ISBN 5-699-00510-2 © Издательство «Сова», 2001 14 страница

И тогда такое произошло! Дениза словно превратилась в рассвирепевшую львицу, могучую, властную, отстаивающую свое право на то, что она хочет и чего она требует, и эта ее требовательность, эта сила в ней порождали своеобразное очарование и неотразимость, которых прежде совсем не было. Понимаешь, сила личности, которой я, например, обладал. Это было проклятием нашего брака. Ну какая там у Денизы сила личности, кто она вообще? Кроме того, что она — эхо других и тому подобное. И отношения между нами стали такими энергичными и активными, что я словно бы забыл о той женщине. Я имею в виду, когда я не виделся с Маргарет три-четыре дня, а мы с Денизой погружались во все это, — понимаешь, у меня была возможность поехать и повидаться с Маргарет, но мне не хотелось, я предпочитал оставаться с Денизой и не расставаться с тем, что происходило

между нами. Именно такого рода мощь возникла в этом кризисе, потому что Дениза оказалась припертой к стенке. И вместо того чтобы рассыпаться на осколки, как это было бы раньше, она воспряла и явилась во всеоружии, в ореоле славы.

Здесь можно порассуждать о всевозможной подсознательной мотивации и о чем угодно. Но я-то знаю, что в течение многих лет, после психического расстройства у Денизы, и потом, когда это повторилось во второй и в третий раз, — все это время меня мучили ночные кошмары, что Дениза вот-вот снова сорвется, что она недостаточно сильная. Понимаешь, я знал, что должен быть очень осторожным, не делать ничего такого, что могло бы ее испугать. Я находился в ловушке, из-за ее болезни. Знаешь, для меня это был бич. Я не решался потрахаться с другой женщиной — а вдруг это чересчур испугает Де-низу и она спятит. Я не осмеливался быть слабым и безответственным и сказать: «Пропади оно пропадом, не хочу работать, хочу быть лоботрясом», — потому что Дениза бы этого не пережила. Вполне возможно, что в душе я стремился выбраться из этой ловушки. И что же, пока я пытался сделать это, Дениза оправилась, и для меня стало совершенно очевидно, что я могу больше ничего такого не бояться.

Дениза: В ту ночь, когда я хотела пойти гулять и пошла, он знал, что со мной все в порядке.

Эрик: Все это было не так просто.

Дениза (перебивает): Я так поступала и раньше.

Эрик: Да, но тогда было другое дело. Я готов был уйти и поселиться с Маргарет, но, понимаешь, твоя сила и твое очарование, когда ты настаивала на том, что ты хочешь, и явно показывала, кто ты такая, — все это меня просто сразило. Вот что произошло. Но смотри, это ведь еще один пример того, о чем я говорил, — всякое развитие в нашем браке совершалось благодаря самым ужасным кризисам.

«Я могу выбрать для себя болезнь!»

Я: Как я понял, ты — еще до ситуации с Маргарет — ощущал себя скованным по рукам и ногам из-за болезни Денизы. И я хотел бы спросить тебя, Дениза, была ли ты в самом деле больна?

Дениза: Да, у меня тоже были свои сомнения, — не знаю, правда, уместно ли в данном случае это слово, — серьезные сомнения. Я в общем-то затрудняюсь ответить на такой вопрос. Но я хочу сказать тебе одну вещь, Карл. В последний раз — это было в конце эпизода с Маргарет, и на меня вдруг накатило — мы весь вечер пили и усиленно пытались уладить нашу проблему. Это уже после того, как он решил: «Хорошо, будь по-твоему. Я останусь, я откажусь от нее». Но, в сущности, мы еще были по уши во всем этом. И тут у меня возникло чувство, что я словно бы расползаюсь, теряю собственное «Я». Ощущения самые причудливые. И, помню, я, сидя в кресле-качалке с бокалом в руке и раскачиваясь взад-вперед, сказала себе: «Эге, да у меня есть выбор. Я могу взять и расклеиться, вызвать "болезнь" и заварить всю эту кашу. В этом вопросе у меня есть выбор». Я тогда в первый раз, вспоминая свой первый срыв и два последующих, осознала, что какая-то часть моего существа сама выбирала такую линию поведения.

А затем появилось ощущение силы, что я могу это допустить, если захочу, а могу и не допустить, и осознание того, что я как раз не хочу. И за день-другой я пришла в норму. Я перестала расползаться. Но для меня это было великим открытием — понять, что существует вопрос выбора. И тогда мне пришлось по-другому оценить свои прошлые поступки, признать, что я причинила окружающим много боли, но при этом и себе тоже навредила. Впрочем, я думаю, что это больше связано со слабостью натуры — нехваткой сил для того, чтобы вынести все, что только на нее наваливается. Я до такой степени была порождением своей

среды — я имею в виду, с такой легкостью поддавалась внушениям окружающих, что могла чувствовать жалость к себе или к кому-то, с кем плохо обошлась, но лишь тогда я стала немного лучше понимать почему.

Эрик и «болезнь» Денизы

Я (к Эрику): Я планировал не говорить об этом до заключительного этапа нашей беседы, но мне очень хотелось бы услышать твои комментарии по этому поводу. Я помню, что впервые вас увидел в пляжном домике у Пита. Там была вечеринка, и вы оба на ней присутствовали, но говорил я только с тобой. Я высоко оценил тебя как личность и был весьма озадачен — а к тому моменту, когда пошел домой, и просто поражен — тем, как ты говорил о Денизе. Узнав, что я психолог, ты сообщил мне, какой у нее диагноз, и как часто ей приходится принимать лекарства, и прочее в том же духе. Но дело не в том, что ы говорил, а в том, как ты это говорил, — словно речь шла об очень хрупкой вещи и тебе приходилось постоянно об этом помнить и предельно внимательно о ней заботиться. Не то чтобы это звучало совсем пренебрежительно, но это было сказано убийственно отстраненно и совершенно не походило на какой бы то ни было брачный союз. Такое впечатление у меня сложилось, и мне интересно, как ты это прокомментируешь.

Эрик: Я сейчас вспоминаю тот период. Я тогда был одновременно очень ответственным и очень ожесточенным. Я не любил Денизу в том смысле, в каком я сейчас понимаю любовь. Я любил ее раньше, когда мы поженились, потому что она меня волновала, возбуждала и у нас было полно всех этих романтических идей. А потом, после ее психического расстройства, я просто больше не любил ее. Я хочу сказать, она стала проблемой, а проблем никто не любит, так же как и тех, кто их постоянно создает. С ней был как раз такой случай. Она превратилась в человека, который наполнял мою жизнь страхами,

опасностями, трудностями и одиночеством. Я стал ожесточенным, злым, да, это бесспорно. Но во мне, наверное, было достаточно внутренней честности, чтобы я отчаянно хотел изменить ситуацию. Понимаешь, я желал, чтобы она пришла в норму и чтобы у меня больше не было страхов. Это входит в понятие привязанности. У меня тогда была своя внутренняя стойкость, на которой мы держались часть времени, а потом у Денизы появилась своя, на которой мы держались еще сколько-то, — может быть, я еще скажу об этом несколько слов. На протяжении первых трех-четы-рех лет — фактически ее болезнь продолжалась года четыре, учитывая два следующих, — я просто-напросто тащил на своей шее чертову мартышку, то есть взвалил все себе на шею, в том числе опасность оказаться с малыми детьми и со спятившей женой на руках. Понимаешь, если не с пациенткой психиатрической лечебницы, то, по меньшей мере, с женщиной со сдвигами. Я навидался достаточно людей со сдвигами, чтобы представлять себе, какой это ад. И вот я в этом увяз. Я не сбежал и действительно изо всех сил старался делать то, что нужно. Я совершил уйму глупостей и очень много хорошего в том смысле, чтобы найти правильные источники помощи и не обманываться мыслью, будто психотерапия способна как по волшебству решить все проблемы.

Похмелье

Эрик: Дальше, после того как стало совершенно очевидным, что Дениза придет в норму, наступила пора, когда Дениза начала приходить в норму. Это было вскоре после сюжета с Гилбертом и Верой — одной супружеской парой, с которой мы на время вступили в, так сказать «четырехстороннюю», связь. Я тогда просто сломался. И я начал сильно пить, очень сильно, — каждый вечер напивался до полного ступора, а каждое утро маялся тяжким похмельем, и несколько раз доходило до форменных приступов. Алкоголь предоставлял мне такую возможность:

забираться под кровать, сворачиваться калачиком на полу, визжать, плакать, скрести ковер и мебель и отказываться что-либо делать. У меня не было работы, никаких обязанностей — ничего. И Дениза это перенесла. Я имею в виду, что она тогда взяла все в свои руки и приняла на себя ответственность. Так подверглась испытанию ее стойкость.

Дениза: Я бы хотела кое-что добавить. В эти последние два-три года, когда я стала вполне функциональной личностью, самостоятельно существующей вне зависимости от взаимоотношений с мужем, когда я впервые стала взрослой, это позволило ему быть ребенком. И за последнюю пару лет он во многих отношениях был очень ребячливым, при том что раньше у него никогда не было такой возможности. Так что расклад поменялся на обратный. Я подолгу играю роль родительницы для скрытого в нем ребенка, а когда он на время пресыщается этим, мы возвращаемся к отношениям «взрослый—взрослый». Но в наших взаимоотношениях это случилось впервые — когда моя способность быть взрослой позволила ему быть ребенком, или больным, или рехнувшимся, если ему взбрендит попсиховать или поступить безответственно. Так что он избавился от той мартышки на шее, теперь, я думаю, навсегда.

Эрик: Знаешь, Дениза, я никогда раньше об этом не задумывался. То есть я думал, что это мои успехи в профессиональной карьере позволяют мне быть ребячливым. Я считал, что достаточно преуспеваю в финансовом отношении, чтобы позволить себе некоторые вольности — играть, быть безответственным, вдруг устроить себе двухнедельный отпуск или пойти вместо работы поиграть в теннис. Я могу во многих отношениях вести себя как ребенок, но я никогда не задумывался о том, что это ты предоставляешь мне такую возможность, и ты права, это действительно так.

Дениза (со смехом): Еще бы, мерзавец!

Эрик: Я имею в виду, что ты для меня в некотором роде мама: на тебе держится дом и ты разрешаешь мне поиграть.

Я: Может быть, это подходящий момент для того, чтобы сделать перерыв. Они: Согласны.

Сексуальные партнеры со стороны

Я: Единственное, о чем я успел подумать во время перерыва, — это о том, что множество молодых людей экспериментируют со свободными отношениями, через которые вы прошли и которые не представляют для вас большого интереса. И все-таки я думаю, что многие молодые люди узнают для себя что-то полезное, если вы немного расскажете о том, какие проблемы при этом возникали и почему вы в конце концов от этого отказались.

Дениза: В первую очередь я бы поделилась таким соображением: для меня это вообще возможно только при наличии одного из самых важных условий — чтобы все три человека любили друг друга. Иными словами, когда у Эрика была любовь с Присциллой, мы с ней были как сестры. И для меня это было важнейшим условием, чтобы я могла разделить чувства Эрика. Если бы это была женщина, олицетворяющая ужасную опасность для меня и если бы я чувствовала ее превосходство, я бы даже не пыталась — для меня было бы совершенно невозможно и представить себе наши тройственные взаимоотношения. То же самое можно сказать про Эрика. Ему нужно проникнуться уважением и искренней симпатией к человеку, с которым у меня любовь, просто чтобы допустить его в свою повседневную реальность. Это первое соображение, которое приходит на ум. У меня в памяти все это отложилось очень ясно. Я по-прежнему считаю, что это осуществимо и что это обогащает жизненный опыт, усиливает ощущение полноты жизни, однако мы, похоже, слишком много с этим играли. Брак должна скреплять прочная взаимная привязанность — не может быть никаких трещин в отношениях, особенно серьезных трещин, потому что это одна из предпосылок неудачи. Когда мы вступили в

8 - 5001

отношения с одной супружеской парой, в их узах нашлось слабое звено, и все оказалось без толку — они на самом деле не были к этому готовы. Но я думаю, что, в принципе, все может быть просто очаровательно. Хотя очень трудно быть до конца уверенной в людях, с которыми имеешь дело, не говоря уже о самой себе. Так что приходится идти на такой отчаянный риск, что это просто игра с огнем. Но я убеждена, что когда-нибудь мы сможем это сделать. И с большим успехом, чем у нас получалось раньше, — я говорю не только о нас с Эриком и не только о нашем будущем. Я говорю о супружеских парах вообще.

Я: Из того, что ты сказала, следует: все четыре человека должны быть весьма зрелыми личностями, чтобы такие отношения стали вообще возможны. Позволь мне только уточнить факты, чтобы достичь полной ясности. Когда вы вступили в отношения с другой парой, у тебя были отношения с мужчиной, а у Эрика — с женщиной, так? {Она кивает.) Хорошо.

Дениза: Еще я думаю, что с четверками дело обстоит легче, чем с тройками, если не считать того, что трудно найти двух человек, связанных прочным браком. В каком-то смысле проще найти одного человека, одинокого. Мы никогда не устраивали двух треугольников. Иными словами, у Эрика была своя партнерша и у меня — свой партнер, но они просто присоединялись к нашему брачному союзу — между собой у них ничего общего не было. Одно время мы осуществляли схемы с совмещением, но они никогда толком не получались. Единственное, что плохо в тройках, — кто-то всегда чувствует себя ущемленным. А если у обоих одновременно есть значимый партнер вне брака, тогда это несколько упрощает дело.

Секс — это просто игра или что-то другое?

Эрик: Ты говоришь, что люди должны быть весьма зрелыми, чтобы заниматься этим, а ведь, может быть, наоборот, — незрелыми. Вчера в колледже я услышал от

студентов об одной ситуации. Есть такая студентка, для которой весь кайф в оргиях. Два-три мужчины и она сама или две-три женщины и мужчина, и, представляешь, она буквально проповедует такой секс. Это, мол, способ избавиться от всяких наших комплексов и т. д. Так вот, я хочу сказать, если кто-то склонен видеть в сексе только игру и ничего больше, — прекрасно. Но для нас с Дени-зой секс — это нечто намного большее, чем просто игривость, способ оттянуться и словить кайф. Для нас это — проникновенное общение, которое может испортить всякая профанация. Мне кажется, я правильно сформулировал: секс портит всякая профанация.

Ревность Эрика

Эрик: Разрешите мне кое-что рассказать о наших отношениях на стороне. У меня всегда были любовницы. Я, правда, никогда не ощущал какой-то настоятельной необходимости иметь любовницу. Я не шлялся, высматривая женщин и выискивая возможность завести интрижку, но на протяжении большей части нашего брака у меня были любовницы — просто знакомые девушки, которыми я увлекался и с которыми встречался. Это, как мне представляется, совсем не было связано с тем, как идут дела у нас с Денизой, хорошо или плохо. Похоже, здесь не было какой-то зависимости, а если и была, то, скорее, это происходило тогда, когда у нас с Денизой все шло хорошо. То есть эти случаи соответствовали периодам, когда я чувствовал себя счастливым, полным энергии, жизни и любви. И мои любовные связи, почти без исключений, приводили к положительным для меня итогам. Лишь пару раз я чувствовал, что они вредят нашим с Денизой отношениям. А еще пару раз я считал их самым лучшим из того, что только есть в мире, — как мы недавно говорили о связи с Маргарет.

Но, черт побери, я не хочу, чтобы у Денизы были любовники. Я и думать не хочу о том, что она занимается любовью с другим мужчиной. У меня всегда появляется

8*

чувство ревности. При одной только мысли о ее связи с Гасом или с Эдом меня просто наизнанку выворачивает. Но в конце концов мы пришли к своеобразному соглашению. Мы договорились, что, с учетом всей нашей системы ценностей, всего, во что мы верим, всех наших рациональных взглядов на вещи мои связи с любовницами или, если Дениза захочет, ее связи с любовниками могут дополнять наш брак, способствовать нашему развитию (нет никаких причин, чтобы они оказывались вредными для нас), однако есть одно «но» — мы не являемся свободными людьми, независимо делающими свой выбор. Есть определенные реакции, которые, по-видимому, запрограммированы в наших телах, и ревность является одной из них — непереносимая, злая ревность. Так что пару лет назад мы пришли к следующему выводу: если случится что-то подобное, то есть у нас будет любовь на стороне и это окажется серьезно, мы будем держать эти серьезные вещи при себе, не распространяясь о них. Понимаешь, мы не станем говорить: мол, ладно, давай организуем треугольник, или давай впустим еще кого-то в наш брак, или давай объединимся с другой супружеской парой. Если Дениза где-то кого-то встретит, или я где-то кого-то встречу, и эта связь окажется достаточно наэлектризованной, мы будем хранить ее втайне, а если не сможем — мы просто на это не пойдем.

Я (перебивая): Ты имеешь в виду, в тайне друг от друга?

Эрик: Именно. И на мой взгляд, это скорее всего означает, что такие связи просто будут затруднены, ведь ни один из нас не умеет хорошо хранить секреты от другого. И более того, коль скоро ты говоришь, что это должно быть тайной, ты автоматически подразумеваешь, что в определенных случаях тебе придется лгать или вводить в заблуждение. А это губительно для отношений, и, следовательно, такие обязанности ты не сможешь выполнять, но я не думаю также, что решение может заключаться в том, чтобы открыться, — ведь и это будет для нас непереносимо. Любопытная особенность еще в

том, Карл, что тот контроль, который мы с Денизой осуществляем друг за другом, — самый настоящий контроль, чтобы не было любовных связей на стороне, — вызывает у нас такие глубокие затруднения, ведь это единственный контроль, который мы позволяем себе в наших отношениях. Большинство известных мне супружеских пар в самом деле пытаются активно контролировать друг друга — поведение в обществе, стиль одежды, место работы, усердие в работе, — а мы такого не практикуем. Нам в общем-то все это чуждо. Дениза может неделями расслабляться, делать, что ей только заблагорассудится, буквально без всяких нареканий и замечаний с моей стороны. И точно так же она относится ко мне. Я могу вести себя как угодно, в диапазоне от самого безумного пророка, без одежды бегающего по пляжу, до самого солидного социолога, читающего лекции студентам, и она принимает все это как должное. До чего бы там ни доходило, представляешь?

Я: Полагаю, что один из тех факторов, которые определяют жизнеспособность и даже жизнерадостность моего собственного брака, хотя в нем есть не только радости, но и горести, как и в любом другом браке, — это как раз то, что мы как-то не ощущаем потребности друг друга контролировать. И в этом все дело. Если я хочу подурачиться, я дурачусь. Мне бы и в голову не пришло, что Хелена может возражать против этого.

Мучения и собственнические чувства Денизы

Я {поворачиваясь к Денизе): Я хотел спросить тебя вот о чем: Эрик довольно откровенно рассказал о том, что он чувствовал, когда у тебя были связи с другими мужчинами. А что ты чувствовала, когда узнавала, что у него есть какие-то связи на стороне?

Дениза: Я пытаюсь вспомнить, когда я впервые о таком узнала, и не могу...

Я (перебивая): Ты узнала об этом от него?

Дениза: Да, именно от него. Но о некоторых связях он ничего мне не рассказывал, только годы спустя. Во время эпизода с Маргарет я знала обо всем, но вплоть до этого момента о многих связях я даже не догадывалась. Я знала о самых важных из них, потому что это влияло на весь наш образ жизни. И они как раз угрожали нашему браку. Первое впечатление было таково: я ужасно расстроилась и я чувствовала себя так, будто у меня отняли что-то, что было моим по праву. Но потом боль утихла. Невыносимая боль возникает, если начинаешь возвращаться к этому, копаться и ковыряться, чтобы посмаковать, и прочувствовать, и всякое такое... Но я-то стремилась к другому, особенно потому, что речь шла о том, кого я люблю. В группе, с другим мужчиной, я узнала, что это такое, когда любишь двух человек одновременно, — совершенно по-разному, но одинаково сильно. Поэтому когда я узнала про Эрика, я понимала, что это не уменьшит его любовь ко мне. Я сравнивала его чувства со своим отношением к нему. То, что было у меня с Эдом, совсем не уменьшило моей любви к Эрику. Я просто старалась по аналогии перенести это на отношение Эрика ко мне, особенно случаи, когда я была с тем, кто мне не безразличен. Это помогло мне не считаться с болью и постараться со всем этим справиться, исповедовать принцип, в который я верила, то есть что возможно жить не с одним партнером и любить нескольких человек одновременно. Сложнее всего здесь справиться с сексуальным аспектом. Потому что это очень личное. Мы никогда не ложились в постель втроем. Всегда были отношения один на один. Именно поэтому Эрику было так трудно разбираться с двумя своими женщинами одновременно. Я уверена, что это одна из причин, ведь ты так сексуален. Я, впрочем, всегда предпочитала, чтобы это было по-домашнему, то есть так, чтобы другая женщина пришла в наш дом. Было бы прекрасно, если бы у нее были дети от Эрика. В двух случаях я была близка к таким отношениям — с Верой и Присциллой. Я хотела и могла бы это сделать.

В конечном счете, может быть, и с Маргарет, но Эрик был не в том состоянии, чтобы это вынести.

Я: Позволь мне уточнить одну вещь. Ты очень многое разъяснила, но хотелось бы несколько глубже почувствовать нюансы, например, что это была за боль, когда ты анализировала и выявляла свои чувства.

Дениза: Мне было стыдно, так как я думала, что это вызвано собственническими чувствами, и я пыталась стать выше этого. И все же я подошла к настоящей дилемме, ведь, как сказал Эрик, один из самых моих грандиозных триумфов состоялся, когда я питала сильные собственнические чувства во время его связи с Маргарет и когда во мне открылись такие силы. Что-то внутри меня по-прежнему старается справиться с этим, но, к моему удовлетворению, ничего не выходит. Но я думаю, что боль остается, потому что такие вещи воспринимаешь как удар по собственному эго. Как будто у тебя отобрали что-то, что было исконно твоим. Но если можешь проскочить эту точку...

Я: А что было отобрано?

Дениза: Ну, что-то вроде моей уверенности, основанной на пережитках старых норм, что половой акт между супругами сам по себе священен, а вмешательство человека со стороны порочит его изначальную святость. И я никак не могу отделаться от этого ощущения.

Эрик: Не думаю, что это просто религиозная норма или что-то подобное. Когда мы с Денизой занимаемся любовью — иногда, правда, мы просто трахаемся и засыпаем, — но когда мы действительно переживаем любовь друг к другу, возникают такая близость, такая полная открытость и нежность, что мы буквально сливаемся в единое существо. Если же в этом участвует несколько человек — все совсем по-другому. Уже нет такой подлинности чувств. Словно в самых глубинах сексуального слияния заложено указание, что это вещь совершенно особая, рассчитанная исключительно на двоих, — не знаю почему, но это так. Для меня это так. А если это не будет чем-то исключительным, то все будет по-другому, изменится сама суть.

Дениза: Именно об этом я и говорила. Все изменяется — и происходящее, и сама обстановка. Когда любишь двух разных людей и с обоими занимаешься сексом, причем действительно испытываешь к обоим любовь, тогда все изменяется, как ты и сказал.

Парадокс

Эрик: Это парадокс. С одной стороны, то, как мы занимались любовью прошлой ночью, и все, что я при этом чувствовал, — как я предан тебе, и к тебе привязан, и мне никого не надо, кроме тебя, — мы сливались, мы словно перетекали друг в друга. Я хочу сказать, такое значение несет в себе половой акт. Теперь, допустим сегодня вечером, я куда-нибудь отправлюсь, и займусь любовью с другой женщиной и буду переживать с ней точно такие же чувства? Это очень странно. Я имею в виду, что это не должно быть возможным. Но фактически это так, это возможно. Поэтому я и говорю о парадоксе. Мне это знакомо — испытывать сильные чувства к двум женщинам сразу. Понимаешь, совсем рядом две женщины и обеих очень сильно любишь. И все же мне кажется, тут что-то не так. Я хочу сказать, что-то здесь должно оказаться неправильным. Но будь я проклят, если знаю, что именно.

Дениза: Мне незнакомо то, о чем он говорит, — ощущение сексуального слияния с двумя сразу. Со мной никогда такого не было.

Эрик: Есть одна интересная вещь, о которой, наверное, нужно сказать в этой беседе о наших внебрачных связях. Дело в том, что у нее было сколько-то там — четыре или пять — интимных связей, но они по большей части не были удовлетворительными. Они не были радостными. Мои же отношения с другими женщинами — напротив, были вполне. Так вот, понимаешь, я не знаю, случайность это или что-то еще. И в каком-то смысле это заставляет нас по-разному относиться ко всей проблеме. Я думаю, — нет, я уверен, — что могу совершенно спокойно иметь

любовниц. Причина, по которой я от этого отказываюсь, состоит в том, что для Денизы это неприемлемо. С другой стороны, для меня тоже неприемлемо, чтобы она этим занималась.

Что такое собственнические чувства?

Я: Я хотел бы понять, что для тебя означает одно выражение, которое ты употребила. Что ты понимаешь под собственническими чувствами?

Дениза: Когда чем-то владеешь, оно должно быть при тебе. Это твое. Да, это твое. И собственность означает, что это твое.

Я: Что-то вроде бриллианта, наверное, над которым ты не властна, но он тем не менее твой — это твоя драгоценность. Или ты понимаешь собственность в таком смысле, что — вот, это мое и я могу этим распоряжаться?

Дениза: Да, очень часто я хочу распоряжаться. Я хочу сказать, что вообще склонна к этому. Попытаться от этого избавиться — одна из моих целей. Я не хочу помыкать Эриком. Ведь я понимаю, что самое большое счастье, какое я могу ему дать, — это его свобода. Но у меня есть еще одна особенность, достаточно уникальная, — моя способность делиться. Я хочу сказать, способность любить эту, другую, женщину. А вот другие женщины... У них как раз слишком сильны собственнические чувства, и они не могли бы делить Эрика со мной. Они не способны поставить себя на мое место, поэтому не могут согласиться на трехсторонние отношения.

Эрик (перебивая): Кто?

Дениза: Присцилла, например. Она сама сказала, что неспособна на это.

Эрик: Просто она очень хотела завести ребенка и боялась, что это повлечет за собой целый букет социальных проблем.

Дениза: Ну а мне довелось услышать фразу: «Будь я на твоем месте, я бы не смогла вести себя так, как ты».

Роль наркотиков

Я: Это чрезвычайно показательно и информативно. Есть еще один вопрос, который я планировал задать, хотя и не хотел прерывать вас.

(К Эрику): Как ты сказал: ты курил травку и пробовал ЛСД? Есть ли у тебя ощущение, что это имело какое-то конкретное значение, то или иное, для твоего брака?

Эрик: Мне кажется, Карл, я с тем же успехом мог бы быть иконоборцем. По-моему, нельзя исключить, что травка и ЛСД оказали на наш брак более глубокое действие, чем все прочее, о чем мы только что говорили. Отчасти потому, что кое-какие проблемы нашего брака в его первые годы — кроме тех, которые мы уже обсуждали и которые связаны с Денизой, — являлись моими личными проблемами, и травка оказалась неплохим противоядием от них. Проблемы же находились внутри меня. Я хотел, чтобы все было по-моему. Понимаешь, у меня был гипертрофированно аналитический, гипертрофированно рациональный ум, менталитет вечного спорщика, в эмоциональном ракурсе довольно сухой и безжизненный, — мне нравился сам интеллектуальный процесс. Меня не радовало мое тело, музыки я не слышал, и, конечно, Дениза все время выводила меня из себя, потому что у нее не было такого аналитического, критического, оценивающего настроя. Она могла за целый день ничего не сделать, только посидеть за пианино, поиграть с детьми, погулять по пляжу — ну, можно ли так жить!

Так вот, когда я начал курить травку, я стал говорить себе: «Эге, да ведь Дениза знает такие вещи, о которых я понятия не имею!» И только когда травка избавила меня от гипертрофированной рассудочности и помогла стать чувственно-восприимчивой личностью, наподобие Денизы, тогда я научился уважать ее способ существования, как никогда не уважал раньше. А ЛСД — это несколько другое дело. Он просто изменил мою самоидентификацию, причем достаточно сложным образом, способствующим образованию неких новых структур. Но травка сыг-

рала в нашем браке чрезвычайно важную роль. Так вот, Дениза теперь совсем не курит травку, а я курю много, почти каждый день. И это очень приятно. В каком-то смысле, когда я курю травку, наши отношения улучшаются — для меня это многое меняет — заставляет больше сосредоточиваться на том, что происходит в данный момент, и это раскрывает фибры моей души: на некоторых людей так действует алкоголь. Появляется больше желания поговорить обо всем на свете, высказать какие-то идеи, просто поболтать. Иначе я вел бы себя гораздо более формально, замкнуто, сдержанно. С помощью травки я становлюсь гораздо коммуникабельнее.

Дениза: С тех пор как он семь лет назад попробовал ЛСД и начал курить травку, у него изменились стереотипы и модели поведения. Причем они остаются такими, даже когда он не курит. Так что тебе не обязательно курить каждый день, чтобы ловить со мной кайф.