Достойность Небесной власти

Притчи от Чжуан-цзы

Великая тыква

Хуэй-цзы сказал Чжуан-цзы:

— Правитель Вэй подарил мне семена большой тыквы. Я посадил их в землю, и у меня выросла тыква весом в целых двести пудов. Нальёшь в неё воду — и она треснет под собственной тяжестью. А если разрубить её и сделать из неё чан, то мне его даже поставить будет некуда. Выходит, тыква моя слишком велика, и нет от неё никакого проку.

Чжуан-цзы ответил:

— Да ты, я вижу, не знаешь, как обращаться с великим! Один человек из Сун знал секрет приготовления мази, от которой в холодной воде не трескаются руки. А знал он это потому, что в его семье из поколения в поколение занимались вымачиванием пряжи. Какой-то чужеземный купец прослышал про эту мазь и предложил тому человеку продать её за сотню золотых. Сунец собрал родню и так рассудил: «Вот уже много поколений подряд мы вымачиваем пряжу, а скопили всего-навсего несколько золотых, давайте продадим нашу мазь». Купец, получив мазь, преподнёс её правителю царства У. Тут как раз в земли У вторглись войска Юэ, и уский царь послал свою армию воевать с вражеской ратью. Дело было зимой, сражались воины на воде. И вышло так, что воины У наголову разбили юэсцев, и уский царь в награду за мазь пожаловал тому купцу целый удел. Вот так благодаря одной и той же мази, смягчавшей кожу, один приобрёл целый удел, а другой всю жизнь вымачивал пряжу. Получилось же так оттого, что эти люди по-разному пользовались тем, чем обладали.

А у тебя, уважаемый, есть тыква весом в двести пудов. Так почему бы тебе не сделать из неё великий чёлн и не пуститься в нём в великое странствие по рекам-озёрам? А ты всё печалишься о том, что тебе некуда её деть. Видно, в сознании у тебя такая чащоба, что сквозь неё и не продерёшься!

 

Великий победитель

Одноногий Куй завидовал Сороконожке, Сороконожка завидовала Змее, Змея завидовала Ветру, Ветер завидовал Глазу, а Глаз завидовал Сердцу.

Куй сказал Сороконожке:

— Я передвигаюсь, подпрыгивая на одной ноге, и нет ничего проще на свете. А тебе приходится передвигать десять тысяч ног, как же ты с ними управляешься?

— А чему тут удивляться? — отвечала Сороконожка. — Разве не видел ты плюющего человека? Когда он плюёт, у него изо рта вылетают разные капли — большие, как жемчуг, или совсем маленькие, словно капельки тумана. Вперемешку падают они на землю, и сосчитать их невозможно. Мною же движет Небесная Пружина во мне, а как я передвигаюсь, мне и самой неведомо.

Сороконожка сказала Змее:

— Я передвигаюсь с помощью множества ног, но не могу двигаться так же быстро, как ты, хотя у тебя ног нет вовсе. Почему так?

— Мною движет Небесная Пружина во мне, — отвечала Змея. — Как могу я это изменить? Для чего же мне ноги?

Змея говорила Ветру:

Я передвигаюсь, сгибая и распрямляя позвоночник, ибо у меня есть тело. Ты же с воем поднимаешься в Северном Океане и, всё так же завывая, несёшься в Южный Океан, хотя тела у тебя нет. Как это у тебя получается?

— Да, я с воем поднимаюсь в Северном Океане и лечу в Южный Океан. Но если кто-нибудь тронет меня пальцем, то одолеет меня, а станет топтать ногами — и сомнёт меня. Пусть так — но ведь только я могу ломать могучие деревья и разрушать огромные дома. Вот так я превращаю множество маленьких не-побед в одну большую победу. Но только совершенномудрый способен быть великим победителем!

Великий сон

Цюйцяо-цзы спросил у Чан-У-Цзы:

— Я слышал от Конфуция, что мудрый не обременяет себя мирскими делами, не ищет выгоды, не старается избегнуть лишений, ни к чему не стремится и даже не держится за Путь. Порой он молчит — и всё выскажет, порой говорит — и ничего не скажет. Так он странствует за пределами мира пыли и грязи. Конфуций считал, что это всё сумасбродные речи, я же думаю, что так ведут себя мужи, постигшие сокровенный путь. А что думаете вы?

Чан-У-Цзы ответил:

— Услыхав такие речи, даже Жёлтый Владыка был бы смущён, разве мог уразуметь их Конфуций? К тому же ты чересчур скор в суждениях. Видишь яйцо — и уже хочешь слышать петушиный крик, видишь лук — и хочешь, чтобы тебе подали жаркое из дичи. А впрочем, я тебе кое-что несерьёзно расскажу, а ты уж несерьёзно послушай, ладно?

Способен ли кто-нибудь встать рядом с солнцем и луной, заключить в свои объятия вселенную, жить заодно со всем сущим, принимать всё, что случается в мире, и не видеть различия между людьми низкими и возвышенными? Обыкновенные люди трудятся, не покладая рук. Мудрый же действует, не умствуя, и для него десять тысяч лет — как одно мгновение. Для него все вещи в мире существуют сами по себе и друг друга в себя вмещают. Откуда мне знать, что привязанность к жизни не есть обман? Могу ли я быть уверенным в том, что человек, страшащийся смерти, не похож на того, кто покинул свой дом и боится в него вернуться? Красавица Ли была дочерью пограничного стражника во владении Ай. Когда правитель Цзинь забрал её к себе, она рыдала так, что рукава её платья стали мокрыми от слёз. Но когда она поселилась во дворце правителя, разделила с ним ложе и вкусила дорогие яства, она пожалела о том, что прежде печалилась. Так откуда мне знать, не раскаивается ли мёртвый в том, что прежде молил о продлении своей жизни?

Кто-то во сне пьёт вино, а проснувшись, льёт слёзы.

Кто-то во сне льёт слёзы, а проснувшись, отправляется на охоту.

Когда нам что-то снится, мы не знаем, что видим сон. Во сне мы можем даже гадать по своему сну и, лишь проснувшись, знаем, что то был только сон. Но есть ещё великое пробуждение, после которого узнаёшь, что в мире есть великий сон. А глупцы думают, что они бодрствуют и доподлинно знают, кто в мире царь, а кто пастух. До чего же они тупы! И вы, и Конфуций — это только сон, и то, что я называю вас сном, тоже сон. Такие речи кажутся загадочными, но если по прошествии многих тысяч поколений вдруг явится великий мудрец, понимающий их смысл, для него вся вечность времён промелькнёт как один день!

Вопросы Жёлтого Владыки

После того как Жёлтый Владыка девятнадцать лет управлял Поднебесной и приказы его исполнялись во всех пределах земли, он прослышал о том, что на горе Пустого Подобия обитает мудрец Гуан Чэн-цзы. Жёлтый Владыка пришёл к нему и спросил:

— Я слышал, что вы, уважаемый, постигли высший Путь. Позвольте спросить, в чём суть высшего Пути? Я желаю вобрать в себя тончайшие испарения Неба и Земли, чтобы способствовать вызреванию хлебных злаков и благоденствию народа.

— То, о чём ты спрашиваешь, — отвечал Гуан Чэн-цзы, — это сущность вещей. Но то, чем ты хочешь управлять, это мёртвая оболочка вещей. С тех пор как ты управляешь Поднебесной, дождь выпадает прежде, чем соберутся облака, листья и травы увядают, не успев пожелтеть, а солнце и луна тускнеют неотвратимо. Ты слишком мелок душой — как можно удостоить тебя разговором о высшем Пути?

Жёлтый Владыка ушёл восвояси, сложил с себя царский титул, построил себе уединённую хижину, сплёл себе циновку из белого тростника и прожил отшельником три месяца. Потом он снова пришёл к Гуан Чэн-цзы за наставлением. Гуан Чэн-цзы лежал головой к югу. Жёлтый Владыка почтительно подполз к нему на коленях и, поклонившись до земли, спросил:

— Я слышал, уважаемый, что вы постигли высший Путь. Позвольте спросить: что нужно делать с собой, чтобы долго жить?

Гуан Чэн-цзы поспешно поднялся и сказал:

— Какой прекрасный вопрос! Подойди, я поведаю тебе о высшем Пути:

Семя высшего Пути Так глубоко! Так сокровенно! Исток высшего Пути Так тёмен! Так неприметен! Не смотри и не слушай, Храни свой дух, себя упокой, И тело выправится само. Будь же покоен, будь всегда чист, Не изнуряй себя трудами, Не отдавай жизненных сил, И сможешь жить долго.

Пусть глазам твоим будет не на что смотреть, ушам нечего слушать, а сознанию нечего знать. Оберегай духом своё тело, и оно будет вечно жить. Внимай тому, что хранится внутри, затворись от всего, что приходит снаружи, ибо многознайство сулит погибель. Тогда я воспарю с тобой выше светила небес — к истоку высшего Ян. Я погружусь с тобой в чертоги подземного мрака — к истоку высшего Инь.

Умей быть господином Неба и Земли, Умей вместить в себя и силу Инь, и силу Ян. Будь осторожен, умей себя уберечь, И всё живое само обретёт счастье.

Я оберегаю единство всех вещей и в себе храню вселенскую гармонию. Я совершенствуюсь уже тысячу двести лет, и тело моё до сей поры не одряхлело.

Тут Жёлтый Владыка дважды отвесил земной поклон и воскликнул:

— Да будет Гуан Чэн-цзы моим «Небом»!

— Подойди и внемли, — отозвался Гуан Чэн-цзы. — Эта вещь безмерна, а люди думают, что у неё есть мера. Тот, кто обретёт мой Путь, вверху станет царственным пределом, внизу — грядущим правителем. Тот, кто потеряет мой Путь, вверху прозреет свет, внизу сольётся с прахом земным. Ведь всё живое в этом мире выходит из праха и в прах возвращается. А потому я покину тебя и войду во врата Бесконечного, буду странствовать в просторах Беспредельного. Я сольюсь со светом солнца и луны, соединюсь с вечностью Неба и Земли. Кто идёт ко мне, меня не приметит. Кто уйдёт от меня, обо мне не вспомнит. Все люди смертны, я же пребуду вовеки.

Государи двух родов

Беззубый задавал вопросы Ван Ни, задавал их четыре раза кряду, и тот четыре раза не знал, как ответить. Беззубый даже запрыгал от радости и рассказал об этом Мудрецу в Тростниковой одежде.

— Неужто ты узнал про это только сегодня? — спросил Мудрец в Тростниковой Одежде. — Царствование Ююя не сравнится с царствованием Тая. Наш государь из рода Ююй всё ещё привлекает к себе людей человечностью, и люди повинуются ему, но он пока что не преступил пределов человеческого. А государь из рода Тай спит без волнений, просыпается без тревог. Он позволяет считать себя то «лошадью», то «быком». Его знания покоятся на существенном и на доверии, его жизненная сила (дэ) без изъяна подлинна, и он не запятнал себя людской пошлостью.

Две встречи

Облачный Полководец помчался на восток и у дерева Фуяо повстречался с Первозданной Силой, которая прогуливалась, подпрыгивая по-птичьи и похлопывая себя по бёдрам. Завидев её, Облачный Полководец в смущении остановился и спросил почтительно:

— Кто вы? И что вы здесь делаете?

— Вот прогуливаюсь, — отвечала Первозданная Сила, продолжая прыгать и хлопать себя.

— Позвольте задать вам вопрос, — сказал Облачный Полководец.

— Ого! — ответила, взглянув на Облачного Полководца, Первозданная Сила.

— В небесных парах нет согласия, в земных испарениях — застой, шесть видов энергии вышли из равновесия, в смене времён года нет порядка. Что мне делать, если я желаю упорядочить все силы вселенной, дабы способствовать росту всего живого?

— Не знаю, не знаю, — ответила Первозданная Сила, всё так же подпрыгивая и тряся головой.

Облачный Полководец не посмел спрашивать далее.

Прошло три года. Странствуя на востоке и пролетая над сунской равниной, Облачный Полководец снова заметил Первозданную Силу и радостно поспешил к ней со словами:

— О, равная Небу, вы не забыли меня?

Засим он дважды отвесил земной поклон и уже хотел задать Первозданной Силе вопрос, но та сказала:

— Что я могу знать?

Странствую, не зная зачем. Мчусь, не ведая куда. Скитаюсь привольно, Вглядываясь лишь в суть вещей. Что же я могу знать?

— Я тоже думаю о себе, что скитаюсь привольно, — сказал Облачный Полководец. — Но люди следуют за мной повсюду, и я ничего не могу с ними поделать. Теперь же, как принято у людей, хочу услышать от вас хотя бы одно слово.

Тут Первозданная Сила сказала:

— В том, что порядок Небес поколеблен, природа вещей испорчена, сокровенное действие не получает завершения, стада разбегаются, птицы кричат по ночам, огонь сжигает деревья и травы, гибнут даже гады и насекомые, виноваты те, кто взялся устанавливать порядок среди людей.

— Так что же мне делать? — спросил Облачный Полководец.

— Ах! Бросьте всё и уходите, — отвечала Первозданная Сила.

— С вами, равная Небу, тяжело говорить. Скажите ещё хотя бы слово.

— Ах! — отвечала Первозданная Сила. — Пестуйте своё сердце, пребывайте в недеянии, и вещи всё свершат сами по себе. Отриньте своё тело, отбросьте своё разумение, основанное на зрении и слухе, забудьте и о людях, и о вещах, слейтесь с беспредельным, освободите своё сердце, отпустите на волю свой дух, исчезните, словно в вас не стало души. «Всё сущее сменяет друг друга в неисчерпаемом многообразии, и каждая вещь возвращается к истоку, возвращается к истоку!» Пусть не останется в вас ни грана знания, погрузитесь в бездонный хаос и существуйте так вовеки. Если ж будете пытаться это понять, отдалитесь от этого. Не спрашивайте же его имени, не допытывайтесь его свойств, и всё сущее будет рождаться само собой.

— Вы, равная Небу, открыли мне совершенство, наставили меня безмолвием, — сказал Облачный Полководец.

С этими словами он дважды поклонился до земли, попрощался и полетел дальше.

Долг и судьба

Правитель удела Шэ Гун Цзыгао, собираясь отправиться в царство Ци, спросил у Конфуция:

— Поручение, которое дал мне мой повелитель, чрезвычайно ответственное, в царстве Ци послов принимают с почётом, но только очень уж медлят с ответом. Даже простолюдина поторапливать — труд неблагодарный, что же говорить о владыке царства? Я очень этим обеспокоен. Вы как-то сказали мне: «Немного сыщется в этой жизни дел, больших и малых, которые не побуждали бы нас добиваться успеха. Если мы не добьёмся успеха, нас накажут люди, а если добьёмся, нас накажут стихии. Только человек, преисполненный целомудрия, способен избежать неблагоприятных последствий и в том случае, когда он добивается успеха, и в том случае, когда не добивается». Что касается меня, то я питаюсь простой пищей, и на кухне в моём доме нет недовольных. Но нынче я, получив приказание утром, пью ледяную воду вечером, и вот у меня уже поднялся жар. Ещё не приступив к делам, я уже страдаю от «кары сил Инь и Ян», а если моё предприятие завершится неудачей, не избежать мне и «кары людей», а она ещё страшней. Я, видно, не в состоянии выполнять свои обязанности подданного, молю вас дать мне совет.

Конфуций ответил:

— В мире для каждого из нас есть два великих правила: одно из них — судьба, другое — долг. Любовь детей к родителям — это судьба, её невозможно вырвать из сердца. Служение подданного правителю — это долг, и, что бы ни случилось с подданным, он не может без государя. Правила, которые невозможно обойти в этом мире, я называю великими. Вот почему в служении родителям извечная вершина сыновней любви — покойно жить с отцом-матерью. В служении государю вершина преданности — хладнокровно выполнять поручения. А в служении собственному сердцу высшая заслуга — покойно принимать судьбу, не давая воли огорчениям и радостям и зная, что иного пути нет. В служении сына или подданного есть нечто такое, чего нельзя избежать. Если делать лишь то, чего требуют обстоятельства, забывая о себе, разве потребуется вам убеждать себя, что лучше сохранить свою жизнь, чем умереть? Вот как вы должны поступать.

Позвольте мне напомнить вам кое-что из того, что я понял в этой жизни. В общении с ближними мы должны доверять им и сами внушать доверие. В общении же с чужими людьми мы должны убеждать в своей преданности при помощи слов, и кто-то должен эти слова передавать. А на свете нет ничего труднее, чем передавать речи сторон, которые друг другом довольны или, наоборот, недовольны. В первом случае непременно будет слишком много восторгов, а во втором — слишком много упрёков. Но всякое преувеличение есть пустословие, а пустословие не породит доверия. Если же нет доверия, то и человек, доносящий эти речи до государя, вовек не добьётся успеха. А потому существует правило, гласящее: «Если ты сообщаешь только то, что есть на самом деле, и не говоришь ничего лишнего, ты едва ли подвергнешь себя опасности».

И заметьте ещё: те, кто состязается в каком-либо искусстве, сначала стараются как можно лучше показать себя, потом становятся скрытными, а в самый разгар состязания пускаются на разные хитрости. Участники торжественного пира поначалу держатся церемонно, потом перестают соблюдать приличия, а в разгар пиршества веселятся до непристойности. То же самое случается во всех делах: начинают сдержанно, а заканчивают развязно. И то, что поначалу кажется нам делом простым, под конец уже нам неподвластно.

Речи наши — как ветер и волны. Дела наши их подтверждают или опровергают. Ветру и волнам легко прийти в движение. И так же легко наши поступки могут навлечь на нас беду. Следовательно, гнев, угрожающий нам, порождается не иначе как лукавыми речами и пристрастными суждениями.

Когда зверь чует свою смерть, он исступлённо кричит, собрав воедино все свои силы, так что крик его проникает прямо в сердце охотника и пробуждает в нём такой же яростный отклик. Если чересчур настаивать на своей правоте, собеседник обязательно будет спорить с вами, даже сам не зная почему. Если он не понимает даже того, что побудило его поступить так, как он может знать, чем закончится беседа? Вот почему существует правило, гласящее: «Не пренебрегай указаниями, не домогайся успеха, во всём блюди меру».

Пренебрегать указаниями и домогаться успеха — значит подвергать себя опасности. Блестящий успех требует времени, а дело, закончившееся провалом, уже невозможно поправить. Так можете ли вы позволить себе быть неосмотрительными?

И последнее: привольно странствовать сердцем, пользуясь вещами, как колесницей, и взращивать в себе Срединное, доверяясь неизбежному, — вот предел нашего совершенства. Как же можно ожидать вознаграждения за то, что мы сделали? В жизни нет ничего важнее, чем исполнить предначертанное. И ничего более трудного.

Достойность Небесной власти

Учителя Яо звали Сюй Ю, учителя Сюй Ю звали Беззубым, а учителя Беззубого звали Ван Ни.

Вот однажды Яо спросил у Сюй Ю:

— Можно ли Беззубого облечь Небесной властью? Я попрошу Ван Ни передать ему это предложение.

— Вручать ему бразды правления в Поднебесной опасно! — ответил Сюй Ю. — Ведь Беззубый сообразителен и умудрён знанием — прочие с ним не сравнятся. Если человеческое в нём восполнить небесным, он сможет запретить преступления, но не сможет понять, из чего преступления проистекают. Как же можно облечь такого Небесной властью? Он будет полагаться лишь на человеческое и отринет небесное, будет поступать по собственному разумению и идти наперекор другим. А ещё он чтит знания, а в поступках скор, как огонь. Однако же он привязан к обстоятельствам, любит смотреть по сторонам и получать одобрение толпы, переменчив и не имеет постоянства в помыслах. Разве достоин он Небесной власти? Хотя у него есть свой род и предки, и он может быть отцом многих, ему не под силу быть отцом отца многих. Поистине, он породит смуту в мире. Поставь его лицом на север — навлечёт бедствие. Посади его лицом на юг — станет разбойником!

Каждый на своём месте

Когда-то царь Яо, уступая Поднебесный мир отшельнику Сюй Ю, говорил:

— Коль на небе светят солнце и луна, может ли огонь лучины сравниться с их сиянием? И не напрасный ли труд поливать всходы, когда идёт дождь? Займите, уважаемый, моё место, и в Поднебесной воцарится покой. Я же, как сам вижу, в государи не гожусь. Так соблаговолите же принять от меня во владение сей мир.

На это Сюй Ю ответил:

— Под вашей властью Поднебесная благоденствует, для чего же мне менять вас на троне? Ради громкого имени? Но имя перед сутью вещей — всё равно что гость перед хозяином. Так неужели мне следует занять место гостя? Птица, вьющая гнездо в лесу, довольствуется одной веткой. Полевая мышь, пришедшая на водопой к реке, выпьет воды ровно столько, сколько вместит её брюхо. Возвращайтесь же, уважаемый, туда, откуда пришли, и будьте покойны. А мне Поднебесный мир ни к чему. И потом: даже если у повара на кухне нет порядка, хозяин дома и распорядитель церемоний не встанут вместо него к кухонному столу.