Бегство капитана Т. и Наль из К. в Лондон. Свадьба 5 страница

— Это, дорогой сэр Уодсворд, прошу вас принять от моей дочери, — и он подал пастору золотые часы на такой же цепочке, — а этот перстень примите от меня, — надевая ему крупный изумруд с бриллиантом на пятый палец левой руки.

— Вас, лорд Мильдрей, я прошу принять этот браслет лично от меня, в обмен на тот, что вы дали моей дочери. Разница та, что здесь зеленые камни, там же топазы. Я не сомневаюсь, вы уже поняли, что самое чудесное в вашей жизни еще впереди. А это кольцо просит вас принять моя дочь. — И на мизинце лорда Мильдрей засверкало такое же кольцо, как у пастора.

— Это еще не все, Алиса. Мой зять просит вас принять в память сегодняшней музыки это жемчужное ожерелье, и он сам наденет его вам.

К смущенной Алисе подошел Николай и ловко застегнул на ней точно такой же жемчуг, как был на Наль.

— Теперь надо звать наших дам, — сказал Флорентиец, — не переносящих музыки, а также их кавалера, лишившегося ее. Но я надеюсь, Алиса, вы не откажетесь его, беднягу, вознаградить в дальнейшем и споете и сыграете ему?

— Я ваша ученица, лорд Бенедикт, как прикажете, так я и поступлю. Только... — она замялась, взглянула на опустившего глаза отца и много тише, печально продолжала. — Это всегда вызывает ревность Дженни и раздражает маму, когда я играю Сандре.

— Мы постараемся избежать этих несносных слагаемых, — рассмеялся Флорентиец и вышел из комнаты за своими отсутствующими гостями.

Лица дам, когда они вошли в комнату, были довольно кислы и стали еще кислее, когда они увидали разукрашенных Алису и пастора. Флорентиец, взяв со стола самый большой футляр и открыв его, подошел к пасторше и подал ей чудесное ожерелье из опалов и бриллиантов, такие же серьги и брошь.

— Примите этот дар от моей дочери, — кланяясь ей, сказал хозяин.

— Но это царский подарок. Как мне вас благодарить, лорд Бенедикт?

— Я здесь ни при чем. Это дарит вам моя дочь, — чрезвычайно любезно, но холодно ответил хозяин.

Пасторша подошла к Наль, рассыпаясь в благодарности и уверяя, что опалы ее любимые камни. Наль любезно помогла ей надеть драгоценности. Флорентиец тем временем подал Дженни такой же золотой пояс, как у Алисы, только из сапфиров, от лица дочери, и от себя брошь из жемчуга и бриллиантов. Дженни сияла не меньше матери, но огонь зависти блеснул в ее глазах, когда она увидела на шее сестры драгоценный жемчуг.

— Ну, Сандра, остался ты один. Вот тебе часы от Наль, о которых ты мечтал.

— Неужели с боем? — по-детски наивно и радостно вскрикнул Сандра, чем всех насмешил.

Флорентиец нажал пружину, и часы пробили восемь ударов таким приятным звоном, что Сандра не выдержал, подпрыгнул, перевернулся и поцеловал часы. Наль хохотала, Алиса аплодировала Сандре за его гимнастические курбеты, пастор сел в кресло от смеха — только Дженни и мамаша чувствовали себя шокированными вторично в течение вечера.

— Это еще не все, Сандра. Вот тебе кольцо от меня. А это, — он взял точно такой же крест, как уже надел Алисе, — это тебе за усердие во всех заданиях, что я тебе давал. И специально за язык пали, — и он собственноручно надел ему крест с цепочкой на шею.

Сандра, казалось, все забыл. Лицо его совершенно изменилось. Он стал серьезным, тихим, точно сразу старше. Он прильнул к Флорентийцу, горячо целовал его руки и говорил:

— Я буду стараться стать достойным вашего доверия.

— Не волнуйся, сын мой. Только никогда не спеши давать повод людям к неверным заключениям. Будь осторожен в поведении с женщинами. Ты прост и дружелюбен, но твои товарищеские отношения могут быть истолкованы иначе и могут принести тебе и другим осложняющую, очень несносную драму.

— Ваши слова, лорд Бенедикт, как всегда, будут мне законом.

— Ваши часы, лорд Уодсворд, с таким же боем, как у Сандры. Позвольте, я укажу вам, как нажимать в них пружину.

Флорентиец нажал пружину часов пастора, и они пробили восемь ударов и затем — совсем иным звуком — ударили еще один раз.

— Ой, и четверти выбивают! — не удержался от восторженного восклицания Сандра, снова по-детски радуясь, чем опять вызвал смех.

В лицах пасторши и Дженни, стоявших друг против друга, рыжих, черноглазых и чернобровых, сейчас мелькало что-то неприятное, отталкивающее. На лице пасторши проступили багровые пятна, лишив ее моложавости. А Дженни, казавшаяся такой красивой за обедом, стояла хмурая, злая, надменная, презирая все и всех в этой комнате, где ее, бедную девушку, сейчас так по-царски наградили.

— Дружок, Алиса, — раздался голос Флорентийца. — Сегодня мой зять поднес тебе жемчуг за восторг и отдых, которыми ты дарила его и всех нас музыкой. С согласия твоего отца я взял тебя в ученицы. Ежедневно, в двенадцать часов, я буду посылать за тобой экипаж. И здесь, у меня, ты будешь проводить время до вечера. Вечером твой отец будет приезжать за тобой, и после обеда вместе с ним ты будешь возвращаться домой. В память нашей первой встречи в музыке прими этот браслет и кольцо лично от меня. Завтра жди лошадей в двенадцать часов. — И он подал Алисе браслет и кольцо из таких же изумрудов, как ее пояс.

— Как будто бы, лорд Бенедикт, у Алисы есть мать, которая тоже имеет голос в решении судьбы дочери, — резко сказала пасторша. — Алиса нужна мне дома. Учиться ей довольно.

— Нет, леди Уодсворд. По английским законам, дочь зависит только от отца, если у матери нет ее личного капитала. Это законы юридические, у вас нет прав решения судьбы дочери. Есть еще и иные, божеские законы, нигде, кроме сердца человеческого, не писанные. Это — любовь матери. Но ваша любовь заключалась в том, что вы изгнали дочь с ее искусством в бывший сарай, где и сейчас холодно и сыро. Вы заставляете Алису обшивать себя и старшую дочь, печь вам кексы и убирать ваши комоды и шкафы, а сами лежите весь день с романом на диване или разъезжаете со старшей дочерью по гостям и театрам.

— Я всегда знала, что этот змееныш осрамит меня. Эта лживая, избалованная отцом девчонка ввела вас своими жалобами в заблуждение, лорд Бенедикт.

— О, мама, как могли вы подумать, что я кому-нибудь могла бы сказать хоть часть того, что сказал вам сейчас лорд Бенедикт, — и слезы ручьем потекли из печальных глаз Алисы.

— Ну, значит, твой идеальный отец, обожаемый пастор, оказался на самом деле лицемером и сплетником, — шипя от бешенства, продолжала пасторша.

Взгляд Флорентийца, брошенный на нее, сразу ее укротил, точно взбесившуюся львицу. Она, видно, потеряла всякое понимание границ приличия и желала вылить не один ушат своего бешенства на невинную голову пастора, но не смела или не могла больше выговорить ни слова. Изменяющаяся ежеминутно игра камней на ее шее была ничто в сравнении с ее горящими глазами, которые буквально сыпали вокруг себя искры. Наль, никогда не видавшая такой силы злобы в женщине, боязливо прижималась к мужу, как бы ища себе буфер между изливавшимся злом и собой.

Пастор подошел к Алисе, стараясь ее успокоить своей любовной лаской, и подвел ее к Флорентийцу попрощаться.

— Простите нас, добрый лорд Бенедикт, за тот безобразный вечер или, вернее, его окончание, который мы заставили вас пережить. Я был, есть и буду, вероятно, неисправимым мечтателем. Я ведь еще и сегодня надеялся, что мои жена и старшая дочь в общении с вами поймут свои ошибки, которые я тщетно старался победить своей любовью в течение всей жизни. Я не победил, лорд Бенедикт. Но, венчая сегодня вашу дочь, я смотрел на ваше необычайное лицо. Ваши обаяние и сила, перед которыми никто не может устоять, я думал, победят Катарину и Дженни. Я надеялся, что они встретили наконец ту великую силу, перед которой склонятся.

Дерзкий смешок Дженни вдруг оборвался. Она поперхнулась собственной слюной и сильно закашлялась.

— Не беспокойтесь ни о чем, сэр Уодсворд, — ответил Флорентиец. — Завтра, когда вы приедете за Алисой, я буду иметь возможность поговорить с вами о дальнейшей вашей жизни. У подъезда вы найдете двухместный экипаж, и в нем вы уедете с Алисой. В большой карете Сандра и лорд Мильдрей проводят вашу жену и Дженни. До свиданья, леди Катарина и мисс Дженни. Вы ни одним словом не огорчите Сандру по дороге. Кроме того, я приказываю вам... — он поднял руку, протянул ее по направлению к обеим женщинам и как бы опустил ее на их головы, что при огромном росте Флорентийца, когда все казались маленькими и мелкими рядом с ним, при величии и обаянии его манер произвело на всех впечатление непреложного приказа, а леди Катарина и Дженни точно присели под магическим действием этой руки. — Я приказываю вам не мешать жить Алисе и пастору дома. Вы превратили их собственный дом в тюрьму, зная, что дед оставил дом, где вы живете, по завещанию, Алисе. Зная, что в нем она госпожа, вы превратили ее в прислужницу. Теперь вы обе будете трудиться для отца и для Алисы, как они до сих пор трудились для вас. И ни одной ссоры до самой смерти пастора чтобы не было в вашем доме. Идите и помните о том, что я вам сейчас сказал, или в вашей жизни случится непоправимое, вами же самими сотканное зло, в котором ни я и никто другой уже не сможет вам помочь. Помните, вы должны трудиться или зло завладеет вами.

В сопровождении двух своих спутников, ни с кем не простившись, но крепко прижимая к себе футляры, точно они боялись, что хозяин передумает и отнимет у них подаренные драгоценности, обе женщины вышли из комнаты. Глаза их горели ненавистью, когда они увидели Наль, желавшую им доброй ночи. На Флорентийца и Николая они смотреть боялись. Но еще раз почувствовали на себе взгляд Флорентийца и еще раз точно присели перед самым порогом комнаты.

Пастор и Алиса, вернувшиеся раньше матери и сестры, прошли в свои комнаты, обменявшись горячим поцелуем.

— Мы нашли, Алиса, то, что всю жизнь искали. Теперь я умру спокойно.

— О нет, я гораздо больше эгоистка, чем ты думаешь, папа. Я хочу не только сама быть счастливой на новом пути, но и наслаждаться еще долго и твоим счастьем на нем.

Утомленные тяжелыми и многообразными переживаниями, но счастливые своей новой встречей, оба скоро и легко заснули, даже не слыхав, как вернулись их родные.

 

 

 

Глава 2