Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии

Страна	Ожидаемая доля невозвратных ссуд, %	Стоимость, дол. США
1. Гонконг	12,0	15,9
2. Индия	16,0	13,0
3. Индонезия	85,0	34,1
4. Корея	45,0	167,0
5. Малайзия	40,0	27,5
6. Филиппины	25,0	7,0
7. Сингапур	11,0	8,5
8. Тайвань	4,5	16,3
9. Таиланд	50,4	91,7
10. Юго-Восточная Азия		381,0
11. Япония	30,0	800,0
12. Китай	25-30	600,0
		1781,0

Источник: Salomon Brothers, Goldman Sachs, Warburg Dillon Read; по оценкам SFM. LCC.

 

Международные и национальные банки связаны между со­бой кредитными линиями, определяющими рамки, внутри которых они могут заключать определенные сделки, например с валютой, процентные свопы и т.п. Они могут быть также свя­заны долгосрочными кредитами. Как кредитные линии, так и ссуды фиксированы в долларах или другой твердой валюте. В странах, где валюта формально или неформально была при­вязана к доллару, национальные банки и заемщики исходили из того, что эта привязка сохранится. Часто они не прибегали к хеджированию валютного риска. Когда привязка к доллару рухнула, они остались с большим непокрытым валютным ри­ском. Они начали отчаянно изыскивать покрытие, что оказы­вало огромное давление на национальные валюты. Балансы заемщиков резко ухудшились. Так, Siam Cement, крупнейшая и мощнейшая компания в Таиланде, понесла убытки в разме­ре 52,6 млрд. таиландских батов при начальном капитале в 42,3 млрд. таиландских батов, в 1996 г. прибыли компании составили 6,8 млрд. таиландских батов[25]. Слабые компании по­страдали еще больше. Многие заемщики использовали ссуды для вложений в недвижимость, а когда привязка к доллару была отменена, цены на недвижимость уже снижались. Таким образом, внезапно наряду с валютным риском возник кре­дитный риск, что побудило заимодавцев ограничить предо­ставление кредита. Это обстоятельство, наряду с бегством за­граничных инвесторов с падающих рынков, инициировало са­моподкрепляющийся процесс, который привел к 42%-ному обесценению таиландской валюты и 59%-ному снижению сто­имости таиландских акций, выраженному в национальной ва­люте, с июня 1997 г. до конца августа 1998 г. В долларовом выражении суммарные потери составили 76%, что сопостави­мо с 86%-ными потерями на Уолл-стрит в период с 1929 по 1933 гг.

Паника распространилась на финансовые рынки соседних стран - я сравнил ее со все сокрушающим шаром; другие срав­нивали ситуацию с распространением заразы — современным вариантом бубонной чумы. В некоторых пораженных кризисом странах дисбалансы проявились в менее острой форме, но это их не спасло. Малазийская экономика была перегрета, но кредитно-денежная экспансия носила в основном внут­ренний характер, а торговый дефицит был довольно умерен­ным. Основы индонезийской экономики казались довольно прочными; главная проблема заключалась в больших заим­ствованиях Индонезии у корейских и японских банков, у ко­торых были свои проблемы, так что они были не в состоянии возобновить кредиты. Когда гонконгский доллар стал испы­тывать сильный нажим, система валютного управления при­вела к повышению процентных ставок, а это в свою очередь обусловило снижение стоимости недвижимости и акций. Меж­дународные банки, имевшие дело с гонконгскими банками, столкнулись с кредитным риском, о котором они даже не по­дозревали. Когда они заключали компенсационные сделки на процентные свопы[26], они исходили из того, что суммы одина­ковы для обеих сторон; теперь же они осознали, что при из­менении процентной ставки гонконгский партнер вдруг дол­жен будет им уплатить большую сумму, чем та, которую они должны уплатить гонконгской стороне. Это побудило между­народные банки приостановить кредитные линии Гонконгу. Кредитный риск стал еще более серьезной проблемой в Ко­рее, где некоторые банки фактически не сумели выполнить своих обязательств. Вскоре финансовый кризис заставил Та­иланд, а затем Корею и Индонезию искать поддержки у МВФ.

 

 

Роль Международного валютного фонда

 

МВФ столкнулся с проблемами, которых он никогда рань­ше не испытывал. Азиатский кризис имел комплексный ха­рактер, он включал валютную и кредитную составляющую. Последний компонент в свою очередь включал международ­ный аспект и внутренний аспект, и все перечисленные элементы были взаимосвязаны. Азиатский кризис отличался от всего того, с чем МВФ сталкивался ранее: он возник в част­ном секторе; государственный сектор был в сравнительно хо­рошей форме.

МВФ применил традиционное лекарство: повышение про­центных ставок и сокращение государственных расходов для стабилизации валюты и восстановления доверия со стороны международных инвесторов. Он также признал структурные изъяны в отдельных странах и навязал соответствующие усло­вия, вроде закрытия неблагополучных финансовых учрежде­ний. Однако программы МВФ не сработали, ибо они учиты­вали лишь некоторые, а не все аспекты кризиса. А так как различные аспекты были взаимосвязаны, их нельзя было ле­чить изолированно. Говоря конкретнее, валюты невозможно было стабилизировать, пока не решены долговые проблемы, поскольку кредиторы спешили оградить себя от риска поне­сти убытки, когда валюта упала, а слабая валюта вела к уси­лению риска — так возник порочный круг.

Почему МВФ не осознал этого? Возможно, потому, что его методика была рассчитана на преодоление дисбалансов в го­сударственном секторе, а понимание того, как функциониру­ют финансовые рынки, оставляло желать лучшего. Это проя­вилось в Индонезии, где МВФ настоял на закрытии ряда бан­ков, не предусмотрев механизма защиты вкладчиков и спро­воцировав тем самым классический «набег» на банки. Фи­нансовая паника в свою очередь ослабила решимость прези­дента Сухарто придерживаться условий программы спасения, предложенной МВФ, которую он без того посчитал не при­емлемой, поскольку она покушалась на привилегии его семьи и друзей. Перебранка между Сухарто и МВФ привела к сво­бодному падению индонезийской рупии. Фонды Quantum так­же серьезно пострадали, поскольку мы покупали индонезий­скую рупию примерно по 4000 за доллар, полагая, что паде­ние закончилось после того, как в июле 1997 г. она стоила 2430 за доллар. Индонезийская рупия продолжала падать в краткосрочных сделках — более чем до 16 000, — а это отрез­вляющий опыт. Я хорошо сознавал коррумпированность режима Сухарто и настоял на продаже нашей доли в индоне­зийской электростанции, где присутствовали финансовые ин­тересы семьи Сухарто, только потому, что не хотел иметь с ними ничего общего. Вот так мы потеряли деньги в Индоне­зии, как раз когда, казалось, надо было получать прибыль.

МВФ критиковали за то, что он выдвигает слишком много условий и слишком решительно вмешивается во внутренние дела стран, которые обращаются к нему за содействием. При этом задают вопрос: какое дело МВФ до того, что режим кор­румпирован, а банки и промышленность наделали слишком много долгов? Важно лишь, чтобы страна могла выполнять свои обязательства. Задача МВФ — предотвратить кризис лик­видности; а решение структурных проблем лучше предоста­вить соответствующим странам. Я придерживаюсь противо­положного мнения. Кризисы ликвидности неразрывно связа­ны со структурными дисбалансами; их невозможно предотв­ратить, просто ссужая стране больше денег. Когда и банки, и компании наделали слишком много долгов (т.е. соотношение задолженности к собственному капиталу оказалось слишком высоким), потребовалось вливание ликвидных средств. Но бе­да в том, что в кризисной ситуации трудно изыскать капитал или дополнительный кредит. Единственный выход — превра­тить долг в капитал. Программы МВФ в Азии потерпели не­удачу, так как он не настаивал на схеме преобразования долга в капитал. Фонд не то чтобы слишком вмешивался — его вме­шательство было недостаточным.

В оправдание МВФ следует признать, что, видимо, невоз­можно было одновременно бороться с кризисом ликвидности и осуществлять преобразование долга в капитал. Междуна­родные кредиторы воспротивились бы этому, а без их сотруд­ничества никакая программа не может быть успешной. В то же время неспособность решить проблему долгов привела к падению валюты и непомерным процентным ставкам, в ре­зультате чего заемщики стали неплатежеспособными, а стра­ны погрузились в глубокую депрессию. Очевидно, что речь здесь идет о системной проблеме, а МВФ — это часть пробле­мы, а не часть решения.

Теперь МВФ сам переживает кризис. Доверие рынка было важным элементом его успехов в прошлом, теперь он лишил­ся этого доверия. К тому же у МВФ иссякли ресурсы. Неже­лание Конгресса США предоставить дополнительные сред­ства серьезно подорвало способность МВФ решать проблемы по мере их возникновения. К этому вопросу я вернусь в сле­дующей главе.

 

 

Краткий обзор

 

В результате бурных событий в Индонезии осенью 1997 г. корейские и японские банки заняли оборонительную пози­цию, что подорвало доверие международных кредиторов к ко­рейской банковской системе. Из Кореи разрушительный шар докатился до России и Бразилии, по пути задев Восточную Европу и поразив Украину. Корейские банки вкладывали сред­ства в Россию и Бразилию, а бразильцы инвестировали день­ги в России. Корейцам и бразильцам пришлось ликвидиро­вать свои активы, а Бразилия и Россия вынуждены были по­высить процентные ставки настолько, чтобы защитить свои валюты от падения. Бразилия воспользовалась кризисом, что­бы приступить к давно назревшим структурным реформам, что помогло ей удержать ситуацию под контролем, но лишь на несколько месяцев.

Международный кризис достиг кульминации в конце де­кабря 1997 г., когда, несмотря на программу МВФ, иностран­ные банки отказались возобновить свои ссуды корейским бан­кам. Пришлось вмешаться центральным банкам, чтобы заста­вить подконтрольные или коммерческие банки возобновить предоставление ссуд. Был предусмотрен и второй пакет мер спасения. Вскоре кризис стал ослабевать. Председатель Фе­деральной резервной системы Алан Гринспэн (Alan Greenspan) дал ясно понять, что азиатские неурядицы исключают любую возможность повышения процентных ставок, и рынки обли­гаций и акций воспрянули духом. Разрушительный шар оста­новился, не достигнув Латинской Америки, не считая первого удара по Бразилии. Корее и Таиланду повезло — там были избраны новые правительства, приверженные реформам. По­ложение продолжало ухудшаться лишь в Индонезии, но в кон­це концов и Сухарто был отстранен от власти. Вернулись охот­ники за дешевыми покупками; валюты окрепли; и к концу марта азиатские фондовые рынки, включая индонезийский, вернули от трети до половины потерь, выраженных в нацио­нальных валютах. Это — неплохой результат после крупного краха на рынке.

Однако это была ложная заря. За экономическим спадом по­следовал финансовый крах. Внутренний спрос сократился, а с ним сократился и импорт, но экспорт не расширялся, так как значительная его доля была ориентирована на страны, которые также охватил кризис. Кроме того, на экспорт шло ограничен­ное количество видов товаров, цены на которые из-за избыточ­ного предложения упали. Особенно это затронуло полупровод­ники, на мировом рынке которых конкурировали Корея, Тай­вань и в меньшей степени Япония. Экономический спад быст­ро перекинулся на страны, которых он поначалу не затронул. Япония вползла в период спада, а экономическая ситуация в Китае продолжает оставаться проблематичной. Снова усили­лось давление на Гонконг. Падение товарных цен, особенно цен на нефть, ударило по России и другим странам — производите­лям сырьевых товаров.

Ситуация в Корее особенно поучительна. Вслед за преодо­лением кризиса ликвидности в конце 1997 г. положение с внешней задолженностью стало почти немедленно улучшать­ся. Потребительский спрос сократился, а значит — сократил­ся и импорт, в торговом балансе наметилось положительное сальдо. Внешний долг по отношению к ВНП с самого начала не казался сколь-либо значительным (в 1997 г. называли циф­ру в 25%, но когда в 1998 г. сообщили подлинные данные, то оказалось, что он вырос до 50%), а с учетом крупного поло­жительного сальдо торгового баланса — он стал вполне при­емлемым. Пять крупных конгломератов (на которые непос­редственно приходится 15% промышленного производства, а косвенно — немного больше) предприняли решительные усилия для выполнения своих международных обязательств, и кризис внешней задолженности скоро пошел на убыль. Одна­ко положение внутри страны продолжает ухудшаться. Боль­шинство компаний терпят убытки, и их балансы становятся все хуже. Сказанное относится к крупнейшим пяти компани­ям. Рекапитализация банков происходит слишком медленно, и, вопреки снижению процентных ставок, экономика остает­ся вялой. Растут безработица и напряженность в трудовых от­ношениях.

Проблема в Японии также имеет исключительно внутрен­ний характер. Учитывая огромные валютные резервы, а также значительное и растущее положительное сальдо торгового ба­ланса, японское правительство, казалось бы, вполне в состо­янии рекапитализировать банковскую систему и оживить эко­номику. К сожалению, оно проводит неудачную политику. Банки должны обанкротиться, прежде чем им станут доступ­ны государственные средства. Банкиры же делают все, что им доступно, чтобы отдалить страшный день, когда они вынуж­дены будут признать свои убытки. В результате возникло «сжа­тие кредита», которое привело к экономическому спаду, ока­зывающему огромное давление на другие азиатские страны.

Китай сталкивается с рядом таких же трудностей, как и Южная Корея. Его банковская система руководствовалась ско­рее политическими, чем коммерческими соображениями, а несостоятельные долги накапливались еще быстрее, чем в Ко­рее. Его ориентированная на экспорт экономика лишилась части былых конкурентных преимуществ, как только конку­ренты девальвировали свои валюты. В Китае наблюдался чрез­вычайный строительный бум — к началу Азиатского кризиса половина кранов, имевшихся в мире, работала в Шанхае. При­ток иностранных инвестиций — причем 70% из них поступа­ли от этнических китайцев из других стран — полностью пре­кратился.

Важное различие, спасительное для Китая, заключалось в том, что его валюта не была конвертирована; в противном случае ее поразил бы разрушительный шар, несмотря на огромные официальные валютные резервы. Имеются непогашенные ссуды в иностранной валюте, о величине которых, как и в других азиатских странах, надежных данных нет, и зарубежные инвесторы, особенно этнические китайцы, види­мо, изъяли бы свои деньги или по меньшей мере хеджирова­ли бы инвестиции на форвардном рынке, если бы у них была такая возможность. Пока же контроль за движением капита­лов позволил правительству выиграть время.

Китайское правительство попыталось использовать это вре­мя для стимулирования внутреннего спроса. Лишившись «не­бесного мандата» в результате побоища на площади Тяньань-мэнь, Коммунистическая партия вынуждена добиваться тер­пения масс, обеспечивая благоденствие на этой земле. Это означает рост экономики темпом, близким к 8%. Однако дви­гатели роста — экспорт и иностранные инвестиции — теперь выключены. Их место должен занять внутренний спрос. Пра­вительство прибегает к проверенным старым кейнсианским рецептам: осуществление крупных инфраструктурных проек­тов и стимулирование жилищного строительства. Оно испол­нено решимости избежать девальвации валюты по ряду при­чин. Правительство стремится укрепить свой имидж в мире, наладить более прочные отношения в США и добиться член­ства во Всемирной торговой организации; оно также опасает­ся ответных протекционистских мер со стороны США в слу­чае девальвации. Девальвация также подорвала бы управле­ние валютой в Гонконге, а нынешнее китайское правитель­ство страстно привержено идее «одной страны, двух эконо­мических систем», поскольку хотело бы, чтобы континенталь­ный Китай больше походил на Гонконг. Последний использо­вали в целях приватизации принадлежащих государству ком­паний, так называемых «красных фишек». Однако гонконг­ский рынок находился под сильным давлением, и вместо вы­пуска акций новых компаний на бирже Финансовое управле­ние вынуждено было скупать акции для стабилизации рынка. Китайское правительство надеялось добиться такого же эф­фекта, как от девальвации, путем введения импортных огра­ничений и предоставления экспортных субсидий, но проис­ходит оживленная торговля нелегальными импортными товарами, особенно предприятиями, связанными с Народной ар­мией, а это подрывает спрос на отечественную продукцию. Будущее покажет, сработает ли нынешняя политика. Состоя­ние банковской системы и балансов государственных пред­приятий продолжает ухудшаться. Положительное сальдо тор­гового баланса — иллюзорно из-за значительной контрабан­ды. Официальные валютные резервы поддерживаются с тру­дом из-за скрытого бегства капитала. Шаги по стимулирова­нию частной собственности на жилье имели нежелательные последствия из-за возникшей тяги к сбережениям. Банков­ская система использует сбережения для сохранения умираю­щих государственных предприятий, а это повлечет за собой увеличение внутреннего долга государства перед своими граж­данами, не создавая реальных стимулов для экономики. Не­обходимы радикальные структурные реформы, но их прихо­дится сдерживать из-за опасения, что они вызовут социаль­ные беспорядки. В своей предыдущей книге[27] я предсказал, что коммунистический режим в Китае будет уничтожен в ре­зультате капиталистического кризиса. Возможно, это уже про­исходит, хотя кризис начался в соседних странах.

 

 

Россия

 

Россия тоже стала жертвой Азиатского кризиса, но это столь странный случай, что он заслуживает специального рассмотре­ния. Я был лично вовлечен в российские дела намного глубже, чем в дела других стран. Россия бросилась из одной крайнос­ти — жесткого закрытого общества — в другую крайность — об­щество, не подчиняющееся законам капитализма. Резкость пе­рехода мог бы смягчить свободный мир, если бы он понял, что происходит, и был действительно привержен идеалам свобод­ного общества, но теперь говорить об этом уже поздно. Самая всепроникающая и закрытая социальная система, из когда-ли­бо существовавших в мире, распалась, и никакая другая система не заняла ее место. В конечном счете из хаоса постепенно начал возникать порядок, но, к сожалению, он слабо напоми­нал открытое общество.

Михаил Горбачев начал процесс революционного измене­ния режима, и ему удалось добиться успеха — часто вопреки партийно-государственному аппарату, который, как казалось, вот-вот сместит его, но Горбачев не осмелился сделать еще два важных шага: приватизировать землю и распустить Со­ветский Союз. Когда он лишился власти и Советский Союз распался, Борис Ельцин стал президентом России, и он готов был тогда пойти намного дальше. Прежде всего он поддержал Егора Гайдара в качестве заместителя премьер-министра, ве­дающего экономикой, который попытался применить монетаристскую политику к экономике, которая была глуха к монетаристским сигналам. Когда Гайдар потерпел неудачу, по­следовал нелегкий уравновешивающий шаг — Анатолию Чу­байсу разрешили осуществить его приоритетную задачу: пе­редать собственность из государственных рук в частные. Он полагал, что как только государственная собственность полу­чит частных владельцев, они начнут защищать свою собствен­ность и процесс дезинтеграции приостановится.

Благодаря этим усилиям начали появляться зачатки ново­го экономического строя. Это была разновидность капитализ­ма, но разновидность — весьма странная, и она складывалась в последовательности, отличной от той, которую можно было бы ожидать при нормальных условиях. Первая приватизация относилась к общественной безопасности, и в каком-то смыс­ле она оказалась наиболее успешной: за дело взялись различ­ные частные армии и мафиозные группировки. Государствен­ные предприятия приспособились к изменившимся услови­ям: их сотрудники создавали частные компании, главным об­разом на Кипре, которые заключали контракты с их предпри­ятиями. Сами предприятия приносили убытки, не платили налогов и допускали большую задолженность по выплате за­работной платы и расчетам между предприятиями. Наличные средства от операций шли на Кипр. Сложились зачатки бан­ковской системы — отчасти за счет государственных банков, отчасти усилиями новых сложившихся капиталистических групп, так называемых олигархов. Некоторые банки сколоти­ли состояния, ведя счета различных государственных ве­домств, включая государственное казначейство. Затем в рам­ках «ваучерной» приватизации возник рынок акций еще до того, как должным образом сложились система регистрации акций и клирингового механизма, и задолго до того, как ком­пании, чьи акции начали продавать на рынке, начали вести себя как настоящие компании. Как правило, компании попа­ли под контроль их сотрудников, а внешним акционерам край­не трудно было реализовать свои права. Действующие руко­водители были просто обязаны воспользоваться доходами и активами компаний в собственных целях, отчасти для оплаты купленных ими акций, отчасти — чтобы избежать уплаты на­логов. Компаниям доходы от «ваучерной» приватизации не достались. Лишь после того, как управляющие упрочили свой контроль и осознали необходимость привлечения дополни­тельного капитала, они стали добиваться прибыльной работы компаний. Но этой стадии достигли немногие.

Описанные схемы можно вполне охарактеризовать как грабительский капитализм, поскольку наиболее действенный путь накопления частного капитала в исходном моменте, близком к нулю, заключался в присвоении государственных активов. Были, разумеется, некоторые исключения. Само го­сударство имело небольшую ценность, хотя заговорщики, ко­торые попытались свергнуть Горбачева в 1991 г., не понима­ли этого. Но когда произошло накопление значительной ча­сти собственности, государство также приобрело весомость в качестве источника легитимности. В 1996 г. семь крупней­ших капиталистов, которые также контролировали средства массовой информации, решили начать сотрудничать с целью обеспечить переизбрание президента Ельцина. Это был за­мечательный образец политической стратегии. Впоследствии утвердившаяся олигархия продолжала делить между собой оставшиеся активы государства. Весной 1997 г. Ельцин ре­шил ввести в правительство Бориса Немцова, губернатора-реформатора из Нижнего Новгорода, который не запятнал себя в ходе перевыборной кампании. Был предпринят ряд шагов, чтобы проложить путь от грабительского капитализ­ма к главенству закона. Бюджетный дефицит и денежная мас­са удерживались в определенных рамках, а налоговые недо­имки стали сокращаться. Снизились инфляция и процент­ные ставки. Права акционеров стали уважать больше, а фон­довый рынок отличался высокой активностью. Зарубежные инвесторы стали интенсивно вкладывать деньги в акции и долговые инструменты.

Еще в 1987 г. я основал в России фонд с целью содейство­вать переходу к открытому обществу. В 1988—1989 гг. я сфор­мировал международную рабочую группу для создания «от­крытого сектора» в рамках командной экономики, но скоро стало ясно, что систему исправить невозможно. Я помог в составлении так называемой программы «500 дней», и в 1990 г. привез Григория Явлинского, который задумал эту про­грамму, и его команду на встречу МВФ — Всемирного банка в Вашингтоне для обеспечения международной поддержки, но это не дало результата. Я основал Международный науч­ный фонд в размере 100 млн. дол. с целью продемонстриро­вать, что иностранное содействие может быть эффективным. Мы распределили 20 млн. дол. среди 40 тыс. крупнейших уче­ных: на 500 дол. тогда можно было прожить год. Остальное пошло на обеспечение электронной связью и научной лите­ратурой, а также на поддержку исследовательских программ, отобранных зарубежными коллегами. Между тем Фонд, осно­ванный мною в 1987 г., был вовлечен в широкий круг дея­тельности, из которой наиболее важной были реформа обра­зования, издание новых учебников, свободных от марксист­ской идеологии, и введение Internet.

Я воздерживался от инвестиций в России, отчасти чтобы избежать любых проблем, связанных с конфликтами интере­сов, но главным образом потому, что мне не нравилось то, что я тогда увидел. Я не препятствовал управляющим моего Фонда, которые хотели делать инвестиции, и я также одобрил участие россиян в управлении инвестиционным фондом на равных условиях с другими западными инвесторами. Когда же в правительство пришел Немцов, я решил участвовать в аукционе «Связьинвест» — государственной телефонной хол­динговой компании. Приватизация «Связьинвест» означала первый подлинный аукцион, на котором не было недостатка в покупателях. К сожалению, это окончилось отчаянной дра­кой между олигархами, одни из которых стремились к пере­ходу к законному капитализму, а другие противились этому, так как были неспособны работать в рамках закона. Один из олигархов Борис Березовский угрожал разоблачениями, если не получит обещанную ему добычу. Эта злобная свара навре­дила Чубайсу, который руководил кампанией по переизбра­нию Ельцина и получал незаконные суммы от олигархов, что стало теперь достоянием гласности. Это произошло как раз в тот момент, когда начали проявляться последствия Азиатско­го кризиса. Корейские и бразильские банки, которые инве­стировали значительные суммы в российский рынок, вынуж­дены были изъять свои средства. Некоторые ведущие москов­ские банки также оказались в рискованном положении, так как располагали значительными суммами спекулятивных об­лигаций, а также непокрытыми форвардными контрактами в рублях. Некоторые опасные моменты произошли в декабре 1997 г., но их удалось успешно миновать. Процентные ставки резко возросли, государственные расходы были сокращены, однако Дума отказалась принять законы, необходимые для структурных реформ. Ельцин отправил в отставку премьер-министра Черномырдина и вынудил Думу согласиться на на­значение на этот пост Сергея Кириенко, молодого техно­крата, предложенного Гайдаром и Чубайсом. В течение ко­роткого периода Россия имела правительство реформаторов, лучшее из тех, которые были после распада Советского Со­юза, и МВФ предоставил кредит в 18,5 млрд. дол., из кото­рых 4,5 млрд. были получены Россией. Но этого оказалось недостаточно.

Сейчас я возвращаюсь к эксперименту в режиме реального времени, который я начал как раз перед окончательным кра­хом. Я честно воспроизвожу заметки, которые я делал на про­тяжении двух недель, пока разворачивался кризис.

 

Эксперимент в режиме реального времени