Врата во времени к кельтскому льву на могавкской границе

К этому моменту я уже видел сны о душах многих умерших. Я заменю вводящий в заблуждение термин «мертвые» на «ушедшие». Я не большой сторонник теологии, но одно знаю точно (это знает каждый, кто по- настоящему видит сны): жизнь продолжается после физической смерти в других измерениях и в других носителях сознания. Одной из самых выдающихся жестокостей традиционной психологии, а часто и западной религии, является отрицание простого факта, что в снах мы можем общаться с ушедшими. Иногда они приходят навестить нас. Иногда они появляются в снах, так как находятся в нашем пространстве, не двигаясь дальше.

Во время сна и в видениях наяву, особенно когда я сидел под белым дубом или пробирался по лесам к водопадам, я часто встречал следы людей прошлого, как белых, так и коренных американцев. Я предположил, что это были голографические следы и, возможно, старые энергии людей, живших, любивших и страдавших на этой земле, включая, без сомнения, ссмыо Мозеса Сана, первого белого землевладельца, чьи сыновья сражались во время американской революции и были похоронены на холме, где рядом с людским кладбищем я похоронил любимого пса.

Я начал изучать историю местности и выяснил, что эта земля была первой настоящей американской границей, на которой были приняты многие исторические решения. Например, насколько далеко вглубь континента будет позволено заходить европейцам; кто — Франция или Великобритания — станет доминирующей силой; продолжат ли колонии жить под управлением далекого короля или же получат независимость и создадут конституцию.

Я узнал, что расположенный неподалеку город Олбани во времена своего расцвета был своего рода Касабланкой - с агентами, секретными операциями и борьбой за власть. Я начал обдумывать идею о том, чтобы написать еще один шпионский триллер о колониальном периоде.

Я не успел углубиться в исполнение этого плана. Мы решили провести зимние праздники со старыми друзьями в Канкуне, который интересовал меня не столько своей курортной красотой, с загаром и непременным бокалом ледяной «Маргариты», сколько близостью к наследию майя. В другой стране я оказался в первом из больших сновидений, которые в конце концов привели меня к ирокезской истории.

Подо мной тень, она скользит по девственному пейзажу, большую часть которого составляет вода. Я спускаюсь на поляну посреди густого леса. Я то теряю из виду, то снова нахожу первобытного человека, одетого в шкуры. Картина меняется, и я оказываюсь в греческом амфитеатре. Я вхожу и выхожу из сознаний и тел множества людей, проходя век за веком. Вот я в теле сального широкоплечего мужчины в колониальной одежде. Иногда он надевает форму английского генерала или богатого землевладельца, в другое время носит шкуры и ракушки, как это принято у индейцев.

Я проснулся после этой сцены, и одна фраза крутилась у меня в голове:

Я из тех, кто сотрясает миры.

Звучащие слова повисли в воздухе. Я сощурился от яркого солнечного света, падавшего через окно в комнату отеля, пытаясь вспомнить подробности сна и осмыслить его. Сон привел меня к неким древним событиям, происходившим на протяжении многих веков во многих местах и в разной обстановке. Я чувствовал, что все сцены были связаны и что слова, повторявшиеся в пространстве, относились к тому, что было центром этих событий.

Когда я вернулся в Соединенные Штаты, то подтвердил свои предположения о том, кем был мужчина в колониальной одежде. Вскоре после того, как я покинул Канкун, я увидел в историческом отделе букинистического магазина в Олбани толстую книгу в синей обложке. Открыв ее на случайной странице, я был поражен тем, насколько знакомым мне оказался этот голос из XVIII века, который говорил со мной со страниц книги о совете с ирокезами. Посмотрев па обложку, я выяснил, что держал в руках том «Записки сэра Уильяма Джонсона». Я ничего не слышал о Джонсоне прежде, но любопытство заставило меня купить книгу.

Когда я увидел портреты Джонсона, я уверился в том, что именно он — мужчина из моего сна, который был одновременно мной и не мной.

После того как я прочитал его записки, а затем ознакомился с несколькими вариантами его биографии, я узнал, что Уильям Джонсон (1715-1774) был героем первой границы, он правил страной могавков как король племени, делил свою жизнь и постель с могавками, овладел их языком и обычаями. Джонсон узнал их, пожалуй, лучше, чем любой другой белый мужчина за всю историю Америки. Он принимал решения от имени короля и стал вождем могавков, его влияние на ирокезов стало важнейшим фактором в победе Англии над Францией в так называемой войне французов с индейцами, которая открыла путь американской революции, лишив колонистов необходимости иметь одну европейскую армию для защиты от другой. Он повел силы индейских воинов к победе над профессиональной французской армией, которую возглавлял один из самых опытных генералов битвы на озере Джордж в 1755 году

— Политическая история оказалась интересной, но самое удивительное - этот мужчина и его жизнь. Он был отцом более чем сотни детей от бесчисленных «временных» жен. Единственной женщиной, у которой почти получилось «приручить» его, была индианка, известная под именем Молли Брант, мы еще вернемся к ней в третьей части. Широта и великодушие личности Джонсона напоминают величие королей Ирландии. А желание приблизиться к коренным жителям, погрузиться в культуру американских индейцев являлось его собственным помыслом. Затем, сообщает Бугенвиль, Джонсон «ускакал вместе со своим отрядом, члены которого полностью повторяли его действия. Где Гомер, который смог бы описать подобную сцену?»^[3].

Этот яркий сюжет вполне подходил для романа. Однако в ходе своих первоначальных исследований я не нашел объяснения мощному отзвуку моего сна, чувству вневременной драмы, не ограничивающейся рамками истории Джонсона или моей собственной. Я должен был угнать то, что не было описано в исторических книгах. Были мои личные вопросы. Почему во сне я не мог различить, где Джонсон, а где я? Почему он вообще мне снился?

Когда я впервые поехал в усадьбу Джонсона, красивый дом, окруженный каменными блочными строениями, ставший последним жилищем сэра Уильяма в долине могавков, то добрался туда без карт и указаний, как будто ехал к себе домой. Я встретился с застенчивой южанкой по имени Ванда Барч, которая жила там двадцать лет как смотритель имеющего историческую ценность наследия Джонсона.

Вскоре я выяснил, что она тоже была сильным сновидцем и что, возможно, наши жизни во сне были связаны еще до того, как сон о Джонсоне привел меня в его последний дом.

Когда мне было девять лет, я упал за борт лодки, па которой отправился рыбачить вместе с отцом и его друзьями. Там было достаточно мелко, а я был приличным пловцом, как и большинство австралийцев. Поэтому никто не понял, что я тону. Только когда большая часть короткой жизни прошла перед моими глазами, кто-то выловил меня и откачал. Примерно в то же время Ванде снился мальчик приблизительно ее возраста, с круглым, покрытым веснушками лицом, который необъяснимым образом тонул на мелководье. В своем сне она протянула руку и вытащила его. Мы поделились этими переживаниями, и очень скоро между нами возникла глубокая и удивительная сновидческая дружба. Каждый из нас был единственным ребенком в семье и каждый очень хотел иметь брата или сестру. Через некоторое время после рождения нашей дружбы мы решили, что нашли друг в друтс тех сестру и брата, которых нам так не хватало в детстве.

Итак, сон об Уильяме Джонсоне уже принес мне ценнейший дар — сестру. Ванда и я вскоре начали делиться сновидениями почти каждый день, и часто оказывалось, что наши мечты пересекаются. Вместе мы разработали практику совместного интерактивного сновидения, мы исследовали

будущее, перемещаясь вперед, рассматривая и выбирая необходимое среди возможных вариантов.

Но тайна моей связи с Джонсоном осталась неоткрытой. Он родился и вырос в графстве Мит в Ирландии, как и семья моей матери. Вскоре я решил отправиться туда и выяснить, нет ли ответов на мои вопросы о, возможно, нашем общем происхождении.

ГЛАЗА БОГИНИ

Я прилетел в Дублин в 1987 году. Холодным и ветреным утром Пасхального воскресенья с двумя дочерьми я посетил две мессы: англиканскую службу в почти пустой старой церкви Святой Анны, где толстый священник монотонно бубнил на протяжении литургии, обращаясь к пустым скамьям и время от времени сморкаясь, и католическую мессу в соборе Святой Марии. Этот собор, представляющий собой прекрасное классическое григорианское здание, является прекрасным фоном для энергии и радостного возбуждения этого великого христианского праздника — дня Вознесения. На двери табличка: «Дамы, следите за своими сумочками*. В соборе присутствовала некая сила, заключенная в мощном звучании органа, хоре, распевающем «Аллилуйя», в живом движении священников, и легко можно было себе представить, как атеиста завораживают картины, изображающие умирающего Бога, мира, обновленного через символический каннибализм. Я восхищенно смотрел на красивых ирландских девушек с их плавной походкой, распущенными черными или рыжими волосами, решительными подбородками, быстрыми черными глазами и округлыми бедрами; пробирающихся мимо бродяг и местных пьянчуг в толпе, шелестя щей, как камыш на ветру.

На следующий день в поисках следов Джонсона (который родился в 1715 году) я начал продвигаться вглубь Ирландии, которая, сѵдя но дате ее основания, старше святого Патрика. Это было время волнений, скрытых за возделанными полями и рядами аккуратных изгородей западных бриттов графства Мит. Мы отправились по ухабистой проселочной дороге к поместью Смитста- уті, месту рождения Джонсона. Мускулистый, напоминающий скалу конюший показал мне поместье. Колокольчики только начали расцветать, и я наслаждался своим любимым сочетанием цветов в природе: мечтательно-синие оттенки среди мягкого зеленого. Я шел через конюшню с каменными стойлами, за стенами которой был яблоневый сад. Я знал, здесь нет того, что я ищу.

Я из тех, кто сотрясает миры.

Я попытался определить происхождение этой строки, прочтя ее исследователю старого ирландского языка, которого встретил, когда мы поднялись на Тару, священный холм, где короновались древние короли.

— В ней слышно звучание барда, — сказал он. — Такие слова моіуг принадлежать облеченному властью, спускающемуся к смертным. Но не мог)' точно определить ее происхождение.

Мы отправились в долину реки Бойн и к Ныо-Гренджу — огромному кургану и культовому сооружению, бывшему старым уже в то время, когда египетские пирамиды были еще молодыми. Оно состоит из коридора и погребальной камеры, свод которой построен из огромных каменных монолитов, не скрепленных раствором, над ним расположена большая округлая пирамида из каменных осколков, окруженная кольцом охранных камней. В день нашего посещения Нью-Грендж был окружен ярко-желтым можжевельником, который распространял на солнце запах кокосового масла.

Я ощущал трепет узнавания. Это было то самое место. Я не знал, было ли оно связано с моим сном, но знал, что приехал сюда именно за ним. По коже побежали мурашки. Я вздрогнул, когда увидел спирали на охранных камнях. Двойные, тройные спирали, вплетающиеся в жизнь и выходящие из нее. В двойной спирали я, не задумываясь, увидел Глаза Богини, скрывающие коды создания и разрушения.

Коридор, ведущий к погребальной камере, был сухим и прохладным. Я зашел в камеру и посмотрел на каменные уступы, образующие свод: круги в кругах, как расходящиеся крути на воде. По какой-то причине строители работали в темноте или при сумеречном свете, но укладывали плиты с поразительной точностью.

Я взглянул на окно, через которое во время зимнего солнцестояния светит солнце, и на рассеченный камень с выдолбленным углублением для жертвоприношений. Моим глазам предстали картины из прошлого. Я увидел древнюю королеву, сидящую на троне. В действительности она была больше чем королевой. Она открыла взгляду свое бессмертное тело и стала прекрасной жрицей, подошла ко мне нагая, за исключением меховой повязки вокруг бедер.

Глаза Богини были подобны водоворотам, торнадо. В них — рождение и смерть миров.

Какое это имело отношение к ирокезам? Гораздо более близкое, чем я предполагал, когда задумал эту книгу.

Я вернулся из Ирландии.

Однажды иочыо, на границе между временем бодрствования и сном — в замечательной песочнице для всех, кто хочет поиграть с сознательными сновидениями, — я позволил образам возникать и исчезать. Вскоре поток образов превратился в моем сознании в светящуюся двойную спираль, которую я видел вырезанной на камнях в Ирландии. Это были Глаза Богини.

Не думая об этом, я начал двигаться по спирали к другому месту. Я ожидал увидеть Ирландию, но вместо этого летел над девственной землей северо-востока Америки на крыльях краснохвостого Ястреба. Вскоре я понял, что лечу к ирокезской женщине, которую я стал называть Островной Женщиной. Когда я писал эту книгу, она напомнила мне, что впервые мы встретились, когда я перемещался по двойной спирали из места моих европейских предков, и что двойная спираль может быть ключом к тайнам, которые существуют вне времени и пространства.