Теория благосостояния и общественный выбор

Проблема общественного выбора рассматривается в неоклассической теории как естественное продолжение исследования категории благосостояния, выступающего главной целью экономической деятельности людей. При этом (вспомним предыдущую тему о рынке факторов производства!) человеческое общество сталкивается с проблемой экономического выбора из-за следующих двух основных условий. Во-первых, безграничность растущих потребностей людей в товарах и услугах. А во-вторых, ограниченность, редкость экономических ресурсов для производства этих товаров и услуг. Здесь под экономическими ресурсами понимаются все природные, людские и произведённые человеком ресурсы, применяемые в хозяйственной деятельности. Таким образом, проблема экономического выбора – это необходимость принимать решения, какие товары и услуги произвести, а от каких при этом отказаться, как эффективнее использовать ограниченные ресурсы для наилучшего удовлетворения материальных потребностей людей. То есть, чтобы единица ресурсов давала наибольший объём продукции.

Если увеличение производства какого-либо продукта приводит к сокращению производства другого, то общество вынуждено находиться в рамках границы производственных возможностей. Что это такое? Допустим, в какой-то стране происходит выбор между двумя товарами: ракетами и зерном, - а не между тысячами видов товаров, как это бывает в действительности. Например, выпустили 10 тысяч ракет, израсходовав на это все производственные возможности страны, тогда в этом случае производство зерна будет равно нулю. Понятно, что вследствие такой ситуации воинственные обладатели большого количества ракет обречены умереть с голоду. Значит, изображённая ситуация никак не может быть признана оптимальной для населения анализируемой страны. Но и другая крайность, когда, например, все производственные возможности страны направлены только на производство зерна (произвели, положим, его 4 млн. тонн), а на производство ракет не осталось нисколько производственных возможностей и оно равно нулю, - тоже, согласитесь, никак не может представляться оптимальной. Ведь в таком случае досыта наевшиеся, но беззащитные перед лицом внешнего агрессора обитатели данной страны легко могут попасть в плен захватчику с военным потенциалом.

Выходит, что оптимальным выбор может быть не в крайних, а каких-то (точнее, в какой-то) промежуточных позициях. Если на графике, где на вертикальной оси ракеты в тысячах штук, а на горизонтальной – зерно в миллионах тонн, - изобразим различные соотношения объёмов производства ракет и зерна – не только крайние, но и промежуточные, и точки, обозначающие различные ситуации указанных соотношений, соединим, то полученная кривая и будет границей производственных возможностей (Production Possibility Curve). То есть, производство вне этой границы невозможно, на него нет достаточного количества мощностей и ресурсов. А производство внутри этой границы возможно, но свидетельствует о неполной занятости ресурсов, их резервах, а значит, экономически нерационально. Получается, что правительство, реализующее макроэкономическую политику, должно осуществлять выбор между различными промежуточными точками на границе производственных возможностей.

По economics, общество при экономическом выборе сталкивается со следующими тремя взаимосвязанными экономическими проблемами. Во-первых, что именно производить, во-вторых, как производить, в-третьих, для кого производить. Названные проблемы уточняют те альтернативы, которые лежат в основе построения графика границы производственных возможностей. Давайте всмотримся в эти проблемы чуть подробнее.

Первая проблема – что производить? – предполагает: какие именно товары и услуги должны быть произведены и в каком количестве. Вторая проблема – как производить? – включает вопросы: на крупных или мелких, частных или государственных предприятиях; какие комбинации ресурсов, какую технологию надо применить, чтобы выполнить заказ и производство было эффективным.

Третья проблема – для кого производить? – подразумевает вопросы: какое должно быть общество – с богатыми и бедными или равной долей продукта у каждого; а если первое – то какова должна быть доля богатых и бедных. Следовательно, чему должен быть отдан приоритет в обществе – интеллекту или физической силе. Кстати, на этот вопрос обычно среди студентов сразу же отвечают девушки, предпочитая интеллект, а вот мужчины «делают паузу»: как мужчины, они, естественно, хотят признать важность физической силы, однако, вспомнив, что они студенты университета, а значит, не чужды и интеллекта, после паузы соглашаются с девушками. А вот на вопрос, какой же из двух упомянутых принципов царит в реальности в сегодняшней российской экономике, все, не раздумывая, с сожалением констатируют господство физической силы. С ещё большим сожалением приходится отмечать, что порой и у молодых людей вместо сожаления проявляется восприятие такой реальности как вполне нормального явления.

Вспоминается одному из авторов данного учебного пособия симпатичный и неглупый юноша по имени Руслан, который в 1990-х годах пришёл в довузовский центр Международного университета бизнеса и новых технологий и, внимательно, даже с какой-то обострённой внимательностью, слушая лекции В.А. Гордеева по макроэкономике, тем не менее их не записывал. А поскольку В.А. Гордеев перед занятиями услышал, как преподавательница английского языка жаловалась, что Руслан просто ничего не делает по её предмету, и это не от лени, а из принципиального убеждения, что он, как владелец фирмы, всегда при необходимости может купить сколько угодно переводчиков типа этой преподавательницы, - то попытался с ним побеседовать после занятий. На вопрос, как же он будет сдавать экзамен, не записывая лекции, он ответил, что сдавать никаких экзаменов не собирается. Преподаватель растерянно пояснил, что ведь довузовский центр МУБиНТ даёт школьникам –старшеклассникам вузовскую подготовку по дисциплинам цикла экономической теории и право затем без экзаменов с получением аттестата зрелости идти сразу на второй курс этого вуза по экономической специальности. Но Руслан твёрдо и убеждённо сказал, что он не пойдёт ни на второй и ни на какой курс никакого вуза вообще – ему это ненужно. Фирма у него (доставка обуви из Бреста и продажа в Ярославле) работает успешно, на её создание несколько десятков тысяч долларов ему дал старший брат, у которого фирма ещё круче (несколько магазинов и салонов красоты), а образования – всего шесть классов, да и то, точнее, может, сказать, что не классов, а коридоров. Но лекции В.А. Гордеева, как он пояснил, ему интересны не из учебных, а из практически-предпринимательских соображений – он, больше узнавая о макроэкономической политике государства, гораздо продуманнее может строить действия своей фирмы с учётом указанной политики. Так что преклонения перед интеллектом как фактором максимизации прибыли, а значит, и принципом построения экономического бытия, тут не наличествовало. Но когда он на вопрос В.А. Гордеева о занятиях английским повторил уже сказанное ранее преподавательнице, то как только автор заметил, что конкурент Руслана может за плату повыше перекупить нанятых им переводчиков, чтобы они переводили ему умышленно наоборот, а это может вызвать неправильные экономические решения, - он чистосердечно признался, что не задумывался о такой возможности и теперь будет заниматься иностранным языком как следует. И слово своё сдержал. Выходит, на каких шатких основаниях было построено до того его «принципиальное» убеждение в ненужности изучения языка, да и вообще науки!

Возвращаясь к трём указанным ранее основным экономическим проблемам, следует заметить, что их решение зависит от целей общества, стимулов его развития. А значит, такое решение по-разному осуществляется в разных экономических системах. От него зависит способность экономической системы адаптироваться к изменениям в мире. Как известно, economics различает следующие четыре основные экономические системы: 1) традиционная, 2) командная, 3) рыночная, 4) смешанная.

Традиционная экономическая система действовала в далёком прошлом, а в слаборазвитых странах действует и сейчас. Здесь решение проблем: что, как и для кого производить – определяется традициями и обычаями. А введение технических новшеств резко ограничено, поскольку вступает в противоречие с традициями и угрожает стабильности системы.

Командная система отличается тем, что здесь государство принимает решения по поводу производства и распределения, существует государственная собственность на материальные ресурсы и в результате главными для государства являются управленческо-экономические функции.

Рыночная система характеризуется тем, что здесь сама система рынков, цен, прибылей и убытков определяет: что, как и для кого производить. Например, вопрос «что производить?» решается голосованием рублями потребителя, последний сам решает, за что он будет платить деньги. А производитель стремится удовлетворить спрос потребителя, то есть готовность отдать деньги за нужный товар. Вопрос «как производить?» решается производителем, стремящимся получить наибольший доход. Например, при цене, устанавливаемой рынком, у производителя только одна альтернатива разорению – продажа наибольшего количества товара по более низкой цене, а значит, с наименьшими издержками производства, чем у конкурента. Наконец, вопрос «для кого производить?» решается здесь в пользу получающих более высокие зарплату и доход.

Рыночная система в развитых странах имела место в 19-м веке, но её нет нигде и быть не может в 21-м столетии. Современная экономика развитых стран – не рыночная, а смешанная, то есть она характеризуется тем, что рыночный механизм дополняется государственным регулированием экономики. С этих позиций нельзя не видеть, что многие стереотипы нашего «телеящика» начисто перевирают даже эти азбучные положения economics. Так, вопреки распространённому в российских средствах массовой информации последних двух десятилетий противопоставлению плана и рынка, в практике современных развитых стран даже до наступления сегодняшнего кризиса осуществлялось их соединение. Почему? Потому что смешанная экономика этих стран характеризуется высокой степенью концентрации и интеграции. Например, в США её основа – 500 крупнейших корпораций, где было занято на рубеже 20-21 веков 75% всех промышленных рабочих страны. К этим гигантам функционально примыкали ещё около 15 тысяч других сравнительно значительных корпораций. И даже микробиснес был там привязан к главным технологическим потокам гигантов, то есть он занимался «доводкой» или (и) реализацией значительной части продукции гигантов. В результате на мировом рынке стали господствовать транснациональные корпорации (ТНК) американского, японского и германского происхождения. А в последние годы всё активнее заявляют о себе китайские и индийские ТНК. При их масштабах было бы накладно, рискованно выпускать товар на неизвестного потребителя. Это свидетельствует о высокой степени их планирования.

Кроме того, под воздействием ТНК в масштабах отдельных государств сложились те или иные системы централизованного планирования. К примеру, в США помимо внутрифирменного планирования существует и частно-централизованное. Последнее осуществляется ядром из 12 финансовых групп, которое располагает почти 10% активов всех корпораций и контролирует 60% находящихся в стране акций. Это ядро, взаимодействуя с крупнейшими предпринимательскими ассоциациями, осуществляет функцию организатора, координатора и планирующего центра в частном секторе США.

Другой тип централизованного планирования реализуется в Японии. Используя опыт СССР, здесь применяют общегосударственное планирование. Оно располагает системой специальных органов, методов, высококвалифицированными кадрами, которые разрабатывают пятилетние планы. Хотя формально эти планы называются индикативными, то есть рекомендательными, но на практике за целые десятилетия не отмечено фактов игнорирования плановых рекомендаций даже крупными фирмами. Японские государственные планы в значительной степени определялись социальными задачами. Например, пятый пятилетний план Японии на 1996-2000 годы главной целью ставил достижение максимального показателя по жизненному уровню населения страны. В связи с этим японский миллиардер Хироса Теравами о значении советского опыта справедливо сказал: «Мы ничего не можем понять у вас. Мы в свое время взяли ваш план, наполнили его гибкими инструментами, и он у нас заработал. А теперь мы видим, что вы от плана отказались. Вы были умны, а мы, японцы, дураки. Мы поумнели, а вы превратились в пятилетних детей».

Что касается стран с реформируемой экономикой, то здесь положительной оценки заслуживает движение от командной системы к смешанной. Например, в Китае ещё в декабре 1978 года пленум Центрального Комитета правящей там коммунистической партии принял решение о проведении в этой стране экономических реформ. На первом этапе основное внимание там было уделено сельскому хозяйству. Всего за два года без введения частной собственности на землю, при помощи семейного подряда была накормлена четвёртая часть населения планеты, проживающая в Китае. Если тысячи лет при императорах миллионы китайцев умирали от голода, если три десятилетия при коммунистах китайцы жили впроголодь, то теперь при тех же коммунистах благодаря реформам КНР по объёму потребляемых калорий и протеиновому содержанию питания сравнялась с Западной Европой в расчёте на душу населения (заметьте, что в Западной Европе душ-то не очень густо – огромная масса душ почти в полтора миллиарда сосредоточилась как раз в Китае). Таким образом, была решена извечная китайская продовольственная проблема.

Во-вторых, на китайских промышленных предприятиях был введён хозяйственный расчёт, им было предоставлено больше самостоятельности, создана система материальной заинтересованности, элементы рыночного механизма при отказе от жёсткости централизованного планирования (но внимательно и вдумчиво читайте: не от планирования вообще, а от его излишнеё жёсткости!). И за беспрецедентно короткий срок Китай вышел на первое место в мире по объёму производства угля, цемента, хлопка и хлопчатобумажных тканей, зерна, мяса, телевизоров и компьютеров. На второе место из двухсот стран вышел Китай по производству стали, синтетических волокон, электроэнергии. В результате было обуто население страны, составляющее четверть населения всей планеты. Уже в 1994 году КНР вышла на второе место в мире после США по объёму производства валового внутреннего продукта, то есть по экономической мощи, и на первое место по темпам экономического роста, причём с огромным отрывом от других стран. Китайские товары одержали победу в конкурентной борьбе, вытеснив американские товары на рынках США и западноевропейские – на рынках стран Западной Европы. Если ещё во второй половине 1990-х годов такой знаток западной постиндустриальной экономики, как академик В. Иноземцев, утверждал, что это была победа по обычным товарам массового спроса, а вот по такой высокотехнологической продукции, как компьютеры, Китай обречён на догоняющее развитие – перегнать ему не позволят конкуренты: США, Япония, страны Западной Европы, - то уже менее чем через десять лет указанные предположения были опровергнуты практическими достижениями китайской экономики. Так, в 1996 году по объёму экспорта компьютерной и аудиовидеотехники Китай в 3-4 раза уступал Японии или Западной Европе и в 6-7 раз Соединным Штатам Америки, а уже по итогам 2003 года по этому показателю вышел на второе место в мире, опередив и Японию, и суммарный результат западноевропейских стран, сохранив отставание, да и то небольшое, лишь перед США. А по итогам 2004 обошёл и эту страну, причём с заметным отрывом (180 млрд долларов у КНР и 149 - у США – См.: Экономист. 2006. №1. – С. 52-57).

В-третьих, в соответствии с решениями коммунистической партии, Китай проводит политику «открытых дверей», широко используя иностранные капиталовложения и привлекая к себе иностранных предпринимателей. Созданы специальные экономические зоны, открыты для иностранных капиталовложений 14 прибрежных городов. В итоге по размерам иностранных инвестиций Китай вышел на второе место в мире, причём Россию по этому показателю превзошёл примерно в сто раз! Важно и поучительно заметить, что если в Китае специальные экономические зоны «втягивают» американский, западноевропейский и японский капиталы в китайскую экономику, то в РФ подобные зоны, наоборот, служат больше утечке, бегству российского капитала в дальнее зарубежье.

Действительное движение к смешанной системе проявляется в КНР в том, что при всей поддержке частного бизнеса основным субъектом китайской экономики выступают предприятия общественной собственности, государственные. Так, в 2000 году их доля в общей стоимости основных фондов предприятий всех форм собственности составила 57%, а в производстве ВВП – 76%. Таким образом, Китай опровергает широко распространяемое нашими журналистами и политиками представление о более высокой эффективности частных предприятий по сравнению с государственными – оказывается, всё дело в степени спроса с чиновников за результативность их деятельности, чему России полезно бы поучиться у Китая. Кроме государственных, в КНР развиваются и предприятия коллективные (20% в общей стоимости фондов в том же 2000 году), частные (7%), совместные с иностранным капиталом (13%). Главное в китайских реформах – развитие производства, распределение по труду, экономическое стимулирование товаропроизводителей.

На этом фоне так называемые российские реформы, провозглашённые в начале 1990-х годов, по своей сути противоречат мировому опыту и рекомендациям экономической науки. Такова оценка Лоуренса Клейна и других американских экономистов, нобелевских лауреатов. Так считают и академики Российской Академии Наук Л.И. Абалкин и С.Ю. Глазьев. Вместо движения от командной к смешанной системе, то есть создания государством рыночного механизма, обеспечения рыночной инфраструктуры и на этой основе соединения рынка и государственного регулирования, - в действительности российскими реформаторами был декларирован уход государства из экономики – якобы, рынок сам всё отрегулирует. В результате получилось усиление мафиозного монополиста, то есть антирыночная, криминальная экономика. Произошло невиданное по своим масштабам сращивание криминалитета с государственной исполнительной властью, правоохранительными органами, господство теневой экономики, разгул взяточничества.

Не случайно производство ВВП в РФ уже за 1990-е годы упало вдвое, а объём инвестиций – впятеро. Такого спада в мирное время ещё не знала человеческая цивилизация ни в одной стране. Ещё более впечатляет общий экономический ущерб РФ от таких реформ – он, по подсчётам д-ра экон. наук Ф. Клоцвога, в 11 раз больше, чем от гитлеровского нашествия. Пытаясь оправдаться, организаторы российских реформ выдвинули так называемую теорию трансформационного спада, которая утверждает, что реформы невозможны без спада, но в данном случае этот спад трансформационный, то есть только на период реформ, а потом начнётся подъём. Указанная теория совпадает с эмоциональными надеждами населения, но полностью противоречит науке и практике, например, опыту Китая, где с первого дня реформ и все более 30-ти лет их проведения наблюдаются самые высокие в мире темпы приращения ВВП именно благодаря реформам. Поэтому не надо, наверное, удивляться странной позиции, которую заняли наши правители в оценке китайского опыта с самого начала российских реформ. Так, Е.Т. Гайдар, тогдашний глава правительства РФ, заявил, что для России опыт Китая неприменим. Тогдашний вице-премьер правительства РФ Г. Явлинский, посетив Китай, сначала высоко оценил китайский опыт и вдруг вскоре неожиданно он же стал заявлять о неприменимости этого опыта для РФ.

К сожалению, в массовом сознании с помощью средств массовой информации и политиков за последние 20 лет насаждены антинаучные стереотипы: что российские реформы – это движение к рынку, что оно автоматически приведёт к процветанию, что не надо в этот процесс вмешиваться и что он идёт по западному образцу. По этому поводу известный американский экономист и социолог Дж. К. Гэлбрейт писал: «Те, кто говорит – а многие говорят об этом бойко и не задумываясь – о возвращении к свободному рынку времён Смита, неправы настолько, что их точка зрения может быть сочтена психическим отклонением клинического характера. Это то явление, которого у нас на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть. Наша жизнь смягчается и регулируется правительством». Таким образом, исходя из теории общественного выбора и экономических систем, можно констатировать, что мировой опыт и наука предписывают России на 180 градусов изменить курс макроэкономической политики.