История психолелической терапии умирающих 2 страница

в русле духовной практики, так и на уровне физической гибели биологической

оболочки. Лучшие известные образцы подобных пособий -- "Тибетская книга

мертвых" (Бардо Тедоль), собрание погребальных текстов, определяемые как

"Египетская книга мертвых" (Перт Эм Хру), и литературное произведение

средневековой Европы, известное как "Искусство смерти" (Ars Moriendi).

Антропологическая литература заполнена описаниями обрядов перехода,

совершаемых в различных культурах во время столь важных событий, как

рождение, совершеннолетие, свадьба, рождение ребенка, перемена в жизни,

смерть. В ходе сложных ритуалов, исполняемых по таким случаям, люди учатся

испытывать переходы с одной стадии жизни на другую, умирать для одной роли и

рождаться, входя в другую. Во многих обрядах превращения, в которых

используются галлюциногенные средства либо сильнодействующие методики без

употребления наркотиков, посвящаемый переживает смерть и возрождение,

сравнимые с практикой древних храмовых мистерий. Всякое соприкосновение с

умиранием, смертью и трансцендентностью, переживаемое в рамках этих

ритуалов, может рассматриваться живущими, как серьезная психологическая и

экспериментальная подготовка к решающему переходу в момент смерти.

Во многих дописьменных обществах гомогенная, замкнутая и в высшей

степени сакральная природа общины является тем клубком взаимозависимостей,

внутри которого умирающий обретает себя. В подобном обществе сознание клана,

племени или царства превалирует над отчетливым "я" личности. Именно этот

фактор и делает утрату индивидуальности, происходящую в момент кончины,

менее болезненной по сравнению с протеканием аналогичного процесса в

культурах, где сильна привязанность к "эго". Однако выпадение человека из

системы социальных связей гомогенного общества может оказать серьезное

воздействие и на живущих. Процесс умирания и смерть в условиях "общины" предполагает как

оказание коллективной поддержки умирающему, так и выражение горя и гнева со

стороны провожающих его в последний путь. Ведь они теряют важного члена

социальной группы, связанной изнутри таинственными путами.

Многие носители западной культуры считают, что этот подход к смерти

чужд присущей им системе ценностей. Усложненные предписания ритуала,

касающегося смерти, а также характерное для многих религий акцентирование

понятия бренности существования свидетельствуют, с их точки зрения, о

болезненной фиксации внимания на мрачной теме, что часто интерпретируется на

Западе как выражение социальной психопатологии.

Изощренный европеец склонен рассматривать веру в посмертное

существование и концепцию загробного странствия души как выражение

примитивных страхов людей, лишенных преимуществ научного знания. В подобном

контексте преобладание группового сознания над индивидуальным представляется

признаком психологической незрелости. Однако более пристальное внимание к

собственной культуре выявит наш сдвиг к другой крайности: полному отрицанию

и пренебрежению всем, что относится к смерти. Не так уж много в жизни

человека событий, имеющих столь огромное значение, как процесс умирания и

смерть. Каждому приходится переживать кончину близких родственников и,

наконец, столкнуться с фактом собственной бренности и биологической

смертности. Учитывая естественность смерти, просто поразительно стремление

человека избежать проблем и уклониться от вопросов, связанных с нею.

Старение, смертельные болезни и умирание воспринимаются не как составные

части процесса жизни, а как полное поражение и болезненное непонимание

ограниченности наших возможностей управлять природой. С точки зрения

присущей нам философии прагматизма, подчеркивающей значение достижений и

успеха, умирающий является потерпевшим поражение. В нашей культуре люди

только начинают осознавать, что есть нечто, постигаемое через контакты с

престарелыми и умирающими.

Отношение современной медицины к последним определяется непреклонным

стремлением всеми возможными средствами побороть смерть и отсрочить ее

наступление. В этой борьбе за механическое продление жизни любой ценой очень

мало внимания обращается на то, каковы последние дни умирающего. Многих из

 

 

них окружают капельницы, кислородные подушки, электрические устройства

для работы сердца, искусственные почки, приборы контроля за важнейшими

функциями организма. Часто, пытаясь скрыть от пациента истинное положение

дел, медицинский персонал и члены семьи разыгрывают сложные спектакли,

отвлекающие от проблем, непосредственно связанных с ситуацией, обольщая

больного несбыточными надеждами. Все это еще больше усиливает чувство

изоляции и отчаяния, испытываемые умирающими, многие из которых инстинктивно

ощущают окружающую их ложь.

Религия, способная быть значительной поддержкой для умирающего, в

значительной степени утратила смысл для среднего европейца. Прагматическая

житейская ориентация и материалистическая внутренняя установка пришли на

смену религиозному горению. За небольшим исключением, западные религии уже

не играют существенной роли в жизни, низведены до уровня формализованных

обрядов и утративших внутренний смысл церемоний.

Взгляд на мир, выработанный наукой, базирующейся на материалистической

философии, усиливает тяжесть положения умирающего. Ведь, согласно такому

подходу, за пределами материального мира ничего не существует. Воспринимать

реальность могут лишь живые организмы с функционирующими органами чувств.

Сознание же рассматривается как продукт деятельности мозга и, следовательно,

полностью зависит от его целостности и нормальной работы. Физическое

уничтожение тела и мозга есть необратимый конец человеческой жизни.

Сейчас наша социальная структура, равно как и философия, религия и

медицина почти ничего не могут предложить для облегчения душевных мук

умирающего. Поэтому многие, находясь в подобном положении, переживают

глубокий и всеохватывающий кризис, затрагивающий одновременно биологические,

эмоциональные, философские и духовные стороны жизни. Однако психиатры,

психологи и лица смежных профессий, разработавшие системы вмешательства в

случае возникновения кризиса в различных трудных жизненных положениях, как

ни удивительно, до недавнего времени не называли эту область в числе остро

нуждающихся в квалифицированной помощи. Поскольку многочисленные менее

значимые ситуации воспринимались в прошлом, как требующие чрезвычайных мер,

нам представляется важным рассмотреть некоторые причины, не дающие специалистам возможности

безотлагательно осознать необходимость помощи человеку в серьезнейшем

жизненном кризисе.

Одна из наиболее очевидных причин -- это в целом прагматический взгляд

на жизнь, присущий нашему обществу, ориентированному на понятие "успеха".

Соответственно, более разумно помогать тому, у кого есть шансы вернуться к

продуктивной жизни, нежели тому, кто более не в состоянии вносить вклад в

развитие общества и в ближайшем будущем физически перестанет существовать.

Работа с умирающими и их семьями крайне трудна. Она не только предъявляет

высокие требования и сложна по самой своей сути, но и происходит в

неблагоприятных условиях, пронизанных пессимизмом. Врач постоянно

соприкасается с сильными и болезненными эмоциями, предопределенными

обстоятельствами, в которых находится умирающий и его близкие. В рамках

традиционного психотерапевтического подхода очень важно быть в состоянии

предложить пациенту нечто конкретное с целью повлиять на его мотивации и

показать ему возможность самому использовать свои ресурсы для достижения

более удовлетворительного уровня существования.

Врач, работающий, в условиях западной культуры, практически ничего не

может предложить в качестве позитивной альтернативы ни умирающему, ни

остающимся. Эта область, по традиции, принадлежит церкви. Однако и она часто

мало что может дать, кроме слов утешения, указаний на веру и обычных

церемоний.

Важнейшая причина нежелания психотерапевтов и других лиц входить в

отношения с умирающими -- их собственный подсознательный страх перед

физическими страданиями, биологической бренностью и смертностью. Личные

отношения с индивидом, находящимся на пороге смерти, могут пробуждать

собственную метафизическую тревогу, связанную с идеей биологической кончины.

Страх смерти, испытываемый людьми, обычно связывается с осознанием ими

траектории жизни. В отличие от животных, человек знает о своей смертности, о

том, что рано или поздно ему придется пережить прекращение биологического

существования. Ниже в этой книге мы попытаемся показать, что подобный страх

коренится еще глубже. Наблюдения, сделанные в ходе психодели-ческих

исследований, наряду со сведениями из истории, сравнительного религиоведения

и антропологии, видимо, указывают на

 

 

то, что мы храним в подсознании функциональные матрицы, содержащие

память о подлинном соприкосновении со смертью.

Активизация этих подсознательных структур с помощью психотропных

средств или нелекарственных способов и методов приводит к яркому переживанию

смерти, по своей интенсивности неотличимому от настоящего процесса умирания.

Поэтому люди обладают не только интеллектуальным знанием о своей смертности,

но и подсознательным пониманием смертельных мук умирающих. Такое осознание

смерти организмом находится практически на клеточном уровне и представляется

главной причиной неестественного уклонения от связанных с нею проблем. В

условиях полного отсутствия социальных, психологических, философских и

духовных систем, обеспечивающих поддержку и могущих быть

противопоставленными этому страху, последний становится важнейшим

препятствием в работе с умирающими и основным сдерживающим фактором в деле

оказания им эффективной помощи.

Наши средства массовой информации вместо того, чтобы использовать свой

колоссальный образовательный потенциал для распространения полезной

информации о смерти и умирании, способствуют распространению неверных

представлений об этих явлениях. В заурядных фильмах смерть представлена как

абсурдное событие или ситуация личного поражения. В сообщениях о жертвах в

ходе военных действий, во время авиационных катастроф, ураганов, наводнений,

землетрясений, засух и массовых эпидемий данные столь велики, что воспринять

смерть на личностном уровне невозможно. Ее важность и психологические,

философские и духовные взаимоотношения растворяются в бесстрастных цифрах.

Картина смерти стала еще более абстрактной, когда зашла речь о возможности

мгновенного и полного уничтожения человечества в ядерном пожаре. Особый

личностный оттенок, присущий смерти, полностью затмевается апокалиптической

природой, технологическим характером и массовым масштабом такого события.

Непонимание проблем, связанных с отношением к смерти, эмоциональные

барьеры и даже сам характер социальных и медицинских учреждений

предопределяют невозможность для большинства членов нашего общества

осознанно принимать участие в процессе кончины. Это равно относится к

умирающим и к их друзьям и близким.

 

 

Сегодня мы являемся свидетелями резкого изменения отношения медиков и

специалистов смежных профессий к проблеме умирания и смерти. Важной вехой на

этом пути стала книга Германа Фейфеля "Значение смерти" (1957) --

своеобразный свод статей врачей, психиатров, психологов, философов,

посвященных процессу умирания. После публикации нaзвaннqй книги возросли

убежденность в необходимости срочных перемен и интерес к проблеме со стороны

гуманистически настроенных специалистов, предпринимавших значительные усилия

для облегчения положения умирающих. Важным событием стало создание в 1968

году в Нью-Йорке организации "Фонда Танатологии" (первый президент Фонда и

один из членов-учредителей -- Остин Кучер). Цель организации -- объединение

специалистов, работающих в областях, ориентированных на оказание помощи

больным: философов, священников, писателей и других лиц, интересующихся

вопросами, связанными со смертью и уходом за умирающими.

Волна профессионального интереса к практическим и теоретическим

аспектам процесса умирания привела, в частности, к появлению научного труда

Элизабет Кюблер-Росс, выполненного на факультете психопатологии Университета

Чикаго. В книге " О смерти и умирании", прокладывающей путь будущим

исследователям, суммируется ее опыт работы в качестве психотерапевта с

тяжелобольными, а также опыт тренировочных семинаров, проводимых совместно с

врачами, медсестрами, студентами и священниками. В этом труде содержатся

многочисленные доказательства того, как часто люди, находящиеся на смертном

одре, остро нуждаются в искренних человеческих контактах и

психотерапевтической помощи. Она подчеркнула важность открытого и честного

общения с умирающими, готовность последних обсуждать любые психологически

близкие им темы. В результате подобного подхода они могут научить остающихся

в живых важным вещам, относящимся не только к заключительным фазам жизни, но

и к проблемам работы человеческого сознания, а также к некоторым редким

аспектам нашего существования вообще. Кроме того, данный процесс обогатит

его участников и, возможно, снизит уровень их тревоги относительно

собственной смерти.

Обосновывая свой опыт теоретически, Кюблер-Росс выделила пять стадий,

характеризующихся специфическими эмоциональными реакциями и отношениями,

через которые последовательно проходит типичный умирающий по мере ухудшения

своего физического состояния: стадии отторжения и изоляции, гнева, попыток

что-то выторговать, депрессии и, наконец, признания неизбежного. В последние

два года Кюблер-Росс особенно интересовалась исследованием субъективных

переживаний, связанных с процессом умирания, и проблемой существования

сознания после смерти. Ее работа произвела сильное впечатление как на

профессионалов, так и на широкого читателя.

Другим важным нововведением в уходе за смертельно больными стал

лечебный эксперимент, проводившийся с 1967 года под руководством д-ра Сесиля

Сандерса в приюте св. Христофора в Лондоне. Ведущее направление в

деятельности персонала этого приюта -- стремление сделать все, чтобы дать

возможность пациентам полноценно и комфортабельно жить до самого дня

кончины. Общий режим и вся атмосфера гораздо более свободны и неформальны,

чем в обычной больнице, а порядок посещений и выхода больных значительно

проще обычного в палатах для тяжелобольных. По желанию пациентов, им

разрешено находиться в палатах или уходить на прогулки. Они могут

встречаться с семьями и заниматься любым делом столько, сколько могут и

хотят. Им разрешают курить в постели и каждый вечер, только не поздно,

пользоваться спиртными напитками. Подход, практикуемый в приюте св.

Христофора, соединяет хорошо организованный уход и медицинское мастерство с

состраданием, теплом и дружелюбием. Работа Сесиля Сандерса имеет явный

религиозный акцент, носящий, однако, скорее экуменический, несектантский

характер, не сводимый к канонам какой-то одной избранной религии. Кроме

известности, которую данная организация получила из-за истинно гуманного

подхода к умирающим, она также пользуется безупречной репутацией за

достижения в сфере эффективного обезболивания. Специалисты в областях,

ориентированных на оказание помощи людям, сейчас, кажется, остро сознают

важность вопросов, связанных со смертью. Также бесспорна для них

необходимость далеко идущих перемен в существующих медицинских порядках и

методиках. Быстро растет число статей и книг, посвященных смерти и уходу за

страдающими от неизлечимых заболеваний. Увеличивается количество лекций,

семинаров, симпозиумов и конференций по данной теме. Все больше и больше

исследований ориентируется на разработку эффективных методов помощи людям,

находящимся при смерти, на изыскание возможности яснее представить психологические аспекты процесса умирания и

смерти.

Проводимые в течение последней четверти века исследования ЛСД и других

галлюциногенов открыли новые возможности для облегчения эмоционального и

физического страдания умирающих от раковых заболеваний и других хронических

болезней. В ходе этих исследований были также выдвинуты нетривиальные

подходы к проблеме углубления наших познаний об ощущениях умирающих.

Переживание смерти и возрождения, иногда возникающие в результате приема

химических препаратов во время психоделических сеансов, как у нормальных

людей, так и у душевнобольных, помогло понять, что источник этих переживаний

расположен в подсознании. Возможность моделирования феномена смерти и

возрождения в регулируемых условиях и достаточно предсказуемым образом

сделала реальным проведение детального картографирования таких переживаний.

В книге показана практическая важность психоделической терапии умирающих, а

также обсуждается значение психоделических исследований для углубленного

понимания процесса смерти.

 

 

ИСТОРИЯ ПСИХОЛЕЛИЧЕСКОЙ ТЕРАПИИ УМИРАЮЩИХ

 

I аш опыт работы с людьми, умирающими от неизлечимых заболеваний, был

тесно связан с разработкой психоделической терапии, то есть обширной

программы ускоренной психотерапии с применением веществ, вызывающих

изменение состояния сознания, наподобие диэтиламида лизергиновой кислоты

(ЛСД) и дипропилтриптамина (ДПТ). Хотя данный вид лечения и является прямым

следствием развития современных фармакологических и клинических

исследований, у него есть близкие аналоги в различных современных незападных

культурах, а его истоки теряются в доисторическом прошлом и шаманских

ритуалах, а также в лечебных церемониях многих древнейших цивилизаций.

Предположение о возможном применении галлюциногенов для терапии

неизлечимо больных впервые было высказано педиатром Валентиной Павловной

Уоссон. В результате многолетних этномикологических исследований она и ее

супруг Гордон Уоссон заинтересовались употреблением грибов, содержащих

галлюцино-гены, в разных культурах, существовавших в Америке до появления

там европейцев, а также в современной Центральной Америке. Уоссоны провели

несколько полевых исследований в Мексике и, наконец, в июне 1955 года стали

первыми европейцами, допущенными к священному ритуалу, проводимому

масатекской ку-рандерой - знахаркой Марией Сабиной. Мощное воздействие

грибов, съеденных ими в ходе церемонии, произвело на Уоссонов глубокое

впечатление. Французский миколог Роже Хейм, к чьей помощи они прибегли,

определил грибы по принятой в ботанике классификации, как относящиеся к виду

Psilocybe mexicana или сходные с ним. Затем он послал образцы для проведения

химического анализа в лабораторию швейцарской фармацевтической фирмы

"Сандоз". В 1957 году Валентина Павловна дала интервью

 

 

журналу This Week, в котором рассказала историю открытия и описала свои

ощущения после принятия мексиканских священных грибов. Она высказала мнение,

что если удастся выделить активный ингредиент и обеспечить его достаточный

запас, то этот ингредиент может стать важнейшим инструментарием в изучении

психических процессов. Кроме того, г-жа Уоссон заявила, что после изучения

возможно применение препарата в медицине, предположительно, для лечения

алкоголизма, наркомании, душевных расстройств и неизлечимых заболеваний,

сопровождающихся сильными болями. Спустя несколько лет некоторые

исследователи из Балтимора провели независимые испытания достоверности ее

необычных видений. Группа психиатров и психологов Мэри-лендского центра

психиатрических исследований, незнакомых со статьей в This Week, занималась

систематическим изучением возможностей психоделической терапии с помощью ЛСД

(препарата, весьма близкого псилоцибину) для использования в предсказанных

Валентиной Уоссон случаях. Мы были удивлены, обнаружив газетную вырезку в

библиотеке Гордона Уоссона во время визита к нему в 1974 году.

Следующий импульс, усиливший интерес к приему умирающими

галлюциногенов, исходил не от врача или бихевиориста, а от писателя и

философа Олдоса Хаксли. Последний глубоко интересовался как феноменом

смерти, так и религиозным и мистическим опытом, вызванным употреблением

галлюциногенов. Необычайно чутко и проницательно он помогал своей первой

жене Марии, когда в 1955 году она умирала от рака. В предсмертные часы он

применил технику гипноза с целью пробудить воспоминания об экстатических

переживаниях, несколько раз спонтанно возникавших в ее жизни. Хаксли явно

стремился облегчить предсмертные переживания, направляя жену в эти

мистические состояния сознания по мере приближения смерти. Данный, глубоко

личный опыт отражен в его романе "Остров", где одна из героинь по имени

Лакшми умирает в очень сходных обстоятельствах. В письме, адресованном

Хамфри Осмонду, психиатру и пионеру в области психоделических исследований,

познакомившего его с ЛСД и мескалином, Хаксли писал:

 

То, что я пережил с Марией, убедило меня: живущий может многое сделать

для облегчения предсмертного состояния, для поднятия самого что ни на есть

физиологического акта человеческого существования на сознательный уровень, а

может даже и на духовный

 

 

У лиц, знакомых с действием галлюциногенов, а также с личной биографией

Хаксли, не возникает сомнений, в том, что "сома" из "Нового смелого мира " и

препарат "мокша" в "Острове" -- галлюциногены, по действию подобные ЛСД,

мескалину и псило-цибину. В романе препарат "мокша" дает обитателям Острова

возможность пережить мистические озарения и освобождает их от страха смерти,

предоставляя одновременно возможность жить более полной жизнью. В другом

письме Хамфри Осмонду, написанном еще в феврале 1958 года, Хаксли ясно

излагает свою идею серьезно рассмотреть возможность приема ЛСД умирающими:

...и еще один проект: введение ЛСД неизлечимым раковым больным в

надежде, что это позволит сделать процесс смерти более духовным и менее

физиологичным.

Согласно сведениям, полученным от его второй жены Лауры, Олдос Хаксли

упоминал по нескольким поводам, что "предсмертные обряды должны усиливать, а

не ослаблять сознание, подчеркивать, а не уменьшать человечность". В 1983

году, сам умирая от рака, он продемонстрировал серьезность своей идеи. За

несколько часов до смерти он попросил Лауру дать ему 100 микрограмм ЛСД,

чтобы облегчить себе уход. Это волнующее переживание описано Лаурой Хаксли в

книге "Сей вечный миг".

Предложение Олдоса Хаксли, хоть и подкрепленное уникальным личным

примером, в течение нескольких лет не оказывало влияния на исследователей

медицины. Новый импульс пришел из довольно неожиданного источника и не был

связан с идеями и усилиями О. Хаксли. В начале 60-х годов Эрик Каст из

Чикагской медицинской школы изучал воздействие различных препаратов на

болевые ощущения в поисках хорошего и надежного обезболивающего средства. Он

заинтересовался ЛСД и оценил его как перспективное вещество из-за необычного

характера воздействия. Каст узнал, что ЛСД имеет тенденцию вызывать заметное

искажение восприятия тела и изменения в физических ощущениях. Более того,

ЛСД, видимо, нарушает способность концентрироваться и избирательно

фокусирует внимание на особых физиологических ощущениях. Таким образом, у

лиц, находящихся под воздействием ЛСД, простые визуальные впечатления могут

подавлять боль и инстинкт самосохранения. Оба фактора -- воздействие ЛСД на

восприятие тела и способность препарата влиять на отношение организма к

сигналам из внешнего мира -- представлялись заслуживающими дальнейшего изучения из-за возможности

использовать их для изменения восприятия физической боли.

В статье, опубликованной в 1964 году, Каст и Коллинз описали результаты

исследования, в котором предполагаемые обезболивающие свойства ЛСД

сравнивались с двумя признанными и мощными препаратами -- дигидроморфином

(дилаудид) и менери-дином (димерод). Исследование проводилось на группе

пациентов из 50 человек, страдавших от сильных физических болей, в том числе

39 -- с разными типами раковых заболеваний неодинаковой тяжести, 10 -- с

гангреной ступней или ног и 1 больной с тяжелой формой опоясывающего лишая.

Результаты статистической обработки данных показали, что обезболивающий

эффект ЛСД превосходит действие как дилаудида, так и димерода. Кроме снятия

болей, Каст и Коллннз заметили, что некоторые из пациентов демонстрируют

поразительное пренебрежение тяжестью ситуации, в которой находятся.

Эмоциональный фон их частых бесед о неизбежной смерти был абсолютно

нетипичен для нашей культуры. В то же время было совершенно ясно, что в их

положении это оказывалось единственным выходом.

В проведенном позднее исследовании 128 больных с неопера-бельной формой

рака Каст более детально проанализировал некоторые свои предыдущие открытия.

На этот раз его интересовало не только обезболивающее действие ЛСД, но и

влияние препарата на изменение эмоций, сон, отношение больных к болезни и

смерти. Учитывая, что при этом не проводилось никакой психотерапевтической

обработки и пациентам даже не сообщали о введении ЛСД, результаты были

удивительны. У многих больных через два-три часа после введения 100

микрограмм препарата резко снижалась боль, в среднем на двенадцать часов.

Интенсивность боли у группы в целом (но не обязательно у каждого ее члена)

была уменьшена на три недели. В течение десяти дней после введения ЛСД

наблюдалось улучшение сна и понижение тревожности по поводу болезни и

смерти.

В 1966 году Каст опубликовал еще одну работу, более подробно трактующую

влияние ЛСД на религиозные и философские переживания и воззрения пациентов.

Изучаемая группа состояла из 80 неизлечимых больных, чей предположительный

срок жизни измерялся неделями или месяцами, и каждый из них знал об этом. В

отличие от предыдущих исследований, сеансы ЛСД прерывались внутримышечным

введением 100 миллиграммов хлорпромазина в случае появления чувства страха, паники, неприятных

галлюцинаций либо желания отдохнуть. Положительное воздействие одного приема

100 микрограммов ЛСД на физическую боль, настроение и сон соответствовало

предшествующим результатам. Кроме того. Каст описал различные облегчавшие

положение изменения, происшедшие у пациентов. Он отметил улучшение

контактности с исследователем и между собой, что укрепляло их дух, поднимало

самоуважение, сплачивало и объединяло их. Важно также отметить появление

после приема ЛСД "счастливого океанического чувства", длившегося до 12 дней.

Каст ясно сформулировал, что философские и религиозные взгляды больных на

смерть претерпели определенное изменение, не отраженные в приводимых им

цифровых данных и графиках.

Несмотря на наличие, с точки зрения современного врача, специалиста по

ЛСД-терапии, некоторых погрешностей, историческая важность работ Каста не

подлежит сомнению. Он не только открыл ценность ЛСД как обезболивающего

средства для некоторых пациентов, страдающих от неустранимых болей, но и

получил первые экспериментальные подтверждения предположения Олдоса Хаксли о

том, что введение препарата может облегчить кончину раковым больным. В конце