Магическая, заклинательная функция речи

Якобсон считал магическую функцию частным случаем призывно-побудительной, с той разницей, что в случае словесной магии адресат речи - это не человек, а высшие силы. К проявлениям магической функции относятся табу, табуистические замены (см. с. 133-134, 144-148), а также обеты молчания в некоторых религиозных традициях; заговоры, молитвы, клятвы, в том числе божба и присяга; в религиях Писания - священные тексты, т.е. тексты, которым приписывается божественное происхождение: может считаться, например, что они были внушены, продиктованы или написаны высшей силой. Общей чертой отношения к слову как к магической силе является неконвенциональная трактовка языкового знака, т. е. представление о том, что слово - это не условное обозначение некоторого предмета, а его часть, поэтому, например, произнесение ритуального имени может вызывать присутствие того, кто им назван, а ошибиться в словесном ритуале - это обидеть, прогневать или навредить высшим силам.

Нередко имя выступало как оберег, т.е. как амулет или заклинание, оберегающее от несчастья.

Апокриф "Семьдесят имен Богу" (рукопись XVI-XVII вв. Иосифо-Волоколамского монастыря) советовал для самообороны записать, выучить и носить с собою 70 "имен"(символических и метафорических наименований) Христа и 70 "имен"Богородицы: "Сиа знамениа егда видиши и сиа имена егда прочитаеши непобежден будеши в рати и от всех враг избавлен будеши и от напрасния смерти и от страха нощнаго и от действа сотонина... А се имена господня числом 70. Да еже их имат и носить с собою честно от всякаго зла избавлен будет власть, сила, слово, живот, милость..." (цит. с графическими упрощениями по изданию: Тихонравов Н. С. Памятники отреченной литературы. - СПб. Т. 2, С. 339).

В древности, выбирая имя родившемуся ребенку, человек нередко как бы играл с духами в прятки: то он хранил в тайне "настоящее" имя (и ребенок вырастал под другим, не "секретным" именем); то нарекали детей названиями животных, рыб, растений; то давали "худое имя" - чтобы злые духи не видели в его носителе ценной добычи. Такое имя-оберег получил при рождении будущий пророк, основатель зороастризма Заратуштра (Заратустра): на авестийском языке слово Заратуштра означало "староверблюдный".

Сознание, верящее в магию слова, не только мирится с непонятным и темным в магических текстах, но даже нуждается в смысловой непрозрачности ключевых формул (см. с. 72-75, 83-85).

Неконвенциональное восприятие знака, как и вера в возможность словесной магии, относится к явлениям правополушарной природы. Неконвенциональная трактовка знака близка к эстетическому восприятию слова (см. с. 21-23, 72-75). Неконвенциональное понимание слова известно в детской психологии: "слово отождествляется с вещью" (К. И. Чуковский) - например, дошкольник может считать, что в предложении Там стояло два стула и один стол всего три слова или что слово конфета - сладкое.

Неконвенциональная трактовка знака в целом близка также некоторым философским и культурологическим концепциям, верящим в содержательную неисчерпаемость слова и в определяющее воздействие языка на мировосприятие или этническую психологию, например таким, как античная теория "фюсей" (от греч. physis - природа), согласно которой имя вещи соответствует ее "природе"; как идеи В. фон Гумбольдта и А. А. Потебни и их развитие в теория "лингвистической относительности" Э. Сепира и Б. Уорфа (см. с. 63-66); идеи лингвистической философии Л. Витгенштейна и Дж. Мура о "вине" и "недугах" языка как источнике человеческих заблуждений и псевдопроблем; как философская герменевтика, которая истинным познанием считает "вслушивание в язык" и видит в языке "самое интимное лоно культуры", "дом бытия" (М. Хайдеггер).

Все известные в истории культурные ареалы сохраняют в той или иной мере традиции религиозно-магического сознания. Поэтому магическая функция речи универсальна, хотя конкретные ее проявления в языках мира бесконечно разнообразны и удивительны. Нередко момент собственно магии уже выветрился (ср. русск. спасибо из спаси Бог), в других случаях - вполне ощутим, например: не к ночи будь помянут, не говори под руку, не тем будь помянут, не каркай - беду накличешь, белорусск. каб не прагаварыць и т. п.

Неожиданность (для современного сознания) следов словесной магии связана с тем, что в глубине человеческой психики полярные сущности могут отождествляться или взаимозаменяться (жизнь и смерть, добро и зло, начало и конец, смех и плач и т. д.). Амбивалентность символики бессознательного приводила к тому, что осуждение оборачивалось восхвалением, пожелание неудачи считалось условием успеха (ср. ни пуха на пера и т. д. Поэтому магические формулы, имевшие конечной целью положительный результат (плодородие, здоровье), часто строились как проклятие и брань. В ряде традиций известно ритуальное сквернословие в свадебных и сельскохозяйственных обрядах. К обрядовым заклинаниям восходят некоторые бранные выражения (Успенский 1983). С другой стороны, сама живучесть ругательств объяснялась Бахтиным древней амбивалентностью сквернословия: в глубинах народного подсознания это не только хула и уничижение, но и хвала и возвышение (Бахтин 1990, 177-216). Д. С. Лихачев, наблюдая проявления магической функции в воровском арго, связывал ее с эмоционально-экспрессивной насыщенностью и общей атавистичностью воровской речи (Лихачев 1935, 64-75).

Язык и биологические семиотики: различия в функциональных возможностях.

Различия в составе функций языка людей и языков животных представлены в таблице.

Примечания:

1. Знак (+) указывает на ограниченную возможность осуществления данной функции. В частности, коммуникативные возможности языков животных ограничены содержанием кода (набора знаков, составляющих ту или иную биологическую систему связи): здесь нет "синтаксиса" и поэтому невозможны "тексты", составленные путем комбинирования знаков. Иная картина в коммуникации человека: язык позволяет говорящим хранить информацию не только в коде (словах и грамматических формах), но и в текстах, т. е. в устных и письменных высказываниях на языке (см. с. 15-17).

2. Под "биологической функцией" понимается биологическая (физиологическая) релевантность некоторых явлений в коммуникации животных (см. с. 9-13 и подробно Степанов 1971).