Мама, почему ты сначала учила меня ходить и говорить, а теперь хочешь, чтобы я сидела и молчала?!

Из Интернета

С тех самых пор, как люди узнают, что у них будет ребенок, они начинают мечтать и представлять. Женщины заботятся о нем, пока беременны, воображая себе, каким он родится. Потом ждут, когда он научится улыбаться, сядет, пойдет, заговорит... Мы ждем будущего так, как будто оно нас от чего-то освободит, что-то из­менит и разрешит нам расслабиться. Это отчасти понятно и зако­номерно: когда мы замечаем, что наш ребенок вовремя (желатель­но, как все дети, а лучше, если раньше) овладел каким-то навыком, мы понимаем, что справляемся. Вот только нам никак не удается убедиться в этом до конца, потому что жизнь ребенка ставит перед ним все время новые и новые задачи: он пополз — теперь надо на­учиться ходить, заговорил — надо учить буквы, пошел в школу — нужно сдавать экзамены, поступил в институт — должен найти работу, работает — пора жениться, и так далее, пока ему не пере­валит за шестьдесят. Разве тут расслабишься?

Родитель часто живет тревожным будущим. Многие не могут им не жить. И это не беда. Беда — когда родитель, живя тревожным будущим, теряет настоящее. Удивительно, насколько часто на кон­сультациях звучит рассогласование между тем, что родители ожида­ют от ребенка, и тем, что они по отношению к нему делают.

«Я хочу, чтобы он вырос смелым, уверенным в себе, способным за себя постоять», — говорят мне о мальчике, которого все время пу­гают: «Ты заболеешь, не сможешь, не стоит, не получится». Ему запрещают злиться, спорить, отстаивать и защищать свое мнение, пробовать новое, — и убеждены в его неспособности справляться с неудачами.

«Мне важно, чтобы она выросла лидером, чтобы она была ответ­ственной, решительной и независимой», — это о девочке, которой запрещено иметь свое мнение, каждый шаг ее контролируется, приветствуется только беспрекословное послушание, ее часто ру­гают за инициативу, активность и энергию, направленные не на выполнение уроков.

«Мы же хотим, чтобы у него была хорошая самооценка, блестя­щие успехи, хорошая карьера, крепкое здоровье», — утверждают веч­но недовольные и сверхкритикующие родители вечно болеющего астеничного мальчика, теперь отказывающегося от любой новой деятельности: «У меня все равно не получится».

Чему именно мы учим своего ребенка? Чего от него ждем? Мало кто из родителей задается этими вопросами, еще меньшее количе­ство в состоянии обдуманно и честно на них ответить. Из детей ничего не вырастает когда-то «потом». Для того чтобы «потом» выросло, надо что-то заложить уже сейчас.

Для меня загадка: как можно посадить семечко от подсолнуха и ждать, что вырастет сакура или баобаб? А потом еще осуждать подсолнух за то, что он так разочаровал своего садовода. Как труд­но некоторым детям сделать своих родителей счастливыми. Мно­гим это так и не удается, даже если они положат на это всю свою жизнь. Потому что родитель, сам не отдавая себе отчета, прилагает все усилия, чтобы не случилось именно того, чего он так настой­чиво ждет от ребенка почти с самого его рождения — чтобы ребе­нок не начал оправдывать его ожидания.

Всей душой желая им самого лучшего, трусливых пугают, за­жатых стыдят, неуверенных подавляют, громких не слушают, яр­ких не замечают, отстающих ругают и ждут, что все это изменится, если родители утроят свои усилия. Мало кому приходит в голову остановиться и задуматься: если он такой, то, быть может, мы что- то делаем не так? Мало кто действительно представляет себе, как надо относиться к ребенку, чтобы из него вырос такой человек, каким его рисует их воображение. Нередко случается, что родите­ли хотят вообще невозможного.

Она активно строит свою карьеру. Хрупкая фигурка и изящный вид деловой женщины недолго оставляют меня в иллюзии. Уже через пять минут становится понятно, что все важные вопросы в этой семье решаются именно ей.

· Вы понимаете, у меня — мальчик. В наше время, вы же понима­ете, что мальчик должен быть не просто волком, он должен быть вожаком стаи. Но вы посмотрите на Яна. Разве он похож на вожа­ка стаи? Нисколько!

Она продолжает перечислять недостатки сына: пугливость, чув­ствительность, пассивность, а я наблюдаю за десятилетним Яном, которому разрешила посмотреть игрушки в моем кабинете. Его, дей­ствительно, энергичным не назовешь, скорее задумчив, медитати­вен. Вынимая игрушки по одной, он рассматривает их внимательно, явно над чем-то размышляя. Потом находит одну из них, надолго задумывается, потом подходит к маме, прерывая ее пламенную, энер­гичную речь, и спрашивает:

· Как ты думаешь, кто это, мам?

· Очевидно, что это дракон, разве тебе не понятно?

· А я думал, что динозавр...

· Динозавры не такие, — на ее лице трудно скрываемое разочаро­вание. Выражение лица «ну, что я вам говорила!» сменяется серьез­ным, и она обращается ко мне:

· Нам нужна программа по реабилитации.

· Кого будем реабилитировать?

· Ну, вы же видите проблемы ребенка?!

· Пока я вижу, что у вас налицо разность темпераментов, я слышу, что вы недовольны тем, какой Ян, вы хотите, чтобы он был другим.

Теперь разочарованный взгляд предназначен и мне, но она берет себя в руки и еще раз пробует мне объяснить:

· Вы же понимаете, что, если человек хочет чего-то добиться в бизнесе, он должен быть не таким. Я, няня, бабушка, его отец, все мы вынуждены постоянно подталкивать Яна, контролировать, сти­мулировать, заставлять. Но ведь ребенок должен сам проявлять волю, активность, упорство. Он должен ставить цели и достигать их. Но у моего сына нет целей, у него проблемы с волей и совершенно отсутствует стремление к преодолению трудностей. Он не умеет принимать решения. Как вы считаете, сможет ли такой человек быть конкурентоспособным, тем более мужчина?

· Правильно я понимаю, что вы хотите, чтобы Ян стал вожаком стаи, создал и возглавил свой бизнес?

· Ну конечно, мы уже двадцать минут об этом и говорим.

· Вы его контролируете, заставляете, подталкиваете, решаете за него. Он максимально от вас зависит, опирается на ваше мнение, все время вас разочаровывает и отчаянно сопротивляется вашим попыткам изменить его, сделать его не таким, каков он есть. Я ра­зочарую вас. Ему никогда не стать вожаком при таком раскладе.

· Это почему же?

· Потому что вожаки получаются из тех, кто знает, кто он та­кой, чего хочет. Кто с детства имеет свое мнение, и у него есть воз­можность и право отстаивать его перед самыми авторитетными фигурами, которыми являются родители. У кого есть свои цели, а не те, что ставят ему родители. Кто живет в своем темпе, действу­ет в своей размерности. Те, у кого есть амбиции, стремления к ли­дерству и яркое желание создавать что-то свое. Те, кому трудно что-то навязать, заставить. Вы же делаете из своего ребенка хо­рошего исполнителя, ставя ему ваши задачи и условия, манипулируя при этом своим недовольством и разочарованием. Да и исполнитель из него получается пока плохой, потому что сопротивляется тому, что вы поручили ему исполнять. Вы знаете, что нравится вашему ребенку? Чем он по-настоящему увлечен?

Ей требуется пауза, прежде чем ответить. Она явно еще перева­ривает услышанное. Возможно, именно это и заставляет ее нечаян­но «проговориться».

· Он увлечен тем, что я ему поручаю делать, — краска слегка за­ливает ее лицо.

· Зачем вам вообще, чтобы он стал бизнесменом? Вы хотите, чтобы он был как вы? Или ваш муж?

· Муж, нет, он вообще не имеет к бизнесу отношения. Он так, филолог, редактор, в общем, никто, — опять уже узнаваемо-знако- мое недовольное выражение лица.

Когда мы остаемся с мальчиком наедине и у нас выдается возмож­ность порисовать, я спрашиваю Яна:

· А почему ты так подробно и медленно рассматривал игрушки? Почему тебе нужно было точно знать: динозавр это или дракон?

· Я придумывал про них историю. Про каждого. И думал, можно ли их истории объединить в одну. Ну и если это динозавр, то это будет одна история, а если дракон, то совсем другая.

· То есть ты любишь придумывать истории?

· Ну конечно. Я записываю их в блокнотике или на компьютере, когда мне разрешают.

· Ты давал их кому-нибудь почитать? И самому тебе они нравятся?

· Да, мне нравятся. Читала няня. Она всегда ждет новых исто­рий и часто разрешает мне писать их на компьютере, когда мамы нет. А вот мама считает мои истории «глупостью» и «потерей вре­мени», поэтому я ей уже не показываю. Это наш секрет. Вы ведь его не расскажете маме?

· Даже не знаю, как поступить... Я, с одной стороны, понимаю, почему ты стал скрывать от мамы твои истории, но, с другой сто­роны, может быть, нам стоит еще раз попытаться объяснить ей то, что писать истории — это тоже стоящее дело, тем более, оно тебе так нравится. Она же твоя мама, и она хочет, чтобы ты был счастлив. Как думаешь? Попробуем?

· Долгая пауза, он медленно поднимает на меня глаза бесконечно пе­чального Пьеро:

· Попробовать мы можем, но она никогда не будет считать это стоящим делом.

 

Как не просто увидеть своего ребенка в настоящем, увидеть его свободным от ваших ожиданий, представлений, амбициозных на­мерений. Между тем, без этой возможности, он вырастет зависи­мым, вынужденным все время собирать ожидания значимых для него людей и пытаться им соответствовать. При этом наградой за усилия и постоянное преодоление себя будет ему ежеминутное родительское разочарование: «Ну почему же ты не стал тем, кем я мечтал тебя видеть»? Из-за «родительской слепоты» он будет вы­нужден отойти от своего предназначения, отказаться от своих спо­собностей, зарыть свои таланты, пополнив бесконечные ряды тех, кто занимается не тем, что получается у него лучше всего.

Когда появляются ожидания, пропадает ребенок.

ВЫ УДИВИТЕСЬ, НАСКОЛЬКО ВАШЕ «ВЧЕРА» СОЗДАЕТ ИХ «ЗАВТРА»