Чип и дейл спешат на помощь 5 страница

— Открывай, сова, медведь пришел!

 

Чук, скорчившийся в укрытии неподалеку от штурмуемых ворот, вздрагивал при каждом новом ударе, словно и ему, попутно, тоже доставалось по черепушке. Неприятный нервяк, крепко вцепившийся в его сознание, порядочно отравлял ему жизнь.

Оглянувшись на глупо улыбающегося Пендальфа, невозмутимо ковырявшего в зубах штык-ножом, карапуз, едва уняв дрожь в губах, просипел:

— Сдается мне, не будет четвертой части.

Пендальф едва не разрезал себе щеку от удивления:

— Не будет? Типун тебе на язык, ты чего городишь?

Задумавшись, он заулыбался, но почти тут же снова посуровел:

— Я квартиру в кредит взял… и машину тоже.

Снова задумавшись, он ненадолго оставил Чука наедине со своими страхами, а потом, не выходя из состояния глубокой задумчивости, продолжил:

— Вот так всегда. Ходишь-ходишь в школу. Вдруг, бац! — и вторая смена. Прощай, любимые учителя.

Чук удивленно пялился на заболтавшегося сенсея:

— Але! Пендальф! Ты че, рехнулся, что ли?

Старикан уколол себя штык-ножом в ухо и, выпав из астрала, забормотал:

— Ой, чего-то я из образа вышел… ну, короче, там дальше по тексту какая-то лабуда про восходящее солнце.

— Ну… нормально все закончится? — осторожно поинтересовался карапуз.

Пендальф поспешил улыбнуться своему трусоватому ученичку:

— Ага. Только очень занудно…

 

Чук и Пендальф, увлеченные «высокоинтеллектуальной» беседой, совершенно не заметили, что штурмующие крепость упыри остались без поддержки с воздуха. Эскадрилья люфтваффе, до сих пор крепко досаждавшая защитникам крепости, была переброшена волевым решением командурка на второй фронт, открытый рохляндцами.

На этот раз командурк вполне угадал с заменой: конармия увлекшаяся «истреблением мамонтов», была атакована «крылатыми танками» столь внезапно, что одним из первых пострадавших оказался атаман Борис, что, кроме всего прочего, имело вполне логичное объяснение — лучшую мишень, чем ярко блестящий на солнце боевой скафандр рохляндского «модника», представить было сложно.

Зашедший со стороны светила пилот оставался никем не замеченным едва ли не до того самого момента, когда аккуратно спланировал практически на Макушку Бориса Николаевича. Задетый крылом, владыка Рохляндии сподобился на умопомрачительной красоты сальто, сравниться с которым могла только фигура высшего пилотажа, параллельно проделанная его же лошадью, которая, в отличие от своего хозяина, моментально откинула копыта. Впрочем, и самому атаману повезло немногим больше: придавленный окровавленной тушей, он лежал на спине, глядя, как над его головой заходит на второй круг гадский самолет.

Дикий вопль, едва не отправивший Бориса туда, куда его только что пытался отправить вражеский ас, мог принадлежать только рохляндской принцессе. Дочурка атамана, по чистой случайности оказавшаяся поблизости, металась подле своего папашки в поисках спасения и для себя, и для любимого предка. Надеяться было практически не на что: стремительно разраставшийся силуэт самолета и практически различимое лицо пилота не оставляли сомнений — капуту быть.

Экзистенциализм в женском понимании — вещь своеобразная, что и подтвердило принятое красоткой решение. Выхватив из слабеющих папашкиных рук именной наган, она принялась почем зря палить по мессершмитту. А дальше случилось странное…

Чудо немецкой авиатехники будто наткнулось на невидимую преграду и резко начало терять высоту. Раздался едва различимый хлопок, от фюзеляжа отделилась какая-то хрень, после чего высоко-высоко в небо взлетел темный силуэт, раскрывшийся там наверху в уродливый цветок парашюта. Где-то вдалеке покинутая летчиком машина встретилась с землей, превратившись в огненный шар.

Парашютист тем временем принялся старательно выбирать стропы, планируя поближе к своей обидчице. Опустившись чуть в стороне, эсэсовец сбросил с себя парашют и бросился прямиком к поверженному рохляндскому предводителю.

Рохляндская принцесска, едва завидев несущегося навстречу высокого человека в летной форме увешанной железными крестами, схватила винтовку и двинулась навстречу подонку, едва не угробившему любимого «папА».

Уязвленный скорым расставанием с крылатой машиной, ас, завидев весьма решительно настроенную девушку, сперва сбавил шаг, а после того, как в грудь ему уставился ствол винтовки, для пущего эффекта укрепленный штыком, и вовсе остановился в нескольких шагах от разъяренной особы.

Улыбнувшись, он выставил вперед развернутые ладони, после чего, стараясь не делать слишком резких движений, опустил их на причудливо украшенный заклепками и шипами ремень, на котором болталась кобура, и принялся расстегивать пряжку, всем видом показывая, что намерен избавиться от опасной ноши. Не переставая улыбаться, он выдернул кожано-шипастую змею из брючных петель, и в тот момент, когда кобура брякнулась оземь, отвлекая на себя внимание «девушки с ружьем», подлый эсэсовец легким движением руки сообщил ремню дополнительное ускорение, приведшее по замысловатой траектории его массивную пряжку на встречу с головой красотки.

Если бы не подарок брата — фирменный поло-шлем из натуральной пробки, черепушку рохляндской наследницы, вполне вероятно, раскроило бы пополам, но произведенный эффект и без того не сулил девушке ничего хорошего. Рухнув на землю как подкошенная, от дикой боли, вошедшей под черепную коробку, словно хан Мамай, она слишком долго не могла сообразить, что же произошло, а когда наконец пришла в себя — над ней возвышался молодчик в летном костюме — наган благополучно болтался на ремне, а в руках эсэсовца уже была трофейная винтовка. Нагло улыбаясь, он штыком педантично нарезал девичьи шмотки на аккуратные полоски.

Когда девушка наконец зашевелилась, он наклонился над ней, и ухватив пальцами за щеку, загнусавил:

— Я есть немножко любить садо-мазо, фроляйн!

Он шлепнул ее по лицу, так что на нежной коже остался след его пятерни, и назидательно продолжил:

— Глупая женщина не может убить меня! Придется немножко умирать!

Руки эсэсовца сомкнулись на девичьей шее, и в этот самый момент кто-то неожиданно покусился на его спину где-то в районе пояса. Эсэсовец покачнулся, выпуская свою симпатичную жертву из рук — за спиной его голосил визжащий от боли Гек, раскроивший руку о шипованый ремень.

Обернувшись на этот вопль, любитель садо-мазо еще успел разглядеть своего обидчика, и в этот самый момент крепкая рука сомкнулась на его промежности, выкручивая одновременно и волю, и разум:

— А я еще девушка! Понял?

Последовавший удар ножом в глаз был уже практически снисхождением…

 

Последний резерв урочьего войска — части, расположившиеся в развалинах Кеми, был приведен в ружье — наблюдатели на полуразрушенных смотровых башнях не так давно заметили шустро скользящие по воде странного вида парусники. Откровенно говоря, ничего особо странного в этих суденышках не было, за одним весьма важным исключением — ни в прицел, ни в бинокль, ни в телескоп не разглядеть было на палубах ни единой души, но тем не менее, словно направляемые чьей-то твердой рукой, корабли продолжали упрямо держать курс на Кемскую пристань.

Урочьи полки, выстроенные на упиравшейся прямо в пристань торговой площади, гудели, словно мощный трансформатор. Мало того, что войнушка постепенно превращалась из развлечения в побоище, так еще и воевать приходилось невесть против кого.

Корабли-призраки медленно подваливали к бетонному причалу, глухо ударяясь боками о болтающиеся на ржавых тросах рваные покрышки, — вместе с каждым новым судном разговорчики в строю становились все тише и тише, покуда не смолкли совсем. Ошалевшие урки, раскрыв рты, наблюдали, как безлюдная флотилия внаглую швартуется перед самым их носом.

Тишину нарушила верная соратница командурка, отряженная в Кемь начальником гарнизона. Разбитная деваха, растолкав примолкших бойцов, вывалила на передний план свой пропитой фейс и завопила не менее пропитым голосом, обратив свою речь в пустоту, заполнявшую палубы кораблей:

— Никак краснознаменный балтийский флот прикатил? Аврора, понимаешь, все дела! Ну, давай! Давай, выходи бороться! Поглядим, что за «летучие марихуанцы» к нам пожаловали!!! Специалиста по игре на траве подвезли?

Не успела «красотка» заговорщицки подмигнуть своей банде, обернувшись к порядком струхнувшим подчиненным, как один за другим, лихо преодолевая высокие борта флагманского корабля, на пристани появились Агроном, Лагавас и Гиви собственными весьма довольными персонами.

Вот теперь урки приободрились, — трое пусть и не самых приятных личностей не сулили больших проблем, — бряцая оружием, Кемский гарнизон двинулся на несвятую троицу. Как-то уж слишком вызывающе выглядевший Агроном сотоварищи в свою очередь выхватили свои погремушки, и, к немалому урочьему удивлению, хорошее настроение покинуло их, не успев навестить.

Это Гиви, грязно ухмыляясь, прогнусавил:

— Вас прыветствует частный капитал! — насладившись непонятным покуда никому тайным смыслом сказанного, он продолжил: — Буржуи, мочи козлов!

И тут численное превосходство Кемского гарнизона растаяло, как снег под струей мочи, — за спинами смельчаков, буквально секунду назад казавшихся самоубийцами, возникла призрачная армада, в мгновение опрокинувшая собравшихся на площади урок. Но самым страшным оказалось то, что появившиеся на пристани призрачные войска оказались не более чем малочисленным арьергардом — потоку, хлынувшему с кораблей, казалось, не будет конца — зеленые полчища, ведомые гномом, эльфом и бомжом, спешили на выручку Гондурасу.

 

Царивший в тылах урочьей армии хаос способствовал быстрому продвижению олигархической армии к гибнущей крепости — Лагавас и Гиви, снова затеявшие спор «Кто сильнее в мокрых делах», не успевали подсчитывать собственные успехи:

— Пятнадцать! Шестнадцать! — пыхтел гном.

— Двадцать! — издевательски вопил эльф, переставляя магазины на своем автомате.

— Семнадцать! Восемнадцать! — тужился гордый недомерок.

— Двадцать девять! Тридцать! — улыбался Лагавас. — И вообще, прекрати приплюсовывать тех, кто помер со смеху, на тебя глядючи.

Гиви замолк на несколько минут, после чего откуда-то из толпы раздался его победный вопль:

— Дивяноста девить! Дальше счету все равно нет!

Лагавас выставил палец наподобие пистолета, сдул воображаемый дымок и гоготнул:

— Все равно приз лучшему бомбардиру — мой!

Зачинавшийся спор прервал вошедший в роль великого полководца Агроном:

— Лагавас, завали слона!

Им навстречу действительно неслись последние из оставшихся в бою слонопотамов, теперь скорее спасавшихся бегством, но все равно представлявших немалую опасность для родины.

Эльф, которому уже порядком наскучило тупое месилово, подошел к задаче творчески — натянув на себя невесть откуда взявшийся карнавальный костюм «Человека-паука», он дождался, покуда одна из животин поравняется с ним, и ловко запрыгнув на никогда не ведавшие фтора, лесных трав и прополиса желтушные бивни слонопотама, принялся шустро карабкаться к болтавшейся на горбу животного кабине пилота.

Некоторое время ему удавалось оставаться незамеченным, что позволило Лагавасу, поудобнее расположившись на шершавой хребтине, начать планомерный отстрел экипажа. Впрочем, после того, как первые несколько смельчаков, высунувших носы из кабины, отправились под лапы слонопотаму, эльфу в голову пришла более толковая идея.

В несколько прыжков переместившись под брюхо животного, он попросту перерубил ремни, которыми кабина крепилась на «живом танке». На следующем же ухабе вся эта «слонобратия» рухнула на землю в полном составе, а смышленый эльф, без каких-либо помех взобравшийся на шею слонопотама, приложил дуло своего автомата к затылку зверя и нажал спусковой крючок. Подпрыгнув в руке, «машинка смерти» отправила скотинку в слоновью преисподнюю, а эльф, элегантно скатившись по хоботу, словно заправский скейтбордист, предстал во всем своем великолепии перед раздосадованным приятелем-гномом.

Гиви оглядел гордо улыбающегося Лагаваса с ног до головы и сказал, будто отрезал:

— Экипаж слонопотама не в счет!

Не на шутку разозлившись на покатывающегося со смеху эльфа, недомерок бросился на оказавшихся поблизости урок, по глупости разогнав потенциальное пополнение своей личной статистике свирепым воплем:

— Падхады па аднаму, талибские морды! Всэч убью, адын астанус!

 

Впрочем, подходить ни по одному, ни по двое больше было некому — олигархи гнали урочьи полчища с такой скоростью, что поспеть за ними не представлялось возможным. К вящему неудовольствию гнома, пополнить счет в споре с эльфом теперь вряд ли представлялось возможным.

Вот и Агроном, прикончив последних попавшихся под руку урок, принялся с довольной рожей смотреть, как «зеленые человечки» накидываются на слонопотамов, будто микробы на туалетного утенка, по недознанию влезшего под ободок унитаза.

Окончательно прищемив уркам отдельные части тела о крепостные стены, зеленые потоки принялись плавно втекать в саму крепость сквозь многочисленные проломы в стенах. Даже отсюда было видно, с какой скоростью олигархическая армия отвоевывает у урок городские улицы, — у неприятеля не было ни единого шанса.

Агроном, наблюдая безоговорочную победу над урками, загадочно улыбался. В его силуэте появились доселе невиданные выправка и стать, а правая рука новоиспеченного полководца-освободителя принялась аккуратно размещаться за пазухой…

 

Атаман Борис, весьма неудобно разместившийся под собственной лошадью, после внезапной атаки летчика-аса чувствовал себя не лучшим образом. Справедливости ради стоит сказать, что рохляндский управитель вообще чувствовал себя с трудом — пошевелить он мог разве что головой, а все, что располагалось ниже шеи, уже давно не подавало признаков жизни — крепко приложившись хребтом о землицу да до кучи придавленный сверху здоровенной кобылой, он с каждой минутой выглядел все хуже и хуже.

Когда его дочка, разобравшись с папиным обидчиком, доковыляла-таки до драгоценного предка, тот уже едва-едва приоткрывал веки. Различив в склонившемся над ним лице смутно знакомые черточки, он едва различимо зашевелил губами:

— Карл Маркс умер… Ленин умер… И мне что-то нездоровится…

Рохляндская принцесса встревожилась не на шутку:

— ПапА, ты погодь, погодь помирать-то! Дай хоть журналистов позову!

Борис Николаич вяло улыбнулся:

— Надо было перед боем выпить. Сколько раз убеждался — пьяному все нипочем… Главное, погиб, понимаешь, как герой Гондураса. А журналюги в своих газетенках напишут — пьяный попал под лошадь.

Он попытался приподняться, но силы уже покидали его. Он дернул головой:

— Ты это… доча… посторонись — я буду речь толкать…

Красотка подалась чуть в сторону, а Борис заскрежетал зубами:

— Дорогие россияне… Я устал. Я ухожу. Смотрите меня на Кубке Кремля и прочих Уимблдо… Уимблдо… Уим… блдо… нах…

Взгляд его навечно застыл, устремленный высоко в небо.

 

Неподалеку от «навечно уставшего» рохляндского атамана бомж, окончательно вжившийся в роль вождя нации, поджидал олигархов, забивших ему стрелку «в шесть часов вечера после войны».

Падкие на дешевые трюки опальные толстосумы не стали попусту тереть пятки о степную траву, а взяли да и возникли в воздухе прямо перед Агрономом. Впрочем, взять красавчика на понт не получилось: владелец козырного джеддайского меча занял картинную позу, скрестив руки на груди и с усмешкой вглядывался в зеленые рожи, столпившиеся, будто нищие на паперти.

Главный олигарх даже слегка растерялся, но, быстро взяв себя в руки и придав голосу максимальную грозность, вопросил:

— Ну так че, насчет амнистии?

Будучи перманентной затычкой в любой таре объемом более двадцати литров, Гиви не упустил случая высказаться по существу:

— В этам гаду амныстии быт нэ может. Патаму что война и праздныков нету. Служи, зеленый.

Олигархи обиженно зашушукались, а главный олигарх очень быстро из светлозеленого стал темно-зеленым, недовольно процедив:

— Нехорошо получается.

Агроном, впрочем, готов был самоутверждаться любым способом, а потому, недолго думая, объявил себя царем и волю:

— Царское слово — тверже гороха. Будет вам амнистия. Гуляй, рванина.

Зеленое воинство довольно загудело, принявшись исчезать прямо на глазах, и вскоре сгинуло напрочь, оставив немногочисленную тусовку посреди дымящихся трупов.

С лица Агронома не сползала коварная улыбка. Встретившись глазами с хитрым взглядом Пендальфа, он еще выше задрал подбородок и принялся пялиться на полуразрушенную крепость. Мало во что врубавшийся Чук хмуро двинулся с обходом, то и дело спотыкаясь о распростертые то тут, то там тела. В очередной раз едва не растянувшись на земле, он со злости пнул валявшегося под ногами жмурика и погрозил кулаком исчезнувшим олигархам:

— Могли бы и остальную падаль забрать, нам, что ли, тут убираться?

Жмурик, тем временем, оказался вполне живым и, что гораздо важнее того, — более чем знакомым персонажем. Чук даже подпрыгнул от радости:

— Эй, Гек, скотина!!! Ты че разлегся? Это ж я. Младший оперуполномоченный Чук.

Порядком побитый карапуз, которому вдобавок только что двинул по ребрам его слишком уж бойкий приятель, пребывал не в лучшем расположении духа. Утерев стекающую из носа кровь, он отпихнул от себя слишком уж хорошо выглядевшего корешка:

— Что, падла штабная, отсиделся за толстыми стенами? — Гек изобразил непродолжительным приступ кашля, сплюнул в траву кровавой жижицей и продолжил: — А тут была настоящая бойня, я даже эсэсовца завалил, — снова закашлявшись, он смерил Чука взглядом свысока (насколько это можно было в лежачем положении) и наивно предположил: — Надеюсь, дадут Героя Гондураса.

Чук похлопал приятеля по щеке и покачал головой:

— Конечно, дадут. Только не тебе.

— А кому тогда давать? Вам, штабным? — заходясь в новом приступе кашля, возмутился Гек, но Чук не ответом, принявшись поднимать крепко пострадавшего «героя войны» с земли.

 

Глава девятая