Сущность учений и форма их передачи

Совершенно просветлённый Будда, полностью преодолевший все ограничения и загрязнения и осуществивший все уровни реализации, сам был проявлением совершенства мудрости.

Это совершенство мудрости, истинная Дхарма, воплощена в достижении прекращения страдания и в пути, который ведёт к этому прекращению.

Восхищаясь плодом Дхармы, завершающим состоянием полного просветления, и преклоняясь перед ним, мы должны также преклоняться и восхищаться всеми причинами и условиями, которые приводят к этому состоянию. Эти обстоятельства могут быть глубокими и запредельными, как, например, три вышеупомянутых совершенных условия, а могут быть простыми и мирскими, такими, как тот факт, что Будда устроил сиденье, восседая на котором, он давал учение Праджняпарамиты. В писаниях говорится, что когда Будда намеревался давать учение, члены монашеской общины часто сворачивали свои жёлтые одежды и укладывали их друг на друга, чтобы устроить трон, на котором бы он восседал. Однако такое почтение оказывается не самому учителю по причине его величия, но скорее тому учению, которое он воплощает в себе и примером которого является. Понимание этого момента очень важно.

В тибетской традиции, давая учение, учитель обычно сидит на троне. Однако это не означает, что сам восседающий на троне человек является святым или драгоценным, но скорее то, что объектом преклонения и почитания должно быть именно преподаваемое учение. Чтобы указать на это, учитель, прежде чем сесть на трон, обычно сам совершает перед ним три простирания. Садясь на трон, он прочитывает несколько строф из сутры, размышляя над преходящей природой всех явлений. Этот обычай выполняет две основных функции: напоминания учителю и всем присутствующим, что почтение надлежит выказывать именно учению, а также противодействия любому чувству гордыни, которое может возникнуть в учителе, когда он сидит на таком высоком троне. Более того, трон и ритуальная обстановка служат для напоминания учителю о том, что ему самому следует подняться над загрязнениями мирской мотивации к даянию учения.

Опасность гордыни очень велика. К сожалению, в Тибете между ламами иногда устраивались настоящие состязания на предмет того, у кого трон выше. Есть даже тибетская поговорка о «тронном синдроме». В автобиографии Пятого Далай-ламы говорится, что во время его учений организаторы, зная об этом, устраивали троны всех присутствующих лам равными по высоте. Однако некоторые смышлёные помощники ухитрялись засовывать под подушки своих лам кровельные плитки, и получалось так, что хотя два трона были сделаны в точности одинаковыми, одни ламы всё же оказывались выше других. Некоторые люди, не ведающие об истинном значении Дхармы, судили об уровне духовной реализации лам по таким нелепым критериям, как высота трона. Вдобавок к этому они также принимали во внимание количество лошадей в караване ламы, заключая, что раз у какого-то учителя имеется много лошадей, то он должен быть более высоко реализованным. И это несмотря на то, что они прекрасно знали: много лошадей может быть и в караване удачливого бандита!

Конечно же, правильное суждение о качествах ламы должно основываться на его знании, практике и реализации, а не на внешних факторах. Если посмотреть на историю буддизма в Тибете, можно увидеть великих духовных учителей, таких как Миларепа, который вёл совершенно нищенское существование, или на мастера школы Кадам, Дромтонпу, который был и оставался обыкновенным скромным кочевником. В начале двадцатого века в Тибете жил мастер школы Дзогчен, Дза Патрул Ринпоче, который был совершенно неприметен и внешне выглядел как странствующий бродяга. Эти воистину великие духовные учителя не имели никаких внешних знаков величия.

Внимание, которое уделялось в Тибете головным уборам лам, – ещё один пример ложного выражения почтения учителю. Возможно, вы слышали о так называемых «желтошапочной» и «красношапочной» школах. Если мы посмотрим на нашего изначального учителя, Будду Шакьямуни, то он, конечно же, вообще не носил никаких шапок. И хотя буддийские мастера Индии, такие как Нагарджуна и Асанга, часто изображаются на тибетских танках в головных уборах, однако, возможно, это историческая неточность. Конечно же, в Тибете есть веский повод для ношения головных уборов: там очень холодно! Особенно если учитель лыс, шапка может оказаться весьма кстати. Однако тибетцы вдавались в крайности, изготавливая головные уборы самых замысловатых форм и размеров, пока не получилось так, что различные школы можно было различить по их шапкам. Я думаю, что это довольно нелепо.

Для нас чрезвычайно важно воспринять сущность учений Будды и понять учения великих индийских мастеров, таких как мастера монастыря Наланда. Истинный критерий, посредством которого следует оценивать достоверность любого учения, должен состоять в том, является ли это учение истинной Дхармой, способной освободить нас от страдания. Соответствуют ли философские воззрения, нравственное поведение и медитативные практики данного учителя учениям Будды Шакьямуни и индийских мастеров, вот что самое важное. Хотя внешние ритуалы, такие как бой в барабаны, игра на цимбалах, ношение изысканных костюмов и исполнение костюмированных танцев, имеет место в духовной жизни повсеместно, однако мы должны знать, что именно обладает наивысшей значимостью.

Это особенно важно сегодня, когда буддизм начинает своё распространение на Западе. Если мы утратим нить понимания подлинного значения учений, есть опасность, что западные последователи позаимствуют лишь внешние аспекты, формы и атрибуты культуры тибетского буддизма, а не его внутреннюю суть. К сожалению, есть некоторые указания на то, что такое уже происходит с некоторыми людьми, которые надевают необычные костюмы и выдают себя за учителей.

Позвольте мне привести другой пример. Недавно я посещал Германию, и мои хозяева вывесили в моем гостиничном номере буддийскую икону, тханку. На ней был изображён Авалокитешвара, а под ним – маленькая фигурка монаха. Конечно, было бы уместным запечатлеть внизу тханки Авалокитешвары монаха, если бы этот монах, скажем, подносил Авалокитешваре мандалу или был изображён в углу тханки в медитативной позе. Однако это было не так: монах бил в барабан и цимбалы, а рядом с ним была нарисована фигурка мирянина, который держал ритуальный сосуд, предназначенный для того, чтобы делать божествам-защитникам подношение, называемое серчем. Это совершенно неуместно, потому что в Тибете подношения божествам-защитникам делают для мирских, а не для духовных целей. Позже я узнал, что эту тханку рисовал европеец. Возможно, он подражал внешним формам того, что по его представлениям является «тибетским буддизмом», а может быть, считал Авалокитешвару каким-то мирским защитником, однако этот художник явно не понял значения, скрывающегося за формами.

Такого рода неправильный подход свойственен не только западным людям. Например, если человек заходит в типичный храм в тибетском монастыре, то там центральное место, как и следует, занимает изображение Будды Шакьямуни. Для буддистов Будда Шакьямуни является учителем и проводником, тем, кто открывает нам путь к просветлению. Поэтому мы должны по возможности вверить всё наше духовное благополучие Будде Шакьямуни. Если нам необходимо иметь некоторое чувство страха, например, страха последствий наших негативных деяний, то этот страх должен происходить из почтения к Будде и к его учению о карме. Однако часто это не так. Придя в такой храм, люди могут кратко выразить почтение Будде и прикоснуться головой к его изображению, но намного больше внимания они зачастую уделяют тому углу храма, где находится маленькая тёмная комната, предназначенная для поклонения защитникам. У каждого монастыря есть свой собственный защитник, изображаемый в гневном аспекте. Когда тибетцы заходят в эту комнату, они начинают говорить шёпотом, с чувством благоговейного страха, и, устрашённые этим защитником, они даже могут изменить своё поведение. Если эти люди приносят подношения, то они скорее посвятят их защитнику, чем Будде в основном зале.

В святилище защитника обычно есть монах, отвечающий за приготовление ритуальных подношений в виде напитка, который включает в себя чай и алкоголь. Я слышал от кого-то, что однажды в Тибете в одной из таких комнат-святилищ был монах, главная обязанность которого состояла в непрерывном выполнении ритуала разливания этого напитка-подношения. Этот монах был лыс, и вот через некоторое время он вдруг обнаружил, что на его голове начали отрастать волосы. Кто-то спросил его: «Откуда у тебя появились волосы?», и монах ответил: «Точно не знаю, но каждый раз, когда я делаю подношение напитка, я обтираю оставшиеся на моей руке капли о свою голову». Так что для некоторых лысых людей, желающих отрастить волосы, это, возможно, было бы решением!

Для всех нас, считающих себя последователями Будды, – включая и меня самого – важно постоянно проверять свою мотивацию и поддерживать в себе намерение освободить от страдания всех живых существ. Для меня это составляет особую трудность в силу моей роли светского и религиозного лидера тибетского народа. Хотя в прошлом практика объединения светской и религиозной власти иногда приносила Тибету пользу, однако несовершенство этой системы привело к недостаткам в управлении страной и к страданиям её народа. Даже в моем собственном случае, хотя я редко испытываю чувство гордости, когда сижу на высоком троне, чтобы давать учение, однако, если я перестану проверять свои помыслы, то в уголке моего ума могут возникнуть мирские заботы. Например, я могу почувствовать удовольствие, если кто-то похвалит мою лекцию, или опечалиться, если кто-то её раскритикует. Это пример подверженности стремлению к преходящим ценностям. Чтобы наша практика стала истинной практикой Дхармы, важно убедиться, что состояние ума и мотивация не загрязнены тем, что тибетские мастера называют восемью мирскими заботами [19].

Сидеть на троне и обладать политической властью – чрезвычайно соблазнительно, и бдительность учителя никогда не бывает чрезмерной. Мы должны вспомнить пример Будды, не стремившегося к мирской власти; в начале Сутры сердца говорится, что он просто сел и погрузился в медитацию.