Электоральные системы и партийные системы

Хорошо известно положение сравнительной политологи о том, что плюральная система благоприятствует становлению двухпартийной системы. М. Дюверже считал это утверждение приближающимся к закону социологии. Напротив, ПП и система двух туров (как французский плюрально-мажоритарный метод) способствуют появлению многопартийности. Дюверже объясняет различное воздействие избирательных систем действием «механических» и «психологических» факторов. Механический эффект плюральной системы состоит в том, что все, кроме двух сильнейших партий, оказываются в значительной степени недопредставленными, так как обычно проигрывают в каждом округе; британские либералы, постоянно проигрывающая третья партия в послевоенный период, является хорошим примером. Психологический фактор усиливает механический: «избиратели вскоре обнаруживают, что их голоса пропадают, если они продолжают отдавать их за третью партию: отсюда их естественное стремление передать свой голос тому из двух соперников кто, по их мнению, является меньшим из зол». В дополнение к этому психологический фактор действует на уровне политиков, которые, естественно, стремятся не тратить зря энергию, поддерживая кандидата третьей партии, а вместо этого присоединяются к одной из больших партий.

Дуглас В. Рае сделал несколько существенных дополнений к исследованию различий между избирательными и партийными системами. Различные избирательные системы не только оказывают неодинаковое влияние на партийные системы, но, как Рае подчеркивает, они также имеют важные последствия в целом. А именно: все избирательные системы, а не только плюральные и мажоритарные, способствуют тому, чтобы «сверхпредставлять» большие партии и «не-допредставлять» партии меньших размеров. Необходимо отметить три важных аспекта этой тенденции: 1) все избирательные системы склонны давать непропорциональные результаты; 2) все избирательные системы имеют тенденцию уменьшать число эффективных парламентских партий в сравнении с числом партий, которые принимали участие в выборах и 3) все избирательные системы могут создать парламентское большинство для партий, которые не получили наибольшей поддержки со стороны избирателей. С другой стороны, все три тенденции гораздо сильнее выражены в плюральных и мажоритарных системах, чем в ПП-системах.

Первое предположение Рае хорошо видно из табл. 2: даже наиболее пропорциональная система, такая как в Нидерландах, все равно имеет диспропорциональность в 1,30 % вместо 0. Но, как уже отмечалось ранее, диспропорциональность ПП-систем гораздо ниже, чем диспропорциональность плюральной или мажоритарной систем. Второе и третье предположение Рае основаны на том, что диспропорциональности избирательных систем не случайны, но закономерны: они систематически создают преимущества для больших партий и ставят в невыгодное положение меньшие – и опять-таки главным образом в плюральных и мажоритарных системах. Именно поэтому выборы в целом, а по плюральной или мажоритарной системе в особенности, уменьшают эффективное число партий.

Систематическое преимущество, которое избирательные системы дают большим партиям, становится особенно важным, когда партии, которые не могут получить большинства голосов, вознаграждаются большинством мест. Это дает возможность сформировать правительства однопартийного большинства – один из отличительных признаков мажоритарной демократии. Рае называет такое большинство «сфабрикованным», т. е. искусственно созданным с помощью избирательной системы. Сфабрикованное большинство может контрастировать и с завоеванным большинством, когда партия получает большинство как на выборах так и большинство мест, и с естественным меньшинством, когда ни одна партия не завоевывает ни большинства голосов, ни большинства мест. <...>

Наиболее яркие примеры сфабрикованного большинства можно обнаружить в Великобритании и Новой Зеландии, но неоднократно такое большинство возникало также в Австралии и Канаде. Завоеванное большинство является обычным в плюральных системах с жесткой двухпартийной конкуренцией: на Багамах, в Ботсване, Ямайке, Тринидаде и в США. Фактически, в результате частых выборов в Конгресс, США обеспечивают значительное превосходство завоеванного большинства в целом в плюральных и мажоритарных системах: 23 из 59 случаев завоеванного большинства. В противоположность этому, выборы по пропорциональной системе редко дают сфабрикованное или завоеванное большинство. Такие результаты главным образом имели место в странах, которые, несмотря на ПП систему, имеют относительно небольшое количество партий (Австрия и Мальта), в странах с нечистой ПП-системой (Испания, Греция) и в президентских системах, которые используют ПП при выборах в законодательные органы (Колумбия, Коста-Рика и Венесуэла). Более 80 % выборов по плюральной или мажоритарной системе ведут к сфабрикованному или завоеванному большинству, а более 80 % выборов по системе ПП дают естественное меньшинство.

Мы также можем наблюдать ярко выраженное обратное соотношение между диспропорциональностью избирательной системы и числом парламентских партий. Рис. 2 показывает это соотношение в наших 36 демократиях, коэффициент соотношения – 0,50, который статистически важен на уровне 1 % диспропорциональности. По мере возрастания диспропорциональности число партий уменьшается. Возрастание диспропорциональности на 5 % соответствует уменьшению числа партий почти вдвое (0,52, если быть точнее).

Рис. 2. Взаимосвязь между электоральной диспропорциональностью и эффективным числом партий в тридцати шести демократиях, 1945–1996 гг.

Таблица 2 показывает значительный разброс и в то же время незначительное число отклонений. Другие факторы также в значительной степени оказывают влияние на число партий. Один из них – степень плюрализма и число групп, на которое разделено общество, что может объяснить многопартийность в Папуа-Новой Гвинее и Индии, несмотря на то, что их диспропорциональная система выборов влияет на уменьшение числа партий. Другое плюралистическое общество, Швейцария, имеет еще большую многопартийность, чем это можно было бы ожидать вследствие ее пропорциональной электоральной системы. Противоположный эффект можно наблюдать в Австрии, чье плюралистическое, а в последствии полуплюралистическое общество состоит главным образом из двух больших «лагерей», и на Мальте, где электорат давно тяготеет к тому, чтобы разделиться на две почти равные группы: в этих двух странах двухпартийная и двухсполовинная партийная системы сосуществовали с системой выборов с высокой степенью пропорциональности. Две из президентских систем – Франция и Венесуэла – также относительно отклоняющиеся, с наличием значительно большего числа партий, чем это можно было ожидать вследствие диспропорциональности их систем.

Политология: хрестоматия
Александр Тургаев; Андрей Хренов; Борис Исаев http://www.tinlib.ru/politika/politologija_hrestomatija/index.php

Кинзерская И.Л. Избирательная система как инструмент формирования общественного выбора

И. Л. Кинзерская ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА КАК ИНСТРУМЕНТ ФОРМИРОВАНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО ВЫБОРА: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ И РОССИЙСКАЯ ПРАКТИКА В демократической политической системе электоральный процесс является одним из базовых основополагающих ее характеристик. Содержанием электорального процесса выступает формирование легитимных органов государственной власти и управления при участии структур гражданского общества, самих граждан, осуществляющих свободный выбор в форме голосования, в результате чего происходят изменения в структурах власти и политических элит, в режимах функционирования властных органов, в поведении и культуре политических акторов, в политических курсах правительства. Электоральные институты и электоральные практики выступают в качестве одной из самых динамичных характеристик политической системы. Процедуры проведения выборов и подсчета голосов избирателей — это именно то, что позволяет оценить уровень развития демократии, так как конфигурация политической системы, расстановка политических сил и направление развития политических процессов очень часто определяется результатами выборов. Как отмечают исследователи Р. Таагепера и М. Шугарт, «по сравнению с другими элементами политической системы, электоральными правилами легче всего манипулировать в политических целях. Имеется в виду не то, что избирательную систему легко изменить, а то, что остальные элементы системы изменить еще сложнее» (Таагепра, Шугарт, 1997, с. 147). Относительная простота изменения электоральных институтов по сравнению с другими элементами политической системы порождает тенденции к частным институциональным изменениям, как с целью манипулирования, так и с целью получения дополнительных преференций перед конкурентами на следующих выборах. При этом внесение изменений может происходить на разных уровнях власти, например, в федеративном государстве они могут быть осуществлены как на федеральном, так и на региональном уровнях. В условиях демократии избирательные системы выступают институциональными условиями развития партийной конкуренции и формирования электоральных предпочтений избирателей. Иными словами, избирательная система как политический институт выступает в качестве «модели человеческих отношений, с которых копируются конкретные отношения, приобретая, таким образом, характер стабильных, устойчивых и сплоченных» (Дегтярев, 1998, с. 100). В самом общем виде под избирательной системой понимают совокупность норм, правил, регламентирующих порядок проведения выборов в представительные органы государственной власти и способ подсчета голосов. Эти нормы и правила регулируют деятельность органов государственной власти, осуществляющих проведение выборов, определяют статус избирателей и избирательных объединений или политических партий, устанавливают процедуры предвыборной агитации и голосования; порядок определения результатов выборов и способы обжалования результатов голосования. Более строгое понимание данного понятия, сложившееся в политической науке, предполагает выделение двух его значений — узкого и широкого. В первом случае оно трактуется как синоним электоральной формулы — правила распределения мест в парламенте по результатам выборов и/или определения победителей в соответствующих округах. Во втором смысле «избирательная система» — это весь комплекс формальных и неформальных институтов (норм, правил, установлений), связанных с выборами (см.: Гельман, 2000, с. 45). В данной работе мы хотим акцентировать внимание на проблеме влияния избирательной системы как политического института на формирование предпочтений избирателей и определение результатов общественного выбора. В качестве методологической основы исследования выступает современная неоинституциональная парадигма, предпосылки которой были заложены в середине ХХ столетия и ее дальнейшее развитие в политической науке произошло на рубеже ХХ–ХХI вв. (Патрушев, 2001, с. 45). Согласно экономической теории, общественный выбор имеет место, когда решения принимаются и реализуются индивидами в составе латентной группы. В результате общественного выбора принимаются политические решения, при которых зачастую все общество и составляет латентную группу. При этом латентная группа должна договориться о правилах общественного выбора и обеспечении его реализации (Якобсон, www.exsolver.narod.ru). Голосование есть универсальная модель коллективного принятия решений. Весомость каждого голоса, порядок их подачи и способ подведения итогов могут влиять на исход голосования не меньше, чем разброс мнений среди его участников. Какие партии или отдельные кандидаты и их программы будут одобрены, не в последнюю очередь зависит от процедуры, с помощью которой на основе разнообразных индивидуальных предпочтений определяется точка зрения, получающая признание в качестве позиции всего общества. Смысл процедуры голосования состоит в том, чтобы, с одной стороны, адекватно выявить имеющиеся предпочтения, а с другой, по мере возможности, их согласовать. Способность механизмов голосования справляться с подобного рода задачами имеет, очевидно, немалое значение для развития демократической системы и определения приоритетов общественного развития. Решения, как правило, принимаются большинством голосов. Однако в соответствии с процедурой может быть достаточно относительного большинства или требоваться абсолютное; иногда для принятия решения необходимо квалифицированное большинство. При одном и том же распределении мнений сторонники существующего положения вещей имеют тем большее преимущество, чем большее единодушие требуется для принятия решения. Поскольку принятие решений на основе общего согласия соответствует принципу Парето, существует внутренняя взаимосвязь между этическим либерализмом, неприятием радикальных изменений и поддержкой процедур, предполагающих более жесткие требования, чем достижение относительного большинства. В то же время радикальная приверженность быстрым изменениям обычно предполагает признание приоритета активного меньшинства перед большинством. Иногда такой приоритет обусловливается несовпадением фактических предпочтений большинства с его подлинными интересами, однако подобное допущение в свою очередь вступает в конфликт с принципом суверенитета актора. Признание позиции большинства точкой зрения всего общества в целом соответствует утилитаристской установке и готовности к умеренным изменениям (см.: Там же). На общественный выбор влияет не только распределение предпочтений между голосующими, но и процедура принятия решений, причем она не является этически нейтральной. Одна и та же процедура и принимаемые на ее основе решения могут оцениваться одними людьми как справедливые, а другими — как несправедливые. Стартовый импульс развитию неоинституцоинального анализа политики был дан вышедшей в 1951 г. книгой будущего Нобелевского лауреата по экономике Кеннета Эрроу «Социальный выбор и индивидуальные ценности». Десятилетие спустя Джеймс Бьюкенен, также будущий Нобелевский лауреат, и Гордон Таллок создают получившую ныне мировую известность вирджинскую школу Public Choice — школу Общественного выбора (см.: Алескеров, Ордешук, 1995, Макарычев, 1995). Важный вклад в теоретико-методологическое обоснование концепции Общественного выбора сделал Энтони Даунс, автор знаменитой «Экономической теории демократии» (1957 г.), первопроходец и классик современного политико-экономического анализа. Ныне идеи Public Choice питают исследования, проводимые и в других научных центрах — прежде всего, чикагской школе, представленной Манкуром Олсоном и Джорджем Стиглером. Общественный выбор представляет собой одно из ответвлений теории рационального выбора, утверждающей, что политический анализ лучше всего осуществлять посредством изучения поведения индивидов, рассматриваемых как рациональные и эгоистичные акторы. Общественный характер теории определяется ее заинтересованностью, прежде всего проблемой так называемых общественных благ — благ, которые предоставляются преимущественно государством, а не рынком, потому что (как, например, в случае с чистым воздухом) от пользования ими нельзя отстранить индивида, решившего не участвовать в их оплате (см.: Heywood, 1997, р. 258). Общественный выбор современная политическая наука определяет «как экономическое изучение нерыночного принятия решений или просто как применение экономики к политической науке. Предмет общественного выбора тот же, что и у политической науки: теория государства, избирательные правила, электоральное поведение, политика партий, бюрократия и т. д. Методология общественного выбора — та же, что и у экономической науки. Базовым поведенческим постулатом общественного выбора, как и у экономической науки, является то, что человек эгоистичен, рационален и стремится к максимизации собственной выгоды» (Морозова, 1999, с. 15–16). В данном определении прослеживается свойственная европейской политической мысли традиция трактовки «политического человека» как ведомого общественным интересом, а «экономического человека» как озабоченного частным интересом. Это ведет к вполне определенному противопоставлению экономики и политики. Правда, в последующей эволюции, в частности в теориях неоинституционализма, эта противоречие в определенной степени считается преодоленным. Собственно говоря, не все основатели данного направления проводили жесткую грань между политическим и экономическим поведением. Достаточно будет напомнить, что в одной из своих ранних книг «Формуле согласия» Бьюкенен и Таллок, задаваясь вопросом, могут ли люди «переключать передачу» при переходе из частного сектора в государственный, приходили к выводу, что человек, в отличие от автомобиля, в любой ситуации остается самим собой (см.: Buchanan, Tullock, 1962, р. 20–23). Поэтому логично предположить, что его базовые мотивации и интересы также остаются прежними. Меняются условия деятельности — правила, регламентации и прочее, но глубинные мотивы и побуждения человека неизменны. К таковым глубинным мотивам и побуждениям человека теория общественного выбора относит рационализм и эгоизм индивида — две базовые категории, два методологических столпа политико-экономического анализа. Первый из этих принципов подразумевает, что люди ведут себя рационально, то есть стремятся к достижению наилучших из возможных результатов. Второй связан с мотивацией человеческого поведения. В своем поведении индивид всегда эгоистичен и рационален — этот постулат является центральным для всех последователей данной теории. В экономике и политике социальное действие человека основано на эгоистическом интересе, а эффективным путем удовлетворения эгоистического интереса является рациональное поведение. Основываясь на теории общественного выбора, Э. Даунс предложил модель политики, в которой она представлена как способ взаимодействия рационального «управляемого» и рационального «управляющего». Политики стремятся быть избранными, чтобы реализовать собственные интересы, а избиратели голосуют для того, чтобы политики отстаивали их интересы. Результатом является обмен определенной политики на голоса. Политики обещают и проводят такую политику, которая максимизирует количество голосов избирателей. Неоинституционализм опирается на принцип «методологического индивидуализма», который признает реально действующими участниками социального процесса не группы или организации, а индивидов. Согласно этому принципу, коллективные общности (например, фирмы или государство) не обладают самостоятельным существованием, отдельным от составляющих их членов, а потому должны объясняться с точки зрения целенаправленного индивидуального поведения. Благодаря такой установке в центре внимания неоинституционалистов оказываются отношения, складывающиеся внутри организаций, тогда как в неоклассической теории любые организации рассматривались просто как «черный ящик», внутрь которого она, как правило, не заглядывала. Неоинституциональный подход к политике по сути пересматривает природу и правила взаимодействия между основными политическими акторами. Их мотивация и поведение рассматриваются также с позиции «методологического индивидуализма», а любые общественные действия объясняются в терминах индивидуальной мотивации. Для характеристики поведения акторов в рамках неоинституционального анализа ключевыми являются понятия ограниченной рациональности и оппортунистического поведения (первое было введено Генри Саймоном, второе — Оливером Уильямсоном (см.: Simon, 1957; Williamson, Oliver, 1985). Если в неоклассической теории человек изображается как гиперрациональное существо, то неоинституционализм подчеркивает ограниченность человеческого интеллекта: знания, которыми располагают люди, всегда неполны, их счетные и прогностические способности не беспредельны, для совершения логических операций требуются время и усилия, поэтому решения агентов являются рациональными лишь до известных пределов, которые задаются неполнотой доступной им информации и ограниченностью их интеллектуальных возможностей. Оппортунистическое поведение определяется как «преследование собственного интереса, доходящее до вероломства» (self-interest-seekingwithguile), включая любые формы обмана или нарушения взятых на себя обязательств, для которых в неоклассической теории не находилось места. Согласно представлениям неоинституционалистов, институты представляют собой правила игры в обществе. Или, более формально, они есть ограничения, изобретенные самими людьми, формирующие взаимодействие между экономическими или политическими агентами. Один из основателей неоинституционализма Д. Норт определяет институт как «созданные человеком ограничения, которые структурируют политическое, экономическое и социальное взаимодействие» (Норт, 1997, с. 17). Политические институты в более узком смысле слова есть формальное соглашение, достигнутое группой людей, «поведение которых регулируется применением четко определенных правил и процессом принятия решений и подкрепленным полномочиями одного лица или группы лиц, формально обладающих властью» (Ротстайн, 1999, с. 160–161). Институты создают структуру побудительных мотивов человеческого взаимодействия, ограничивают и организуют коллективный выбор акторов, уменьшают неопределенность. Они во многом определяют выбор акторами стратегии своего поведения или способа, которыми они стремятся достичь цели. Институты дают основания для определения того, кто является легитимным актором, регулируют их количество, порядок действия и в значительной степени устанавливают, какой информацией о намерениях других сторон они могут располагать. Значительная часть институтов — традиций, обычаев, правовых норм — призвана уменьшать негативные последствия ограниченной рациональности и оппортунистического поведения. Неоклассическая концепция общественного выбора рассматривает социальное поведение индивида как целерациональное, то есть как поведение, направленное на достижение продуманных рационально поставленных целей исходя из знания модели окружающего мира и ожиданий относительно поведения других индивидов. В этой связи важной теоретической и практической проблемой является отношение институтов и предпочтений, которыми руководствуются акторы, совершая рациональное действие. По этому поводу существуют две точки зрения. В соответствии с теоретическим индивидуализмом, свойственным экономическому подходу, предпочтения присущи только людям, а по отношению к институтам они экзогенны. «Акторы вступают в институциональную “игру” с заранее определенным комплексом предпочтений, которые они могут рационально выстраивать в какой-либо последовательности. Стремясь максимизировать полезность, акторы сами определяют порядок предпочтений и вступают в стратегические, основанные на “логике обмена” с другими действующими лицами, отношения, осуществляя их в рамках принятых институциональных правил. В случае изменения институтов акторы обычно меняют свою стратегию, но не предпочтения» (Ротстайн, 1999, с. 162). В рамках такого подхода одной из важнейших проблем становится вопрос о том, как создать такие институты, в рамках которых можно было бы эффективно соединить индивидуальные предпочтения с коллективным выбором. Иной точки зрения придерживаются сторонники социологического направления. Они предполагают, что институты навязывают «логику соответствия», иначе говоря, они диктуют акторам, каким предпочтениям следовать в той конкретной ситуации, в которой они оказались. He отрицая того, что индивидуальные действия преследуют определенные цели, сторонники такого подхода исходят из посылки, что люди не обладают достаточными логическими способностями и знаниями, чтобы строить свои взаимоотношения исключительно на рациональных основаниях. «Вместо этого, — утверждает Б. Ротстайн, — они стремятся следовать «сценариям» или «шаблонам», предполагаемым теми институтами, в рамках которых они действуют. Институты творят или социально конструируют типы своих акторов, их атрибутику, видение реальности и приоритеты значимости. В существующей институциональной ситуации человек, как правило, не рассчитывает, какое именно действие в большей степени соответствует его интересам. Вместо этого, стремясь определить свою роль в данном институциональном окружении, индивид действует исходя из соответствия своему положению в сложившейся ситуации. Поэтому его предпочтения меняются под воздействием различных институциональных условий» (Ротстайн, 1999, с. 163). В современной российской политической науке все чаще применяется подход к политике, предложенный теорий рационального (общественного) выбора (см.: Морозова, 1999; Пшизова. 2000; Пшизова, 2007; Панов, 2004; Патрушев, 2001; Елисеев, 2006). Это связано с трансформацией всей системы общественных отношений, переходом от плановой к рыночной модели социального развития. Экономический переход к рынку сопровождается аналогичным политическим переходом, когда политика становится полем конкурентной борьбы, а ее акторы (государство, партии, элиты) переходят от традиционных моделей поведения, сложившихся в советский период, к новым рыночным, направленным на достижение рационально поставленных целей, исходя из знаний структуры распределения ресурсов, соотношения сил в системе ожиданий относительно поведения других акторов. С точки зрения неоинституционального подхода, избирательная система является одним из важнейших институтов политической системы, который во многом определяет стратегии и модели поведения всех участников избирательного процесса. Выборы представляют собой наиболее цивилизованный способ борьбы за власть и смену правительства. Именно выборы обеспечивают легитимацию власти и политической деятельности государства целом. Они являются центральным институтом демократической системы. Избирательная система определяет правила, нормы и процедуры участия граждан в избирательном процессе, порядок обновления властвующей элиты, формы и методы политической конкуренции. Как уже отмечалось, избирательную систему легче изменить по сравнению с другими элементами. Это обстоятельство неоднократно использовалось и используется в реальной политике. Не имея возможности легитимно воздействовать на развитие политических процессов путем внесения изменений в принципы политической системы, акторы в то же время имеют определенную свободу действий в сфере избирательного права, что открывает перед ними определенные возможности по управлению предпочтениями избирателей, начиная от индивидуальных избирателей и политиков и заканчивая политическими партиями, парламентскими фракциями, общественно-политическими движениями и т. д. Избирательные системы отличаются друг от друга по многим параметрам: значимости избирательного округа, числом избирательных округов, величиной законодательной ассамблеи, действительным электоральным порогом и т. д. (см.: Сморгунов, 1999, с. 219). Традиционно выделяют две «основные» избирательные системы — мажоритарную и пропорциональную (см.: Лейкман, Ламберт, 1958). Однако иногда говорят и о трех: плюральной, мажоритарной и пропорциональной. Хотя стоит признать, что существует традиция не выделять плюральную систему в качестве отдельной и рассматривать ее в качестве разновидности мажоритарной (см.: Ачкасов, Гуторов, 2006, с. 246–248). В данном случае нам ближе позиция тех авторов, которые считают, что мажоритарной правомерно именовать лишь систему абсолютного большинства, тогда как для системы относительного большинства более подходит термин «плюральная» (см.: Голосов, 2001, с. 74). Пропорциональная система наиболее часто применяется на выборах в парламент, мажоритарная — на выборах президента страны. Наиболее распространенными являются мажоритарная и пропорциональная избирательные системы. Кроме того, получила распространение смешанная система, сочетающая в себе правила и нормы мажоритарной и пропорциональной систем. Плюральная система предполагает, что победу на выборах одерживает кандидат, получивший относительное большинство голосов. Иногда эту систему не выделяют в качестве особой и относят к мажоритарным в один тур. Мажоритарная система означает, что победы на выборах одерживает кандидат, набравший более 50% голосов избирателей. Пропорциональная система предполагает пропорциональное распределение мест в парламенте в соответствии с числом голосов, полученных на выборах по партийным спискам в едином общенациональном избирательном округе или в многомандатных округах. Выбор той или иной системы существенно влияет на процессы формирования предпочтений избирателей и на стратегии поведения кандидатов. Среди эффектов плюральной системы отмечаются снижение эффективного числа партий, поощрение развития двухпартийности или систем с одной доминирующей партией и диспропорциональность результатов (см.: Таагепера, Шугарт, 1997, с. 185–191). Мажоритарная система означает, что кандидат опирается на поддержку более 50% избирателей округа, принявших участие в голосовании. Голосование в одномандатных округах в большей мере, чем иные, создает условия для возникновения более персонифицированных, личностных и тесных отношений между депутатами и избирателями. В их основе лежит относительно непартийная работа депутата в своем избирательном округе. В своей деятельности он во многом руководствуется прагматическими мотивами, представляя в законодательном органе интересы отдельных влиятельных лиц, групп и организаций своего избирательного округа. В свою очередь, избиратели, стремящиеся реально повлиять на исход выборов, будут учитывать не только свои предпочтения, но и предпочтения других избирателей, а потому будут голосовать за партию, способную одержать победу в округе (так называемое «полезное» или «стратегическое» голосование). По этой причине они вряд ли будут отдавать свой голос за кандидата от малой партии, даже если симпатизируют ему. Психологический эффект мажоритарной системы побуждает рационально мыслящего избирателя не отдавать свой голос слабым кандидатам, а инвестировать его в сильных кандидатов, имеющих максимальную вероятность быть избранными в законодательный орган власти (см.: Дюверже, 2000, с. 286). Среди эффектов пропорциональной системы можно отметить стимулирование многопартийности и партийной фрагментации, ослабление связи с кандидатами, особенно при системе с закрытыми списками кандидатов, повышение независимости партийных лидеров не только от избирателей, но и от собственных организаций (см.: Дюверже, 2000; Лейпхарт, 1997; Лихтенштейн, Яргомская, 2005). Пропорциональная система создает очень слабую непосредственную связь между депутатами и избирателями, поскольку голосование осуществляется не за конкретных кандидатов, а за «партийные списки» (особенно при голосовании по общенациональным округам); она стимулирует зависимость депутата от «своей» партии, своего партийного руководства, что может негативно отразиться на процессах обсуждения и принятия важных законопроектов. В то же время при пропорциональном представительстве даже малые партии могут оказывать заметное политическое влияние, если они входят в состав коалиционного парламентского большинства, то есть они имеют возможность войти в правительство, что важно для многосоставных обществ, где есть опасность сепаратизма. Считается, что пропорциональная система обеспечивает систему обратной связи между государством и структурами гражданского общества, что способствует развитию политического плюрализма и многопартийности. Эффекты мажоритарной и пропорциональной систем могут накладываться друг на друга в условиях смешанной избирательной системы, подобно той, какая существовала в нашей стране в период 1993–2003 гг. Так, например, на выборах в Государственную Думу в 1995 г. по общефедеральным спискам участвовало 43 партии и избирательных объединения. Однако результаты привели к потере почти половины голосов избирателей, отданных за партии, не прошедшие в Думу. Только 4 партии из 43 участников предвыборной гонки смогли преодолеть 5%-й барьер, получив в сумме 50,5% голосов избирателей. Пропорциональная система дала четырем победителям почти вдвое больше мест в Думе, чем за них было отдано голосов на выборах. Малые партии, не преодолевшие заградительный барьер, не получили ничего, а поданные за них голоса пропали. Шесть избирательных объединений и блоков получили от 4,6 до 3,8%. Если бы они были допущены к распределению мандатов, суммарная степень представительности возросла бы до 75,6% (см.: Иванченко, Любарев, 2007, с. 100). Опасаясь подобного результата, небольшие партии использовали участие своего партийного списка в общефедеральном округе в качестве дополнительного ресурса для партийных кандидатов в одномандатных округах и проведения своих представителей в регионах. Кроме того, все крупные партии использовали стратегию выдвижения своих кандидатов в одномандатных округах в качестве независимых кандидатов. Это делалось для того, чтобы получить дополнительные голоса тех избирателей, которые могли не поддержать кандидата, указавшего партийную принадлежность (см.: Голосов, 2000; Петров, 1996; Голосов, 2002; Яргомская, 2002; Яргомская, Лихтенштейн, 2003). В выборах 1999 г. приняли участие 26 партий и избирательных объединений. За 6 партий, получивших места в Думе по партийным спискам, проголосовало 81,4% избирателей. Большая часть избранных депутатов-одномандатников не являлись партийными в строгом смысле слова. Около 48,6% из них были выдвинуты инициативными группами избирателей, то есть их можно назвать независимыми, еще 43,7% депутатских мест, распределяемых по мажоритарной части системы, получили кандидаты от партий, преодолевших 5%-й барьер по федеральным спискам. Таким образом, малым партиям по одномандатным округам досталось всего 4,1% мест (см.: Анохина, Мелешкина, 2007). Выборы 2003 г. стали последними, проводившимися по смешанной системе. Они кардинально отличаются от всех предыдущих и по условиям проведения, и по тем результатам, которые были получены. В них приняли участие 23 партии и избирательных объединения, но преодолеть 5%-й барьер смогли только три партии («Единая Россия», КПРФ, ЛДПР) и блок «Родина», созданный непосредственно перед выборами. Около четверти голосов избирателей пропали, поскольку были отданы за партии, не сумевшие преодолеть необходимый 5%-й заградительный барьер. По оценкам Б. И. Макаренко, благодаря перераспределению от не преодолевших барьер партий победители получили дополнительно 68 мандатов (если бы выборы проходили только по пропорциональной системе, то эта цифра составила бы 135) (см.: Макаренко, www.apn-nn.ru). Выборы продемонстрировали рост влияния политических партий и партийной идентичности в электоральном процессе. Партии стали основными субъектами избирательного процесса. Период, когда им приходилось конкурировать за голоса избирателей с общественно-политическими движениями и блоками, ушел в прошлое. Уже следующие выборы в Государственную Думу 2007 г. окончательно закрепили эту тенденцию. Выборы в Государственную Думу 2007 г. проводились по новой пропорциональной системе. Это были первые выборы, на которых барьер для партий, проходящих в Государственную Думу по партийным спискам, повышен с 5 до 7%. Кроме того, законодательно был убран нижний порог явки и возможность голосовать против всех, отменена мажоритарная система голосования по одномандатным округам, членам одной партии запрещено проходить по спискам другой, а партиям запрещено объединяться в выборные блоки. В выборах 2007 г. приняли участие 11 партий. За 4 партии, получившие места в Думе, проголосовало 91,75% избирателей. Это свидетельствует о том, что большинство избирателей при изменении институциональных условий выборов сохранили свои предпочтения, отдавая свои голоса партиям, имеющим реальные шансы преодолеть электоральный порог. Во многом поэтому партия «Единая Россия» одержала уверенную победу на выборах. Однако не стоит преувеличивать результаты выборов в Государственную Думу 2007 г. Значительная часть избирателей по-прежнему не доверяет партиям и новой избирательной системе. Как и в 1990-е годы, так и сейчас, в опросах общественного мнения россияне в соотношении примерно 2:1 высказываются за чисто мажоритарную систему. Их предпочтение конкретному депутату по сравнению с партией понятно: партии малоавторитетны и воспринимаются как верхушечные образования, а не объединение сильных (и «привязанных к избирателю») политиков, поэтому больше веры тому депутату, который заключает прямой «электоральный контракт» с избирателем конкретного округа. Очевидно, что должны пройти два–три электоральных цикла, чтобы избиратели смогли адаптироваться к новым правилам избирательной системы и выработать новые рациональные стратегии своего поведения. Сегодня большинство избирателей, по нашему мнению, недостаточно ясно представляет себе основные тенденции социально-экономического и политического развития российского общества и его политической системы. Делая свой выбор, они зачастую опираются на мнения действующих политиков и лидеров общественного мнения из числа приближенных к власти, большинство из которых стремятся сохранить свои позиции во властных структурах, поэтому действия российских избирателей носят, по нашему мнению, ограниченно рациональный характер. Они отчасти лишены эгоизма и оппортунистического поведения. Последнее чаще можно наблюдать среди кандидатов от политических партий, которые, преследуя собственный интерес, обманывают избирателей и нарушают взятые на себя обязательства. И в том, и в другом случае поведение избирателей и кандидатов не выходит за рамки постулатов и выводов неоинституциональной теории, что лишний раз подтверждает ее научную ценность и возможность применения к политическим процессам российского общества. Литература Алескеров Ф. Т., Ордешук П. Выборы. Голосование. Партии. М., 1995. Анохина Н. В., Мелешкина Е. Ю. Пропорциональные правила и опасности президенциализма: эффекты реформирования российского избирательного законодательства // Политические исследования. 2007. № 5. Гельман В. Я. Институциональный дизайн: «создавая правила игры» // Первый электоральный цикл в России (1993–1996). М., 2000. Голосов Г. Политические партии и электоральная политика в 1993–1995 гг. / Первый электоральный цикл в России (1993–1996). М., 2000. Голосов Г. В. Измерения российских региональных избирательных систем // Политические исследования. 2001. № 4. Голосов Г. Политические партии и независимые кандидаты на думских выборах // Второй электоральный цикл в России (1999–2000). М., 2002. Дегтярев А. А. Основы политической теории. М., 1998. Дюверже М. Политические партии. М., 2000. Елисеев С. М. Политические партии и проблемы развития национального поля российской политики // ПОЛИТЭКС. 2006. № 1. Иванченко А. В., Любарев А. Е. Российские выборы от перестройки до суверенной демократии. М., 2007. Лейкман Э., Ламберт Д. Д. Исследование мажоритарной и пропорциональной избирательных систем. М., 1958. Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах. М., 1997. Лихтенштейн А. В., Яргомская Н. Б. Эквилибрум Дюверже в условиях ограниченной конкуренции: Думские выборы 2003г. // Политические исследования. 2005. № 1. Макаренко Б. Российская избирательная система в контексте эволюции политического режима // www.apn-nn.ru Макарычев А. С. Принципы и параметры общественного выбора (исследования вирджинской школы) // Политические исследования. 1995. № 4. Морозова Е. Г. Политический рынок и политический маркетинг: концепции, модели, технологии. М., 1999. Норт Д. Институты, институциональные изменения. М., Фонд экономической книги «Начало», 1997. Панов В. П. Теория политических институтов. Пермь, 2004. Патрушев С. В. Институционализм в политической науке: этапы, течения, идеи, проблемы // Зарубежная политология в ХХ столетии. Сб. науч. Трудов // Политическая наука. 2001. № 2. Петров Н. Анализ результатов выборов 1995 года в Государственную Думу России по округам и регионам // Парламентские выборы 1995 г. в России. М., 1996. Политология / Под. ред. В. А. Ачкасова, В. А. Гуторова. М., 2006. Пшизова С. Н. Политика как бизнес: российская версия // Политические исследования. 2007. № 2. Пшизова С. Н. Демократия и политический рынок в сравнительной перспективе // Политические исследования. 2000. № 2-3. Ротстайн Б. Политические институты: общие проблемы / Политическая наука. Новые направления. М., 1999. Сморгунов Л. В. Сравнительная политология. Теория и методология измерения демократии. СПБ., 1999. Таагепера Р., Шугарт М. С. Описание избирательных систем // Современная сравнительная политология. Хрестоматия. М., 1997. Якобсон Л. И. Общественный выбор // www.exsolver.narod.ru Яргомская Н. Б. Эффекты избирательной системы и электоральные стратегии на думских выборах // Второй электоральный цикл в России 1999–2000 / Общ. ред. В. Гельман, Г. Голосов, Е. Мелешкина. М., 2002. Яргомская Н. Б., Лихтенштейн А. Закон Дюверже и система относительного большинства на думских выборах // Политическая наука: Российская политика в теоретическом и сравнительном контекстах. М.: ИНИОН, 2003. Buchanan J., Tullock G. The Calculs of Consent. Ann Arbor, 1962. P. 20–23. Heywood A. Politics. London, 1997. Simon H. A. Models of Man. New York: Johnn Wiley& Sons, 1957. Williamson O. E. The economic institutions of capitalism: firms, markets, relational contracting. New York, 1985. http://www.politex.info/content/view/436/30/