вернул его собаку.

– Странно.

Одноглазый подавился.

– Чайник кастрюлю черной назвал.

– Да-а? Дерьмо ящериное. Рассказать тебе кое-что о странностях?

– Хватит, – приказал я. – Если меня пошлют в поход, я хочу до отбытия привести в порядок этот развал. Хоть бы у нас был человек, способный это прочесть.

– Может, я помогу? – Это вернулся Следопыт. Здоровый безмозглый обалдуй. С мечом он сущий волшебник, но имя свое вряд ли сумеет записать.

– Как это?

– Прочитаю кое-что. Я знаю некоторые древние языки. Отец научил.

Он ухмыльнулся, будто сказал невесть что смешное. Взял документ на теллекурре и прочел вслух. Древние слова слетали с его губ естественно, так говорили на нем прежние Взятые. Потом он перевел. Это оказалась записка дворцовому повару – приготовить обед заезжим вельможам. Я с мучениями продрался через текст. Его перевод был безупречен. Лучше моего. Я трети слов просто не понимал.

– Н-ну… добро пожаловать в команду. Я скажу Душечке. – Под этим предлогом я ускользнул, обменявшись за спиной Следопыта удивленным взглядом с Одноглазым.

Все загадочней и загадочней. Что он за человек? Помимо того, что странный. При первой встрече он напомнил мне Ворона и вполне подходил на эту роль. Когда я начал считать его могучим, медлительным и неуклюжим, он стал подходить и на эту роль. Неужели он таков, каким мы его себе рисуем?

Но добрый боец, благослови его боги. Лучше десяти наших.

 

Глава 23 Равнина Страха

 

Пришло время ежемесячного собрания. Общего сборища, которое ничего не решает. Каждый носится со своим любимым проектом, осуществить который невозможно. Через шесть-восемь часов болтовни Душечка прекращает прения и объясняет, что нам делать.

Как всегда, на стенах висели карты. Одна показывала, где, по мнению наших лазутчиков, сейчас находятся Взятые. Другая – указанные менгирами места вторжений. На обеих выделялись огромные белые пятна – неизвестные нам области равнины. На третьей карте были отмечены бури перемен за этот месяц – любимый проект Лейтенанта. Он искал закономерности. Как обычно, бури бушевали на окраинах. В этом месяце их было необычайно много, и больше обычного – в центральных областях. Сезонные колебания? Действительный сдвиг? Кто знает? Мы недостаточно долго наблюдаем за ними. А менгиры такие мелочи объяснять не удосуживаются.

Душечка немедленно кинулась в атаку.

– Налет на Ржу, – показала она, – произвел то действие, на которое я надеялась. Наши люди сообщают о повсеместных антиимперских выступлениях. Это отвлекает внимание властей от нас. Но армии Взятых продолжают усиливаться. Особенно агрессивна в своих вторжениях Шепот.

Имперские войска входят на равнину почти каждый день, пытаются вызвать контратаку и подготовить солдат к опасностям равнины. Шепот, как всегда, действует очень профессионально. С военной точки зрения, ее стоит бояться куда больше Хромого.

Хромой – неудачник. В основном не по своей вине; но ярлык прилип к нему намертво. Но неудачник он или победитель, он против нас.

– Этим утром пришло сообщение, что Шепот оставила гарнизон в дне пути от границы. Она возводит укрепления в ожидании нашего ответа.

Стратегия Шепот была ясна. Создать на равнине сеть поддерживающих друг друга крепостей; надстраивать ее медленно, пока равнина не запутается в ней. Опасная женщина. Особенно если она подсказала эту стратегию Хромому и так поступят все армии.

Эта стратегия уходит корнями в незапамятные времена и используется снова и снова каждый раз, когда регулярная армия сталкивается с партизанами в диких местах. Она рассчитана на длительный срок и требует от победителя большого упорства. Если оно есть, стратегия оправдывает себя; если его нет – терпит провал.

В нашем случае она сработает. У врага было двадцать с лишним лет, чтобы выкорчевать нас. И ему не надо удерживать равнину, разделавшись с нами.

С нами? Лучше сказать – с Душечкой. Остальные в уравнение не включены. Если Душечка потерпит поражение – восстания не будет.

– Они отнимают наше время, – продолжала Душечка. – Нам нужны десятилетия. Надо что-то сделать.

«Вот мы и приехали», – подумал я. Читаю на лице ее – сейчас выйдут на свет результаты долгих угрызений совести. Так что я не был особенно удивлен, когда она сообщила:

– Я посылаю Костоправа добыть завершение рассказа, содержавшегося в посланиях ему. – О письмах уже знали. Душечка растрезвонила. – С ним пойдут двое помощников – Гоблин и Одноглазый.

– Что? Да никогда…

– Костоправ.

– Не буду! Посмотри на меня. Я никто. Меня и не заметят – так, бродит себе старикан. Таких на свете полно. Но трое! Один из них негр! Другой карлик с…

Гоблин и Одноглазый окинули меня испепеляющими взорами.

Я хихикнул. Моя выходка поставила их в неловкое положение. Идти они хотели не больше, чем я иметь их под боком, но согласиться со мной на людях им гордость не позволяла. Хуже того – им пришлось бы согласиться друг с другом. Самолюбие!

Но я был прав. Гоблин и Одноглазый – фигуры известные. Я, впрочем, тоже, но меня, как я верно сказал, трудно приметить.

– Опасность заставит их сотрудничать, – показала Душечка.

Я отступил на последний рубеж обороны:

– В ту ночь, когда я был один в пустыне, со мной связалась Госпожа. Она ждет меня, Душечка.

Душечка подумала секунду.

– Это ничего не меняет. Мы должны получить остаток рассказа, прежде чем Взятые доберутся до нас.

Она была права. Но…

– Пойдете вы трое, – прожестикулировала она. – Будьте осторожны.

Следопыту наш спор переводил Масло.

– Я пойду, – предложил Следопыт. – Я знаю север. Особенно Великий лес. Там я получил свое имя. – Пес Жабодав у его ног зевнул.

– Костоправ? – спросила Душечка.

Я еще не примирился со своим уходом. Я взвалил решение на нее.

– Как тебе угодно.

– Тебе пригодится боец, – показала она. – Скажи ему, что ты его берешь.

Я хмыкнул, побурчал себе под нос и повернулся к Следопыту:

– Она говорит, что ты тоже пойдешь.

Его это порадовало.

Душечка сочла вопрос закрытым. Все решено. Собрание переключилось на доклад Шпагата, намекающий на то, что Кожемякам не повредил бы налет вроде того, что пережила Ржа.

Я исходил злостью и паром, и никто не обращал на меня внимания, кроме Гоблина и Одноглазого. По их взорам я понял, что еще пожалею о своих оскорблениях.

 

* * *

 

Мы не задержались. Мы отправились в путь четырнадцать часов спустя. Все для нас уже было готово. Из постели меня выволокли чуть за полночь, и вскоре я уже прятался в кораллах, наблюдая, как спускается небольшой летучий кит. За моим плечом вякал менгир, наставляя, как обихаживать болезненное китово самолюбие. Я не обращал внимания. Слишком быстро все происходит. Меня усадили в седло, прежде чем я решился ехать. Я отстал от событий.

Оружие, амулеты, деньги, провизия – все, что могло мне понадобиться, уже было собрано. Гоблин и Одноглазый, помимо этого, волокли с собой целый арсенал тавматургической мишуры. После того как кит высадит нас за вражескими позициями, мы собирались купить фургон и путешествовать на нем. «Чтобы везти всю эту ерунду, – ворчал я, – нам потребуются два фургона».

Следопыт путешествовал налегке. Еда, набор оружия из того, что в арсенале нашлось, и дворняга.

Кит взлетел. Нас окутала ночь. Я ощутил себя потерявшимся. Меня даже не обняли на прощание.

Кит поднимался до тех пор, пока воздух не стал холодным и разреженным. На востоке, юге и северо-западе я различил блеск бурь перемен. Они действительно становились все чаще.

Полеты на китах меня совершенно пресытили. Я скорчился, дрожа, и, не обращая внимания на непрерывно болтающего о каких-то мелочах Следопыта, заснул.

В себя я пришел оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Ко мне нагнулся Следопыт.

– Проснись, Костоправ, – повторял он. – Проснись. Одноглазый говорит, что у нас неприятности.

Я вскочил, ожидая увидеть кружащих за бортом Взятых.

Нас и вправду окружали – четыре летучих кита и пара десятков мант.

– Откуда эти взялись?

– Прилетели, пока ты дрыхнул.

– Так в чем проблема?

Следопыт ткнул пальцем в сторону того, что на корабле было бы штирбортом.

Буря перемен. Проявляется.

– Просто вынырнула ниоткуда. – Ко мне подошел Гоблин. Он слишком нервничал, чтобы злиться. – Серьезная, если судить по скорости роста.

Сейчас буря имела в поперечнике не больше четырехсот ярдов, но ярость пастельных молний в ее сердцевине предсказывала: расти буря будет быстро и страшно. Похуже обычного кошмара. Многоцветные вспышки раскрашивали мант и китов в немыслимые тона. Наш конвой поменял курс. На летучих китов бури влияют меньше, чем на людей, но они предпочитают все же избегать опасности. Ясно было, однако, что хоть краем, но буря нас заденет.

Пока я додумывался до такой мысли, буря росла. Шестьсот ярдов в поперечнике. Восемьсот. Цвета кипели и бурлили в чем-то, похожем на черный дым. Змеи неслышных молний, беззвучно шипя, кидались друг на друга. Нижний край бури коснулся земли.

Молнии обрели голос. А буря разрасталась все быстрее, расплескивая во все стороны тот прирост, что должен был уйти в землю. Сила ее была невероятна.

Бури перемен редко приближались к Дыре больше чем на восемь миль. Даже на таком расстоянии они весьма внушительны – когда искры трещат в волосах и нервы идут враздрай. В те времена, когда мы еще служили Госпоже, я беседовал с ветеранами кампаний Шепот, и те рассказывали о своих муках во время этих бурь. Я никогда не верил их байкам до конца.

Когда край бури настиг нас, я поверил каждому слову. Одну из мант захлестнуло. Она стала прозрачной, забелели в накатившей тьме кости. Потом она изменилась.

Изменялось все. Камни и деревья поплыли. Надоедавшие нам мелкие тварюшки оборачивались чем-то еще…

По одной из гипотез, странные твари равнины обязаны своим происхождением бурям перемен. Предполагалось также, что бури создали и саму равнину. Что каждая из них оттяпывает еще один кусочек нормального мира.

Киты уже не пытались обогнать бурю. Они нырнули к земле, к границе бури, чтобы, если их превратит в нечто к полету неспособное, падение было бы не слишком долгим. Наилучшая тактика при любой буре перемен. Лежи и не рыпайся.

Ветераны Шепот поговаривали о ящерицах, вырастающих со слона, о пауках-чудовищах, о появляющихся у ядовитых змей крыльях, о разумных существах, теряющих рассудок и убивающих все, что попадается им на глаза.

Я испугался.

Впрочем, не настолько, чтобы не смотреть по сторонам. Показав нам косточки, манта обрела нормальный облик, но выросла. Как и вторая, когда буря захлестнула ее. Не свидетельствует ли это о тенденции к росту на границах бури?

Перемена достигла нашего кита – тот спускался медленнее остальных. Несмотря на молодость, кит пытался не сбросить нас. Волосы мои звенели. Мне показалось, что нервы окончательно отказывают мне. Взгляд, брошенный мной на Следопыта, подтвердил, что сейчас разразится эпидемия паники.

Кто-то из колдунов – то ли Гоблин, то ли Одноглазый – попытался поиграть в героя и остановить бурю. Проще остановить морской прилив. Грохот и рев заклятия сгинули в гневе бури.

Когда край бури настиг нас, на мгновение наступила тишина. А потом – адский рев. Ветер внутри потрясал своей яростью. Мне хотелось только одного – вцепиться во что-нибудь и держаться. Вокруг меня летали вещи, превращаясь друг в друга по пути. Потом я бросил взгляд на Гоблина. Меня едва не стошнило.

Действительно, Гоблин. Голова его раздулась вдесятеро. А все остальное точно наизнанку вывернулось. Вокруг кишела орда паразитов, из тех, что живут на спинах летучих китов, некоторые размером с голубя.

Следопыт и пес Жабодав выглядели еще хуже. Дворняга стала со слоненка ростом, клыки вытянулись, глаза светились невиданной злобой. На меня пес смотрел с леденящей душу голодной страстью. А Следопыт стал чем-то вроде демона, напоминающего обезьяну, но много разумнее. Оба походили на самый жуткий кошмар художника или колдуна.

Меньше всего изменился Одноглазый. Раздулся немного, но остался Одноглазым. Может быть, это оттого, что он за свои годы слишком укоренился в этом мире. Насколько мне известно, ему скоро полтора века стукнет.

Тварь, что была псом Жабодавом, двинулась ко мне, скаля зубы… Летучий кит коснулся земли, и от толчка все мы полетели вверх тормашками. Вокруг завывал ветер. Странная молния сковала небо и землю. Сама почва, которой мы касались, плыла. Ползли камни. Корчились деревья. Звери этих частей равнины все выбрались наружу и метались, теряя облик, и жертва кидалась на хищника. Жуткое зрелище освещалось переменчивым призрачным светом.

Потом нас окутала пустота в сердце бури. Все застыло в той форме, которую только что приобрело. Ничто не двигалось. Следопыт и пес Жабодав, сброшенные толчком, валялись на земле. Одноглазый и Гоблин сидели нос к носу, готовые позволить своей вражде выйти за пределы обычных перебранок. Прочие киты, с виду не изменившиеся, лежали невдалеке. Из цветных лент в небе вылетела манта, упала и разбилась.

Пауза продолжалась минуты три. В тишине рассудок вернулся к нам. Потом буря перемен начала сворачиваться.

Распад бури происходил медленнее, чем рост, но и спокойнее. Терпеть пришлось несколько часов. Потом все сгинуло. Единственной жертвой оказалась разбившаяся манта. Но боги, как же мы все были потрясены.

– Нам чертовски повезло, – заметил я, пока мы перебирали багаж. – Могло и вовсе убить.

– Удача тут ни при чем, Костоправ, – ответил Одноглазый. – Как только наши чудовища почуяли бурю, они тут же направились в безопасное место. Туда, где ничто не сможет убить нас. Или их.

Гоблин кивнул. Больно часто они друг с другом соглашаются в последнее время. Но мы все помнили, что они только что друг друга чуть не прикончили.

– А на что я походил? – спросил я. – Сам я никаких перемен не почувствовал, только нервничал очень. Вроде как напился, накурился и умом тронулся одновременно.

– Очень было похоже на Костоправа, – задумчиво ответствовал Одноглазый. – Только вдвое уродливее.

– И скучнее, – добавил Гоблин. – Ты произнес очень вдохновляющую речь о доблести Черного Отряда в сражениях со Жвачкой.

Я расхохотался:

– Бросьте.

– Нет, правда. Ты так и остался Костоправом. Может, от тех амулетов и есть толк.

Следопыт перебирал оружие. Пес Жабодав дрыхнул у его ног. Я показал пальцем.

– Не видел, – прожестикулировал Одноглазый.

– Он вырос, – добавил Гоблин, – и когти отрастил.

Их это, кажется, не беспокоило. Я решил последовать их примеру. В конце концов, китовые вши были немногим лучше дворняги.

Летучие киты остались на земле – вставало солнце. Спины их приобрели бурый с охряными пятнами цвет, и мы стали ждать ночи. Манты пристроились на спинах остальных четырех китов. К нам они не приближались. Похоже, люди вызывали у них неприязнь.

 

Глава 24 Мир вокруг

 

Вечно мне ничего не рассказывают. И стоит ли жаловаться? Тайна – наша броня. Без нее никак. И весь прочий мусор. В наших условиях это железное правило выживания.

Наш эскорт не просто должен был проводить нас до границ равнины. У них было свое задание – то, о котором мне не сказали. Они должны были атаковать штаб Шепот.

Шепот ничто не предупредило. На границе равнины паши киты-спутники медленно спустились к земле. Манты последовали за ними. Ловя попутный ветер, они медленно продвигались вперед. А мы карабкались все выше, дрожа и хватая ртами воздух.

Манты нанесли удар первыми. По две, по три они проскальзывали над верхушками деревьев, пуская молнии в штаб-квартиру Шепот. Бревна и камни летели, как пыль из-под копыт. Вспыхнул огонь.

А воздушные чудовища плыли следом, чтобы испустить новый заряд молний, когда на улицы высыпали солдаты и горожане. Но настоящим ужасом были их щупальца.

Киты набивали пасти людьми и животными. Они рушили дома и укрепления. Вырывали с корнем деревья. И молотили по Шепот своими разрядами.

Тем временем манты поднялись на тысячу футов и снова парами и тройками пикировали, атакуя наносящую ответный удар Шепот.

Ответ ее, хотя и выжег широкую полосу в боку летучего кита, позволил мантам засечь Взятую и хорошо отделать ее, хотя одну манту та все же сбила.

Мы пролетали над полем боя, вспышки и пожары освещали брюхо нашего кита. Если кто-то и увидал чудовище с земли, вряд ли на его спине заметили нас. Гоблин и Одноглазый не засекли ничего, кроме инстинкта выживания.

Мы пролетели над городом, а бой все продолжался. Гоблин заявил, что Шепот сбежала, слишком озабоченная собственным спасением, чтобы помогать своим людям.

– Хорошо, что на нашу долю боя не досталось, – заметил я.

– Это трюк одноразовый, – возразил Гоблин. – В следующий раз они будут готовы.

– После Ржи – могли бы и сейчас подготовиться.

– Может, у Шепот проблемы с самолюбием? Не «может», а «совершенно точно». Я с ней встречался. Это ее слабое место. Она не была готова к атаке, полагая, что мы ее слишком боимся. В конце концов, она самая талантливая из Взятых.

Наш могучий скакун вспахивал ночь, отметая назад звезды, гудя, булькая, шевелясь. Я становился оптимистом.

На заре мы опустились в каньоне посреди Ветреного Края, еще одной пустыни – в отличие от равнины Страха, нормальной. Продутый ветрами простор. Мы поели и отоспались. А с наступлением ночи продолжили путь.

Пустыню мы покинули южнее Лордов, свернули к северу над Облачным лесом, избегая человеческого жилья. За Облачным лесом кит нас высадил. Дальше мы пошли пешком.

Жаль, что мы не могли проделать по воздуху весь путь. Но ни Душечка, ни сами киты не соглашались рисковать больше необходимого. Дальше лежали края густонаселенные, мы не смогли бы незамеченными пережидать день. Отсюда нам предстояло путешествовать по старинке.

В пятнадцати милях впереди лежал свободный город Розы.

Свободными – республиканская плутократия – Розы были с незапамятных времен. Даже Госпожа решила не нарушать традиции. Во время нашей северной кампании невдалеке разразилась великая битва, но место выбирали мятежники, не мы. Мы тогда проиграли, а Розы на несколько месяцев потеряли независимость. Потом победа Госпожи при Чарах покончила со властью мятежников. Так что в общем и целом Розы относились к Госпоже дружелюбно.

Хитрая сука.

Добирались мы на попутных. Угробили целый день. Мы с Гоблином и Одноглазым были не в лучшей форме. Слишком долго бездельничали. И постарели.

– Глупо это все, – сказал я, когда мы подходили к воротам в красноватой от заката городской стене Роз. – Мы тут все бывали прежде. Вас двоих точно припомнят, после того как вы полгорода обобрали.

– Обобрали? – возмутился Одноглазый. – Кто кого обобрал?

– Вы, шуты гороховые. Продавали свои безотказные амулеты, когда мы охотились за Загребущим.

Загребущий был когда-то генералом мятежников. На севере он вышиб из Хромого дух с кишками; потом Отряд с небольшой помощью Душелова заманил его в ловушку у Роз. На горожанах тогда нажились и Гоблин, и Одноглазый. Последний особенно преуспел в этом. На юге, когда мы еще служили на берегах моря Мук, он участвовал в каждом сомнительном деле, какое мог найти. И большую часть грязных денег тут же проигрывал в карты. Он, по-моему, худший картежник в мире.

Уж за пятьдесят один-то год можно научиться очки считать.

Планировали мы остановиться на каком-нибудь паршивом постоялом дворе, где лишних вопросов не задают. На следующий день мы со Следопытом должны были купить фургон и упряжку. А потом подъехать к месту высадки, забрать те вещи, которые мы не смогли утащить на спинах, и обогнуть город по пути на север.

Это был план. Но Гоблина с Одноглазым он не стеснил.

Первое правило солдата: выполняй приказ. Задание прежде всего.

Гоблин и Одноглазый полагают, что все правила созданы, чтобы их нарушать. Вернулись мы со Следопытом (пес Жабодав лениво тащился следом) уже ближе к вечеру. Фургон мы оставили перед входом; Следопыт остался сторожить, а я поднялся наверх. Ни Гоблина, ни Одноглазого.

Содержатель постоялого двора сообщил, что колдуны ушли вскоре после нас, обсуждая, где бы найти баб.

Моя вина. Я тут главный. Следовало предусмотреть. Слишком долго мы были в пустыне. Я заплатил за две ночи вперед – на всякий случай. Потом отогнал фургон с упряжкой в стойло, поужинал с молчаливым Следопытом и отправился в комнату с несколькими квартами пива. Вылакали мы его вместе – я, Следопыт и пес Жабодав.

– Будешь их искать? – спросил Следопыт.

– Нет. Если они не вернутся через два дня или не устроят в городе погром, отправимся без них. Не хочу, чтобы меня с ними видели. Слишком многие тут их еще помнят.

Мы уже были здорово навеселе. Пес Жабодав под столом глотал пиво совершенно по-человечески. Пиво он обожал. Даже вставал и ходил ради него без особой нужды.

На следующее утро Гоблин так и не пришел. Как и Одноглазый. Зато слухов ходило изрядно. В общий зал мы зашли поздно, после утренней свалки и до обеденной горячки. Разносчику больше не с кем было беседовать.

– Эй, парни, не слыхали, что вчера вечером приключилось на восточной окраине?

Я застонал, прежде чем он перешел к сути дела. Я понял.

– Да. Сущая война. Пожары, колдовство, толпа буйствует. Такого в старом городе не видывали со времен того генерала… как бишь его?.. которого Госпожа схватить хотела.

Когда разносчик отошел доводить следующего клиента, я сказал Следопыту:

– Нам пора уносить ноги.

– А что с Гоблином и Одноглазым?

– Сами о себе позаботятся. Если подвернулись под самосуд – очень хорошо, а я ради них головой рисковать не намерен. А если вывернулись – план они знают. Догонят.

– Я думал, Черный Отряд не оставляет своих мертвых.

– Так и есть, – ответил я, но не уступил. Пусть наши волшебники варятся в том зелье, которое сами сварганили. Я не сомневался – выживут. Они уже попадали в переделки, тысячу раз. Долгий пеший переход должен благотворно повлиять на их отношение к дисциплине.

Покончив с завтраком, я сообщил хозяину, что мы со Следопытом уезжаем, а вот друзья наши останутся. Потом оттащил протестующего Следопыта к фургону, запихал внутрь и, когда мальчишка отвязал поводья, двинул к западным воротам.

Ехали мы долго, по извилистым улочкам, через дюжину крутоспинных мостиков через каналы, но от вчерашних глупостей все же удалялись. По пути я рассказывал Следопыту, как мы загнали Загребущего в петлю. Ему понравилось.

– Это торговая марка Отряда, – заключил я. – Заставить врага совершить ошибку. В бою мы были лучшими, но дрались мы, только когда ничто другое не помогало.

– Но вам платили, чтобы вы дрались.

Все для него черно-белое. По-моему, он слишком долго в лесах жил.

– Нам платили за результат. Если мы могли добиться его без боя, тем лучше. Нужно только изучить своего врага. Найти слабость и воспользоваться ею. Душечка в этом мастерица. Хотя со Взятыми в этом отношении проще, чем кажется. У них у всех самолюбие болезненное.

– А Госпожа?

– Сказать не решусь. Не нашел я у нее слабостей. Немного тщеславия, но я не знаю, как за него зацепиться. Может, ее желание властвовать. Пусть захватит больше, чем сможет удержать… Не знаю. Она осторожна. И умна. Вспомни, как она разделалась с мятежниками при Чарах. Убила одним камнем трех птичек. Она не просто избавилась от мятежников; она выявила ненадежных Взятых и подавила попытку Властелина выбраться с их помощью.

– А как с ним?

– Пока это не проблема. Но он, вероятно, уязвимее Госпожи. Он не мыслитель. Он вроде быка. Так силен, что ума не надо. Ну немного хитрости, как под Арчой, но большей частью – прямой удар кувалдой.

Следопыт задумчиво кивнул:

– А в этом, наверное, что-то есть.

 

Глава 25 Курганье

 

Грай просчитался. Он забыл, что не только Кожуха заинтересует его судьба.

Искать его начали, когда он не появился на работе, – в разных местах. Колотили в дверь, стучали в окна – ответа не было. Кто-то подергал за дверную ручку. Заперто. Тут забеспокоились всерьез.

Одни предлагали пойти разбираться к высокому начальству, другие – действовать решительно. Последние победили. Замок был выломан, и собравшиеся очутились в доме.

Меблировка оказалась скудной, а чистота – почти противоестественной.

– Вот он! – заорал первый, кто поднялся на чердак. – У него вроде удар!

Толпа набилась на чердак. Грай сидел за столом; перед ним лежали пакет в промасленной коже и книга.

– Книга, – удивился кто-то. – Ну как есть странный тип!

Кто-то пощупал Граево горло, обнаружил, что слабенький пульс есть, что Грай дышит, – но куда реже и поверхностней, чем спящий.

– Да, наверное, удар. Сидел тут, почитывал, а его и скрутило.

– С моим дядей так было, – поддержал другой мужик. – Когда я пацаном был. Сидел, сказку баял, потом побелел и скопытился.

– Да он жив еще. Надо сделать что-то. Может, поправится еще.

Все, спотыкаясь и толкаясь, ринулись вниз.

Кожух узнал о случившемся, когда толпа ввалилась в штаб. Был он в тот момент на дежурстве, и новости поставили его в безвыходное положение. Он дал слово Граю… но и уйти с поста не мог.

Сироп интересовался Граем лично, и оттого новости достигли его тут же. Полковник вышел из кабинета, углядел потрясенного Кожуха.

– Слышал? Пошли глянем. А вы цирюльника приведите. И коновала.

Стоит задуматься о ценности человеческой жизни, когда в армии числятся коновалы, но нет врачей.

Начинался тот день знаменательно – редкостно ясным небом. Теперь набежали тучи, на деревянных настилах оставили пятнышки первые дождевые капли. Следуя вместе с дюжиной солдат за полковником, Кожух едва слышал замечания Сиропа о необходимости их починки.

Дом Грая окружала толпа.

– Дурные вести не сидят на месте, сударь, – заметил Кожух.

– Да ну? Посторожите, ребята. Заходим. – Внутри полковник задержался. – У него всегда было так чисто?

– Так точно. У него был пунктик насчет порядка и распорядка.

– Странно. Его ночные прогулки едва ли не выходят за рамки.

Кожух пожевал губу и подумал, не стоит ли передать полковнику послание Грая. Решил, что еще не время.

– На чердаке? – спросил полковник одного из тех, кто нашел Грая.

– Да, сударь.

Кожух уже взлетел наверх. Заметив пакет в промасленной коже, он, не раздумывая, сунул его за пазуху.

– Сынок…

Кожух обернулся. В дверях стоял нахмуренный Сироп.

– Ты что делаешь?

Полковник был самой устрашающей фигурой, какую мог себе вообразить Кожух, – даже страшнее жестокого и требовательного отца. Как ответить, юноша не знал. Он стоял и трясся.

Полковник протянул руку. Кожух отдал ему пакет.

– Так что ты делал, сынок?

– Э… сударь… однажды…

– Ну? – Полковник осмотрел Грая, не прикасаясь к телу. – Ну давай рассказывай.

– Он просил меня отправить письмо, если с ним что-то случится. Ему казалось, что его время истекает. И он сказал, что письмо будет в кожаном пакете – на случай дождя и все такое. Сударь.

– Понимаю. – Полковник кончиками пальцев приподнял подбородок Грая. Пакет он положил на стол, потом приподнял веко Грая. Зрачок был не больше булавочной головки. – Хм-м-м. – Полковник пощупал лоб пострадавшего. – Хм-м-м. – Он нажал на несколько рефлекторных точек. Никакой реакции. – Странно. На удар непохоже.

– А что же это такое, сударь?

Полковник Сироп выпрямился:

– Может, ты мне подскажешь?

– Простите?

– Ты говорил, будто Грай ожидал чего-то.

– Не совсем. Он чего-то боялся. Говорил, что стар и что его время вышло. Может, у него была какая-то болезнь, а он никому не признавался?

– Может быть. А, Всхолм. – Явился коновал.

Проделав те же манипуляции, что и полковник, он выпрямился и пожал плечами:

– Не по моей части, полковник.