История о Казанском царстве» и другие повести о взятии Казани

«История о Казанском царстве». Присоединение к Москве Казани в 1552 г. было крупнейшим историческим и политическим событием века. Оно воспринималось современниками как расплата за двухсот­летнее монголо-татарское иго. Взятие Казани, а в 1556 г.— Астрахани открывало великий водный торговый путь по Волге, который тесно связывал Московское государство со странами Востока.

Взятие Казани широко отразилось как в устном народном творче­стве в легендах, песнях и сказах, так и в литературе. Помимо летопис­ных сказаний в 1564—1566 гг. была создана «История о Казанском царстве», или «Казанский летописец». О ее популярности свидетель­ствуют дошедшие до нас свыше 270 списков. «История о Казанском царстве» — это связное историческое повествование, пронизанное единой историко-публицистической концепцией. Излагая события с момента основания Казани в 1172 г. легендарным болгарским царем Саином до взятия города Иваном, Грозным в 1552 г., «История» возвеличивает Московское царство и его правителя: вся история Казани рассматривается как история постепенного усиления ее зави­симости от Москвы. В «Истории» главное место занимают события 40—50-х годов XVI в.; организация Грозным походов на Казань, строительство на правом берегу Волги города Свияжска, боевого форпоста русских войск; штурмы крепостных стен Казани и падение города.

Сам автор был очевидцем этих событий: в 1532 г. его взяли в плен «варвары» — черемисы и подарили казанскому царю Сафа-Гирею, на службе у которого он и пробыл двадцать лет, до взятия Казани. Затем Иван Грозный крестил его, дал небольшой земельный надел, за что тот и «нача служити ему (царю.— В. К.) верно». Один из важнейших источников повествования — рассказы «премудрейших и честнейших казанцев» и рассказы, услышанные «от самого царя изо уст многажды». Литературным образцом «Истории о Казанском царстве» служила «Повесть о взятии Царь-града» Нестора-Искандера, а также повести о Мамаевом побоище.

Центральный герой «Истории» — Иван Грозный, личность кото­рого дается в ореоле военной и царской славы. Он сурово расправляется с «мятежниками», «изменниками», несправедливыми судьями, но ми­лостив к «воинственным людям», народу. Его поход на Казань продиктован не стремлением к захвату чужой земли, а интересами обороны своей страны.

В «Истории» широко представлены фантастические картины ви­дений, знамений, предрекающих гибель Казани. Завершается «Исто­рия» апофеозом победителя — апофеозом российского самодержца, торжественно въезжающего в «великий град Москву». Иноземные послы и купцы с удивлением говорили, «яко несть мы видали ни в коих ж царствах, ни в своих ни в чюжих, ни на коем же царе, ни на короле таковыя красоты и силы и славы великия». Народ московский, чтобы лучше видеть царя, «лепится» по крышам «высоких храмин» и палат, по «забралам», многие забегают вперед, а девицы, княжеские жены и боярские, «им же нелзе есть в такая позорища великая, человеческого ради срама, из домов своих изходити и из храмин излазити — полезне есть, где седяху и живяху, яко птицы брегами в клетцах — они же совершение приницающе из дверей, и оконец своих, и в малые скважницы глядяху и наслажахуся многого того видения чюднаго, доброты и славы блещаяся». Яркая картина встречи царя-победителя отражает и харак­терную бытовую подробность, связанную с положением женщины в обществе того времени.

Изображая триумф русского царя, автор «Истории» утверждал политическое значение одержанной Грозным победы.

Прославляя воинские заслуги Грозного, автор «Истории о Казан­ском царстве» делает ряд выпадов против бояр, князей и воевод. Он утверждает, что завоевание Казани — личная заслуга царя и русских воинов, а не воевод-бояр.

Устойчивые стилистические формулы воинских повестей, вклю­ченные в общее описание битвы, дополняются новыми сравнениями воинов с птицами и белками. Эти сравнения дают возможность читателю воссоздать картину грандиозного сражения. При этом автор «Истории» подчеркивает храбрость и мужество не только русских воинов, но и их врагов—казанцев: «С неких же казанцов спиде смертный грех и охрабришася, сташа во вратех града и у полых мест, сняшася с русью, и с татары смешася сечем великим... И страшно бо видети обоих храбрости и мужества: ови во град влезти хотяху, ови же пустити не хотяше, и отчаявше живота своего и сильно бияхуся, и неотступно рекуще в себе, яко единако же умрете есть нам. И спрескотаху копия, и сулицы, и мечи в руках их и, яко гром силен, глас и кричание от обоих вой гремяше».

Такое изображение врага, попытка раскрыть его психологическое состояние во время битвы явилось новым словом, сказанным автором «Истории о Казанском царстве» в историко-повествовательной лите­ратуре XVI в. В «Истории» отводится большое место изображению внутреннего психологического состояния ее персонажей. Таково, например, описание чувств царицы Анастасии, проводившей в поход своего мужа; скорби казанской царицы Сумбеки, оплакивающей мужа и прощающейся с казанцами; «плач и уничижение к себе казанцов». Стилю плачей свойственны и книжная риторика, и фольклорная образность.

Автор «Истории» использует поэтические выражения народного эпоса, лирические образы народных песен и плачей, отдельные мотивы татарского фольклора. Все это позволяет ему назвать свое произведение «красной, новой и сладкой повестью», которую он «пакуемся разумно писанием изъявити».

Углубленное внимание к психологии человека, широкое исполь­зование фольклора, нарушение традиционных норм риторического стиля ставят «Историю о Казанском царстве» в преддверие историче­ских произведений начала XVII в.