Лекции.Орг


Поиск:




Категории:

Астрономия
Биология
География
Другие языки
Интернет
Информатика
История
Культура
Литература
Логика
Математика
Медицина
Механика
Охрана труда
Педагогика
Политика
Право
Психология
Религия
Риторика
Социология
Спорт
Строительство
Технология
Транспорт
Физика
Философия
Финансы
Химия
Экология
Экономика
Электроника

 

 

 

 


Характеристики мыслительного процесса




Для правильного понимания аргументации и мотивов поведения людей полезно представлять себе роль и зна­чение определенных характеристик мышления. В качестве основных мы выделяем для анализа следующие.

Взаимосвязь мотива, цели и результата. Мотив, как было отмечено в предыдущем разделе, служит пусковым механизмом мыслительного процесса. Способ­ность формировать и длительно удерживать цель позво­ляет организовать и поддерживать сосредоточенность вни­мания на задаче и тем самым создает условия для доведения решения до конца. Постоянный контроль соот­ношения цели и результата определяет дальнейшую стра­тегию — процесс поиска решения либо прекращается, ли­бо продолжается.

Скорость мыслительных операций. Динамические характеристики определяют изменение ско­рости мыслительных операций. Они связаны с мерой обоб­щенности отдельных элементов в крупных блоках, взаи­модействующих в процессе мышления при обучении и реа­лизации навыков.

Характер вероятностного прогнозирования событий, извлекаемых как из памяти, так и из внешней среды. Эта характеристика выявляется в специфике накопления статистик, при организации информации в памяти, как неравномерность весов для следов различных событий, за­висящих от опыта и личной значимости этих событий.

Выделение перечисленных характеристик мышления может показаться несколько искусственным, поскольку, казалось бы, невозможно расчленить единый, целостный процесс на компоненты. Однако все эти характеристики независимы, и их значение обнаруживается, когда они изменены, нарушены или вообще выпадают из процесса. Тогда отчетливо проявляется роль каждой не только в организации мышления, но и в целостном поведении, построенном на базе измененного мышления.

Каждая из выделенных характеристик может варьиро­вать в широком диапазоне выраженности — от малоза­метных и часто встречающихся отклонений, возникающих, например, под влиянием эмоциональных перегрузок через стабильные заострения (акцентуации) личности в преде­лах нормы [156], до серьезных нарушений, приводящих к распаду всей системы мышления при различных психи­ческих заболеваниях. Понимание причин и особенностей мыслительного процесса и поведения может быть углубле­но при анализе крайних точек на шкале изменения этих характеристик.

Соотношение цели и результата проявляется особенно отчетливо при нарушении удержания цели в процессе решения задачи (например, в связи с поражением лоб­ных долей мозга). Поскольку при этом каждый из полу­ченных промежуточных результатов не сопоставляется с конечной целью, постольку все они кажутся приемлемыми. Человек, не соотносящий результат с целью, становится безмятежным, он спокоен вне зависимости от эффектив­ности своего мышления и поведения, у него практи­чески исчезают причины для недовольства своими дей­ствиями и переживания с депрессивным оттенком. От­сюда понятно и повреждение долгосрочного плана дей­ствий, при последовательной реализации которого от­дельно контролируется каждый этап приближения к це­ли.

Как уже отмечалось, процесс порождения мысли тре­бует личной заинтересованности в решении проблемы,

тогда рассогласование между мотивом и возможностями осознается как собственная, субъективно значимая зада­ча. При этом формируется установка на решение, на­правляющая и поддерживающая ориентировку в условиях задачи, и сравнение ожидаемых результатов с достигаемы­ми — так организуются условия, необходимые для крити­ческого отношения к результату при недостаточном сов­падении желаемого и полученного.

Влияние способности концентрировать внимание на за­даче проясняется при анализе мышления у лиц, не спо­собных удерживать конечную цель, осуществлять система­тические мыслительные усилия. Поставив перед собой во­прос, они ни на мгновение не задумываются, не делают попыток целенаправленно извлечь подходящую информа­цию из памяти, а моментально заполняют паузу любыми, сколь угодно фантастическими конструкциями. Подобные особенности помогают понять, что в норме разнообра­зие вопросов, возникающих в связи с решением зада­чи, позволяющее уяснить ее разные стороны, непременно предполагает наличие установки как механизма возврата к исходной точке анализа после очередного отвлечения. Так реализуется непрерывный текущий контроль качества получаемого результата, и если его нет (например, при некоторых поражениях лобных долей мозга), то каждый ответ равно пригоден.

В этих условиях мышление определяется любым гос­подствующим в данный момент представлением. Больные этого не замечают и могут настаивать на противоре­чивых, взаимно исключающих друг друга представлениях, обнаруживая нарушение критической оценки совпадения цели и результата. Возникает специфическая нечувстви­тельность к противоречиям, как следствие отсутствия сомнений: первая, случайно всплывающая мысль кажется неопровержимой, ее не удается корригировать, а если и появляется возражение, то оно кажется слабым по срав­нению с этой первой мыслью. Коррекция делается воз­можной только тогда, когда мысли принимают другое направление. Все это следствия невозможности длитель­ного удержания цели, являющейся как бы эталоном для сравнения. В ситуации выбора у человека с описанными особенностями вообще не создается конфликта, поскольку каждая отдельная задача не представляется для него частью цепи задач.

Подзадачи не связаны некоторой общей целью и желанием ее конкретного достижения, и поэтому конфликт не может быть осознан.

Необходимый элемент познания — страстность, эмо­ционально окрашенное отношение к задаче, оно опреде­ляет устойчивость и глубину установки. Только устой­чивая мотивация допускает длительные усилия в одном направлении при временном отвлечении, переключении, отдыхе и позволяет вновь вернуться к задаче, сохра­нить устойчивость самоуправления. Неспособность соот­нести мотив, цель и результат проявляется не только в мышлении, но и в поведении при отсутствии само­управления.

В обстановке строгой регламентации (пооперацион­ного внешнего управления) люди с нарушениями соот­несения цели и результата остаются упорядоченными в своих мыслях и поступках, т. е. могут выполнять опе­рацию за операцией в правильной очередности для до­стижения разумной цели. Там, где обстоятельства требуют от них проявления собственной инициативы, они пассив­ны, безвольны, внушаемы, быстро поддаются случайным влияниям, т. е. обнаруживают легкость перевода на внеш­нее управление, так как, по существу, их активность направляется не глубинными установками, а обусловлена внешними факторами.

Нельзя сказать, что в этом случае у человека вообще отсутствуют побуждения и мотивы, ведущие к достижению осознанно поставленных целей. Однако сами эти цели являются всегда ближайшими и, что особо важно, не формируются самостоятельно, а задаются извне — внеш­ними обстоятельствами, окружающими людьми. Отсутст­вие постоянных внутренних побуждений дает о себе знать исключительным слабоволием, внушаемостью.

Нарушение соотношения цели и результата мышле­ния как неспособность концентрировать и удерживать внимание на цели до момента соотнесения с результа­том, утрата гибкости мышления, повреждение механизма возврата к прерванному действию после отвлечения, поте­ря ощущения противоречивости утверждений вследствие выполнения каждого звена на пути к решению общей задачи, как если бы это звено представлялось бы от­дельным и независимым,— все это в конечном счете при­водит к непредсказуемости в мышлении и поведении.

Картина отклонений в мышлении при алкоголизме также характеризуется заметным снижением критики, сла­боволием. Использование наркотиков в качестве средства понижения психоэмоционального напряжения и активиза­ции положительных эмоций приводит к противоречивым по своим психологическим свойствам состояниям. С по­мощью наркотиков можно усилить и возбуждение и тор­можение. И в том и другом случае алкоголь огрубляет восприятие, повышает его пороги и тем понижает субъ­ективную сложность ситуации, позволяя расслабиться и снять контроль за своим поведением. Подобное пониже­ние внутренней напряженности в ситуации общения вна­чале создает субъективную иллюзию эмоциональной бли­зости с окружающими людьми, тем самым порождая ощущение облегчения общения, внутренней свободы, но потом наступает похмелье и отчужденность осознается еще острее.

Одновременно наблюдается нарушение самооценки. Реальные возможности человека вследствие хронического отравления алкоголем снижаются (хотя он сам это не всег­да ощущает), а оценка своих возможностей за счет ил­люзии упрощения ситуаций и облегчения общения с людь­ми резко возрастает, поэтому возникает значительное рассогласование между фактическими возможностями и их оценкой самим человеком. Неоправданное завышение своих возможностей при этом ведет к хронической недо­оценке сложности возникающих задач — шапкозакида­тельству. На фоне нарушения самокритики (критики к себе) возникают разнообразные расстройства мышления, выражающиеся в легковесности суждений, неустойчивости внимания, беспечности. Скорость и глубина деградации личности при алкоголизме наступают тем быстрее, чем менее выраженной является иерархическая организация мотивов у конкретного человека. Если у него нет доста­точно выраженных интересов, четко очерченных целей жизни, а все цели как бы одинаково слабые, то (при прочих равных условиях) для него алкоголь значительно быстрее становится ведущим мотивом и легко деформи­рует мышление и деятельность, делая их более упро­щенными, стереотипными. Процесс идет по пути роста инерционности в мыслях, распада тонких профессиональ­ных навыков и, как следствие, приводит к дисквалифи­кации.

В мышлении алкоголиков обнаруживается ряд откло­нений от нормы в сторону примитивных форм: недо­статочное отграничение существенных элементов от вто­ростепенных, нарушение процесса обобщения, конкретно-ситуационный характер мышления, затруднения при словесном обозначении понятий.

Мы коснулись роли соотношения мотива, цели и конт­роля за результатом в мышлении. На примере анализа специфики мыслительных процессов у больных с повреж­дением лобных долей и алкоголизмом рассмотрели мно­жество отрицательных следствий субъективно равной приемлемости всех решений.

В качестве примера другой крайности по этому па­раметру (равной неприемлемости решений) можно обра­титься к специфике соотнесения цели и результата при депрессии. Депрессии могут быть результатом неудач и бед у психически здоровых людей, возрастными явления­ми и следствием заболевания — маниакально-депрессив­ного психоза. Человек в состоянии депрессии видит все события неоправданно часто в черном цвете. Поэтому любой результат кажется ему недостаточным. Повышен­ная критичность приводит к оценке любого промежуточ­ного решения как неудовлетворительного. Тогда контроль препятствует движению к цели. Человек не переходит к осуществлению следующих звеньев в цепи действий, не делает никаких попыток найти выход из положения. От­сутствие усилий, естественно, порождает неудачу, а это, в свою очередь, подкрепляет неуверенность в себе — обра­зуется порочный круг.

Описанные примеры приведены здесь, чтобы акценти­ровать чрезвычайно важную роль адекватного соотноше­ния цели и результата в мышлении.

Теперь обратимся к динамическим характеристикам мыслительных операций. Скорость мыслительных опера­ций — один из важнейших параметров мышления, ею определяются широта охвата анализируемой ситуации, умение рассматривать признаки объектов и ситуаций как бы одновременно, способность оперировать не единичны­ми, а крупными блоками информации, т. е. в конце концов скорость оперирования связана с возможностью формирования понятийного мышления — главного инст­румента познания.

Особенно отчетливо роль скорости мыслительных опе­раций выявляется при анализе мышления больных эпи­лепсией. В связи с уменьшением скорости операций мыш­ление у них становится более инерционным, что посте­пенно ведет за собой деавтоматизацию навыков. Как уже подчеркивалось, формирование навыков автоматических умственных действий связано с обобщением отдельных мыслительных операций в блоки. Оперирование со все более обобщенными блоками определяет нарастание ско­рости выполнения мыслительных задач. Под влиянием убывающей (в связи с болезнью) скорости операций все сформированные при обучении мыслительные блоки раз­укрупняются и вновь становятся самостоятельными едини­цами. Каждый из элементов вновь, как и в начале обу­чения, требует к себе особого внимания и усилий для удержания в памяти, чтобы прийти к логически непро­тиворечивому заключению или правильно выполнить дей­ствие. Скорость мышления прогрессивно понижается. И как компенсация нарастают целеустремленность, точ­ность и педантичность. При этом определенные характе­ристики мышления изменяются в направлении, противо­положном тому, которое наблюдается у ребенка в период формирования понятийного мышления. Обнаруживается как бы возврат к элементам детской логики. Например, выявляется нечувствительность к противоречию, посколь­ку прямые и обратные операции не объединяются в пол­ностью обратимые композиции.

Мы уже упоминали, что в норме эгоцентризм ребенка преодолевается при овладении операцией свободного пере­носа начала системы координат. Именно это умение рас­ширяет мыслительное поле человека и позволяет по­смотреть на себя со стороны. Вследствие развиваю­щейся под влиянием болезни инерционности (так же, как при задержках развития децентрации у ребенка) наблю­дается использование вместо индукции и дедукции трансдукции, т. е. вместо переходов от частного к общему, и наоборот, человек в рассуждениях все чаще перехо­дит от частного к частному, что порождает несогла­сованность объема и содержания.

В норме возрастное развитие мыслительной операции обратимости делает доступным для человека свободное движение от частного к общему и от общего к част­ному — индукцию и дедукцию. Так, ребенок сначала при-

нимает во внимание только один признак предмета, затем переносит внимание, на другой, забывая о первом. Со временем, по мере автоматизации мыслительных операций, их укрупнения и овладения операциями с блоками, он осуществляет этот перенос все быстрее, и тогда возни­кает возможность объединить признаки, связать их. Имен­но высокая скорость переноса и малое число обобщен­ных элементов, позволяя удерживать их как бы одно­временно, способствуют уяснению и пониманию существа их отношений. Расширение поля восприятия в значитель­ной мере обеспечивается соответствующей скоростью связи признаков. Процесс прогрессирующей инерционно­сти нарушает эти связи и тем самым замедляет операцию синтеза в мышлении.

Как уже отмечалось, развитие мыслительных опера­ций в норме идет поэтапно, образуя иерархическую систему. Сначала мышление осуществляется как деятель­ность с реальными предметами, которые фигурируют как знаки — так организуются структуры внешних конкрет­ных операций. Понятно, что это процесс медленный, по­скольку он опосредован инерционными внешними опера­циями. Затем формируются системы действий в уме с представлениями и образами, но с опорой на непосред­ственное восприятие. В этом случае мышление протекает быстрее, чем при опоре на реальные действия с пред­метами. И только затем возникают логические операции, не связанные непосредственно с внешними опорами, и поэтому они реализуются еще быстрее. Деятельность осу­ществляется уже полностью во внутреннем плане с от­сутствующими объектами и опирается на знаковые, язы­ковые средства. Использование в качестве блоков авто­матизированных операций, целостных цепочек умозаклю­чений, знаменует следующий этап — дальнейшее ускоре­ние мышления. Высокая скорость базируется здесь на восприятии большой и малой посылок не изолированно, а симультанно, в единстве. В противном случае правиль­ный вывод принципиально невозможен.

Значение подобной иерархии в функционировании мышления выявляется с особой отчетливостью, когда она претерпевает обратное развитие в связи с заболеванием. Здесь очень наглядно видна значимость скорости процес­сов в динамике организации мыслительного акта. Как результат все нарастающей инерционности сужается

поле оперативного восприятия. Анализируя окружающую среду узким окном и не одновременно, а последователь­но, эти больные сохраняют способность справляться с за­дачами, но поневоле производят этот анализ медленнее, обнаруживая недостаточную интеллектуальную и эмоцио­нальную гибкость. Такие качества, как педантичность, аккуратность и настойчивость, развиваются у них как способ компенсировать тугоподвижность мыслительных процессов, поскольку только при помощи тщательного, последовательного выполнения всех элементов стоящего перед ними задания они могут обдумать и правильно выполнить задание. Сугубо последовательный, замедлен­ный анализ среды порождает в мышлении конкретность, стремление к детализации, возврат к эгоцентриче­ским тенденциям, что ведет к трудностям отделения глав­ного от второстепенного, гипертрофированной обстоятель­ности, неспособности к коротким формулировкам и быстро­му переключению [109].

Формирование любого навыка и мыслительного в том числе освобождает человека от активного контроля за исполнением всех составляющих действия и тем самым дает возможность перенесения внимания и ориентировки в более широкое поле деятельности. Вследствие нараста­ния инерционности мыслительных процессов эти опера­ции не только не становятся свернутыми и автомати­зированными по мере обучения, как это происходит у здоровых, а, наоборот, разукрупняются ранее свернутые, поэтому больной не только работает с каждой опера­цией отдельно, но вынужден и контролировать их порознь. Все это создает впечатление, что он как бы застревает на мелочах, мотив и цель деятельности все более смещается из широкой сферы на выполнение узкой.

Вместе со смещением мотива деятельности соответ­ственно смещается и ее смысл. Последовательное выпол­нение отдельных элементов задания всегда требует от­влечения хотя бы на время от конечной цели всей деятель­ности. Чем труднее для человека выполнение данного элемента, тем больше отвлечение от конечной цели, пока, наконец, она совсем не упускается из виду, и тогда само выполнение промежуточного действия становится само­целью. Поэтому говорят о сужении в ходе болезни поля ориентировки у больных. Вследствие малой скорости про­цессов это нарушение не позволяет им сразу охватить

все существенные элементы ситуации — они вынуждены переходить от одномоментного восприятия к замедленно­му, последовательному, а затем как бы возвращаться к началу для синтеза всего воспринимаемого.

Происходит деавтоматизация, «засоряющая» сознание больного переключением его внимания на выполнение того, что в норме является неосознанной вспомогатель­ной операцией. Так каждая подробность, каждая опера­ция может стать сама по себе сознательной целью, а затем и сознательным мотивом деятельности больного. Описанное превращение некогда вспомогательных дейст­вий в самостоятельные неизбежно меняет смысловое отно­шение к миру. То, что для здорового является пустяком, а иногда и вовсе незаметной деталью, для подобного боль­ного имеет эмоционально насыщенный смысл.

Нарушение динамики мышления проявляется в том, что этим больным трудно менять способ решения задачи, изменять ход своих суждений, переключаться с одного вида деятельности на другой. При классификации они оказываются не в состоянии переключаться с одного выделенного ими признака на другой. Из стремления к уточнению, из желания исчерпать при решении все мно­гообразие фактических отношений возникает своеобраз­ное резонерство, проявляющееся в обстоятельности, из­лишней детализации, которая и обозначается как «вяз­кость мышления», сопровождающаяся бедностью ассоциа­ций и их излишней конкретностью.

Чтобы довести действия до желаемого результата, несмотря на прогрессирующее дробление мыслительных операций, из-за чего ведущая к цели цепь действий становится все длиннее, необходимо все время укреплять мотивацию. Она должна быть столь сильной, чтобы обеспечить поддержание усилий на весь период поэтап­ного приближения к цели. Тем самым определяется осо­бая сила чувств этих больных, а повышенная эмоцио­нальность способствует насыщению любой операции не­адекватно глубоким смыслом [209]. Поскольку каждый элемент мыслительного процесса в этом случае оказывает­ся субъективно очень важным, то малейшее изменение стиля действия или переключение на другие обстоятель­ства при принятии решения даются с большим трудом. Установки носят инертный характер. Все это обедняет мышление, обращая его к избыточной конкретизации в

операциях классификации и ситуативным решениям в ущерб обобщенным, абстрактным оценкам.

Резюмируя отдаленные последствия замедления мы­слительных операций, можно сказать, что они приводят к специфической нечувствительности к противоречиям, пе­реходу от индукции к трансдукции — движению мысли от частного к частному, сужению оперативного поля восприя­тия, понижению интеллектуальной гибкости, повышению педантичности, последовательному восприятию и избыточ­ной конкретности мышления с затруднениями в отделе­нии главного от второстепенного.

Противоположное положение по скорости мыслитель­ных операций занимают случаи, когда она повышена по сравнению с нормой. Такое состояние может возникнуть у здоровых людей при сильном возбуждении, у больных — в маниакальной фазе маниакально-депрессивного психоза, а также при некоторых неврозах. Преобразование ди­намики мышления в связи с повышением скорости опе­рирования не гарантирует увеличения его продуктивности. Ускорение нередко приводит к характерной для этих больных поверхностности суждений, поскольку, оперируя слишком быстро, они не успевают учитывать всю со­вокупность фактов и пропускают промежуточные звенья в рассуждениях, что и ведет к ложным выводам [109].

Повышение скорости мышления может приводить не только к его поверхностности, но и к отвлекаемости: каждое новое впечатление, сказанное кем-то слово, лю­бой случайный раздражитель — все направляет мысли в новое русло. И эти мысли так быстро сменяют друг друга, что человек не может фиксировать их в сознании, поэтому не закончив одну мысль, он уже пере­ходит к другой [32]. Иными словами, мысли не успе­вают выстраиваться в логические последовательности, и человек теряет управление ими. Однако недостатки, свя­занные с поверхностностью суждений и отвлекаемостью, не всегда сопутствуют повышению скорости операций. Иногда в подобных состояниях люди могут обнаружи­вать большую сообразительность и поражать тонкостью и точностью аргументации.

Важность удачной организации информации в памя­ти и ее динамики интуитивно понятна — от организации и компоновки информации в памяти зависит возмож­ность нахождения решения задачи. При перегруппировке

материала мы как бы меняем веса тех или иных воз­можных решений, оцениваем их вероятность и правдо­подобность, соотносим их с целью, что и приводит в конце концов к решению. Следствия нарушения этого процесса особенно хорошо заметны в мышлении больных шизофренией, одна из сторон заболевания которых как раз и проявляется в нарушении процесса накопления инфор­мации в памяти и формирования статистик.

Если для здоровых прочность сохранения событий в памяти зависит от их значимости, частоты встречаемости в прошлом и поэтому легкость их вспоминания в про­цессе мышления различна, то для больных все события становятся приблизительно равнозначимыми и равнове­роятными, т. е. в памяти не формируется выраженный рельеф статистик событий. Иначе проявляется у них и влияние структуры жизненных ценностей и мотивов, так как по сравнению с нормой они более равновероятны и равнозначны. Тогда нет авторитетов, отсутствует давление на процесс мышления своего и чужого опыта, исклю­чается использование шаблонов и стереотипов, что очень облегчает поиск оригинальных, творческих решений. Ведь именно подобное давление прошлого опыта и пониженной самооценки (как опыта сравнения себя с другими) и огра­ничивает доверие к собственным гипотезам, а тем самым и полет фантазии человека в процессе творчества. Надо, однако, подчеркнуть существенное различие в творчестве здорового и подобного больного. Быть может, здоровый выдвинет меньше оригинальных идей, но он удерживает значимую для него конечную цель интеллектуальных уси­лий и потому с большей вероятностью придет к реше­нию. Больному трудно удержать цель, поскольку для него не существует особо значимых задач, все они примерно равнозначны.

Изменение характера взаимодействия с информацией в памяти многосторонне влияет на мышление. Остановим­ся только на нарушении коммуникации и непоследователь­ности суждений. У больных шизофренией патологический процесс еще в начальной стадии болезни вызывает сни­жение возможности получать положительные эмоции от контактов с внешними стимулами. Не имея возможности прочувствовать эмоционально значение окружающих со­бытий, они восполняют этот пробел за счет логики, пы­таясь к незначительным, обыденным явлениям подходить

с «теоретических позиций» [109]. Обеднение эмоциональ­ной чувствительности приводит к доминированию в их мышлении словесно-логических связей, которые не сопо­ставляются с непосредственным опытом и недостаточно опираются на чувственные представления и, следователь­но, не корректируют индивидуальные значимости отдель­ных событий в памяти.

Как уже отмечалось, в норме мера проникновения в существо проблемы определяется мерой переноса — транспонирования, чему обычно мешают различные пси­хологические барьеры, накапливающиеся в практике и сохраняемые в памяти. В ситуации равнозначности и равновероятности барьеров нет — сглажен исходный рельеф значимостей в памяти и нарушена динамика эмоционального управления ее полями. В норме гене­ральное направление перебора гипотез в памяти опре­деляется кроме рельефа значимостей отдельных событий эмоциональным «подогревом» определенных зон памя­ти в соответствии с иерархией ценностей личности. А когда в связи со сниженной мотивацией нет нерав­номерного подогрева? Тогда все равнозначимо, т. е. мо­тивы в равной мере утрачивают свои побудительные функции.

В норме при решении любой задачи человек пере­бирает в поисках ответа информацию в памяти и взве­шивает пригодность вариантов, переходя от более ве­роятных к менее вероятным, от менее значимых к бо­лее значимым. А если варианты примерно равновероятны и равнозначимы, то каково будет решение? Скорее всего оно будет направляться случайными ассоциациями. И дей­ствительно, для больных шизофренией характерна акти­визация маловероятных связей, которые они используют с такой же частотой, как и высоковероятные [32, 109]. Этим обстоятельством в значительной мере определяются своеобразие и богатство генерируемых ими ассоциаций. Однако эти ассоциации не всегда ориентированы систе­мой значимостей и прошлым опытом, зачастую они слу­чайные, отражающие лишь самые общие связи. Поэтому, несмотря на то, что больным не надо преодолевать каких-либо психологических барьеров и ничто не препятствует выявлению сколь угодно далеких аналогий при транспо­нировании идей, мало шансов, что найденное ими реше­ние будет не только оригинально, но и продуктивно, понятно, достаточно приемлемо. Ведь надо не только уметь летать, но и видеть цель полета.

В случае очень сильной эмоциональной мобилизации, необходимой для преодоления нарастающей инерцион­ности при медленном поэлементном движении к цели (на­пример, при эпилепсии), решение не транспонируется, по­скольку в полях памяти формируется рельеф с резкими перепадами, которые при завышенной значимости каждого результата образуют много барьеров, препятствуя перено­су принципа решения в далекие области. Тогда весьма затруднен процесс обобщения — все уникально. Ситуа­ция обратная при равной значимости опыта и устано­вок: эмоциональный рельеф следов событий в памяти сгла­жен и ничего не мешает свободному полету мысли — все можно сопоставить со всем — возникают условия для схоластического мудрствования (например, при шизофре­нии). В этом случае выбор информации в процессе мыш­ления характеризуется расширением круга признаков предметов и явлений, привлекаемых для решения мысли­тельных задач, наблюдается сверхобобщение, которое представляется как невозможность удержаться в опре­деленных, заданных смыслом задачи границах, как рас­ширение условий решаемых задач. Отмеченные особен­ности мышления обнаруживаются при спонтанном разго­воре и в ответах на вопросы. Больные не отвечают по сути вопроса, их ответы оказываются непонятными и не­ожиданными для обычного мышления, и в разговоре с ними трудно следить за ходом их мысли и понимать смысл выражений.

Суждения больных шизофренией в большинстве слу­чаев характеризуются не столько формальной «непра­вильностью», сколько парадоксальностью, странностью. Те значения смыслового содержания слова, которые у здо­рового человека находятся где-то далеко, в хвостовой части функции распределения, у больных возникают в сознании с такой же вероятностью, как и главные зна­чения слова. Например, пациенту задают вопрос: «Что общего между рекой и часами?» Он отвечает: «И в реке и в часах есть камни».

Больные с таким нарушением мышления не восприни­мают юмора. Считается, что шутка заключается в неожи­данном переводе маловероятных ассоциаций в домини­рующие или в необычном использовании значения слова.

Здоровые люди, не понимающие шутки, скорее всего используют только те значения смыслового поля слова, которые ассоциируются с данным словом с большой ве­роятностью. Иная причина непонимания юмора у больных шизофренией. Для них даже при знакомстве с ред­кими значениями слова все события равновероятны, поэ­тому неожиданности просто не может быть. Эти же при­чины мешают пониманию ими переносного смысла посло­виц.

Наиболее сохранены у них те виды умственной дея­тельности, которые характеризуются четкой, однозначно детерминированной схемой операций, жесткой, полностью «формализуемой» программой реализации, например вы­числения, грамматический строй. Существенное изменение эмоциональной сферы больных вплоть до эмоциональной сухости нередко приводит к катастрофическому снижению волевой активности вплоть до полного исчезновения же­ланий и способности к волевому усилию, что нарушает ключевое звено мышления — его пристрастность, мотивы и установки. Поэтому эти больные не могут эффективно использовать свои знания, нередко очень большие.

На другом полюсе по этому параметру находятся те больные, у которых возникает особая, доминирующая идея — идея «фикс» или даже бред. Внутри зоны бреда все события имеют столь повышенную значимость, что уже не соотносятся с критикой. Подобные представле­ния не могут быть корригированы ни самим больным, ни со стороны. Крайний пример влияния доминирующих идей наблюдается при паранойе, когда больные могут по­ражать силой логического мышления, которое при этом заболевании не нарушается. Аномалия состоит в том, что человек находится под влиянием доминирующей идеи, которая его преследует. Все, что происходит, сколь угодно тривиальные и отдаленные события интерпретируются как направленные на него. Любую информацию больной трак­тует неблагоприятным для себя образом. Отсюда понятно, что сколь угодно мощный интеллект, но направляемый по ложному пути, искривляемый и отклоняемый очагом до­минанты, не продуктивен.

Таким образом, нарушение организации информации в памяти, зависящее от недостаточности или избыточ­ности эмоциональной, личностной ее значимости, приво­дит, как было показано, к многообразным нарушениям

мыслительного процесса, к отрыву его от реальной дейст­вительности, гипертрофии формальных и логических опе­раций, и все это не позволяет адекватно решать мысли­тельные задачи.

Анализ подобного рода отклонений от нормы ясно показывает — только гармоничное сочетание всех значи­мых характеристик мышления делает его продуктивным инструментом познания.





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-07-29; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 273 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Свобода ничего не стоит, если она не включает в себя свободу ошибаться. © Махатма Ганди
==> читать все изречения...

2326 - | 2084 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.01 с.