– Он хочет знать, что это такое и что находится за той дверью. – Вонищенка поддерживала Джека, помогая ему спуститься по лестнице. – Тебе нужно лечь.
– Уже скоро. Это мой дом, а за той дверью – моя спальня. – Они двинулись через комнату. – Это был первый подземный туннель в Нью-Йорке, его построил человек по имени Альфред Бич после войны между Севером и Югом. Его длина всего два квартала. Боссу Твиду[84] он не понадобился, поэтому его закрыли, а потом – просто забыли. Я наткнулся на него вскоре после того, как начал работать на Управление городского транспорта. Не знаю, почему он сохранился в таком виде, но мне здесь нравится. Пришлось только немного прибраться, и все. – Они дошли до конца комнаты, и Джек потянул за ручку богато украшенной литой бронзовой двери. Круг в центре повернулся. – Раньше здесь был вход в пневмопровод.
– Кто бы мог подумать.
Вонищенка с удивлением отметила, что этот туннель почти пуст. Его обстановка состояла из самодельной кровати, сколоченной из сосновых досок, столь же топорного книжного шкафа и простого сундука.
– Все удобства. Даже полная коллекция комиксов про Пого[85].
Джек с невинным видом взглянул на Вонищенку, и она рассмеялась, но тут же сама себе изумилась.
– Где у тебя йод? – поискала она глазами аптечку.
– Я его не держу. Можешь передать мне парочку? – Он указал на паутины.
– Смеешься?
– Лучшая припарка на свете. Меня этому бабушка научила.
Когда Вонищенка снова повернулась к нему, он успел натянуть шорты, а рубаху держал в руке. Она передала ему комок паутины и помогла перевязать самые серьезные ссадины.
– И как же ты докатилась до подземелий?
Джек, слегка поморщившись, растянулся на кровати, а Вонищенка осторожно пристроилась на краешке.
– Несколько лет назад меня выпустили, и я снова оказалась на улице. Больше некуда было идти. Встретила черного кота, заговорила с ним, а он ответил. Потом то же самое было с многими другими животными. По крайней мере, с теми, которые не были домашними. Я справляюсь. Мне не нужны люди. Мне с ними неуютно. Они всегда приносят мне одни несчастья. Знаешь, я могу говорить и с тобой тоже, когда ты в другом облике. В городе меня зовут Вонищенкой. Раньше у меня было другое имя, но я о нем не вспоминаю.
– А мое прозвище – Джек-ассенизатор.
В его голосе прозвучала горечь, резко контрастировавшая с мерным речитативом Вонищенки. В клубке охвативших его эмоций она уловила сдерживаемые крики, яркие огни, страх – и тоску по убежищу на болотах.
– Оно было там... то существо. Кто ты такой?
Вонищенка была в замешательстве; никогда прежде она не встречала такой гибрид человека с животным, с которым она могла общаться лишь время от времени.
– Я – это и я, и оно. Ты же видела.
– Ты можешь управлять этим? Можешь меняться по собственной воле?
– Ты когда-нибудь видела Лоуренса Тэлбота в роли человека-волка? Я превращаюсь, когда теряю власть над собой или когда позволяю зверю взять верх. Это проклятие преследует меня не только в полнолуние, оно преследует меня все время. Там, откуда я приехал, о loup-gareu ходят легенды. Все каджуны[86] верят в него. И я тоже верил, когда был молодым. Я очень боялся, что причиню кому-нибудь вред, поэтому решил уехать как можно дальше. Нью-Йорк показался мне достаточно далеким местом. Здесь я никого не знаю, и меня никто не волнует.
Теперь его глаза были устремлены на нее, а не в прошлое.
– Зачем ты притворяешься? Тебе же не больше сорока пяти.
– Мне двадцать шесть. – Она взглянула на Джека, гадая, почему это его волнует. – Так меня меньше достают.
Сквозь открытую дверь Джек бросил взгляд на часы на противоположной стене.
– Я что-то проголодался. А ты?
* * *
Спасти Сиси. То, что поначалу казалось отличной идеей, на поверку обернулось кошмаром. Розмари пристроилась к каким-то бродягам и следом за ними вошла в лабиринт туннелей под станцией «Гранд-Централ». Сначала она пыталась расспрашивать о Сиси всех встречных. Но чем дальше в затхлые коридоры она забиралась, тем меньше было этих встречных. Свет проникал сюда лишь сквозь случайные решетки люков или от коптящих костерков бродяг. Страх и усталость уже начинали брать свое: она то и дело спотыкалась и падала в грязь, покрывавшую дно туннеля.
В какой-то кошмарный миг на нее с мерзким хохотом набросилось грязное существо. Она отбилась от него, но сумочку ей все-таки отстоять не удалось. Розмари безнадежно заблудилась. Время от времени до нее доносились звуки, похожие на выстрелы и взрывы.
«Я в аду», – подумалось ей.
Впереди вспыхнули две светящиеся точки – как маячки во тьме. Она подошла ближе, но они отступили. Переливчатые зеленые огоньки зачаровывали ее.
Точки остановились, и девушка увидела кота, сжавшегося в комочек во мраке. Отступив на несколько шагов и угрожающе рыча, он не сводил глаз с Розмари, которая приближалась к раненой кошке, его подруге. Ее грудь была раздавлена, одна лапа почти оторвана от тела – животное умирало. Охранявший ее кот не мог допустить, чтобы ей причинили новую боль. Когда Розмари услышала негромкое жалобное мяуканье, она забыла о глазах и присела на колени рядом с изувеченной кошкой. Сделать ничего было нельзя, но Розмари взяла животное на руки. Кошка замурлыкала, захрипела и испустила дух.
Охранявший ее кот поднял голову и издал протяжный прощальный вой, потом развернулся и убежал во тьму.
Розмари опустила тельце на землю, уложила голову и лапы поудобнее, уселась рядом и заплакала. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она зашагала на звук выстрелов, задыхаясь от рыданий.
* * *
Совершив набег на холодильник – Вонищенка еще могла понять, как в «Кон эд»[87] не заметили отвода электричества, но каким образом сюда удалось спустить холодильник? – Джек вернулся в спальню и уснул. Женщина со своими кошками обследовала владения Джека – помимо всего прочего, она убедилась, что они смогут открыть дверь, которую он запер на ключ, когда они входили.
Эти владения оказались не слишком обширны. Вонищенка уселась на набитый конским волосом диванчик. Черный кот последовал ее примеру, а пестрая кошка продолжила развлекаться: перебиралась через комнату так, чтобы ни разу не ступить на пол. Вонищенка погрузилась в размышления и – впервые за многие годы – не пригласила кота присоединиться к ней. Жизнь, которую вел Джек, изумила ее. Теперь ее собственное существование, блуждание от одного временного ночлега к другому, от одной кучки тряпья к другой внезапно показалось ей неправильным, полным тягот, которых она прежде не замечала.
Они с Джеком обсудили вероятность того, что они оба – тузы. Вирус разрушил жизни обоих. Ей никогда уже не стать тем невинным ребенком, каким она была до того, как кислота вкупе с инопланетным вирусом затопили ее разум восприятием животного мира. Ей-то казалось, что у нее было тяжелое детство. Именно поэтому она сбежала из дома. Но каково было Джеку – расти, считая себя чем-то вроде оборотня, существа, проклятого Богом?
С чего она вдруг так разоткровенничалась с ним? Во всем городе не было ни одной живой души, которая знала бы о ней столько, сколько знал теперь Джек. Наверное, потому, что они были похожи: оба знали, каково быть не таким, как другие, и уже перестали пытаться стать «как все».
Когтистая лапа, вцепившаяся в тыльную сторону ладони, вернула ее к реальности. Ее глаза встретились с глазами черного кота, и в ее сознание хлынули леденящие кровь образы: вот автоматные очереди прошивают крысиные гнезда; вот самка опоссума, насмерть перепуганная человеческими криками, мчится куда-то, не разбирая дороги, а детеныши цепляются за ее спину, и один из них падает и гибнет; вот коты пытаются спастись бегством; вот кошка-мать отчаянно сражается за своих котят, но граната уничтожает всех, кроме матери, у которой почти оторвана лапа; вот женщина, ужасно похожая на ту надоедливую социальную работницу, баюкает умирающую кошку. И кровь, кровь повсюду – кровь тех, кто был ее единственными друзьями.
– Котята! Как они могут!
Вонищенка вскочила и поняла, что ее колотит.
– Что случилось?
Из комнаты, разбуженный ее криком, появился сонный Джек.
– Они убивают их! Я должна их остановить.
Женщина, сжав кулаки, двинулась к лестнице, сопровождаемая кошками.
– Одну я тебя не пущу.
Джек метнулся обратно в спальню, схватил зеленое пальто Вонищенки, фонари, пару кедов и тоже взбежал по лестнице.
Кеды он надевал на ходу, поэтому нагнал своих новых знакомых только у первого разветвления туннеля.
– Не туда.
Джек остановил троицу, когда они уже свернули в правый коридор. Сунул Вонищенке ее пальто. Потом мазнул фонариком по входу в другой тоннель.
– Мы же отсюда входили. Он просто выведет тебя обратно в метро. До парка есть более короткий путь. У меня тут дрезина. Идем со мной.
Джек дождался кивка Вонищенки и стремительно нырнул в левый коридор.
Чем ближе они подходили к Центральному парку и брошенному электрокару, тем отчетливей становились картины бойни в сознании Вонищенки. Когда они оказались перед следующим разветвлением туннелей, Джек поднял голову и принюхался.
– Кто бы они ни были, пороха у них хватит на целую армию. Есть какой-нибудь план?
– Нужно выяснить, кто они такие, чтобы понять, как остановить их. Верно?
– Готов биться об заклад, что это мои старые приятели, mes amis, с ружьями, но я понятия не имею, кто этим всем заправляет.
В мозгу у нее всплыла картина: черный кот рядом с ней, а пестрая кошка – с Джеком.
– Прекрасно. – Вонищенка потрепала по голове большущего черного кота. – Хорошая мысль.
– Что еще за мысль?
– Черный считает, что нам следует разделиться, пока не выясним, что происходит. Если с каждым из нас будет по кошке, то мы сможем оставаться... э-э...
– На связи. Да. Ты хотя бы можешь видеть, что происходит. – Джек задумчиво кивнул. – Раньше я любил смотреть боевики, но тут у меня плохой прием. – Идемте, сержант! – обратился он к пестрой кошке, которая поскакала впереди него. – Bon chance!
Вонищенка кивнула и зашагала в противоположном направлении.
* * *
В кромешной темноте, которую едва рассеивали мечущиеся лучи света от фонариков на касках вооруженных людей, дон Карло Гамбионе обозревал разгром, постигший его королевство.
Его помощник проговорил извиняющимся тоном:
– Дон Карло, боюсь, ребята немного переусердствовали.
Дон Карло взглянул на распростертые на земле тела в свете фонарика Мясника.
– В таких делах излишнее усердие не помешает, – заметил он.
– Мы отыскали их штаб, – доложил Мясник. – Наши ребята обнаружили его меньше часа назад. – Он ткнул пальцем в карту. – В районе «86-й улицы». Под парком. Неподалеку от озера. Судя по его виду, там постоянно кто-то живет. Тогда я вызвал вас.
– Очень признателен. Я хочу присутствовать при том, как пламя восстания наших врагов будет затушено. Я уверен, они не просто так подняли головы именно сейчас – Дон Карло возвысил голос. Мясник смотрел на него во все глаза. – Мне нужны их головы. Мы насадим их на острия решетки на перекрестке Амстердам-стрит и 110-й улицы. – Его глаза в свете фонарей свирепо сверкнули.
Мясник осторожно коснулся запястья дона.
– Пожалуй, нам лучше подняться наверх, Padrone. Я велел ребятам подождать на месте, но они так... так рвутся в бой.
Взгляд дона Карло был устремлен на тела, усеивавшие грязный бетон, на пропитанное кровью тряпье.
– Какая трагедия! Боль, всюду боль...
Он взглянул на тело, распростертое у его ног. Это был белый мужчина с нелепо разбросанными длинными руками и ногами, как у сломанной марионетки. Изрезанное морщинами и обожженное солнцем лицо даже после смерти не было спокойным. Лишь мука отражалась в чересчур больших темных глазах. В луже крови, которая уже натекла из его головы, валялись расколотые самодельные очки. Дон Карло машинально провел носком начищенного до блеска ботинка по плечу выцветшей гимнастерки.
– Этот был настоящим джокером из джунглей...
Голос у него сорвался.
Дон Карло отвел глаза. Он распрямил плечи, черпая силы из почти религиозной уверенности в том, как должен поступить. Он склонился ближе к сосредоточенному лицу Мясника.
– То, что мы делаем... – проговорил он. – Это печально, очень печально. Но иногда нам приходится наносить удар и даже уничтожать тот образ жизни, который нам дорог, чтобы сохранить его.
* * *
Вопреки напускной храбрости – «и чего ради я пытаюсь произвести впечатление на эту оборванку?» – Джек не торопясь двигался по туннелям. Дорога до парка была долгой, и он снова начал ощущать боль. Стоило ему уловить какой-нибудь шум, как он замирал на месте. Пестрая кошка демонстрировала потрясающую выдержку. Она забегала футов на пятьдесят вперед и возвращалась, если путь был чист. Джек отчаянно жалел, что не может поговорит с ней.
Теперь звуки были не только воображаемые, они становились громче. Джек начал слышать нечленораздельные крики. Каждый выстрел или взрыв заставлял его вздрогнуть. Фонарь он выключил из страха, что кто-нибудь может его заметить, и даже вымазал лицо грязью. Теперь пестрая кошка держалась в нескольких футах поодаль.
Впереди послышался топот тяжелых ботинок по бетону. Он попятился и в тот же миг наткнулся на одного из охотников, для которого это столкновение стало такой же неожиданностью, как и для него самого.
– Что за дьявольщина? Джоуи! Джоуи, я поймал одного!
Мужчина в каске с фонарем несильно ударил Джека прикладом по голове.
– Где он, Слай?
Приклад слегка оцарапал кожу. Джек увернулся от луча света и бросился бежать в тупик. Ему хотелось вжаться в стену. Очень жаль, что он не может превращаться во что-нибудь полезное, вроде бетона или грязи. Едва эта мысль промелькнула у него в мозгу, как он ощутил знакомый зуд, который означал, что его кожа начинает покрываться чешуей. Джек подавил его, замедлив дыхание и взяв себя в руки. Больше сейчас от него ничего не требовалось. Да где же пестрая кошка? Вонищенка убьет его, если с ней что-нибудь случилось.
– Он должен быть где-то здесь, Джоуи. Ему некуда отсюда деваться, – прозвучал в дюйме от него грубый голос.
– Брось гранату и сваливаем отсюда. Нам приказано уничтожить их базу.
– Ай, Джоуи, брось!
– Слай, ты совсем спятил. Давай, парень, кидай.
Послышался звон металла о камень. Джек еще успел уловить вспышку света от гранаты, прежде чем всплеск адреналина стер его сознание. «Merde», – была его последняя сознательная мысль.
Грохот взрыва вызвал обвал камней, но на этом участке строительные работы не велись. Крыша выдержала.
– Проверь, чтобы все было в порядке, Слай.
– Ладно, Джоуи. Спасибо.
Слай пользовался репутацией почти такого же законченного психа, как Малыш Ренальдо.
«Почему я?» – спросил себя Джоуи.
– Ничего не осталось. Какое-то тряпье и один кед. Правый.
– Тогда идем. У нас еще много дел.
Ни один из них не заметил пеструю кошку, устроившуюся на выступающем из стены камне почти под самым потолком. Она спрыгнула на землю и осторожно пробралась сквозь изорванную и окровавленную одежду. Она передала эту картинку Вонищенке и отправилась ей навстречу.
* * *
Вонищенка бесшумно остановилась у дальней стены ответвления на «86-ю улицу». Она ласково потрепала пеструю кошку и так тщательно, как только могла, попыталась прикинуться безобидной старухой. Черный кот предупредил ее, что приближаются мафиози, но она не успела уйти. Их было слишком много, чтобы сопротивляться, поэтому она безропотно подошла к ним. Теперь она молча смотрела на погром, который они учинили в ее жилище. Ее единственный защитник безотрывно смотрел на дона Карло.
– Должно быть, им как-то удалось ускользнуть, – извиняющимся тоном проговорил Мясник.
– Мне нужны их головы, – снова сказал дон Карло. Он оглянулся и увидел картину на бархате в дешевенькой деревянной раме: стая львов подкрадывается к пасущимся в саванне зебрам. Один угол был оторван.
– Дон Карло, сэр, я...
Это был Джоуи.
– Что еще?
– Там Мария, дон Карло. Я наткнулся на нее в одном из туннелей.
Джоуи подвел Розмари к отцу. Она, казалось, не видела его, да и вообще ничего вокруг себя не замечала. Ее взгляд был пустым, почти безмятежным. Она походила на безвольную тряпичную куклу, потерянную кем-то в туннеле.
Дон Карло взглянул на нее сначала с изумлением, потом с тревогой.
– Мария, что случилось, mia? Джоуи, что с ней произошло?
– Не знаю, дон Карло. Она уже была такая, когда я ее нашел.
Вонищенка взглянула на нее из-за спутанных волос.
– Розмари, ты-то зачем во все это влезла? Эти социальные работники... вечно они всюду суют свой нос, – пробормотала она вполголоса.
Охранник обернулся на ее голос, но покачал головой и вновь отвернулся.
– Позаботься о ней вместо меня, Джоуи, пока я не закончил с этим. – Дон Карло обернулся к Мяснику и спросил: – Старухе что-нибудь известно?
– Сейчас выясним.
В луче света блеснуло лезвие стилета Мясника: он двинулся к женщине. Потом остановился и внимательно прислушался.
Все, кто находился в туннеле, также напряженно слушали. Рокот, который сначала казался шумом очередного поезда, приближался, и слишком стремительно. Из западного туннеля послышались вопли, потом крик боли, и из темноты выехал вагон метро, хотя пути были взорваны, а контактный рельс отсутствовал. Вагон горел белым фосфоресцирующим светом, как дух мщения. На маршрутной табличке значилось: «СиСи пригородный». Он остановился в центре толпы. Ослепительно яркие узоры на его боках изменялись так быстро, что прочитать их было невозможно.
– Сиси! – Розмари, стоявшая в сторонке рядом с Джоуи, увернулась от него и бросилась к призрачному вагону. Она раскинула руки, как будто хотела обнять его, но едва она коснулась его, как тут же отпрянула. Потом осторожно протянула руку и коснулась того, что должно было быть металлом, но им не было. – Сиси?
В том месте, которого коснулись ее пальцы, заиграло переливчатое цветное пятно, потом исчезло. Вагон почернел и стал практически невидимым. Потом на его боку проступили слова – слова песни, которую написала Сиси и которую слышала только ее лучшая подруга, Розмари. Люди застыли на месте, слишком пораженные, чтобы пошевельнуться.
Ты можешь о боли петь,
Ты можешь петь о печали,
Но завтра изменишь едва ли,
Не сможешь вчера стереть.
На боку вагона замелькали картинки, как будто проецируемые кинокамерой. Сначала они увидели нападение, изнасилование на станции метро. Потом больничную кровать, рядом с которой стояла узнаваемая фигурка Розмари. Кого-то в больничной рубахе, спускающегося по пожарной лестнице.
– Значит, вот как ты сбежала из больницы, Сиси. Зачем ты это сделала? – Розмари обращалась к вагону, как к другу.
Следующая картинка: другая станция метро и другое нападение, только на этот раз фигурка в больничной рубахе была свидетелем. Она попыталась преградить нападавшему дорогу, но тот отбросил ее, и она упала на рельсы. Переливчатая вспышка боли и ярости. Мусор и то, что не было прикреплено к безлюдной платформе: торговые автоматы, смятые газеты, дохлая крыса – полетело на рельсы, точно затянутое в ненасытную воронку черной дыры. К платформе с лязгом подъехал поезд из шести вагонов. Внезапно вагонов стало не шесть, а семь. Нападавший, убегая, запрыгнул в новый вагон, и – все вдруг стало ярко-алым, как будто вагон-призрак захлебнулся в крови. Новые станции, новая кровь. Еще один нападающий в кожаной куртке, рядом с ним пожилая женщина.
– Ламми? – Розмари попятилась от изображения своего жениха, застуканного с поличным во время ограбления. – Ламми?
– Ломбардо! – Дон Карло, вне себя от ярости, смотрел, как его несостоявшийся зять вошел в вагон и был убит. – Джоуи, уведи Марию подальше от этого... этой дьявольщины. Рикардо, где миномет? Тебе представляется отличный шанс. Фредерико, давай старуху к стенке вагона. Я хочу, чтобы от них мокрого места не осталось. Живо!
Джоуи потянул девушку прочь; она принялась отбиваться.
– Боже правый, – пробормотал он, не обращаясь ни к кому в особенности. – Все точно так же, как было в деревнях. Боже.
Вонищенка спокойно подошла к вагону, крепко прижимая к себе кошку.
Рикардо тщательно прицелился. Женщина выпрямилась.
Сорок фунтов вздыбленной черной шерсти и яростно полосующих когтей с размаху обрушились Рикардо на спину. Он повалился ничком, труба миномета опрокинулась, и снаряд, который он только что выпустил, полетел вертикально вверх. С потолка хлынул дождь огненно-золотистых искр.
Розмари вырвалась из рук Джоуи и побежала к вагону.
По стыкам развороченных бетонных плит побежали трещины, сквозь которые хлынула вода.
– Рикардо, идиот, ты проделал дыру в озеро в Центральном парке! – рявкнул Фредерико Мясник кому-то, кого больше не интересовал исход дела. Мафиози врассыпную бросились по туннелям.
– Прыгай в вагон! Быстрее! – Розмари подтолкнула Вонищенку.
– Мария, я иду к тебе на помощь. Держись.
Дон Карло сражался с прибывающей водой, пытаясь спасти единственную дочь.
– Папа, я ухожу с Сиси.
– Нет! Не смей. Это проклятый вагон!
Дон Карло попытался сделать еще шаг и понял, что его нога угодила в ловушку. Он сунул обе руки в холодную воду, чтобы высвободить ее, и наткнулся на чешуйчатую кожу. Он опустил глаза и увидел ряды острых зубов. Неумолимые глаза рептилии смотрели прямо в его глаза.
Розмари затолкала в вагон всех, даже черного кота, и вагон поехал обратно в западный туннель.
– Подожди. Там Джек. Нельзя оставлять его там.
Вонищенка попыталась разжать двери. Девушка схватила ее за плечо.
– Кто такой Джек?
– Мой друг.
– Нам нельзя туда, – сказала Розмари. – Прости.
Вонищенка села на заднее сиденье, окруженная обоими своими кошками, и принялась смотреть на воду, несущуюся мутным потоком за ними по пятам.
* * *
Вагон полз вверх по скату, ведущему к «86-й улице», но вода все прибывала, захлестывая колеса Сиси. Наконец они добрались до возвышения, где волна не могла их достать. Сиси остановилась, начала сползать вниз, затормозила.
Ее пассажиры столпились у задней проходной дверцы, пытаясь увидеть хоть что-нибудь из того, что оставили в темноте.
– Выпусти нас, Сиси, – попросила Розмари. – Пожалуйста.
Двери вагона с шипением разъехались. Две женщины и две кошки выбрались на рельсы и очутились на новоявленном пляже. Пестрая кошка осторожно потрогала лапкой воду, фыркнула и отвернулась. Она мяукнула и подняла голову на Вонищенку.
– Погоди, – ответила та. На ее губах на миг заиграла непривычная улыбка.
Розмари всматривалась во мрак, пытаясь разглядеть что-нибудь. Там был ее отец, пытающийся дотянуться до нее. Потом осталось только его лицо, затем глаза. И ничего.
– Там, – ровным голосом произнесла Вонищенка.
– Я ничего не вижу, – покачала головой Розмари.
– Там.
Теперь все четверо наблюдали за волной, расходящейся перед широкой плоской мордой. Из воды показались два глаза, оглядели стоящую на берегу группку.
Кошки возбужденно замяукали, пестрая принялась скакать туда-сюда, черный начал стегать хвостом по бокам.
– Это Джек, – сказала Вонищенка.
* * *
Некоторое время спустя, когда пыль улеглась, вода схлынула, раны были перевязаны, мертвые похоронены, многострадальные городские службы принялись наводить порядок. Манхэттен вернулся к обычной жизни.
Дно озера в Центральном парке снова заделали, и его опять наполнили водой. Слухи о морских чудищах (собственно, их следовало бы именовать озерными) упорно ходили, но так и не подтвердились.
Шестидесятивосьмилетняя Сара Джарвис наконец поняла, что за фрукт скрывается за личиной президента. В ноябре семьдесят второго года она проголосовала за Джорджа Макговерна.
Фортуна наконец-то повернулась к Джоуи Манцони лицом – ну, или, по крайней мере, другим боком. Он переехал в Коннектикут и написал роман о Вьетнаме, который не имел никакого успеха, и книгу об организованной преступности, которая имела успех.
Роза-Мария Гамбионе официально сменила имя и стала Розмари Малдун. Она получила диплом Колумбийского университета по специальности «социальный работник» и помогает доктору Тахиону в лечении Сиси Райдер. Она поступила в юридическую школу и готовится взять в свои руки семейный бизнес.
Сиси Райдер до сих пор остается одной из самых сложных пациенток доктора Тахиона, но в возвращении ей и ее разуму человеческого облика наблюдается явный прогресс. Сиси продолжает сочинять пронзительные, берущие за душу стихи. Песни на ее слова уже записали Патти Смит, Брюс Спрингстин и другие.
Время от времени – особенно в плохую погоду – Вонищенка с черным котом и пестрой кошкой живет в подземном пневмопроводе Альфреда Бича вместе с Джеком Робичо. Эта договоренность оказалась выгодной обоим, но неизбежно повлекла за собой кое-какие изменения: Джек больше не ловит крыс. Вот жалоба, которая чаще всего теперь звучит в столовой, обставленной в викторианском стиле:
– Что? Опять цыпленок?
Интерлюдия четыре
Из репортажа д-ра Хантера С. Томпсона
«Страх и отвращение в Джокертауне»
(«Роллинг стоун», 25 августа 1974 года)
Над Джокертауном встает заря. Я слышу, как ревут мусоровозы под окном моего номера в «Саус-стрит инн», у самых доков. Это конец пути, для мусора и всего остального, задница Америки, и я чувствую, что тоже приблизился к концу своего пути после недельных блужданий по самым мерзким и отвратительным улицам Нью-Йорка...
Когда я поднимаю глаза, за подоконник уцепляется когтистая рука, а минуту спустя над ней появляется и лицо. Мой номер на шестом этаже, а этот очумелый придурок лезет в окно, как ни в чем не бывало. Может, он и прав, это ведь Джокертаун, жизнь здесь пробегает быстро и ценится очень дешево. Быть здесь – все равно что неудачно обдолбаться и потом глюченным разгуливать по нацистскому лагерю смерти: не понимаешь и половины того, что видишь, но все равно это пугает тебя до зеленых соплей.
Существо, которое ломится ко мне в окно, семи футов ростом, руки у него трехсуставчатые, как у паука-сенокосца, и такие длинные, что клешни волочатся по деревянному полу и оставляют зазубрины. Сложением он напоминает графа Дракулу, а морда у него, как у волка. Когда он скалится в улыбке, становятся видны все острые зеленые зубы до единого. Этот стервец даже плюется ядом, что бывает весьма кстати, если собираешься шляться по Джокертауну по ночам.
...Вообразите, что Хьюберт Хамфри вытянул джокера, представьте себе Хьюба с хоботом посреди лица, похожим на жирного и дряблого розового червя на том месте, где должен быть нос, и получите портрет Ксавье Десмонда. Волосы у него поредели и вылезли, глаза серые и мешковатые, как его костюм. Он занимается этим вот уже десять лет, и видно, что все это уже начало его утомлять. Местные журналисты зовут его мэром Джокертауна и «Голосом джокеров». Это все, чего он достиг за эти десять лет вместе со своим продажным СДПК – «Союзом джокеров против клеветы». Парочка липовых титулов, определенный статус в качестве придворного джокера Таммани[88], приглашения на кое-какие модные вечеринки – если хозяйке не удалось залучить к себе ни одного туза.
Он стоит на трибуне в костюме-тройке, держа в хоботе свою идиотскую шляпу, и вещает о солидарности джокеров, об избирательной кампании, о том, что патрулировать Джокертаун должны полицейские-джокеры, несет всю эту навязшую в зубах чушь, как будто она что-то действительно значит. За спиной у него под безжизненно повисшим стягом СДПК выстроилась самая понурая шеренга жалких неудачников, какую вы когда либо видели. Если бы они были черными, их назвали бы Дядюшками Томами, но они джокеры, а для них такое прозвище пока не придумано. Не беспокойтесь, они его придумают, это уж как пить дать. Можете даже ставить на кон свою маску. Ревностные сторонники СДПК сами не свои до масок, как и все настоящие джокеры. Это не просто лыжные или маскарадные маски. Пройдитесь по Боуэри или Кристи-стрит или погуляйте перед клиникой Тахиона, и увидите такое, что не привидится и в кислотном угаре: сделанные из перьев маски птиц, черепа, кожаные крысиные морды, монашеские капюшоны, выполненные по индивидуальному заказу блестящие маски со стразами по сотне баксов за штуку. Эти маски – часть джокертаунского колорита, и туристы из Бойсе, Дулута и Маскоги непременно приобретают одну-две пластиковых маски на сувениры, а каждый пропивший все свои мозги репортеришка, собирающий материал для очередной идиотской статейки о бедных-несчастных джокерах, с ходу замечает эти маски. Они так пристально пялятся на них, что не замечают ни вытертых до сального блеска костюмов имени Армии спасения и застиранных ситцевых домашних платьев, которые надеты на скрывающихся за масками джокерах, ни того, как стары некоторые из этих масок, и уж будьте уверены, ни один из них даже не взглянет в сторону более молодых джокеров, тех, что ходят в коже и джинсе и не носят вообще никаких масок. «Да, я такая, – сказала мне как-то одна девица из низкопробного джокертаунского борделя. Лицо у нее было как задница, на которой пьяные черти в безлунную ночь горох молотили. – Плевать мне, нравится это натуралам или нет. И я еще должна носить маску, чтобы какой-нибудь корове-натуралке из Квинса не поплохело от взгляда на меня? Да пошли они!»
