Zemsta w jĄdrze ogoniastym

Месть в хвостатом ядре [5]

 

 

То, что сосед растоптал грядки в твоем огороде, вовсе не значит, что ты, чтобы отомстить, должен спалить его дом. Но с этим утверждением согласны не все. Зависит от того, чьи грядки и кто сосед. Оказывается, если грядки принадлежат бывшей жене, а сосед — бывший муж, произойти может что угодно. Иногда сжечь дом — меньшее зло.

Вольфганг проводил отпуск со своей дочерью. Самой любимой, самой главной и единственной женщиной своей жизни. Неделя пасхальных каникул в Португалии. После двух затратных и унизительных судебных процессов адвокат добился для него права проводить время с дочкой. В предотъездной суматохе он на несколько дней опоздал с выплатой алиментов за текущий месяц. Ему казалось, что в худшем случае он «растоптал грядки». На второй день отпуска позвонила его бывшая жена и прошипела: «Если ты думаешь, что Наталья — твой ребенок, то сильно ошибаешься!». Он и сегодня предпочел бы услышать, что она сожгла его дом. Наталья — его ребенок! Он знает точно, поскольку, вернувшись домой, прошел генетический тест. Но даже если бы оказалось, что не его, он бы не перестал ее любить. И теперь, через год после тех событий, он чувствует боль, которую ему причинила бывшая жена. Это была изощренная и жестокая месть. К тому же действенная.

Месть бывших жен и возлюбленных именно такова. Видимо, она призвана быть не только наказанием, но и возмещением морального ущерба. Часто она улучшает самочувствие. Как пишет Элиза Брандт, автор популярной на Западе книги «Месть — это женщина»,[6]ощущения, возникающие после мщения, «у многих женщин можно сравнить с оргазмом, после которого начинается майское солнечное утро». Способы мести ограничены только фантазией женщин. А она бесконечна, как утверждает в своей книге Элиза Брандт, приводя множество поразительных примеров, вызывающих ужас не только у бывших мужей, но и у состоящих в браке мужчин. Доносы в налоговые органы о многолетнем укрывании доходов; фотографии уменьшенного в фотошопе пениса бывшего мужа в интернете; объявления в газетах о его банкротстве, импотенции и о том, что он вич-инфицирован; поцарапанный гвоздем кузов машины; анонимные звонки и письма его шефу с информацией, что к затратам на командировку он приписал стоимость просмотра порнофильмов в отеле; попытки отравить любимую собаку, кота или хомяка… И множество подобных вещей, которые мужчинам не пришли бы в голову. Женщины в один день способны преобразиться из верных подруг и наперсниц в отвратительных, непредсказуемых в своей жестокости врагов. Женщины, которым изменяют, становятся крайне опасны — и так бывает очень часто.

Оказывается, тому есть свои нейробиологические причины, непосредственно связанные со спецификой мозга женщины. По мнению профессора Урса Фишбахера из университета Констанца,[7]желание мстить локализуется в области мозга, называемой Nucleus caudatus (хвостатое ядро). Люди, мозг которых на снимке томографа показывает повышенную активность в этой области по сравнению с другими отделами мозга, обнаруживают настойчивое стремление свести счеты и покарать обидчика (что следует из анализа, проведенного по анкетам). Самое удивительное — более 96 % людей с повышенной активностью этой области мозга… — женщины.

Но не только активность хвостатого ядра в мозгу женщин отвечает за такое состояние вещей. Часто тут виноват и следующий за ними шлейф зла, которое выпало на их долю. Предательство, уход мужчины, неожиданное одиночество, безнадежность и незаслуженно бедная старость. Все это особенно касается тех женщин, которые отдали мужчине молодость, родили ему детей, были абсолютно преданы, отказались от своих целей и жизненных планов, чтобы мужчина мог спокойно, имея крепкий тыл, многого достичь. И вдруг после двадцати с лишним лет совместной жизни рядом со своей секретаршей — чуть старше их дочери — он «наконец обрел себя и вторую молодость» и без всяких угрызений совести жестоко попрал общее прошлое. Желание отомстить как реакция на такую ситуацию естественно. Оно иногда возникает от бессилия, а чаще всего является единственным способом обрести утраченное чувство собственного достоинства. За предательством должны последовать наказание и раскаяние. Человечество практикует это тысячу лет. Методы изменились, но цель та же. А для брошенных жен цель оправдывает любые средства. И это подтверждает не только Элиза Брандт и ее книга. Подтверждают и судьи, которые выносят приговоры на процессах по гражданским искам мужей против мстящих им бывших жен. Месть становится бальзамом для раненой души. По результатам опросов ежемесячного немецкого журнала «Fokus» (июнь 2008) почти 69 % брошенных женщин «почувствовали себя значительно лучше, отомстив бывшему партнеру». В возрастной группе 18–28 лет таких еще больше — 78 %.

Вольфганг теперь платит алименты за две недели до установленной даты, чтобы быть уверенным. И с все большей фрустрацией: бывшая жена уже несколько месяцев спит с его бывшим лучшим другом. Но никогда не выйдет за него замуж. Потому что тогда перестанет получать алименты…

 

 

BABY BLUES…

Baby blues

 

 

Марика «родила» — сама так говорила — ровно двести восемьдесят девять детей, из которых один ребенок, последний, — ее собственный. Доченька Леони. Это произошло в августе прошлого года. Естественным путем. В обычной государственной клинике в Гамбурге. Без наркоза. Около четырех утра, через три часа после первых схваток, врач положил ей на грудь липкое красное создание. Она должна была прижать девочку к себе, обнять, почувствовать волнение, заплакать, посмотреть в ее глазки, нежно погладить черные волосики на голове, ощутить с ней неразрывную связь. Так бывало с другими ее «детьми». А с собственным ребенком ничего подобного она не почувствовала. Только мучительную боль внизу живота, облегчение, что роды наконец закончились, и нечеловеческую усталость. Она поспешно отдала Леони акушерке, так хотела поскорее заснуть. Если бы не разрывы, которые ей должны были зашить, она заснула бы мгновенно.

На следующий день медсестра привезла Леони, чтобы мать ее покормила. Чуть раньше, сразу после завтрака, привезли кормить Наталию — дочку девушки, которая лежала рядом и родила той же ночью. В коляске, которую катила медсестра, лежал орущий младенец, рядом суетился отец Наталии с огромным букетом роз, а за отцом семенила пожилая дама с еще одним букетом. Прежде чем голодная Наталия взяла грудь, ее сфотографировали и сняли на камеру. А потом девушка кормила, и лицо ее светилось счастьем. Это был самый волнующий момент, но никто уже не фотографировал и не снимал на камеру.

Когда привезли Леони, никаких роз не было, как и отца новорожденной крошки. Теоретически он мог быть. Она сообщила ему о том, что беременна, что это его ребенок и она собирается рожать. Почти сразу, как только врач подтвердил, что она не ошиблась. Но письма, которые она посылала ему в Майнц, возвращались с припиской «адресат неизвестен». Вначале Марика переживала, потом привыкла, и еще не родившаяся крошка Леони стала принадлежать ей одной.

Мать должна была быть с ней во время родов и в первое время после, но не получила визы, поскольку «не могла гарантировать выполнение условия о своевременном выезде из Германии». Украинка, вдова, единственная дочь которой работает в Германии, действительно не могла гарантировать того, чего ждал от нее служащий в немецком консульстве в Киеве.

Когда медсестра принесла ей Леони, Марику охватил страх. Она смотрела на дочку и неловко пыталась дать ей грудь. Плач Леони ее нервировал. Она чувствовала только раздражение и никакой близости. Если бы не медсестра, стоявшая рядом, она убежала бы из палаты. Кормление было для нее пыткой. Не только в первый раз, но и в последующие четыре дня, которые провела в клинике. Девочка плакала, Марика плакала, а медсестры учили ее, как обходиться с младенцем. Ее, дипломированную акушерку!

Марика приехала в Гамбург пять лет назад с академическим хором. Хор вернулся в Киев, а она осталась. Подруга-россиянка тут же нашла ей работу в клинике. Немецкие клиники охотно берут на работу медиков из Восточной Европы. Они хорошо образованы, работящи и не жалуются на низкую зарплату, работу в три смены или по вызову. Потом она закончила трехлетние курсы и в качестве акушерки стала принимать роды в частных домах. В последнее время это стало модным в Германии. Марика принимала роды самостоятельно. Только в двух сложных случаях ей пришлось позвать врача. Все дети были ей близки и в каком-то смысле любимы. С некоторыми она и теперь в контакте. Тем более странно, что собственную долгожданную дочку она не смогла полюбить…

Еще в клинике заявила, что нуждается в помощи. Четыре недели к ней приходила акушерка и занималась Леони. А Марика впала в депрессию. Чувствовала безграничную тоску, бессилие и безнадежность. У нее случались панические атаки, утром она не могла встать, внезапно вскрикивала. Ей казалось, будто она идет по застывающему бетону. Часто случались судороги. Ни плача, ни смеха Леони она слышать не могла. Не хотела ее видеть, касаться, приближаться к ней, ловила себя на том, что испытывает к ней ненависть и отвращение. Возникало гнетущее чувство вины, и она думала о самоубийстве.

Это был не так называемый послеродовой baby blues, который бывает у многих женщин, а настоящая глубокая депрессия. Клиника ходатайствовала в киевском консульстве за ее мать. Когда в январе та приехала и они впервые за долгое время обнялись, Марика снова смогла заплакать. Знала, что теперь, с бабушкой, Леони в безопасности. Занялась собой. Регулярно принимала прописанный психиатром прозак, через день к ней приходила психотерапевт. Через три месяца стала ходить на групповые занятия психотерапией, встречалась с другими матерями, впавшими в депрессию. Постепенно начала подходить к Леони. Всматривалась в нее, готовила бутылочки с молоком, касалась ее одежек. А однажды ночью, когда Леони заплакала, Марика остановила мать, сама подошла к девочке, взяла ее на руки, крепко прижала к себе и начала целовать…

 

 

UKRWIENIE

Приток крови

 

 

— И правда, я поставила ей только одно условие, наверное, самое худшее из возможных. — Она говорит тихим спокойным голосом, в котором нет ни сожаления, ни тем более покорности. — Я сказала, что хочу быть частью этого союза. Принадлежу Константы, а значит, хочу принадлежать и ей. Эта встреча выбила меня из колеи, я была растеряна, но две вещи знала наверняка. Мне неведома ревность — это чувство я не приемлю — и я никогда не соглашусь на банальную и жалкую роль ревнивой жены. Не буду устраивать сцен и бороться за свое любой ценой, ведь ни один человек не может владеть другим вечно. Кто думает иначе, либо не совсем нормален, либо ослеплен ненавистью. Я понимала, что она не меньше меня растеряна, а мои слова ее потрясли.

 

Саре 38 лет, эффектная худенькая брюнетка, мать двоих сыновей. Патрику 10, а Свену — 5. Она знает Константы с 14 лет, они женаты уже 12. Константы — писатель, сценарист. Пишет еще тексты для радио, которые иногда читает сам. Однажды вечером, около года назад, вернулся из студии и сказал, что Юлия, актриса, с которой работает и которая по второму микрофону читает тексты вместе с ним, «в него влюбилась».

 

— Представляете? Пришел домой, уселся за стол на кухне и пока я, стоя к нему спиной, резала сыр детям на бутерброды, так и сказал. А потом добавил, что Юлия каждый раз плачет, когда они об этом говорят, поскольку знает, что он принадлежит только мне, любит только меня и никогда меня не бросит. А потом он изменился. Стал слишком добрым, слишком деликатным, слишком заботливым и внимательным. Но знаете… совсем не таким, каким может быть муж после двенадцати лет брака. Я должна была этому радоваться, правда? Видимо да. Но не могла. Константы — моя первая и единственная любовь. Никогда в моей жизни не существовал другой мужчина. Только он. Я связывала то, каким он стал, с присутствием в его жизни другой женщины. Однажды прямо спросила о ней. Он признался, что Юлия ему необходима и что он не может быть счастлив без нее. Но и без меня и без мальчиков тоже. Константы всегда изумлял меня своей открытостью и искренностью. Не умел врать, притворяться, хитрить, играть какую-то роль. Он ни о чем меня тогда не просил. Ни о прощении, ни о том, чтобы дала ему время подумать. В его жизнь пришла новая любовь, но он не хотел потерять старую. Ему нужны были обе. Только в этом случае он может быть счастлив. Иначе погибнет, как погибает любой орган человека без притока крови. Как ни удивительно, мы говорили обо всем долго и спокойно. Я всегда ему поражалась. Видимо оттого, что он писатель, Константы умеет точно выделить суть вещей. Я помню главное. Помню, как в какой-то момент он сказал: «Слишком по-детски — предположить, что мои желания и стремления в течение всей жизни может удовлетворить лишь один человек. Это позапрошлый век, с которым давно пора расстаться». Откровенно говоря, когда теперь я вам рассказываю и сама слышу свои слова, боюсь, Константы покажется вам махровым эгоцентриком или даже мерзким бездушным негодяем. Но это не так, поверьте. Я знаю его очень давно…

И тогда я решила встретиться с Юлией. Когда вошла в кафе, она выглядела как скорчившееся, перепуганное олицетворение вины, одетое в великоватый плащ. На год старше меня, хрупкая, с нежным девичьим лицом, с морщинками в уголках глаз. Разведена, одна воспитывает двух дочек. Не какая-то молоденькая фифа, на которую мой муж променял меня, когда наступил кризис среднего возраста. Она села передо мной и прошептала: «Я люблю его. Хотя не имею на это права. Не так, как вы, но люблю». А потом мы беседовали, стараясь не касаться самого главного. Только намеки, только неопределенные ответы на еще менее определенные вопросы. Если бы кто-то сидел рядом, никогда бы не понял, о чем мы говорим. И знаете, когда я уже не могла вынести неопределенности, спросила о моей роли в этом союзе. Она не ответила. Только пожала мне руку и замолчала.

Через неделю Константы пригласил к нам нескольких приятелей. Вышла его новая книга. Пришли люди из издательства, два журналиста и Юлия. Поздно вечером, когда все ушли, Юлия осталась. Я была измучена и пьяна. Оставила их за столом, погруженных в беседу, и ушла в спальню. Ночью я искала руки Константы, но его не было рядом. Я вернулась в гостиную. Они лежали обнаженные на ковре. Я легла рядом с Константы и в темноте осторожно дотронулась до лица Юлии. Разбуженная, она стала целовать и сосать мои пальцы. Потом на коленях подползла ко мне. В первое мгновение прикосновения ее тела заставили меня съежиться от смущения. Вдруг я почувствовала на шее ее дыхание. Потом пальцы в моих волосах, ладони на моих ягодицах. Наши губы слились, я ощутила вкус ее слюны и влажность тела. А потом между нами произошло что-то невероятное…

И теперь мы втроем. Точнее всемером. Мы и четверо наших детей. Иногда нам кажется, что нашей тройке не хватает гена ревности. Но это неправда. Не могу себе представить, что кто-то может отобрать у меня их обоих. Убила бы…