Глава 44 Неизвестный запах 4 страница

Теперь они потупились все. Даже Саэрин отводила глаза.

Сильвиана подняла голову.

– Ты исполняла свой долг, Сильвиана, – произнесла Эгвейн. – И исполняла его достойно. Встань.

Женщина поднялась на ноги. Она выглядела изможденной, с опухшими от недосыпания глазами, и, как подозревала Эгвейн, ей было трудно стоять. Догадался ли кто-нибудь в хаосе последних дней принести ей пищу и воду?

– Сильвиана, – продолжила Эгвейн. – Возвышена новая Амерлин. И, к моему стыду, она была возвышена при тех же оговорках закона, что и Элайда. Из семи Айя были представлены только пять. Если бы Голубые присутствовали, я уверена, что они бы меня поддержали. Но Красным не было предоставлено даже шанса подать возражение или голос в поддержку.

– На то есть веские причины, Мать, – ответила Сильвиана.

– Это может быть верно, – согласилась Эгвейн, – но это наверняка означает, что мое правление будет ознаменовано трениями между мной и Красными. Они увидят злой умысел там, где его нет, а я потеряю поддержку сотен женщин. Женщин, которые нам жизненно необходимы.

– Я… не знаю, что с этим поделать, Мать, – честно призналась Сильвиана.

– Я знаю, – ответила Эгвейн. – Сильвиана Брехон, я хочу назвать тебя своей Хранительницей Летописей. Пусть никто не скажет, что я отвергаю Красных.

Сильвиана захлопала глазами от удивления. Со стороны Восседающих раздались удивленные охи, хотя Эгвейн не удалось определить, от кого именно.

Она смотрела в глаза Сильвиане. Еще недавно эта женщина секла ее по приказу Элайды на своем столе. А только что Сильвиана стояла на коленях, и сделала это без приказа. Она приняла волю Совета, возвысившего Эгвейн. Но примет ли она саму Эгвейн?

Предложение Эгвейн толкнет ее на опасный и трудный путь. Красные могут решить, что это путь предательства. Каков будет ответ Сильвианы? Эгвейн возблагодарила трюк с контролем, который не давал ей потеть, иначе она бы уже обливалась потом.

– Это честь для меня, Мать, – ответила Сильвиана, снова опускаясь на колени. – Истинная честь.

Эгвейн выдохнула. Ее работа по объединению разрозненных Айя будет трудна, но если Красные будут видеть в ней врага, она едва ли выполнима. С поддержкой Сильвианы у нее появится посланник к Красным, которого они не посмеют отвергнуть. Наверное.

– Это будет тяжелое время для Красной Айя, дочь моя, – произнесла Эгвейн. – Их призвание всегда было в обуздании мужчин, способных направлять, но, по моим сведениям, саидин теперь очищена.

– Все равно могут появляться дикие направляющие, Мать, – ответила Сильвиана. – И мужчинам нельзя доверять.

«Когда-нибудь мы пойдем дальше последнего высказывания, – подумала Эгвейн. – Но на сегодня достаточно признания его истинным».

– Я не говорю, что ваше призвание полностью отпадет, только то, что оно изменится. Я вижу в будущем великие дела, которые предстоит свершить Красной Айя – расширение представления и обновление долга. Я рада видеть тебя рядом со мной – ты поможешь мне направлять их.

Эгвейн оглянулась на Восседающих, которые наблюдали за ней в молчаливом оцепенении.

– Я бы отправила всех вас отбывать наказание, – сказала им Эгвейн, – но я знаю кое-кого среди вас, кто незаметно трудился, заделывая трещины в Белой Башне. Вы сделали недостаточно, но вы делали хоть что-то. Кроме того, я считаю, что наказания, которые мы назначаем себе, порой глупы. Что значит для Айз Седай физическая боль?

Эгвейн сделала глубокий вдох.

– И я виновата не меньше вас. Я разделяю с вами часть того позора, потому что именно за срок моего правления произошли все эти несчастья. Я присоединилась к мятежницам, позволила им возвысить себя, но только потому, что иного выхода не было. И в этом избрании я виню и себя.

– Примите ваш позор, Восседающие, но примите его с решимостью. Не дайте ему вас сломать. Настало время исцеления, и нет смысла указывать пальцем на виновных. Вы не справились, но вы все, что у нас есть. Мы все, что есть у мира.

Женщины начали поднимать головы.

– Идем, – сказала Эгвейн, пересекая зал. Сильвиана тихо проследовала следом за ней. – Давайте поприветствуем мятежниц.

Они прошли коридорами Башни, в которых до сих пор пахло гарью и валялись обломки. Эгвейн старалась не смотреть на пятна крови. Восседающие шли следом, собравшись группами по цветам Айя, несмотря на недавнюю отповедь Эгвейн. Ей предстоит много работы, чтобы их исцелить.

– Мать, – тихо обратилась к ней Сильвиана по пути. – Я предполагала, что у вас уже есть Хранительница Летописей среди мятежниц. Вы собираетесь держать двоих? – Ее напряженный тон ясно давал понять, что именно она думает о таком неподобающем положении.

– Нет, – ответила Эгвейн, – моя предыдущая Хранительница была казнена за принадлежность к Черной Айя.

Сильвиана побледнела.

– Понятно.

– Мы не можем ходить вокруг да около этой темы, Сильвиана, – продолжила Эгвейн. – Прямо перед моим… освобождением ко мне приходила очень важная посетительница. Она была из Черной Айя, и она передала мне имена своих Черных Сестер. Я проверила всех, кого она перечислила среди мятежных Айз Седай, использовав Клятвенный Жезл.

– Клятвенный Жезл? – воскликнула Сильвиана.

– Да, – подтвердила Эгвейн, выходя на лестницу. – Мне передала его прошлой ночью союзница в Башне. Однако мне очевидно, что нам следует перенести хранилище тер’ангриалов. И держать новое место в секрете и под надежной охраной. Уже недалеко то время, когда каждая сестра, обладающая достаточной силой, изучит плетение Перемещения, и я не исключаю, что многие из них, даже те, кому я доверяю, будут являться туда «позаимствовать» ангриал-другой.

– Да, Мать, – ответила Сильвиана. Затем, понизив голос, добавила: – Полагаю, мне придется привыкать к тому, что многое изменится.

– Боюсь, да, – ответила Эгвейн. – И самое малое, с чего нужно начать, это выбрать новую Наставницу Послушниц, которая сумеет справиться с сотнями новых учениц, многие из которых не совсем обычны. Я уже начала принимать на обучение всех женщин, имеющих какие-то способности к направлению Силы, независимо от их возраста. Подозреваю, что спустя немного времени, Белая Башня будет трещать по швам от послушниц.

– Тогда, я быстро что-нибудь придумаю, Мать, – ответила Сильвиана.

Эгвейн одобрительно кивнула. Романда с Лилейн позеленеют, когда обнаружат, что она сделала, выбрав Сильвиану, но чем больше она об этом думала, тем большее удовлетворение чувствовала. И не только потому, что Сильвиана – Красная, а потому, что она была очень способной. Саэрин была бы тоже хорошим выбором, но тогда многие увидели бы в ней наставницу Эгвейн, и возможную реальную силу, стоящую за Престолом Амерлин. Выбор Голубой мог бы усилить текущий конфликт в Башне. Кроме того, если Амерлин выбрана из мятежниц, а Хранительница будет из лагеря лоялисток, про это не скоро забудут. Что бы Эгвейн ни говорила и ни делала, это значительно ускорит ее путь к налаживанию отношений.

Вскоре они добрались до Главной площади на восточной стороне Башни. Как и было приказано, площадь была заполнена рядами построенных по цветам Айя женщин. Эгвейн выбрала это место потому, что здесь была длинная лестница, ведущая к Башне, которая возвышалась над широкой площадью. Она встала наверху, спиной к великолепным резным дверям – отличная позиция для того, чтобы обращаться к большим скоплениям людей.

Кроме того, она находилась между двух крыльев здания, больше всего пострадавших в ночной атаке. Восточное крыло все еще дымилось, купол над ним обрушился, а одна из стен обвалилась. Однако с этого угла на Башне было относительно мало повреждений, и сквозных дыр не было видно.

Эгвейн заметила лица, прильнувшие к окнам на нижних ярусах. Айз Седай наравне с послушницами собрались на нее посмотреть. Похоже, что наряду с мятежницами Эгвейн выпал шанс обратиться к основной массе обитателей Башни. Она сплела потоки, усиливающие звук – не до громогласного состояния, но достаточно, чтобы ее смогли услышать люди и внизу, и за спиной.

– Сестры, – обратилась она, – дочери. Меня по всем правилам возвысили на Престол Амерлин. Обе конфликтующие стороны избрали меня. Обе действовали согласно предписанным правилам, и обе приняли меня в качестве своей Амерлин. Настало время вновь воссоединиться.

– Я не стану делать вид, что нашего разделения не было. Мы в Белой Башне иногда с большой страстью забываем то, что не желаем принять. Этот факт не удастся скрыть от нас – тех, кто его пережил. Мы были расколоты. Мы едва не начали междоусобную войну. Мы себя обесчестили.

– Вы, стоящие передо мной мятежницы, совершили ужасное преступление. Вы раскачали устои Башни, и возвысили собственную Амерлин. Впервые в истории Айз Седай вели войска против своих сестер. И их возглавляла я. И я признаю этот позор.

– Неважно, насколько это было необходимо, позор остается позором. И коль это так, я требую от вас признать свою вину. Вы должны принять на себя ответственность за эти преступления, даже за те, что были совершены во имя добра.

Она посмотрела вниз на выстроившихся Айз Седай. Если их еще не подготовило к предстоящему ее требование собраться группами, а затем дожидаться ее волеизъявления, то, возможно, помогут ее слова.

– Вы явились сюда не в свете славы, – продолжила Эгвейн. – Вы явились сюда не победителями. Потому что нет, и быть не могло победы там, где сестры воюют с сестрами, а Страж убивает Стража. – Она заметила Суан, стоявшую в первых рядах, и встретилась с ней взглядом с этого расстояния. Среди стоявших была и Лиане, осунувшаяся после своего длительного заключения, но державшаяся прямо.

– Обе стороны совершали ошибки, – сказала Эгвейн. – И нам предстоит тяжелейший труд по исправлению содеянного нами. Кузнецы говорят, что меч, однажды сломанный, никогда не станет целым. Его нужно полностью перековать – переплавить металл в заготовку, а затем выковать заново.

– Следующие несколько месяцев уйдут на наше восстановление. Мы были расколоты и разорваны на части почти до корней. Надвигается Последняя Битва, и пока она не пришла, я желаю видеть нас вновь мечом – могучим, целым и единым! Я буду многого требовать. И мои требования будут жесткими. Они выжмут из вас все возможное и даже – на ваш взгляд – невозможное. Я принимаю эти горящие проломы и обязуюсь заполнить их! Нам придется уживаться вместе, хотя у нас появилось слишком много Восседающих и пять лишних глав Айя. Некоторым из вас придется уступить и покорно склониться перед теми, кого вы недолюбливаете.

– Эти дни – наше испытание! Я заставлю вас работать с теми, кого вы всего час назад считали своими врагами. Вы пойдете рядом с теми, кто ненавидел вас, отталкивал вас, причинил вам боль.

– Но мы сильнее наших слабостей. Белая Башня выстояла, и мы выстоим вместе с ней! Мы вновь станем едины, и наше объединение войдет в историю! Когда я закончу, о Белой Башне не смогут написать, что она оказалась слаба. Пред нашими достижениями померкнет и забудется раскол. Нас будут помнить не как Белую Башню, погрязшую в междоусобице, а как Башню, которая неколебимо стояла на пути Тени. Эти дни станут легендарными!

Раздались приветственные крики, в основном со стороны послушниц и солдат, поскольку Айз Седай, в основном, слишком сдержанны для подобного поведения. Те, что помоложе, кричали вместе со всеми, охваченные воодушевлением. Хвала Свету, крики раздавались с обеих сторон. Эгвейн дала им немного покричать, а затем подняла руки, призывая к тишине.

– Да узнает об этом весь мир! – крикнула она. – Пусть говорят, надеются и помнят – Белая Башня цела и едина. И никто – ни мужчина, ни женщина, ни создание Тени – никогда не увидит нашего разделения!

На этот раз крики почти оглушали, и, к ее удивлению, к ним присоединились большинство Айз Седай. Эгвейн опустила руки.

Она могла только надеяться, что они с таким же воодушевлением будут приветствовать ее и через несколько месяцев. У них впереди очень много работы.

 

Глава 47 Его потеря

 

Ранд не стал сразу же возвращаться в свои покои. Неудавшаяся встреча с Порубежниками выбила его из колеи. Расстроила даже не их коварная попытка заманить его в Фар Мэддинг - этого стоило ожидать, его всегда пытались контролировать и управлять им. В этом Порубежники ничем не отличались от остальных.

Нет, его тревожило что-то еще, нечто такое, чего он не мог точно определить. Поэтому он бродил по Тирской Твердыне в сопровождении двух айильских Дев. Появление Ранда пугало слуг и заставляло волноваться Защитников Твердыни.

Коридоры вились и переплетались. Между гобеленами проглядывали стены цвета влажного песка. Но они, чуждые и странные, были намного крепче любого известного Ранду камня. Каждый спан гладкой стены напоминал о неестественности этого места.

Ранд чувствовал себя таким же. Он выглядел как человек, у него были человеческие привычки и прошлое. Но понять его не мог никто, даже он сам. Он был персонажем легенд, творением Единой Силы, таким же искусственным, как тер’ангриал или кусок квейндияра. Его разодели, как короля – так же как застелили эти коридоры коврами с золотой и красной бахромой. Так же как украсили стены гобеленами с изображением прославленных тайренских генералов. Все убранство не только украшало, но и скрывало чуждость этого места. Участки голой стены ее только подчеркивали. С коврами и гобеленами Твердыня выглядела более… человечной. Как он сам в короне и богатом кафтане, позволяющем людям принять его. Предполагалось, что короли немного отличаются от остальных людей. Не важно, что у него за короной сокрыта чуждая другим сущность. Не важно, что у него в груди бьется сердце давно умершего человека, что на плечи давит бремя пророчества, а душу гнетут нужды, желания и надежды миллионов людей.

Две руки. Одна – чтобы уничтожать, другая – чтобы спасать. Какую из них он потерял?

В Твердыне было легко заблудиться. Еще задолго до того, как Узор начал распускаться, в мешанине коридоров из бурого камня можно было запутаться. Так и было задумано, чтобы сбить с толку нападающих. Пересечения коридоров возникали внезапно, ориентиры встречались очень редко, а во внутренних коридорах и окон не было. Айильцы поразились, с каким трудом им удалось захватить Твердыню. И поразила их не доблесть Защитников Твердыни, а грандиозность и планировка чудовищного строения.

К счастью, у Ранда не было определенной цели. Он хотел просто пройтись

Он ведь примирился с тем, кем ему суждено стать. Что же тогда его так беспокоит? Где-то глубоко – не в голове, а в сердце – возник голос, который не соглашался с тем, что он делал. Он не был похож на громкий, неистовый голос Льюса Тэрина. Он тихо зудел, словно позабытая болячка. Что-то не так. Что-то не так…

«Нет! – подумал он. – Я должен быть сильным. Я наконец стал тем, кем должен!»

Стиснув зубы, он остановился посреди коридора. В глубоком кармане кафтана Ранд держал ключ доступа. Пальцами он прикасался к нему, к его холодной и гладкой поверхности. Ранд не смел оставить его на хранение никому из слуг, какими бы достойными доверия те ни были.

«Хурин, – осознал Ранд. – Вот что беспокоит меня. Встреча с Хурином».

Выпрямившись, он продолжил идти по коридору. Он должен быть сильным, или, по крайней мере, казаться таким – постоянно.

Хурин был отголоском его прошлой жизни. Тех дней, когда Мэт смеялся над куртками Ранда, дней, когда Ранд надеялся, что женится на Эгвейн и как-нибудь вернется в Двуречье. Он путешествовал с Хурином и Лойалом, твердо намереваясь остановить Фейна и вернуть кинжал Мэта, тем самым доказав, что он его друг. Тогда все было намного проще, хотя Ранд еще не понимал этого. Он бы очень удивился тому, что ненависть друзей – это еще не самое страшное.

Цвета закружились у него перед глазами. Перрин шагал по ночному лагерю, в воздухе над ним темнели очертания каменного меча. Видение сменилось: Мэт, который по-прежнему оставался в том городе. Кэймлин? Почему Мэт может находиться рядом с Илэйн, а Ранд вынужден оставаться от нее так далеко? Через Узы он едва чувствовал её эмоции. Ему так ее не хватало. Когда-то они украдкой целовались в коридорах этой самой крепости.

«Нет, – подумал он. – Я сильный». Страсть не для него – она бессмысленна. И тоска по прошлому – путь в никуда. Он попытался прогнать оба чувства, нырнул в шахту лестницы и поспешно начал спускаться по ступенькам, стараясь сбить дыхание.

«Значит, мы убегаем от прошлого? – тихо спросил Льюс Тэрин. – Да. Это правильно. Лучше убежать, чем с ним столкнуться».

Время дружбы с Хурином истекло в Фалме. Ранд смутно помнил те дни. Там он изменился. Осознал необходимость убивать, невозможность возврата к прошлой жизни, которую он так любил. Он устремился в Тир в полубреду, один, без друзей, преследуемый во снах Ишамаэлем.

И вот опять.

Тяжело дыша, Ранд ворвался в один из нижних ярусов крепости. Девы следовали за ним, даже не запыхавшись. Широкими шагами он спустился по коридору и вошел в огромный зал с рядами колонн, мощных и широких – шире человеческого обхвата. Сердце Твердыни. Несколько Защитников заметили Ранда и отсалютовали, когда он прошел мимо.

Он вышел в центр Сердца. Когда-то, сверкая, здесь висел Калландор. Сейчас хрустальный меч находился во власти Кадсуане. К счастью, хоть тут она не оплошала и не потеряла его, как мужской ай’дам. На самом деле Ранд о Калландоре и не беспокоился. Не так уж он был и хорош. Используя его, мужчине приходилось покоряться воле женщины. Да и мощь его не шла ни в какое сравнение с Чойдан Кэл. Ключ доступа гораздо лучше. Ранд спокойно поглаживал его, рассматривая место, где раньше висел Калландор.

Это всегда его беспокоило. Калландор – оружие, о котором говорилось в пророчествах. Согласно Кариатонскому Циклу, Твердыня не падет, пока Возрожденный Дракон не овладеет Калландором. По мнению некоторых ученых, в отрывке подразумевалось, что мечом не овладеют никогда. Но так пророчества не работают – они созданы для того, чтобы исполниться.

Ранд изучал Кариатонские Пророчества. К несчастью, понять их смысл было не проще, чем распутать верёвку длиной в сотню ярдов. Одной рукой.

Взяв Меч, Которого Нельзя Коснуться, Ранд выполнил первое из основных пророчеств. Но было ли это бессмысленным знаком или все же шагом? Это пророчество знали все, но мало кто задавался неизбежным вопросом. Почему? Почему Ранд должен взять меч? Предназначен ли он для Последней Битвы?

Как са’ангриал меч был хуже, а в том, что его возможно использовать как обычный меч, Ранд сомневался. Почему же в пророчествах ничего не говорится о Чойдан Кэл? Именно их он использовал для очищения саидин. Ключ доступа позволял Ранду направлять гораздо большую силу, чем Калландор, и никто при этом не тянул за ниточки. Статуэтка – это свобода, а Калландор – всего лишь еще один ящик. Но, тем не менее, в пророчествах не упоминались ни Чойдан Кэл, ни ключи к нему.

Это разочаровывало Ранда. В каком-то смысле пророчества – самый большой, самый душный ящик из всех. Они поймали его в ловушку. В конце концов они задушат его.

«Я говорил им…» – прошептал Льюс Тэрин.

«Говорил им что?» – спросил Ранд.

«Что план не сработает, – очень тихо ответил Льюс Тэрин. – Что грубая сила не сдержит его. Они назвали мой план опрометчивым, но то оружие, которое они создали, было слишком опасным. Слишком пугающим. Никто не должен распоряжаться таким количеством Силы».

Ранд боролся с мыслями, с голосом, с воспоминаниями. Он почти не помнил, как Льюс Тэрин намеревался запечатать Узилище Темного. Был ли Чойдан Кэл создан именно для этой цели?

Не это ли ответ? Выходит, Льюс Тэрин сделал неправильный выбор? Почему тогда о Чойдан Кэл нет ни единого упоминания в пророчествах?

Ранд развернулся, чтобы покинуть пустой зал.

– Больше не охраняйте это место, – сказал он Защитникам. – Здесь нет ничего ценного. И сомневаюсь, что когда-то было.

Защитники выглядели потрясенными и униженными, будто дети, которых только что выпорол любимый отец. Но приближалась война, и он не собирался оставлять солдат охранять пустой зал в тылу.

Ранд стиснул зубы и широким шагом вышел в коридор. Калландор. Где Кадсуане его прячет? Ранд знал, что она занимает комнату в Твердыне, вновь испытывая границы своего изгнания. Ему нужно что-то с этим делать. Возможно, вышвырнуть ее из Твердыни. Он ускорил шаг, поднимаясь по ступенькам каменной лестницы, и вышел на первом попавшемся этаже, продолжая двигаться. Если он сейчас останется на одном месте, то сойдет с ума.

Он так старался освободиться от нитей, но в конце концов пророчества заставят его сделать то, что полагается. Они манипулировали и водили его за нос почище любой Айз Седай.

Внутри закипал гнев, резко протестуя против оков. А в сердце этой бури трепетал тихий голос. Левой рукой Ранд оперся о стену и, склонив голову, заскрипел зубами.

– Я буду сильным, – прошептал он. Но гнев не отступал. Да и с чего бы? Порубежники бросили ему вызов. Шончан пренебрегли им. Айз Седай притворялись, что подчиняются ему, и за его спиной по-прежнему пили чай c Кадсуане и плясали под ее дудку.

Кадсуане была самой неподдающейся. Оставаясь всегда неподалеку, она пренебрегала его приказами и путала его замыслы. Ранд вынул ключ доступа и повертел его в руках. Последняя Битва уже недалеко, а он тратит драгоценное время на встречи с людьми, которые оскорбляют его. С каждым днем Темный все больше распускал Узор, а те, кто поклялся защищать границы, прятались в Фар Мэддинге.

Он глубоко вздохнул и огляделся. Что-то именно в этом коридоре казалось знакомым. Ранд не был уверен, почему – коридор выглядел таким же, как и все остальные. Красные и золотистые ковры. Перекресток коридоров впереди.

Может быть, ему не стоило спускать с рук Порубежникам их неповиновение. Возможно, стоит вернуться и убедиться, что они научились бояться его. Но нет – они ему не нужны. Он предоставит Шончан разбираться с ними. Армия Порубежников пригодится, чтобы замедлить продвижение врагов Ранда здесь, на юге. Возможно, это заставит Шончан держаться подальше от его флангов, пока он разбирается с Темным.

Но… возможно, существовал способ окончательно остановить Шончан? Он посмотрел на ключ доступа. Однажды, сражаясь с захватчиками, Ранд попытался использовать Калландор. Тогда он не понимал, почему меч так трудно контролировать. Только после провальной атаки Кадсуане рассказала то, что она о нем знала. Чтобы безопасно использовать меч, который не меч, Ранд должен объединиться в круг с двумя женщинами.

Это было его первое крупное поражение как военачальника.

Но сейчас у него есть инструмент получше. Самый мощный из когда-либо созданных. Никто, без сомнения, не сможет удержать Силы больше, чем он во время очищения саидин. Чтобы выжечь Грендаль и Курган Нэтрина, потребовалась лишь крупица той Силы, которую мог использовать Ранд.

Если он обратит его против Шончан, тогда можно будет с уверенностью начинать Последнюю Битву и не беспокоиться о том, что подбирается к нему с тыла. Он дал им шанс. Несколько шансов. Он предупредил Кадсуане, сказал ей, что привяжет к себе Дочь Девяти Лун. Так… или иначе.

Это не займет много времени.

«Здесь, – сказал Льюс Тэрин. – Мы стояли здесь».

Ранд нахмурился. О чем бормотал безумец? Он огляделся. Пол широкого коридора был выложен красной и черной плиткой. На стенах колыхались несколько гобеленов. Пораженный Ранд понял, что на некоторых изображено, как он захватывает Твердыню и с Калландором в руках убивает троллоков.

«Нашим первым поражением было не сражение с Шончан, – прошептал Льюс Тэрин. – Нет, наше первое поражение произошло здесь. В этом коридоре».

Он, измученный, продолжает сражение с троллоками и Мурдраалами. Боль пульсирует в боку. Твердыня еще звенит от криков раненых. И это ощущение, что он может сделать что угодно. Что угодно.

Он стоит над трупом девочки. Совсем еще ребенок. Калландор сияет у него в руках. Внезапное движение ее тела.

Морейн остановила его. Оживить мертвеца превыше его сил, сказала она.

«Как хочется, чтобы она по-прежнему была рядом», – подумал Ранд. Она частенько раздражала его, но именно она лучше прочих понимала, что именно ему предначертано совершить. Даже когда он на нее злился, она заставляла его еще сильнее желать исполнения этого.

Ранд прогнал эти мысли. Морейн была права. Он не может вернуть жизнь тем, кто уже мертв. Но он очень хорошо нес смерть живым.

– Соберите своих сестер по копью, – приказал Ранд через плечо своей айильской охране. – Мы готовимся к бою.

– Сейчас? – спросила одна из них. – Но уже сумерки!

«Я гулял так долго?» – с удивлением подумал Ранд.

– Да, – сказал он. – Темнота мне не помешает; я создам достаточно света.

Он потрогал ключ доступа и ощутил одновременно возбуждение и ужас. Однажды он уже сбросил Шончан обратно в океан. Он сделает это снова. В одиночку.

Да, он заставит их отступить – по крайней мере, тех, кого оставит в живых.

– Идите! – крикнул он Девам. Они покинули его и убежали по коридору. Что случилось с его самообладанием? В последнее время лед стал тоньше.

Ранд вернулся к лестнице и поднялся на несколько пролетов прямо к своим покоям. Шончан познают его ярость. Они посмели рассердить Возрожденного Дракона? Он предложил им мир, а они насмехались над ним?

Он рывком распахнул дверь в покои и, резко подняв руку, приказал замолчать Защитникам, которые охраняли комнату снаружи. Ранд был не в настроении выслушивать их болтовню.

Он ворвался внутрь и был раздосадован тем, что стража кого-то впустила. Спиной к Ранду стояла незнакомая фигура и смотрела в открытые двери балкона.

– Что… – начал Ранд.

Мужчина развернулся. Этот человек ему знаком. Очень хорошо знаком.

Это Тэм. Его отец.

Ранд отступил. Видение? Хитроумная уловка Темного? Да нет, это Тэм. Эти добрые глаза не дадут ошибиться. Будучи на голову ниже Ранда, Тэм, тем не менее, всегда казался надежнее всех окружающих, несмотря на широкую грудь и крепкие ноги, и не потому, что был силен – во время своих путешествий Ранд встречал людей и посильнее. Сила – ускользающая вещь. Просто Тэм – настоящий. Надежный и реальный. Едва взглянув на него, можно ощутить покой.

Но покой противоречил тому, чем стал Ранд. Столкнулись его миры – человек, которым он был, и человек, которым он стал – столкнулись, словно струя воды и раскаленный добела камень. И камень разбивается вдребезги, а вода превращается в пар.

Тэм в нерешительности стоял в проеме балкона, освещенный мерцающим огнем двух светильников на подставках. Ранд понимал нерешительность Тэма. Они не были родными отцом и сыном. Родной отец Ранда – Джандуин – был клановым вождем Таардад Айил. А Тэм – лишь тот, кто нашел Ранда на склонах Драконовой Горы.

Лишь тот, кто воспитал его. Лишь тот, кто научил его всему, что знал. Лишь тот, кого любил и уважал Ранд, и всегда будет любить и уважать, невзирая на степень их родства.

– Ранд, – выдавил из себя Тэм.

– Прошу тебя, – едва справившись с потрясением, сказал Ранд. – Прошу тебя, сядь.

Тэм кивнул. Он закрыл двери балкона, сделал несколько шагов и устроился на одном из стульев. Ранд тоже сел. Они уставились через комнату друг на друга. Каменные стены были голыми; Ранд предпочитал стены без украшений – гобеленов или картин. На полу лежал красно-желтый ковер – такой большой, что полностью закрывал пол от стены до стены.

Комната казалась слишком совершенной. Ваза со свежесрезанными лилиями дара и цветками калимы стояла именно там, где нужно. Стулья в центре комнаты расставлены слишком правильно. Комната не выглядела обжитой, как и множество мест, где он останавливался. Это не было домом. С тех пор, как он покинул Двуречье, у него не было настоящего дома.

Тэм сидел на одном стуле, Ранд на другом. Ранд осознал, что он по-прежнему держит ключ доступа в руке, так что он поставил его перед собой на ковер с вышитым солнцем. Тэм бросил взгляд на культю Ранда, но ничего не сказал. Он сжал руки, словно хотел их чем-нибудь занять. Тэму всегда было приятнее разговаривать о неприятном, когда его руки были заняты каким-нибудь делом, будь то проверка ремней в упряжи или стрижка овцы.

«Свет», – подумал Ранд, ощутив неожиданное желание обнять Тэма. Чувство близости и воспоминания захлестнули Ранда. Вот Тэм привозит бренди в гостиницу «Винный Ручей» к Бэл Тайн. Удовольствие, с каким он раскуривает свою трубку. Его терпение, его доброта. И полная неожиданность – клейменый цаплей меч. – «Я знаю его так хорошо. И все же в последнее время я редко думал о нем».

– Как… – сказал Ранд. – Тэм, как ты добрался сюда? Как ты нашел меня?

Тэм тихо рассмеялся.

– Последние несколько дней ты безостановочно посылал гонцов во все большие города, приказывая им готовить свои войска к войне. Думаю, нужно быть слепым, глухим и пьяным, чтобы не понять, где тебя найти.

– Но я не посылал гонцов в Двуречье!

– Я был не в Двуречье, – сказал Тэм. – Некоторые из нас сражались вместе с Перрином.

«Ну конечно», – подумал Ранд. Найнив наверняка встречалась с Перрином – цвета тут же закружились водоворотом – она так беспокоилась о нем и Мэте. Тэм легко мог вернуться вместе с ней.

Неужели он действительно беседовал с отцом? Ранд уже и не надеялся вернуться в Двуречье и когда-нибудь снова его увидеть. Ему было приятно, несмотря на неловкость. На лице Тэма стало больше морщин, чем раньше, а немногочисленные упрямые пряди черных волос наконец-то сдались и покрылись серебром. Но сам Тэм остался прежним.