Глава двадцать вторая проблемы методологии

А. Карта и местность

Когда мы говорим, что сценарий следует или соответствует сказке, возникает опасность вмешательства Прокруста. Терапевт слишком поспешно выбирает сказку и затем растягивает пациента или отрубает ему ноги, чтобы уложить в эту сказку. Прокрусты в науках о поведении встречаются очень часто. У ученого есть теория, и он растягивает, обрубает или раздувает данные, чтобы они ей соответствовали; иногда он пропускает варианты, иногда игнорирует неподходящие факты, а иногда даже манипулирует данными под неуклюжим предлогом, что так они лучше подходят.

Прокрусты наиболее активны на медицинских конференциях персонала больниц, где контроль не особенно силен, так что им предоставляются богатые возможности для спекуляций, ярких мыслей, ортодоксальности и авторитетных провозглашений ex cathedra.^[68] Чтобы отсечь казуистику и софистику таких совещаний, каждый выступающий должен приводить две аналогичные истории болезни, одну желательно без явной патологии, и представлять самих пациентов. Поразительно, насколько «истории» многих успешно функционирующих и плодотворных личностей напоминают «истории болезни» пациентов психиатрических клиник. На каждого шизофреника с определенным типом воспитания приходится нешизофреник с таким же воспитанием. Нужно отметить, что большинство участников конференций исходят из недоказанной, но всегда допускаемой предпосылки: «Пациент болен, и наша задача сначала доказать это, а потом понять, почему он болен». Но конференция станет гораздо интереснее, если это положение перевернуть: «Пациент здоров, и наша задача доказать это, а потом понять, почему он здоров».

Прокрусты растягивают или подрубают информацию, чтобы она соответствовала их гипотезе или диагнозу. Так, в экспериментах с экстрасенсорным восприятием, если процент правильных ответов неудовлетворителен, экспериментатор обычно ссылается на последовательность карт в предыдущем опыте, или на два, три, десять предыдущих опытов, или на будущий опыт, пока не найдется такая последовательность выпадения карт, которая соответствует его гипотезе. Затем выдвигается гипотеза, верная или неверная, но явно необоснованная, об отложенной телепатии или преждевременном ясновидении. Точно так же поступает предсказатель будущего, который утверждает, что одно из сильнейших в истории землетрясений произойдет в 1969 году. Когда землетрясения не происходит, предсказатель говорит, что просто переставил цифру, так что землетрясение на самом деле должно произойти в 1996 году. А может, это просто память прошлого о великом землетрясении 1699 года. Какого великого землетрясения 1699 года? Конечно, землетрясения в Рабауле.^[69] Что ж, в Рабауле землетрясения происходят почти ежедневно, и каждый год случается одно сильнее другого. А может, это было великое итальянское землетрясение 1693 года, и предсказатель ощутил опыт прошлого? Значит, он вернулся на 300 лет в прошлое и ошибся всего на 6 лет, а кто будет спорить из-за ошибки в два процента?

Если сценарный аналитик хочет подойти к субъекту с любой степенью научной объективности и подлинной любознательности, он должен избегать и Прокрустов, а сделать это очень трудно. В сущности, я не сомневаюсь, что они проникли и в эту книгу, хотя я изо всех сил старался предотвратить это. Рассматривая такую сложную тему и на такой ранней стадии исследования, трудно полностью избежать их.

Как вести себя в таких условиях? Лучше всего на этот вопрос ответил доктор Родни Пейн, дантист и летчик, интересующийся также транзакционным анализом. Он сравнивает проблему оценки сценарной теории с проблемой «карта-местность». Летчик смотрит на карту и видит телеграфный столб и силосную башню. Потом смотрит на землю и тоже видит телеграфный столб и силосную башню. Он говорит: «Теперь я знаю, где мы», но на самом деле он заблудился. Его друг говорит: «Минутку. На земле я вижу телеграфный столб, силосную башню и еще нефтяную вышку. Найди ее на карте». — «Что ж, — отвечает летчик, — столб и башня на карте есть, но нефтяной вышки нет. Может, ее просто не пометили». Тогда его друг говорит: «Дай-ка мне карту». Он просматривает всю карту включая те участки, на которые летчик не обратил внимания, потому что считал, что знает, где находится. И в двадцати милях находит столб, башню и вышку. «Мы не там, где ты сделал карандашную отметку, — говорит он, — а вот где». — «О, виноват», — говорит пилот. Мораль такова: сначала смотри на землю, а потом на карту, а не наоборот.

Иными словами, сначала терапевт выслушивает пациента и пытается представить себе его сценарий, а потом заглядывает в Эндрю Ланга или Стита Томпсона, а не наоборот. В таком случае он найдет истинное соответствие, а не просто оригинальную догадку. Вот тогда можно использовать книгу сказок для предвидения того, куда направляется пациент, все время получая подтверждения от пациента (а не из книги).

Б. Концептуальная сетка

Транзакционный анализ представляет собой такую сложную сеть переплетающихся концепций, связанных друг с другом, что можно двинуться в любом направлении и найти что-нибудь интересное и полезное. Но такой подход очень отличается от логического подхода к теории.

Обдумайте следующее краткое извлечение из истории болезни, представленное в Сан-Франциско на семинаре по транзакционному анализу при обсуждении сценарной теории.

Женщина, жаловавшаяся на фригидность, предложила терапевту вступить с ней в половую связь. Мать научила ее одеваться и действовать сексуально, а отец одобрял такое поведение.

Целью обсуждения было попытаться доказать, что сценарная матрица была составлена неточно. В соответствии с рисунком 7, который показывает структуру второго уровня в Ребенке, Родитель в Ребенке (РРе) функционирует как встроенный электрод, в то время как Взрослый в Ребенке (ВРе) есть интуитивный Профессор, который очень точно оценивает людей. Доктор Z, который представлял пациентку, утверждал, что в ее случае РРе функционировал как Приспосабливающийся Ребенок, а ВРе — как электрод. В доказательство он излагал сведения из детства пациентки. Остальные слушатели логическими аргументами, заимствованными из клинического опыта, поддерживали обе стороны. Говорили об играх, сценариях и Естественном Ребенке пациентки. Какая стандартная сценарная матрица устоит под таким натиском? Стрелы, начерченные доктором Z между пациенткой, ее отцом и ее матерью, сильно отличались от тех, что показаны на рисунке 7. Очевидно, предъявлены серьезные аргументы, опровергающие схему рисунка 7. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что у обсуждения есть серьезные недостатки.

Прежде всего, когда доктор Z с помощью аудитории попытался определить, что он понимает под РРе, ВРе, Приспосабливающимся Ребенком и электродом, он говорил то с точки зрения теории развития, то с бихевиористской точки зрения, иногда пользовался логикой, а в других случаях — эмпирикой. И то же самое привнес в свой анализ транзакций, игр и сценариев. Оказалось, что использовались четыре разные теории, каждая со своим языком и подходом, и определения без всякой системы брались из разных теорий. Первая система структуральная и транзакционная, и для нее ключевые слова: состояние Я, транзакция, игры и сценарий. Вторая система — обосновывающая, тоже с четырьмя ключевыми терминами. Говорили о поведении пациентки, что предполагало операционные критерии; о ее мыслительных процессах, которые включали голоса в голове, дающие ей указания; об истории ее развития, показывающей происхождение ее поведения, и о том типе социальных реакций, которые она вызывала своим поведением. Третья система имела отношение к названиям состояний ее Я. Их можно было назвать в соответствии с психобиологическими принципами: Родитель в ее Ребенке, Взрослый в ее Ребенке и т. д., или описать функционально при помощи прилагательных: Приспосабливающийся Ребенок, Естественный Ребенок и т. д. И сам спор можно было, с одной стороны, назвать логическим, с другой — эмпирическим.

Если начертить все эти четыре системы, в результате получится терминологическая сетка, какая приведена ниже. Она позволяет рассматривать вопрос в четырех наборах терминов: транзакционные термины, обосновывающие термины, модифицирующие термины и методологические термины.

Если мы начертим линии вдоль и поперек сетки, так чтобы в клетку включался только один термин из каждой колонки, то очевидно, что будет 4×4×2×2 = 64 возможных направления обсуждения (мы не учитываем слова в скобках). Если только все участники обсуждения не идут в одном направлении, обсуждение невозможно вести без огромного труда и многочисленных определений; особенно невозможно это при ограниченном количестве времени (например, за один вечер). Двадцать участников обсуждения могут двинуться по двадцати разным направлениям. Если один движется по пути Состояния Я — Исторические — Дескриптивные — Эмпирические, а другой — Игры — Социальные — Биологические — Логические, они оба могут говорить справедливые вещи, но при таких разных направлениях следования не смогут ни о чем договориться.

В простейшем случае, когда один из участников обсуждения избирает структуральный или биологический подход к состояниям Ребенка, а другой — функциональный или дескриптивный, примирить эти два подхода невозможно. Это показано на рисунке 20. На рисунке 20 А структурные подразделения Ребенка представлены горизонтальными линиями, отделяющими Родителя, Взрослого и Ребенка второго порядка как компоненты Ребенка. На рисунке 20 Б используются вертикальные линии, чтобы указать на функциональные аспекты: в данном случае Приспосабливающийся, Бунтующий и Естественный Ребенок. Какой бы подход ни использовался, линии идут в разном направлении, свидетельствуя, что подходы различны. Один использует структурные существительные, другой — функциональные прилагательные, и эти существительные и прилагательные не взяты из одной системы терминов или не исходят из одной точки зрения. Аналогичные рассуждения приложимы к остальным колонкам сетки.

Состояние Ребенка с двух точек зрения: