Четыре точки зрения на причины социального конфликта

А. Г. Здравомыслов — автор наиболее фундаментальной отечествен­ной монографии по проблеме социологии конфликта. С выходом его издания «Социология конфликтов» (1996) начинается этап системати­зированного изложения проблемы конфликта в отечественной социо­логии. Рассматривая подходы к объяснению социальных конфликтов, А. Г. Здравомыслов выделяет динамический аспект этого социального явления. Важным и актуальным является постановка автором пробле­мы рефлексивной политики как превентивной меры по предупрежде­нию социальных конфликтов.

Печатается по изданию: Социология конфликтов. — М., 1996.

При определении самого понятия «конфликт» чаще всего мы сталкиваемся с попыткой подвести его под более широкую категорию противоречия. Но такой способ определения влечет за собою игнорирование специфики собственно конфликтных отношений. Поэтому, на наш взгляд, такое подведение частного под общее недостаточ­но, а порою и ошибочно.

В догматизированной версии марксизма, выполняв­шей функции официальной идеологической доктрины, признавалось наличие противоречий в советском обще­стве преимущественно неантагонистических, но до при­знания конфликтов, тем более социальных, дело не дохо­дило. О характере противоречий, о том, какое противоре­чие нужно было считать основным или главным, продол­жались многократно возобновлявшиеся дискуссии. При этом во всех дискуссиях противоречия формулировались в предельно абстрактной и обезличенной форме: между производством и потреблением; производительными си­лами и производственными отношениями; между произ­водительными силами и отдельными сторонами произ­водственных отношений; между «новым» и «старым». Основная методологическая установка состояла в том, чтобы подчеркнуть значение единства сторон, целостности социально-политической системы.

Некоторые авторы всерьез рассуждали о том, что при социализме, в отличие от капитализма, единство противоположностей, а не про­тиворечие является движущей силой развития общества. Мышление в этих категориях не давало возможности пе­рейти к конкретному анализу социальных процессов, к поведению социальных групп и лиц, решающих те или иные вполне определенные, конкретные жизненные зада­чи.

В современной социологической литературе вопрос о связи между противоречием и конфликтом рассматривает­ся известным английским социологом Антони Гидденсом. «Под конфликтом, — пишет он, — я имею в виду реальную борьбу между действующими людьми или группами неза­висимо от того, каковы истоки этой борьбы, ее способы и средства, мобилизуемые каждой из сторон. В отличие от конфликта понятие противоречия относится к некоторой структуре. Оба эти понятия весьма близки между собой, так как противоречие выражает уязвимое место, слабое звено в конструкции социальной системы. Вместе с тем противоречие указывает на разделение интересов между различными группами и категориями людей, в том числе и между классами» (6).

Гидденс далее подчеркивает, что социальные противо­речия связаны с различиями в образе жизни людей, при­надлежащих к разным социальным группам, и неравенст­вом их жизненных шансов, которые, в свою очередь, опре­деленным образом влияют на формирование картины мира. Но противоречия далеко не всегда влекут за собой конфликты. Для превращения противоречий в конфлик­ты необходимы осознание противоположности интересов и соответствующая мотивация поведения. Пока противо­положность интересов не осознана, конфликт, как пола­гает Гидденс, еще не наступает. С этой точки зрения конф­ликт выступает прежде всего как осознанное, осмыслен­ное противоречие несовпадающих или противостоящих друг другу интересов сторон, готовых предпринять или уже предпринявших определенные действия, основанные на указанном противостоянии.

Несколько иной ракурс проблемы конфликта выявля­ется при попытках вывести социальную напряженность из уровня удовлетворения базовых потребностей людей и со­циальных групп. Именно такой подход к проблеме демонстрирует Питирим Сорокин при выяснении вопроса о причинах социальных конфликтов и революций. «Непо­средственной предпосылкой всякой революции, — пишет он, — всегда было увеличение подавленных базовых ин­стинктов большинства населения, а также невозможность даже минимального их удовлетворения...

Если пищеварительный рефлекс доброй части населе­ния «подавляется» голодом, то налицо одна из причин восстаний и революций; если подавляется инстинкт само­сохранения деспотическими экзекуциями, массовыми убийствами, кровавыми зверствами, то налицо другая причина революций... Если «подавляется» собственниче­ский инстинкт масс, господствуют бедность и лишения и, в особенности, если это происходит на фоне благоденст­вия других, то мы имеем еще одну причину революций».

Среди подавленных инстинктов, потребностей и реф­лексов, которые вызывают социальное напряжение, взрыв и конфликт, П. Сорокин выявляет, помимо перечислен­ных выше, потребности коллективного самосохранения (семьи, религиозной секты, партии), потребность в жили­ще и одежде, половой рефлекс, инстинкт самовыражения и интерес к соревновательности, творческой работе, при­обретению разнообразного опыта, потребность в свободе.

Как мы видим, указание на связь неудовлетворенных потребностей и нарастающих конфликтных ситуаций, рассмотрение источника конфликтов в подавлении базо­вых потребностей человека, без удовлетворения которых он не может существовать, позволяют ближе подойти к анализу конкретных социальных конфликтов. С этой точ­ки зрения всякий конфликт характеризуется прежде всего неудовлетворенной потребностью и стремлением найти средства для того, чтобы эту потребность удовлетворить. Многомерная неудовлетворенность потребностей и инте­ресов, депривация значительных масс населения состав­ляет, по Сорокину, главный источник революционных потрясений в обществе. Предотвращение революции, раз­витие общества по пути реформирования возможно тогда, когда власти предержащие отслеживают меру удовлетво­рения потребностей различных социальных слоев и нахо­дят средства для их удовлетворения или компенсации, когда они не допускают кричащих антагонизмов в мере развития и удовлетворения потребностей, поддерживая социальное неравенство на уровне социальной нормы.

Следующий шаг по пути конкретизации конфликтов связан с разработкой вопросов социального равенства и не­равенства. Положение людей и вытекающий из него уро­вень социальных притязаний определяется не вечными ин­стинктами, а сопоставлением с другими людьми. То, что является приличным уровнем жизни для одних людей, дру­гими может рассматриваться как бедность и нищета. Важ­ны не сами по себе потребности, но и средства их удовлет­ворения, доступ к соответствующим видам деятельности, который обусловлен социальной организацией общества. Именно в этой связи встает вопрос не только о равенстве и неравенстве в уровне благосостояния, но и сопоставлении жизненных шансов различных социальных групп. Как по­казал опыт советского общества, само по себе стремление к всеобщему равенству не может рассматриваться в каче­стве блага; оно часто приводит к уравнительности, к угаса­нию стимулов творческой деятельности и инициативы. Неравенство, в том числе и социальное, неустранимо. Бо­лее того, оно имеет положительное значение для общества в целом, так как оказывается важнейшим источником со­стязательности, конфликтности, стимулирующим жиз­ненную энергию человека.

Неравенство, как и социальный конфликт, содействует мобилизации жизненной энергии, влечет за собой необхо­димость социальных изменений, в том числе и в организа­ции общественной жизни. Применительно к социальному конфликту неравенство социальных положений означает неодинаковый доступ к ресурсам развития индивидов, со­циальных групп или сообществ людей. Поэтому в опреде­ление природы конфликта включается и проблема ресур­сов как средств достижения социальных целей.

Однако здесь возникает центральный вопрос, на кото­рый указывает Р. Дарендорф. Кто и каким образом распо­ряжается ресурсами? Иными словами, в чьих руках нахо­дится власть? Этот вопрос, безусловно, связан с определе­нием самой власти, которая представляет собой совокуп­ность социальных позиций, позволяющих одной группе людей распоряжаться деятельностью других групп людей. Именно здесь заложен центральный конфликт в любой системе общественных отношений. Люди делятся между собой не только на богатых и бедных, не только на тех, кто обладает недвижимостью, и тех, кто живет на зарплату, но и на тех, кто участвует во власти и кто не участвует в ней.

Точнее говоря, все названные деления существуют и име­ют определенное значение, в том числе и для формирова­ния конфликтов, но в сравнении с признаком участия или неучастия во власти иные признаки имеют второстепен­ное или третьестепенное значение.

Помимо трех названных подходов к объяснению соци­альных конфликтов, существует и четвертый, который мо­жет быть охарактеризован как нормативно-ценностный подход. Согласно этой точке зрения, которая идет от Э. Дюркгейма и Т. Парсонса, несовпадение целей и инте­ресов людей или соответствующих групп есть главная при­чина конфликтов. «Социальный конфликт, — утверждает, например, Луис Крисберг, — существует в том случае, ког­да две или большее количество сторон убеждены в том, что цели их деятельности несовместимы».

Все выделенные выше позиции имеют в своем основа­нии некий общий фундаментальный теоретический во­прос: о природе интереса и о способе его осознания дейст­вующим субъектом. И в самом деле, в любом определении конфликта так или иначе мы сталкиваемся с вопросом о не­совпадении интересов, целей, борьбы за жизненные ресур­сы и т.д. Поэтому при рассмотрении конфликта вполне уместно вновь задаться вопросом: что же такое интересы как побудители социальных действий? В литературе долгое время существует спор относительно того, являются ли ин­тересы некой объективной данностью или же они представ­ляют собою некоторые характеристики сознания людей и различных социальных сообществ. Позиция автора этой книги по этому вопросу была сформулирована еще в 1964 г. и позже развита в более основательную теоретическую кон­струкцию. Вслед за Гегелем можно сказать, что интерес — это момент субъективности во всяком объективном деле. Интерес — это стремление чего-то достичь, что-то изме­нить или сохранить, он не просто осознается в качестве не­которой объективной данности наподобие закона природы или сложившегося порядка вещей.

Интерес — это внутрен­нее отношение действующего субъекта к действию, кото­рое он производит; это переход субъективности, сложней­шей внутренней мотивации в некоторый результат, кото­рый фиксируется как нечто объективное, уже совершен­ное, сделанное. Такое определение интереса позволяет понять главную дилемму, сформировавшуюся при обсуж­дении проблемы мотивации человеческой деятельности и

человеческих поступков: почему получается так, что люди, руководствуясь собственными интересами, совер­шают ошибки личностного и социального плана? Ответ на этот вопрос таков: интерес не есть нечто стабильное и не­подвижное. Интересы подвижны, изменчивы, и главным источником изменений интересов оказывается.сам опыт человеческой деятельности. По мере развертывания соци­ального действия происходит изменение отношения к нему или в направлении углубления заинтересованности в самом процессе действия и его результате, или же в на­правлении ослабления интереса и переключения его на. те аспекты последствий деятельности, которые ранее не были заметны и очевидны. Такое толкование интереса включает в себя и динамику сознания субъекта действия, распространяет сферу заинтересованности не только на непосредственные выгоды меркантильного характера, но и на нравственные аспекты сознания. Вместе с тем оно по­зволяет по-иному взглянуть и на известную дилемму взаи­моотношения интереса и долга, ответственности, нравст­венных оснований социального действия.

Ныне в российском обществе намечается постепенный переход к стабилизации общественно-политических отно­шений. Кризисное состояние общества сопряжено с разру­шением общественных связей и с диффузным характером социальных интересов. Возникает такая ситуация, когда на первый план выступает не «выражение» интересов как не­ких объективно заданных параметров, определяемых соци­альным положением субъекта, а полагание интересов, свя­занных с их декларированием и отстаиванием в конфликте. Сами реформы и социально-политические преобразования в России для многих людей означают необходимость пере­осмысления интересов, нахождения новых точек опоры как в жизненной философии, так и в практических формах социального поведения. Это справедливо не только приме­нительно к отдельным индивидам и личностям, но и к со­циальным группам, институтам и государствам. В этой свя­зи весьма существенны соображения, высказанные Фрэн­сисом Фукуяма — консультантом Рэндкорпорейшн (США). «Попытки определить «объективный» националь­ный интерес, — утверждает он, — ни к чему не приведут. Реальные «базовые» национальные интересы, безусловно, существуют, однако они обычно минимальны и не явля­ются решающими при определении государственной

внешней политики. Государства обладают значительным запасом свободы в определении своего национального ин­тереса, и то, что сейчас подразумевается под понятием «на­циональный интерес», в действительности скрывает массу идеологических, политических, исторических и культур­ных точек зрения относительно целей государства, внеш­него окружения и т.д. Таким образом, когда говорят, что Россия или какая-либо другая страна должна следовать ее национальному интересу, вопрос о том, что это за интерес, остается».

За недостатком места мы не будем сейчас касаться иных вопросов фундаментального характера. Подчеркнем лишь еще раз, что важнейшим средством выхода из кризи­са и преодоления насильственных конфликтов остается современная рациональная политика, учитывающая при декларации и формировании проводимых в жизнь интере­сов реакции противоположной стороны в конфликте. Со­циология конфликта, следовательно, органически связана с признанием дискурсивного характера теоретического знания и переходом к рефлексивной политике, суть которой не в силовой аргументации, а в превентивном учете инте­ресов противоположной стороны. Именно в силу этого обстоятельства она может восприниматься традиционали­стами, которые исходят из прежних представлений о взаи­мосвязи «окостеневших» интересов и государственных структур, как «предательская политика», руководствую­щаяся интересами противника, врага или оппонента.

М. М Рыбакова