Глава 39 Каркасон, среда, 6 июля 2005

 

Элис двадцать раз переплыла бассейн, затем позавтракала на веранде гостиницы, глядя, как лучи солнца пробираются сквозь листву. В девять тридцать она уже стояла в очереди, ожидающей открытия Шато Комталь. Заплатила за билет и получила в руки буклетик на причудливом английском с изложением истории замка.

Деревянные помосты были возведены справа от ворот и вокруг вершины башни-подковы Тур де Касарн – как «воронье гнездо» на верхушке мачты.

Тишина обняла Элис, едва она сквозь мощные двойные ворота из окованного металлом дерева вошла в крепостной двор. Кур д'Онор еще лежал в тени. В нем уже было множество посетителей, так же как и она, тихо бродивших кругом с путеводителями в руках. Во времена Тренкавелей посреди двора стоял большой вяз, под которым три поколения виконтов вершили суд. Теперь от дерева не осталось и следа. На его месте росли два безукоризненно подстриженных деревца. Когда солнце заглянуло через восточную стену укреплений, от них через весь двор протянулась длинная тень.

Теперь дальний северный угол двора полностью осветился. В расщелинах стен и в дверных проемах над входами в башни Тур дю Мажор и Тур де Дегри гнездились голуби. Промелькнуло воспоминание: грубые деревянные ступеньки под ногами, крышки люков, откидывающиеся на веревочных петлях, ватага мальчишек, шныряющих с площадки на площадку.

Элис подняла голову, чтобы зрелище вещественных свидетельств прошлого прогнало возникшие в голове картинки, живое ощущение занозистого дерева на кончиках пальцев.

Смотреть было не на что.

Ее вдруг охватило сокрушительное чувство утраты. Горе будто зажало сердце в кулак.

Здесь он лежал. Здесь она плакала над ним.

Элис опустила взгляд. Две рельефные бронзовые полосы на земле обозначали место, где когда-то стояло здание. Между ними тянулись строки надписи. Присев на корточки, Элис прочла, что на этом месте в Шато Комталь находилась часовня, посвященная святой Марии.

Ничего не осталось.

Элис, удивляясь силе нахлынувших чувств, тряхнула головой. Мир, лежавший под этим высоким небом восемь столетий назад, все еще существовал где-то. Он будто стоял у нее за плечом. Казалось, граница между прошлым и настоящим растаяла без следа.

Элис зажмурила глаза, закрывшись от цветов и звуков современности, прислушиваясь к голосам тех, кто жил здесь до нее, мысленно рисуя перед собой их лица.

Когда-то жить здесь было хорошо. Огоньки свечей красили розовым лежащий на алтаре боярышник; сомкнув руки, стояли перед алтарем новобрачные…

Голоса туристов вернули Элис к действительности. Прошлое растаяло, и она продолжила обход замка. Теперь, оказавшись внутри, она видела, что деревянные галереи, тянувшиеся вдоль стен, были открыты с тыла. В камне виднелись такие же глубокие квадратные отверстия, какие она заметила во время вчерашней прогулки. Буклет пояснял, что здесь крепились опоры верхних надстроек.

Элис взглянула на часы и с удовольствием убедилась, что до назначенной встречи у нее остается время посетить музей. В сохранившихся от первоначального здания помещениях XII–XIII веков были собраны каменные алтарные плиты, колонны, консоли, фонтаны и надгробия – от римского периода до XV века.

Элис рассеянно бродила по музею.

Чувство, властно захватившее ее во дворе, исчезло, оставив после себя смутное беспокойство. Подчиняясь указаниям стрелок, она переходила из комнаты в комнату, пока не оказалась в Круглой зале, имевшей, вопреки своему названию, форму прямоугольника.

И тут по спине у нее побежали мурашки. Под круглыми сводами потолка виднелись остатки фрески со сценами сражения. Табличка поясняла, что Бернард Атон Тренкавель, участник первого Крестового похода, сражавшийся с маврами в Испании, заказал эту фреску в конце XI века. Среди украшавших фриз мифических созданий затесались леопард, зебу, лебедь, бык и животное, отдаленно напоминавшее верблюда.

Элис залюбовалась небесно-синим потолком, сохранявшим красоту, несмотря на поблекшую и растрескавшуюся краску. На панели слева сражались два шевалье: одному, одетому в черное, поднявшему круглый щит, явно суждено было пасть от копья второго. На противоположной стене разыгралось сражение между восемью сарацинами и христианскими рыцарями. Эта роспись сохранилась лучше, и Элис подошла рассмотреть ее вблизи. В центре сошлись в поединке двое: один – на коне цвета охры, второй – христианин – на белом коне, с мечом в виде ромба. Она невольно потянулась к нему рукой. Служительница неодобрительно поцокала языком, покачала головой.

Прежде чем уйти из замка, Элис зашла еще в маленький сад за главным крепостным двором: Кур дю Миди. Здесь все было заброшено, и только руины стен с высокими стрельчатыми окнами напоминали о былом. Зеленые стебли плюща и еще каких-то трав обвивали обломки колонн, тянулись вдоль трещин в стене. Здесь пахло былым величием.

Элис медленно обошла сад кругом и снова вышла на солнце. Теперь ее переполняло уже не горе – сожаление.

 

Выйдя из Шато Комталь на улицы Старого города, Элис сразу оказалась в шумной людской сутолоке.

Ей еще предстояло убить немного времени до встречи с юристом, так что она свернула в сторону, противоположную той, куда ходила накануне вечером, и вышла к пляс Сен-Назари, над которой возвышалась базилика. Впрочем, ее взгляд в первую очередь притягивал фасад здания конца века – гостиница «Старый город», все еще по-своему величественная. Увитая старым плющом стена с коваными воротами и сводчатыми витражными окнами, вишневый навес – все здесь нашептывало о старине и достатке.

Пока она любовалась зданием, дверь открылась, показав кусок стенной панели и дорогого ковра. На крыльцо вышла женщина – высокая, с четко очерченными скулами, тщательно причесанными черными волосами и в темных очках в золотой оправе. Бежевая блузка без рукавов и подобранные в тон брюки словно светились и отражали свет при каждом ее движении. Золотой браслет на запястье, колье, обнимающее шею, – она выглядела египетской принцессой.

Элис сразу поняла, что где-то уже видела эту женщину. В журнале или в кино, а может, по телевизору?

Женщина села в машину. Элис смотрела ей вслед, пока та не скрылась, потом прошла к дверям базилики. Нищенка у дверей протянула к ней руку. Элис порылась в кармане, нашла монетку, вложила в протянутую ладонь и шагнула внутрь.

И замерла, забыв выпустить дверную ручку. Она словно застряла в тоннеле, по которому проносился ледяной сквозняк.

«Не глупи!»

Она упрямо пыталась заставить себя двигаться, не желала поддаваться мистическим предчувствиям. Но тот же ужас, что охватил ее в тулузском соборе, приковал к месту и сейчас.

Извинившись перед напиравшими сзади туристами, Элис отошла в сторону и присела на ступеньку у северного входа.

«Что за черт со мной творится?»

Родители научили ее молиться. Повзрослев и встав перед вопросом, откуда в мире зло, она обнаружила, что церковь не может дать удовлетворительного ответа, и молиться перестала. Но ей с детства помнилось ощущение уверенности, которое дает вера. Обещание спасения, понимание высшего смысла жизни никогда полностью не покидало ее. Если у нее бывало время, она, как и Филипп Ларкин, всегда останавливалась. В церквях она чувствовала себя дома. Они будили в ней чувство, будто история, общее прошлое говорит с ней языком архитектуры, окон, галерей…

«Но не здесь…»

В католических соборах Миди она ощущала не покой, а угрозу.

Словно самые кирпичи стен сочились здесь злобой и ненавистью, пахли кровью. Элис подняла взгляд. Над ней скалились в издевательской усмешке горгульи.

Элис поспешно встала и ушла с площади. Она то и дело оглядывалась назад, тщетно стараясь отогнать чувство, будто кто-то идет за ней по пятам.

«Опять у тебя воображение разыгралось».

Ома не успокоилась, даже выйдя из Старого города на широкую рю Тривалль. Что бы она ни твердила сама себе, все равно была уверена: кто-то за ней следит.

 

Офис Даниеля Делагарда располагался на улице Жоржа Брассанса. Медная табличка блестела на солнце. Элис все-таки явилась чуть раньше назначенного времени, поэтому задержалась, читая имена. Карен Флери нашлась посередине – одна из двух женщин среди множества мужских имен.

Элис поднялась по серым каменным ступеням, толкнула двустворчатую стеклянную дверь и оказалась в приемной. Она назвала свое имя женщине за высоким темным столиком, после чего ее попросили посидеть в комнате ожидания.

Тишина здесь подавляла. Пожилой мужчина довольно патриархальной внешности кивнул вошедшей Элис. На кофейном столике лежала аккуратная стопка журналов «Пари Матч», «Иммо Медиа» и несколько старых французских номеров «Вог». На мраморной каминной полке тикали часы из золоченой бронзы и стояла высокая стеклянная ваза с подсолнухами.

Элис присела в черное кожаное кресло под окном и притворилась, что читает.

– Мисс Таннер? Я Карен Флери. Очень приятно.

Уже вставая, Элис понимала, что эта женщина ей по душе. Госпожа Флери, которой было немногим больше тридцати, одетая в строгий черный костюм с белой блузкой, производила впечатление знающей свое дело дамы. На шее она носила маленький золотой крестик.

– Мой похоронный костюм, – пояснила она, перехватив взгляд Элис. – В такую погоду в нем страшно жарко.

– Могу себе представить.

Флери открыла перед Элис дверь.

– Пройдем?

– Вы давно здесь работаете? – поинтересовалась Элис, минуя вслед за ней сеть все более обшарпанных коридоров.

– Переехали пару лет назад. Муж у меня француз, Луи. Здесь бывает много англичан, и им часто нужны услуги юриста, так что дело идет неплохо.

Карен провела ее в маленькое конторское помещение в задней части здания.

– Очень удачно, что вы сумели приехать сами, – заговорила она, жестом приглашая Элис садиться. – Я полагала, что придется вести дело большей частью по телефону.

– Так совпало. Я как раз получила ваше письмо, когда подруга пригласила меня к ней приехать. Она работает под Фуа. Нельзя же было упустить такой случай. – Элис помолчала. – Кроме того, учитывая, сколько я получу по завещанию, я, самое малое, должна была побывать у нее.

Карен улыбнулась.

– Ну что ж, тем проще для меня, а для вас это ускорит дело.

Она подвинула к себе коричневую папку.

– Из нашего телефонного разговора мне показалось, что вы не слишком хорошо знали тетушку?

Элис сморщила нос.

– Честно говоря, даже не знала о ее существовании. Не думала, что кто-то из папиных родных еще жив, а тем более сводная сестра. У меня почему-то сложилось впечатление, что родители оба были единственными детьми. Во всяком случае никаких дядюшек и тетушек не бывало ни на днях рождениях ни на Рождество.

Карен заглянула в свои заметки.

– Вы уже несколько лет как потеряли родителей…

– Оба погибли в автомобильной катастрофе, когда мне исполнилось восемнадцать, – кивнула Элис. – В мае девяносто третьего. Я как раз готовилась к выпускным экзаменам.

– Ужасно для вас.

Элис снова кивнула. Сказать было нечего.

– У вас нет братьев или сестер?

– Думаю, мои родители слишком долго с этим затянули. Когда я родилась, оба были относительно старыми. Около сорока.

Карен кивнула и продолжала:

– Ну что ж, в таком случае мне, наверное, лучше просто сообщить вам условия завещания вашей тети и сведения о ее имуществе. После этого вы, если захотите, можете съездить осмотреть дом. Это в городке примерно в часе езды отсюда: Саллель д'Од.

– Звучит замечательно.

– Итак то, что у меня здесь. – Карен похлопала ладонью по папке. – Все довольно сухая материя: имена, даты и тому подобное. Думаю, побывав в ее доме, вы сможете лучше представить себе характер вашей родственницы. И тогда уже решите, хотите вы, чтобы мы занялись разборкой дома, или предпочтете заняться им лично. Сколько вы еще предполагаете здесь пробыть?

– Собиралась до воскресенья, хотя у меня появилась мысль задержаться. Никакие срочные дела меня дома не ждут.

Карен кивала, не поднимая глаз от своих заметок.

– Ну, начнем и посмотрим, куда это нас приведет. Грейс Элис Таннер была сводной сестрой вашего отца. Родилась в Лондоне в 1912 году, младшая и единственная, кто выжил, из пятерых детей. Две другие девочки умерли в младенчестве, а двое мальчиков погибли во время Первой мировой войны. Мать скончалась… – она пробежала пальцами по строкам, отыскивая дату, – после продолжительной болезни в 1928 году, после чего отец сменил место жительства и через некоторое время вступил во второй брак. Единственный ребенок от этого брака – ваш отец. Он родился через год после свадьбы. Насколько можно судить по этим бумагам, начиная с этого момента между мисс Таннер и ее отцом – вашим дедом – связь практически не поддерживалась.

– Как вы думаете, мог мой отец знать, что у него есть сводная сестра?

– Совершенно не представляю. Могу предположить, что скорее всего не знал.

– Но Грейс очевидно знала, что у нее есть брат?

– Несомненно, хотя, каким образом и когда она об этом узнала, неизвестно. Она переписала завещание в 1993 году, после гибели ваших родителей, и тогда назвала вас своей единственной наследницей. К этому времени она уже довольно давно жила во Франции.

Элис насупилась.

– Если она знала про меня и про то, что случилось, не понимаю, почему она со мной не связалась.

Карен пожала плечами.

– Может быть, она не была уверена, что вы ей обрадуетесь. Если она не знала, что привело к распаду семьи, то могла опасаться, что отец настроил вас против нее. В подобных случаях такое предположение довольно естественно – и часто оправдывается.

– Насколько я понимаю, завещание составляли не вы?

Карен улыбнулась:

– Нет, это было до меня. Но я говорила с ее адвокатом. Он теперь не практикует, но вашу тетушку помнит. Она действовала очень по-деловому, никаких страстей и сантиментов, И точно знала, чего хочет: все оставить вам.

– А вы не знаете, как она оказалась во Франции?

– Боюсь, что нет. – Карен помолчала. – Но для вас все очень просто, так что, как я уже говорила, вам лучше всего съездить осмотреть дом. Таким образом вам, может быть, удастся что-нибудь о ней узнать. Раз вы пробудете здесь еще несколько дней, мы можем снова встретиться в конце недели. Завтра и в пятницу я в суде, но утром в субботу буду рада вас видеть, если вас это устраивает. – Она встала и протянула руку. – Передайте через мою помощницу о своем решении.

– Я хотела бы побывать на ее могиле.

– Конечно. Я узнаю поточнее. Как мне помнится, похороны были не совсем обычными. – Провожая Элис, Карен остановилась перед столиком своей помощницы. – Доминик, tu peux me trouver le numéro du lot de cimetière de Madame Tanner. La cimetière de la Cité. Merci.^[75]

– Чем необычными? – спросила Элис.

– Мадам Таннер хоронили не в Саллель д'Од, а здесь, в Каркасоне, на кладбище под стеной Старого города, в семейном захоронении ее подруги.

Карен взяла у секретарши распечатку и просмотрела ее.

– Да, так и есть, теперь я вспомнила. Жанна Жиро, местная жительница, хотя у меня нет никаких сведений, что две эти женщины были знакомы. Здесь есть и адрес мадам Жиро, и номер участка, где расположена могила.

– Спасибо. Я с вами свяжусь.

– Доминик поможет вам отсюда выбраться. – Она улыбнулась. – Дайте мне знать, как идут дела.

 

ГЛАВА 40 АРЬЕЖ

 

Поль Оти ждал, что Мари-Сесиль воспользуется поездкой в Арьеж для продолжения вчерашнего разговора или предложит ему доложить о дальнейшем развитии дел. Однако она, если не считать нескольких случайных замечаний, молчала.

В замкнутом пространстве салона он особенно сильно ощущал близость ее тела, запах духов, запах кожи. Сегодня она надела бежевую блузку без рукавов и брюки того же цвета. Глаза скрывались за стеклами темных очков, а губы и ногти, как и накануне, были огненно-красными.

Оти незаметно сдвинул манжет рубашки, чтобы бросить взгляд на часы. Допустим, пара часов на раскопках, обратный путь – вряд ли они вернутся в Каркасон раньше вечера. Как все это досадно!

– Есть известия об О'Доннел? – спросила она.

Оти вздрогнул, услышав собственную мысль, высказанную вслух чужим голосом.

– Пока нет.

– А о полицейском?

Она повернула к нему лицо.

– О нем можно больше не беспокоиться.

– С каких пор?

– Сегодня рано утром.

– Узнали о нем что-нибудь еще?

Оти покачал головой.

– Если только от него не тянется ниточка к вам, Поль…

– Не тянется.

Минуту она молчала, затем спросила:

– А та англичанка?

– Добралась в Каркасон прошлой ночью. За ней присматривают.

– Вам не кажется, что она заезжала в Тулузу, чтобы оставить там книгу или кольцо?

– Если только она не передала их кому-то в стенах отеля – нет, невозможно. К ней никто не заходил, она ни с кем не встречалась ни на улицах, ни в библиотеке.

На пик де Соларак они прибыли ровно в час дня. Стоянку огородили деревянным заборчиком, ворота стояли на запоре. Согласно его распоряжению, сторожа не было – никаких свидетелей их визита.

Оти отпер ворота и завел машину на площадку. После шумного понедельника сегодня на территории раскопок было необычайно тихо. Стены палаток опущены и закреплены, все горшки, сковородки и инструменты разложены в ряд и снабжены ярлычками.

– Где вход?

Оти указал наверх, туда, где ветер еще играл лентой, огораживавшей место преступления.

Он достал из машины фонарь. Они молча поднимались по склону, задыхаясь в тяжкой послеполуденной жаре. Оти указал на валун, так и лежавший на боку, словно низверженный идол, и вскарабкался первым на несколько метров крутого подъема ко входу в пещеру.

Оказавшись на месте, Мари-Сесиль заговорила:

– Я войду одна.

Оти скрыл раздражение. Разумеется, ничего она там не найдет. Он сам прочесал частым гребнем каждый сантиметр. И он протянул ей фонарик:

– Как пожелаете.

Он смотрел, как она уходит в глубь тоннеля. Свет фонаря становился слабее и наконец совсем исчез.

Тогда он отошел подальше, так что не услышал бы даже крика.

Сама близость этой пещеры будила в нем гнев. Рука тянулась к распятию на груди, как к талисману, отвращающему зло этих мест.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. – Оти перекрестился, постоял, успокаивая дыхание, и только потом позвонил в свой офис. – Что у вас для меня?

Он слушал, и лицо его выражало все большее удовольствие.

– В самой гостинице? Они говорили друг с другом? – Он выслушал ответ. – Прекрасно. Не спускайте с нее глаз. Посмотрим, что она будет делать.

Он улыбнулся и нажал «отбой». Еще один вопрос в длинном списке вопросов к О'Доннел.

О Бальярде удалось раскопать на удивление мало. Машины нет, паспорта нет, телефона нет – никаких связей с системой. С официальной точки зрения он не существует. Человек без прошлого.

Оти приходило в голову, что Бальярд мог оказаться разочаровавшимся членом Noublesso Veritable. Возраст, окружение, интерес к истории катаров, знание иероглифики – все это связывало его с трилогией лабиринта.

Что связь существовала, Оти не сомневался. Надо только выявить ее. Пещеру он уничтожил бы, не медля ни минуты, но его останавливало исчезновение книг. Он был орудием, посредством коего Господь сотрет с лица земли четырехтысячелетнюю ересь. Но для этого полные скверны пергаменты должны вернуться в пещеру. Тогда только можно предать огню все и всех.

Мысль, что на поиски книг осталось только два дня, подстегнула его к действию. Решительно сощурив серые глаза, Оти набрал еще один номер.

– Завтра утром, – сказал он в трубку. – Подготовьте ее.

 

В тишине больницы Фуа очень громко щелкали по линолеуму коричневые туфельки Жанны.

Все, кроме них, здесь было белым. Стены, униформа персонала, их обувь на резиновых подошвах, указатели, бумаги… Инспектор Нубель, помятый и растерянный, стоял среди этой стерильной белизны и выглядел так, словно много дней не менял одежду.

К ним по коридору катили каталку, колесики мучительно громко поскрипывали. Они отступили в сторону, пропуская ее, и санитарка поблагодарила их, чуть качнув головой в белом колпачке.

Бальярд заметил, что все обращаются к Жанне с особым участием. Несомненно, искреннее сочувствие окрашивалось опасением, что она не перенесет удара. Он невесело усмехнулся. Молодежь вечно забывает, что поколение Жанны повидало и перенесло столько, сколько не вынести им. Войны, оккупация, Сопротивление… Они сражались, и умирали, и видели, как умирают друзья. Они закалились. Ничто их уже не удивляет, кроме, может быть, упрямой стойкости человеческого духа.

Нубель остановился перед большой белой дверью. Открыл ее толчком и отступил, предлагая спутникам войти первыми. Наружу вырвался холодный воздух с запахом дезинфекции. Бальярд снял шляпу и держал ее у груди. Все приборы были отключены. На кровати посреди комнаты под свисающей простыней угадывались очертания тела.

– Они сделали все возможное, – пробормотал Нубель.

– Инспектор, мой внук был убит? – спросила Жанна.

Это были ее первые слова с тех пор, как, добравшись до больницы, они услышали, что опоздали.

Бальярд заметил, как нервно передернулся стоявший рядом с ним инспектор.

– Еще рано что-либо утверждать, мадам Жиро, однако…

– Обстоятельства смерти кажутся вам подозрительными, инспектор? Да или нет?

– Да.

– Благодарю, – проговорила она тем же тоном. – Это все, что я хотела узнать.

– В таком случае, – инспектор протиснулся к двери, – я оставлю вас совершить прощание. Если понадоблюсь, вы найдете меня в комнате для родственников с мадам Клодеттой.

Дверь щелкнула, закрываясь. Жанна подошла к кровати. Лицо у нее было серое и рот плотно сжат, но спина и плечи оставались такими же прямыми, как всегда.

Она отогнула край простыни. В комнату ворвалась тишина смерти. Бальярд видел, что Ив казался сейчас совсем мальчиком. Очень белая и гладкая кожа, ни одной морщинки. Голова скрыта бинтами. Из-под повязки выбиваются пряди черных волос. Руки с разбитыми в кровь костяшками сложены на груди, как у юного фараона.

Бальярд смотрел, как Жанна склонилась, поцеловала внука в лоб и, снова закрыв лицо простыней, отвернулась.

– Идем? – Она взяла Одрика под руку.

Они вышли в пустой коридор. Бальярд огляделся по сторонам и подвел Жанну к ряду пластиковых сидений, закрепленных у стены. Оба невольно перешли на полушепот, хотя слушать их было некому.

– Я уже довольно давно беспокоилась о нем, Одрик. Он изменился, стал замкнутым, нервным.

– Ты спрашивала его, в чем дело?

Она кивнула.

– Уверял, что ничего не случилось. Просто устал, перерабатывает.

Одрик положил ладонь ей на руку.

– Он любил тебя, Жанна. Может быть, ничего и не было. А может, было. – Бальярд помолчал. – Если Ив оказался втянутым во что-то дурное, это было против его природы. Совесть не давала ему покоя. И в конечном счете он поступил правильно. Послал кольцо тебе, не думая о последствиях.

– Инспектор Нубель спросил меня о кольце. Хотел знать, говорил ли со мной Ив в понедельник.

– Что ты ответила?

– Правду: что не говорил.

Одрик облегченно вздохнул.

– Но ты думаешь, что Ив за деньги выдавал кому-то информацию, да, Одрик? – Она говорила с трудом, но голос звучал твердо. – Скажи мне. Я предпочитаю знать правду.

Он поднял руку:

– Как я могу сказать правду, если не знаю сам?

– Скажи мне, что подозреваешь. Неизвестность… – Голос у нее сорвался. – Нет ничего хуже.

Бальярду представилось, как обваливается сверху каменная плита, перекрывая выход из пещеры, захлопывая их в капкане. Неизвестность – что сталось с ней? Запах самшита, рев пламени, крики набегающих солдат. Полузабытые места, полустершиеся картины. Неизвестность. Жива она или умерла?

– Да, – негромко сказал он, – тяжелее всего перенести незнание. – Бальярд снова вздохнул. – Хорошо. Я действительно подозреваю, что Иву платили за сведения – главным образом о трилогии, но может быть, и о чем-нибудь еще. Полагаю, вначале все выглядело вполне безобидно: телефонный звонок, совет найти того-то, поговорить с тем-то, – но, вероятно, очень скоро они потребовали с него больше, чем он готов был выдать.

– Ты говоришь – «они». Значит, ты их знаешь?

– Не более чем общие рассуждения, – поспешно оговорился Одрик. – Человечество, Жанна, не слишком меняется со временем. На поверхностный взгляд мы совсем другие. Мы развиваемся, создаем новые законы, новые жизненные правила. Каждое поколение принимает современные ценности и отвергает старые, каждое полагает себя умудренным и гордится своей мудростью. Кажется, у нас так мало общего с теми, кто жил до нас. – Он постучал себя по груди. – Но под этой одеждой плоти человеческие сердца бьются так же, как бились всегда. Жадность, жажда власти, страх смерти – все это не меняется. Так же как любовь, мужество, готовность отдать жизнь за то, во что веришь, доброта…

– Будет ли этому конец?

Бальярд запнулся:

– Я молюсь об этом.

Часы над их головами отщелкивали минуты. В дальнем конце коридора прозвучали приглушенные голоса, проскрипели тихонько резиновые подошвы и снова все стихло.

– Ты не пойдешь в полицию? – ровным голосом спросила Жанна.

– Думаю, не стоит.

– Не доверяешь инспектору Нубелю?

– Может быть. Кстати, полиция возвратила тебе личные вещи Ива? Одежду, в которой его доставили; то, что было в карманах?

– Одежда… оказалась совершенно испорченной. Инспектор Нубель сказал, в карманах были только ключи и бумажник.

– И больше ничего? Ни удостоверения личности, ни бумаг, ни телефона? Он не находит это странным?

– Он ничего не сказал, – ответила Жанна.

– А его квартира? Там они что-нибудь нашли? Бумаги?

Жанна повела плечом:

– Не знаю. – И, помолчав, добавила: – Я попросила одного из его друзей написать мне список всех, кто был в понедельник на раскопе. – Она подала Бальярду листок с именами. – Правда, всех он не вспомнил.

Одрик опустил глаза.

– А это что? – удивился он, заметив название гостиницы.

Жанна проследила его взгляд.

– Ты хотел узнать, где остановилась англичанка. – Она продолжала уже менее уверенно: – По крайней мере, инспектору она дала этот адрес.

– Доктор Элис Таннер, – еле слышно пробормотал Одрик. Сколько лет он ждал ее… – Значит, по этому адресу я и отправлю свое письмо.

– Я могу передать сама, когда вернусь домой, – предложила Жанна и тут же вздрогнула от резкого тона ответа.

– Нет! – Перехватив ее взгляд, Бальярд поспешно извинился. – Прости, ты очень добра, но, думаю, тебе благоразумнее будет не возвращаться пока домой.

– Почему же нет?

– Они очень скоро установят, что Ив послал кольцо тебе. Может быть, уже знают. Пожалуйста, погости у друзей. Уезжай, с Клодеттой, с кем угодно. Здесь опасно.

К его удивлению, она не стала спорить.

– С той самой минуты, как мы сюда приехали, ты ежеминутно озираешься через плечо.

Бальярд улыбнулся. Он-то думал, что успешно скрывает тревогу.

– А ты сам, Одрик?

– Я – другое дело, – сказал он. – Я ждал этого… даже не могу сказать, как долго. Жанна, со мной будет то, чему суждено быть.

Минуту она молчала, потом мягко спросила:

– Кто она, Одрик? Почему эта молоденькая англичанка так много значит для тебя?

Он улыбнулся, но ответить не сумел.

– Куда ты теперь? – спросила она под конец.

У Бальярда перехватило дыхание. Родная деревня предстала перед глазами такой, какой она была когда-то.

– Oustâou, – тихо ответил он. – Я вернусь домой. A la perfin. Наконец.

 

ГЛАВА 41

 

Шелаг начала привыкать к темноте.

Ее держали в конюшне или в стойле. Здесь стоял резкий запах навоза, мочи, соломы и еще какой-то тошнотворный сладковатый запах, похожий на запах падали. Под дверь пробивалась полоска белого света, но отличить утро от вечера было невозможно. Она даже не сумела бы точно сказать, который день она здесь.

Веревка натирала лодыжки до крови. Запястья тоже были стянуты петлей, а свободный конец притянут к металлической скобе, вбитой в стену.

Шелаг поерзала, пытаясь найти более удобное положение. По рукам и лицу ползали насекомые. Она была вся в волдырях от укусов. Кроме натертых запястий болели и плечи – оттого что руки так долго были заломлены назад. По углам в соломе шуршали мыши или крысы, но Шелаг успела привыкнуть к ним да и боль почти перестала замечать.

Если бы она только позвонила Элис! Ошибка за ошибкой. Шелаг задумалась: продолжает подруга к ней дозваниваться или бросила? Если она звонила в общежитие и обнаружила, что ее нет, то должна была забеспокоиться, или нет? И что с Ивом? Брайлинг вызвал бы полицию…

Шелаг чувствовала, как глаза наполняются слезами. Скорее всего, они и не догадываются, что она исчезла. Кое-кто из команды говорил, что собирается уехать на день-другой, пока все не рассосется. Решили, наверное, что и она с ними.

Голода она уже не ощущала, а вот жажда мучила. В горле словно застрял кусок промокашки. Ту воду, что ей оставили, она давно допила, и губы потрескались оттого, что она непрерывно облизывает их сухим языком. Шелаг попробовала припомнить, сколько времени нормальный здоровый человек может прожить без воды. День? Неделю?

Ей послышался хруст щебня. Сердце сжалось, в кровь выплеснулся адреналин. Так бывало всякий раз, когда она слышала звуки за стеной. Но до сих пор к ней никто не входил.

Она успела сесть, опираясь о стену, пока кто-то возился с амбарным замком. С тяжелым звоном упала цепь, заскрипели грубые петли. Шелаг отвернула лицо от мучительно яркого солнечного света, успев только заметить, как темная коренастая фигура, пригнувшись под притолокой, шагнула внутрь. Несмотря на жару, мужчина был одет в куртку и прятал глаза за темными очками. Шелаг вжалась в стену. Страх комом встал в горле.

Мужчина в два шага пересек загон, схватил веревку и силой вздернул ее на ноги. Другой рукой он успел достать из кармана нож.

Шелаг съежилась, стараясь отстраниться от него.

– Non, – прошептала она, – пожалуйста!

Ей самой был противен собственный умоляющий лепет, но она ничего не могла с собой поделать. Ужас заглушил гордость.

Поднося лезвие к ее горлу, мужчина оскалил в улыбке прокуренные до желтизны зубы. Потом просунул руку с ножом ей за спину, нащупал и перерезал веревку, притягивавшую ее к скобе, и подтолкнул вперед. Шелаг не удержалась на ослабевших ногах и неуклюже упала на колени.

– Я не могу идти. Вам придется меня развязать.

Она оглянулась на связанные лодыжки.

– Mes pieds.^[76]

Мужчина обдумал что-то и, одним движением полоснув по толстым веревкам, перерубил их.

– Lève-toi! Vite!^[77] – Он поднял руку, угрожая ударить, но вместо этого снова дернул за веревку и подтянул пленницу к себе. – Vite!

Ноги у нее подгибались, но Шелаг была слишком напугана, чтобы ослушаться. При каждом шаге от израненных щиколоток в икры ударяла острая боль.

Земля раскачивалась под ней, но Шелаг сумела доковылять до выхода во двор. Здесь ее встретило яростное солнце. Его лучи насквозь прожигали глаза. Воздух был тяжелый и влажный. Ей представилось, что небо расселось на этом дворе, словно некий злобный Будда.

Отойдя немного от своей импровизированной темницы – теперь она видела, что это один из нескольких загонов коровника – Шелаг стала оглядываться по сторонам. Возможно, у нее не будет другого случая вычислить, куда ее увезли. И кто увез, мысленно добавила она. Несмотря ни на что, она еще не была уверена…

Все это началось с марта. Он был очарователен, засыпал ее комплиментами, готов был извиняться за то, что доставил беспокойство. Он выполнял, по его словам, поручение другого лица, пожелавшего остаться неизвестным. Все, что от нее требовалось, – один телефонный звонок. Немного сведений, ничего больше. Он готов был щедро заплатить. Немного позже договоренность изменилась: половина за информацию, половина за доставку. Оглядываясь назад, Шелаг уже не могла вспомнить, когда начала сомневаться.

Клиент не походил на обычного фанатика-коллекционера, готового заплатить любые деньги, лишь бы не задавали вопросов. Прежде всего, голос звучал молодо. Обычно они напоминали средневековых охотников за реликвиями: суеверных, подозрительных, тупых маньяков. В этом не было ничего подобного. Почему она не насторожилась сразу?

Теперь Шелаг не могла понять: как ей не пришел в голову вопрос – за что он готов платить такие деньги, если кольцо и книга для него всего лишь памятные сувениры, не имеющие рыночной цены?

Она уже много лет как рассталась с угрызениями совести по поводу распродажи археологических находок. Слишком намучилась она с бюрократическими порядками старомодных музеев и научных заведений, чтобы верить, будто они более достойны хранить сокровища древности, нежели частные коллекционеры. Она брала деньги, они получали желаемое, и все оставались довольны. Что дальше, ее не касается.

Оглядываясь назад, она вспоминала, что начала бояться задолго до второго телефонного звонка. И уж конечно, неделями раньше, чем позвала Элис погостить у нее на пике де Соларак. Но когда с ней связался Ив Бо и они сравнили истории… Комок в груди стал ледяным.

Если с Элис случилась беда, это она виновата.

Они приближались к крестьянскому дому: небольшой постройке, окруженной развалюхами-сараями, среди которых она узнала гараж и винный пресс. Если бы не две стоящие перед домом машины, хозяйство казалось бы совершенно заброшенным.

Кругом раскинулись горы и долины. По крайней мере, они в Пиренеях. Почему-то эта мысль показалась обнадеживающей. Дверь распахнута, словно их ждали. Внутри было прохладно и, на первый взгляд, пусто. На всем слой пыли. Кажется, когда-то здесь была маленькая гостиница или auberge.^[78] Прямо напротив двери – конторка портье, а над ней ряд крючков, где когда-то, наверно, висели ключи от номеров.

Рывок за веревку заставил ее поторопиться. Вблизи от мужчины пахнуло дешевым лосьоном после бритья и плохим табаком. Из комнаты слева доносились голоса. Дверь была приоткрыта. Скосив глаза, Шелаг успела заметить человека, стоявшего спиной к ней у окна. Кожаные ботинки и ноги в легких летних брюках.

Ее втащили по ступенькам на второй этаж и протолкнули по коридору к узкой лестнице. Наверху оказался душный чердак, занимавший почти все пространство под крышей. Мужчина пнул ее в спину, и Шелаг, рухнув на грязный пол, услышала, как захлопнулась за ней дверь и щелкнул замок. Не замечая боли, она приподнялась и замолотила кулаками по железной створке, но сломать ее нечего было и думать. Дверь явно поставили недавно для особой цели, и на косяке блестела сталь.

В конце концов она сдалась и стала исследовать новое жилище. У дальней стены лежал матрас, на нем – аккуратно сложенное одеяло. Напротив двери – маленькое окошко, забранное изнутри решеткой. Добравшись до него, Шелаг выглянула на задний двор. Прутья оказались прочными и не поддавались. Да и все равно вниз падать далековато.

В углу висела маленькая раковина, рядом стояло ведро. Шелаг первым делом облегчилась, потом поспешно повернула кран. Трубы закашляли и заперхали не хуже курильщика, высаживающего по две пачки в день, но вслед за парой плевков появилась мутноватая струйка воды. Сложив чашечкой грязные ладони, Шелаг пила до боли в животе. Потом как могла отмылась, оттерла запекшуюся кровь на запястьях и щиколотках.

Чуть позже ей принесли еду. Больше, чем обычно.

– Зачем вы меня сюда привезли?

Охранник опустил поднос на пол посреди комнаты.

– Зачем? Pourquoi je suis là?^[79]

– Il te le dira.^[80]

– Кто хочет со мной говорить?

Он показал на еду:

– Mange.^[81]

– Вам придется меня развязать. – Затем она повторила: – Кто? Скажите же!

Он ногой подтолкнул к ней поднос.

– Ешь.

Когда он ушел, Шелаг набросилась на еду. Съела все до крошки, даже яблоки с кожурой и косточками, и снова вернулась к окну. Первые лучи солнца вырвались из-за гребня гор, и мир из серого стал белым.

Вдали послышался звук медленно ползущей к дому машины.

 

ГЛАВА 42

 

Карен хорошо объяснила дорогу. Через час после выезда из Каркасона Элис увидела впереди пригороды Нарбонна. Найдя указатель на Куке д'Од и Капестан, свернула на красивую дорожку, окаймленную высоким тростником и полоской склоняющейся под ветром травы, за которой тянулись зеленые поля. Совсем непохоже на горный пейзаж Арьежа и засушливые окрестности Корбье.

Около двух часов дня она въехала в Саллель д'Од. Оставила машину под большими лимонами и зонтичными соснами, разросшимися по берегу канала дю Миди чуть ниже шлюзовых ворот, и бродила по симпатичным улочкам городка, пока не отыскала рю де Бурже.

Трехэтажный дом Грейс стоял на углу, окнами прямо на улицу. Сказочные розовые кусты, склоняющие ветки под тяжестью алых цветов, сторожили старинную деревянную дверь и ставни окон. Замок заржавел, и Элис пришлось помучиться с тяжелым бронзовым ключом, не желавшим поворачиваться в скважине. Наконец она справилась и решительно пнула дверь ногой. Створка со скрипом отошла, процарапав по груде свежих газет, скопившихся на черно-белых плитках пола.

Прямо за дверью открывалось единственное помещение нижнего этажа. Налево здесь была устроена кухня, а правая половина обставлена как гостиная. Жилой дух давно покинул этот дом, внутри было холодно и сыро. Промозглый сквозняк кошкой терся о голые колени Элис. Она поискала выключатель и обнаружила, что электричество отключено. Собрав с пола груду ненужной уже почты, она по пути свалила ее на кухонный стол и склонилась над подоконником, чтобы открыть окно. С причудливой защелкой ставен тоже пришлось повозиться.

Самым современным из кухонных приспособлений оказались у тетушки электрический чайник и плитка со спиралью. На сушилке было пусто, в раковине чисто, и только за краном виднелась пара высохших, как старые кости, губок.

Элис прошла в другую половину, открыла большое окно гостиной, распахнула тяжелые коричневые ставни. Хлынув шее внутрь солнце мгновенно преобразило комнату. Стоя у окна, Элис вдохнула аромат нагретых солнцем роз и на минуту отдалась блаженству, чувствуя, как отступает неловкость. А ведь только что она чувствовала себя чуть ли не воровкой, без спросу шарящей по чужим вещам.

Перед очагом стояли два высоких деревянных кресла. Камин был выложен из серого камня, на полке пылилось несколько современных китайских статуэток. На решетке лежали остывшие угли. Элис тронула их носком сандалии, и они рассыпались, взметнув над собой облачко пепла.

На стене у камина висела картина маслом: увитый плющом каменный дом с крутой черепичной крышей среди поля подсолнухов. Элис разобрала нацарапанную в нижнем углу подпись художника: БАЛЬЯРД.

Остальную часть комнаты занимали обеденный стол с четырьмя стульями и сервант. Открыв его дверцы, Элис нашла набор подносов и подставок, украшенных видами французских соборов, стопку льняных салфеток и набор столового серебра, негромко зазвеневший, когда она закрыла ящик. На нижних полках была расставлена прекрасная фарфоровая посуда: тарелки, сливочник, салатницы и соусники.

Из комнаты вели две двери. За первой, как выяснилось, скрывалась кладовка: гладильная доска, метелки для пыли, швабра, пара вешалок и множество пакетов для покупок из магазина «Geant», сложенных один в другой. За второй дверью начиналась лестница.

Поднимаясь, Элис в потемках цепляла сандалиями за деревянные ступеньки. Наверху обнаружилась аккуратная ванная комната, скромно выложенная розовой плиткой. На раковине лежал засохший обмылок, а на крючке рядом с небольшим зеркалом – сухое полотенце.

Спальня Грейс располагалась налево от площадки. Узкая кровать застелена простынями, одеялами и толстой пуховой периной. На тумбочке из черного дерева стояли в изголовье бутылочка магнезии с белой полоской кристаллов на горлышке и биография Алиеноры Аквитанской, написанная Элисон Уэйр.

При виде старомодной закладки у Элис дрогнуло сердце. Представилось, как Грейс перед сном выключает свет, заложив закладкой недочитанную страницу. И не знает, что время ее истекло и дочитать книгу не придется. В порыве несвойственной ей сентиментальности Элис отложила томик в сторону. Она возьмет книгу с собой, даст ей новый дом.

В ящиках тумбочки лежали мешочки лаванды, перевязанные розовыми, побледневшими от времени ленточками, несколько аптечных пузырьков и коробочка новых носовых платков. Еще несколько книг выстроились на полке под ящиком, Элис склонила голову набок, читая заглавия на корешках. Она никогда не могла устоять перед искушением сунуть нос на чужую книжную полку. Подборка в основном оправдала ее ожидания. Пара томиков Мэри Стюарт, пара – Фанни Троллоп, роман «Пейтон Плэйс» в издании книжного клуба и книга, посвященная катарам. Имя автора было крупно напечатано на обложке: БАЛЬЯРД. Элис подняла бровь. Не тот ли, что писал картину из гостиной? Ниже стояло имя переводчика: Ж. Жиро.

Элис перевернула книгу, прочитала рекламу на обложке. Автор перевода «Евангелия от Иоанна» на окситанский и нескольких трудов по Древнему Египту, а также отмеченной премией биографии Жана-Франсуа Шампольона, разгадавшего в XIX веке тайну иероглифов.

Что-то сверкнуло в памяти: тулузская библиотека, мелькающие на экране монитора карты, схемы и иллюстрации. «Опять Египет…»

На обложке книги Бальярда помещалась фотография окутанного багровым туманом полуразрушенного замка, примостившегося на самом краю высокого утеса. По открыткам и путеводителям Элис уже запомнила его название: Монсегюр.

Она открыла книгу. Страницы сами раскрылись на двух третях от начала, потому что здесь между ними был заложен обрезок открытки. Элис пробежала глазами строки:

 

Укрепленная цитадель Монсегюр стоит высоко на горной вершине. Подъем к ней от деревни Монсегюр занимает более часа. Три стены замка, часто скрывающегося за облаками, высечены прямо в скале. Эта необыкновенная крепость создана самой природой. Сохранившиеся руины датируются не XIII веком, а более поздними временами войн за независимость. Однако самый дух крепости напоминает посетителям ее трагическое прошлое.

С Монсегюром – название означает «Гора-убежище» – связано великое множество легенд. Кое-кто видит в ней храм солнцепоклонников, другие утверждают, что именно она подсказала Вагнеру идею «Мунсальвеше» – Горы Грааля – в его великом творении – «Парцифаль». Иные и теперь верят, что здесь нашел последнее свое пристанище Грааль. Предполагается, что катары были хранителями Чаши Христа, доставшейся им вместе с другими сокровищами Храма Соломона в Иерусалиме. Рассказывают и о золоте визиготов и о других таинственных кладах.

Предполагается, что пресловутые сокровища катаров им удалось вынести из осажденной крепости в январе 1244 года, незадолго до ее падения, однако никому так и не удалось отыскать эти богатства. Слухи о том, что драгоценнейшие из сокровищ пропали, неточны.

 

Элис нашла глазами сноску внизу страницы. Вместо примечания там стояло: «Вы познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин 8:32)».

Она изумленно подняла бровь. Казалось бы, никакого отношения к тексту?

Книгу Бальярда она тоже отложила, чтобы забрать с собой, после чего прошла в глубину спальни.

Здесь стояла зингеровская швейная машинка, неуместно английская в этом французском доме. Точно такая же была у ее матери, и та часами сидела за шитьем, наполняя дом уютным жужжанием колесика и постукиванием иглы.

Элис стерла ладошкой пыль. Кажется, машинка в рабочем состоянии. Она по очереди открывала ящички и находила в них шпульки с хлопчатобумажной нитью, иголки, булавки, обрезки кружева и тесьмы, картонку со старомодными серебристыми кнопками и коробочку пуговиц всех сортов и размеров.

Элис повернулась к дубовому столу под окном, выходившим на маленький огороженный двор за домом. Первые два ящика, выстеленные обрезками обоев, были совершенно пусты. Третий удивил ее, оказавшись запертым, хотя ключ торчал в замке. Чтобы его открыть, понадобилось приложить и силу, и ловкость – не так легко было справиться с крошечным серебряным ключиком. На дне ящика стояла обувная коробка. Элис достала ее и поставила на стол.

В коробке царил образцовый порядок. Пачка фотографий была перевязана бечевкой, а поверх нее отдельно лежал конверт, адресованный мадам Таннер. Адрес был выведен тонкими паутинными линиями. Почтовый штемпель: «Каркасон, 16 марта 2005» Красными чернилами наискосок отпечатано: «В собственные руки». Вместо обратного адреса тоже штамп: «Expéditeur Audric S. Baillard».

Элис сунула палец в конверт и вытянула наружу единственный листок толстой коричневатой бумаги. Ни даты, ни адреса, ни пояснений – одно четверостишие, выведенное тем же тонким почерком, теми же черными чернилами.

 

Bona nuèit, Bona nuèit…

Braves amies, pica mièja nuèit

Cal finir velhada

Ejos la flassada.

 

Глубоко в подсознании шевельнулась память, будто давно позабытая песня… Слова, выбитые на ступенях пещерного зала. Она готова была поклясться, что язык тот же самый. Подсознание видело связь, темную для осознанного понимания.

Элис оперлась на спинку кровати. Шестнадцатого марта, дня за два до смерти тети. Сама она положила его в коробку или это сделал кто-то другой? Бальярд?

Отложив стихотворение в сторону, Элис развязала бечевку.

Всего десять черно-белых фотографий, сложенных в хронологическом порядке. На обороте карандашом подписано место и дата. Первая – студийный портрет серьезного маленького мальчика в школьной форме, с гладко зачесанными на пробор волосами. Элис перевернула карточку. «Фредерик Уильям Таннер, сентябрь 1937». Надпись сделана синими чернилами и другим почерком.

Сердце перекувырнулось в груди. Та же папина карточка стояла у них дома на каминной полке, рядом со свадебной фотографией родителей и портретом шестилетней Элис в накрахмаленном платьице с пышными рукавчиками. Она пальцем погладила фотографию. Одно это доказывает уже, что Грейс знала о существовании младшего брата, хотя они никогда и не встречались.

Элис отложила портрет и взяла следующую карточку. Одну за другой она перебрала всю пачку. Самый ранний из снимков тетушки оказался на удивление недавним: июль 1985. Фамильное сходство не оставляло сомнений. Как и Элис, Грейс была маленького роста, с тонкими, почти детскими чертами, только прямые седые волосы ее были безжалостно коротко обрезаны. Она смотрела прямо в объектив, отгородившись от фотографа дамской сумочкой, крепко зажатой в руках.

Последний снимок был сделан тоже с Грейс – несколькими годами старше, она стояла рядом с пожилым мужчиной. Элис наморщила лоб. Кого-то он ей напоминал. Она чуть повернула карточку к свету.

Они стояли перед старинной каменной стеной. Позы натянутые, словно они мало знают друг друга. Судя по одежде, снимались в конце весны или летом. Грейс в летнем платье без рукавов, собранном у пояса. Ее высокий и очень худощавый спутник – в светлом летнем костюме. Лица не разобрать в тени панамы, но морщинистые руки в старческих веснушках выдают возраст.

На заднем фоне виднеется обрезанная краем снимка табличка с французским названием улицы. Прищурившись, Элис разобрала крошечные буквы: рю де Труа Дегре. На обороте паутинным почерком Бальярда пометка: «ОБ и ГТ, джун^[82] 1993, Шартр».

Снова Шартр. Буквы, должно быть, значат: Грейс Таннер и Одрик Бальярд. 1993 год – год смерти ее родителей.

Пересмотрев все фотографии, Элис взяла в руки последний предмет, оставшийся на дне коробки: маленькую старинную книжицу. Черная кожа переплета потрескалась, медная застежка позеленела, но золотое тиснение на обложке читалось отчетливо: «СВЯТОЕ ПИСАНИЕ».

С нескольких попыток Элис удалось открыть обложку. На первый взгляд она не заметила никаких отличий со стандартными изданиями времен короля Якова. Только пролистав больше половины страниц, она обнаружила четырехугольное отверстие, прорезанное в тончайшей бумаге так, что образовался неглубокий тайник три на четыре дюйма.

Внутрь был плотно втиснут маленький бумажный сверток. Элис развернула несколько слоев обертки, и к ней на колени выпал диск из светлого камня размером с десятифранковую монетку. Он и был плоским и тонким, как монета, только не металлическим, а каменным. Элис с удивлением поворачивала в пальцах светлый кружок. На нем виднелись две буквы: NS. Чьи-то инициалы? Или румбы компаса? Древняя денежка?

Она перевернула диск. На обратной стороне был вырезан лабиринт – точно такой же, как на стене пещеры и на внутренней стороне кольца.

Здравый смысл подсказывал, что для этого совпадения, конечно, найдется абсолютно разумное объяснение – просто сейчас ничего не приходит в голову. Она опасливо взглянула на листки, в которые была завернута находка. Любопытство пересиливало суеверный страх перед тем, что может обнаружиться на них.

«Теперь уж поздно останавливаться».

Элис принялась разглаживать бумагу и едва удержалась от облегченного вздоха. Всего-навсего генеалогическое древо! Первый листок был надписан: «Arbre genealogique». ^[83] Чернила поблекли и местами читались с трудом, но отдельные слова выделялись ярче. Среди черных букв во второй строке было красным выведено имя: Элэйс Пеллетье дю Мас (1193–?), Соседнего имени она разобрать не сумела, но строкой ниже и чуть правее зелеными чернилами было написано: Сажье де Сервиан.

Рядом с каждым из этих имен был выведен золотом тончайший узор. Элис подняла с колен каменный кружок, положила рядом. Один к одному.

Она переворачивала листок за листком, пока не дошла до последней страницы. Здесь она нашла ветвь Грейс – дата смерти была вписана рядом другими чернилами. Ниже и дальше от ствола стояли имена родителей Элис.

Последняя ветвь принадлежала ей. Элис Элен (1976–?) – обведено красными чернилами. И рядом опять символ лабиринта.

Подтянув колени к подбородку и обхватив их руками, Элис сидела, потеряв счет времени, в этой тихой опустевшей комнате. Она наконец поняла. Прошлое предъявляло свои права на нее. Хочет она того или нет.

 

ГЛАВА 43

 

Обратная дорога до Каркасона промелькнула как в тумане. В холле гостиницы Элис застала толпу новоприбывших, так что она сама взяла с крючка свой ключ и прошла наверх, никем не замеченная.

Собиралась отпереть замок, и тут заметила, что дверь приоткрыта.

Элис призадумалась. Опустила на пол обувную коробку и книги, осторожно открыла дверь пошире.

– Эй! Есть кто-нибудь?

Она обвела глазами комнату. Все вроде бы так, как она оставила. Элис опасливо перешагнула через оставленные на пороге вещи и шагнула внутрь. Остановилась. В номере пахло ванилью и застоявшимся табачным дымом.

Шорох за дверью. Сердце у нее подкатилось к горлу. Она успела обернуться как раз вовремя, чтобы заметить отразившиеся в стекле серую куртку и черные волосы, и тут же ее сбил с ног жестокий удар в грудь. Она врезалась головой в зеркальную дверцу шкафа, отчего плечики внутри забренчали, как раскатившиеся по жестяной крыше камешки.

Комната затуманилась по краям, все заплясало перед глазами, но она услышала бегущие шаги по коридору.

«За ним. Быстро!»

Элис кое-как поднялась на ноги и устремилась в погоню. Она слетела по лестнице в холл и завязла в толпе итальянских туристов, перегородившей выход. В панике она пробежала глазами по холлу и поймала взглядом спину скрывающегося в боковой двери мужчины.

Она протолкалась сквозь лес людей и завалы багажа, прыгая через сумки и чемоданы, и наконец оказалась в саду, окружавшем здание. Грабитель уже выбрался на стоянку. Элис собрала последние силы, пытаясь перехватить его, но вор бежал быстрее.

Выбравшись на дорогу, она его уже не увидела – он растворился в толпе туристов, возвращавшихся из Старого города.

Элис оперлась руками о колени, стараясь восстановить дыхание. Потом выпрямилась, ощупала пальцами затылок. Там уже вздувалась шишка.

Напоследок окинув взглядом улицу, Элис вернулась в холл и, извинившись, пробралась в голову очереди, стоявшей перед портье.

– Простите, вы не могли бы мне помочь?

Девушка-администратор подняла на нее усталый взгляд.

– Я к вашим услугам, как только закончу с этим джентльменом, – сказала она.

– Боюсь, это срочно, – возразила Элис. – Кто-то был в моем номере. Он только что выбежал на улицу. Всего пару минут назад.

– Право, мадам, если вы минутку подождете…

Элис повысила голос, так что все могли ее слышать.

– Кто-то был в моем номере. Вор.

Толпа у прилавка замолкла. Девушка округлила глаза, соскользнула с высокой табуретки и скрылась. Через несколько секунд владелец гостиницы искусно оттер Элис в сторонку.

– У вас что-то случилось, мадам? – тихо спросил он.

Элис объяснилась.

Он вместе с ней прошел наверх, попробовал замок и заметил:

– Дверь не взломана.

Он подождал у дверей, пока Элис проверяла, не пропало ли что-нибудь из вещей. К ее смущению, все оказалось на месте. Паспорт лежал на нижней полке шкафа, но не там, куда она его положила. То же относилось к содержимому ее рюкзака. Ничего не пропало, но все лежало не так. Слабое доказательство.

Элис заглянула в ванную и здесь наконец кое-что нашла.

– Monsieur, s'il vous plaît, – позвала она и показала ему на раковину. – Regardez.^[84]

От изрезанного на кусочки мыла сильно пахло лавандой. Тюбик с зубной пастой был открыт, все его содержимое выдавлено наружу.

– Voilà!^[85] Как я вам и говорила.

Он озабоченно оглядывался, не скрывая сомнения. Желает ли мадам обратиться в полицию? Разумеется, он мог бы спросить других гостей, не заметили ли они чего-нибудь, но ведь ничего не пропало?..

Он вопросительно взглянул на нее.

Элис наконец настигла слабость. Это не обычный взломщик. Человек, который здесь побывал, искал что-то определенное и был уверен, что эта вещь находится у нее.

Кто знает, где она остановилась? Нубель, Поль Оти, Карен Флери и ее служащие, Шелаг… Кажется, больше никто.

– Нет, – поспешно отозвалась она. – Не надо полиции, раз ничего не пропало… Но мне хотелось бы перебраться в другой номер.

Хозяин начал объяснять, что гостиница переполнена, но замолчал, поймав ее взгляд.

– Я посмотрю, можно ли это устроить.

 

Двадцать минут спустя Элис предоставили номер в другой части здания.

Она никак не могла успокоиться. Второй или третий раз проверила, заперто ли окно и дверной замок, присела на кровать и задумалась, что делать. Встала, еще раз обошла небольшой номер, села, снова встала. Может быть, вообще сменить гостиницу?

«А если он вернется ночью?»

Элис чуть не выпрыгнула из собственной кожи, когда у нее в нагрудном кармане зазвонил телефон.

– Allo, oui?^[86]

Она с облегчением услышала голос Стивена, одного из сотрудников Шелаг по раскопу.

– Привет, Стив. Нет, извини, я только что вошла. Еще не успела просмотреть сообщения. А что такое?

Она выслушала ответ, и кровь отлила от щек. Стивен рассказал, что раскопки закрывают.

– Но почему? Брайлинг хоть что-нибудь объяснил?

– Сказал, это от него не зависит.

– Неужели из-за тех скелетов?

– Полиция молчит.

Сердце у нее гулко забилось.

– А они присутствовали, когда Брайлинг объявил о закрытии?

– Они, вообще-то, больше интересовались Шелаг, – начал он и сбился. – Элис, я ведь звоню узнать, ты с ней связывалась после отъезда?

– С понедельника ни разу. Вчера несколько раз пробовала дозвониться, но она на мои звонки не отвечает. А что?

Элис сама не заметила, как вскочила на ноги, ожидая ответа Стивена.

– Она, похоже, сбежала, – наконец отозвался тот. – Брайлинг склонен видеть ее отъезд в мрачном свете. Подозревает, что она увезла что-то с раскопа.

– Шелаг не могла! – воскликнула Элис. – Ни за что. Она не из тех, кто…

Но, еще не договорив, Элис вспомнила необъяснимую злость подруги в последний день. Она чувствовала себя предательницей, но ее уверенность поколебалась.

– И полиция тоже так считает? – резко спросила она.

– Не знаю. Просто все это странновато, – уклончиво отозвался Стивен. – Один из полицейских, которые в понедельник приезжали на раскоп, в тот же день был насмерть сбит машиной в Фуа, – продолжал он. – Об этом было в газетах. Похоже, они с Шелаг были знакомы.

Элис опустилась на кровать.

– Извини, Стив. Мне это нелегко слышать. Кто-нибудь ее ищет? Вообще что-нибудь делается?

– Есть одна мысль, – неуверенно протянул он. – Я бы сам этим занялся, но я завтра утром уезжаю домой. Теперь нет смысла здесь торчать.

– Что за мысль?

– До начала раскопок Шелаг останавливалась у друзей в Шартре. Мне пришло в голову, что она снова отправилась туда, просто не потрудилась никого уведомить.

Элис мысль не показалась слишком обнадеживающей, но это было лучше, чем ничего.

– Я звонил по тому номеру. Ответил какой-то парень. Он вроде бы никогда не слышал о Шелаг, но номер был точно тот, который она мне давала. Я его сохранил в трубке.

Элис нашла карандаш и бумагу.

– Продиктуй мне. Попробую сама, – сказала она, готовясь писать.

Рука у нее застыла.

– Извини. Стив, – голос звучал словно издалека, – повтори, пожалуйста, еще раз.

– 02 68 72 31 26, – послушно повторил он. – Сообщишь мне, если что-нибудь узнаешь?

Этот самый номер она получила от Бо.

– Я все сделаю, – отозвалась Элис, почти не понимая, что говорит. – Свяжусь с тобой.

Элис понимала: нужно звонить Нубелю. Рассказать ему о странном взломщике и о своей встрече с Бо. Но она медлила. Она сомневалась, что Нубелю можно доверять. Он ведь ничего не сделал, чтобы остановить Оти.

Элис полезла в рюкзак, нашла дорожную карту Франции.

«Не сходи с ума. Туда гнать не меньше двух суток».

Какая-то мысль толкнулась в сознание. Она достала сделанные в библиотеке заметки.

В грудах слов, относящихся к собору в Шартре, мелькнуло упоминание о Святом Граале. И там тоже есть лабиринт. Элис нашла нужный параграф. Перечитала его дважды, чтобы убедиться, что все поняла правильно, потом выдернула из-под письменного стола стул, села и открыла книжку Бальярда на том месте, которое было отмечено закладкой.

«Иные и теперь верят, что здесь нашел последнее свое пристанище Грааль. Предполагается, что катары были хранителями Чаши Христа…»

Сокровище, вынесенное катарами из Монсегюра. Куда? На пик де Соларак? Элис открыла карту на первой странице книги. Монсегюр не так далеко от гор Сабарте. Что, если сокровище скрыли там?

«Какая связь между Шартром и Каркасоном?»

Вдалеке послышались первые раскаты грома. Комнату заливал странный оранжевый свет уличных фонарей, отраженный от ночных облаков. Ветер гремел ставнями и швырял пригоршни песка в машины на стоянке под окнами.

Элис закрыла окно, когда первые тяжелые капли расплылись по подоконнику чернильными кляксами. Она бы выехала тотчас же, но было уже поздно, да и вести машину в грозу опасно.

Элис проверила все замки, поставила будильник и одетой улеглась в постель дожидаться утра.

 

Сперва сон показался знакомым и мирным. Она плыла в белом, лишенном тяжести мире, прозрачном и молчаливом. Потом словно люк открылся под виселицей, и она начала падать сквозь пустое небо к рванувшимся навстречу лесистым горам.

Она узнала это место. Монсегюр ранней весной.

Едва ноги коснулись земли, Элис уже бежала, спотыкаясь на крутой лесной тропинке между колоннами древесных стволов. Она хваталась за ветви, пытаясь замедлить бег, но руки проходили насквозь, горсти молодых листочков проскальзывали сквозь пальцы, как волосы сквозь гребень, пачкая кожу зеленым соком.

Тропинка под ногами стала ровнее, камни и скальные выступы сменили мягкую лесную землю, мох и сучья. А вокруг было все так же тихо, ни птичьих, ни людских голосов, только ее прерывистое дыхание.

Тропа изгибалась, сворачивалась петлями, заставляя ее метаться то вправо, то влево, пока за новым поворотом впереди не встала огненная стена. Элис вскинула руки к лицу, защищаясь от синих, желтых, багровых языков пламени, тянувшихся к ней, как водоросли тянутся к поверхности воды.

Здесь сон изменился. Теперь вместо множества корчащихся в пламени лиц перед ней возникло одно: лицо юной женщины, нежное и в то же время сильное. Женщина протянула руку и взяла из руки Элис книгу.

Она пела, голос свивался серебряной нитью.

Bona nuèit, Bona nuèit… ^[87]

На этот раз не было холодных пальцев, хватающих ее за лодыжки, приковывающих к земле. И огонь больше не грозил поглотить ее. Она струйкой дыма поднималась вверх, и тонкие сильные женские руки обнимали и поддерживали ее. Она была в безопасности.

Braves amies, pica mièja-nuèit.

Элис улыбнулась, вместе с ней взлетая все выше и выше, к свету, оставляя мир далеко внизу.