Глава шестая предварительные стадии одомашнивания

1: Пересматривая «сельскохозяйственную революцию»

Когда ученые впервые заметили, что каменный век распадается на два обширных периода, казалось, что можно провести четкую линию между ранними орудиями из расслоенного камня и поздним ассортиментом отточенных и отшлифованных орудий. Первые предположительно принадлежали кочевым собирателям плодов и охотникам, а последние — скотоводам и оседлым земледельцам, которым за период приблизительно в пять тысяч лет удалось окультурить растения и одомашнить животных. Но археологу гораздо легче проследить изменения, произошедшие в типах орудий, оружия и утвари, чем гораздо более важные перемены в животноводстве; и потому вплоть до недавнего времени неолитическая стадия ассоциировалась в основном со шлифованными каменными орудиями и — ошибочно — с глиняными горшками.

Некоторое время подобная картина представлялась правдоподобной, однако в течение последних нескольких десятилетий почти каждая ее деталь подверглась тщательному пересмотру. Орудия и утварь составляют лишь малую часть атрибутов, необходимых для физического выживания, не говоря уже о культурном развитии. Даже сугубо техническая история материальных усовершенствований, которые имели место, далеко не самоочевидна. Чтобы узнать, как, почему и когда какое-то изобретение сделалось важным, нужно знать не только о материалах, процессах и предшествующих изобретениях, ставших основой для него. Следует также попытаться понять потребности, желания, надежды, открывшиеся возможности, магические или религиозные представления, с которыми они с самого начала были связаны.

Чтобы разъяснить те огромные перемены, которые в конечном итоге принесло одомашнивание, я буду употреблять термины «палеолит», «мезолит» и «неолит» лишь для ссылки на те или иные временные отрезки, не всегда привязывая их к какому-то конкретному культурному или техническому содержанию. Поздний палеолит — это эпоха приблизительно между 30 000 и 15 000 гг. до н.э.; мезолит — между 15 000 и 8000 гг. до н.э., а затем приблизительно до 3500 г. до н.э. продолжается неолит; разумеется, эти даты можно использовать, лишь ведя речь о тех районах, где впервые произошли важные изменения и где каждое из них достигло своей вершины. Технические достижения и приметы повседневной жизни, зародившиеся на каждой из этих стадий, до сих пор остаются с нами.

Постепенное окультуривание растений началось еще задолго до конца последней фазы ледникового периода. Связывать этот процесс с тем моментом, когда был получен конечный результат, или приписывать произошедшие перемены усовершенствованию в изготовлении орудий означало бы отвлекаться от реальных проблем. Глиняные серпы, найденные в Палестине, говорят о том, что зерно вначале систематически хранили в амбарах, и лишь потом стали намеренно засевать, а каменные ступы использовались для растирания минеральных красок за тысячи лет до того, как их стали использовать для перемалывания зерна. Тем не менее, между двумя эпохами пролегают глубокие культурные различия, несмотря на все свидетельства о непрерывных культурных волокнах, пронизывающих последовательные исторические слои, которые обнаруживает при раскопках археолог.

Отчасти из-за того, что условия жизни в ледниковую эпоху были столь суровы, палеолитический человек (если не считать его игры с огнем) воспринимал свое окружение как данность и подчинялся его требованиям, даже сделавшись специалистом в одном из типов адаптации — охоте. Как я попытался показать выше, формирование человека главным образом касалось его собственных тела и разума. Зато неолитический земледелец совершил множество конструктивных изменений в своем окружении; при этом ему благоприятствовало потепление климата и — после великого таяния льдов и последовавших за ним наводнений — высыхание болот. С помощью топора он прорубался сквозь густые леса, сооружал плотины и водохранилища, рыл оросительные каналы, строил частоколы, устраивал террасы на склонах гор и холмов, отмечал вехами постоянно обрабатываемые поля, вбивал в землю сваи, возводил глиняные или деревянные жилища. То, чего не удавалось сделать ни рудокопу, ни охотнику, наконец-то сумели совершить дровосек и земледелец, способные прокормить многочисленное население на малом участке земли: они создали совершенно человеческую среду обитания.

Позднейшие цивилизации были бы попросту немыслимы без этих грандиозных неолитических заслуг: потому что работа подобного масштаба могла совершаться лишь в довольно больших общинах. Если палеолитический художник, всецело сосредоточившись на изображении, оставлял стены пещер какими они были — шершавыми и неровными, — то в эпоху неолита люди уже расщепляли доски, обтесывали и шлифовали камень, обмазывали стены дома или место для живописных изображений глиной или гипсом, чтобы создать гладкую поверхность.

Рассматривая эту работу в целом, следует признать, что в мезолитическом и неолитическом искусстве (пока мы не достигаем порога городской жизни) нет ничего такого, что с эстетической точки зрения сравнимо с более ранними резными или лепными фигурками из палеолитических пещер, или с наскальной живописью в Альтамире и Ласко. Однако в неолитической культуре появляется новая черта — «прилежание», способность усердно работать над какой-то одной задачей, для выполнения которой порой требовались годы и даже поколения. Хаотичной деятельности палеолитического человека в области техники было уже недостаточно: все основные достижения неолита, от скотоводства до строительства, осуществились благодаря длительным, упорным и непрекращающимся усилиям. Мужчины в эпоху палеолита, если судить по обычаям доживших до наших дней народов-охотников, выказывали аристократическое пренебрежение к любому труду: вся тяжелая и нудная работа доставалась в удел женщинам. Поэтому неудивительно, что, когда неолитические народы взялись за работу, женщина с присущим ей терпеливым и непоколебимым характером взяла верх над мужчинами.

При таком переходе от преимущественно охотничьего хозяйства к сельскому, земледельческому, многое было приобретено; но кое-что оказалось и утрачено. И противоречие между двумя этими культурами пронизывает значительную часть человеческой истории; а в примитивных общинах, сохранившихся до нашего времени, его можно наблюдать и сегодня. Один современный исследователь в Африке, не догадываясь о предмете моего нынешнего интереса, подметил разницу между охотниками народа батуа, «радующимися каким-то бесхитростным забавам», и «довольно угрюмым поведением среднего банту», занятого своим делом. И он задался вопросом: «Возможно ли, что тяжелая, но лишенная всяких оков жизнь охотника дает ту свободу духа, которую утратили оседлые земледельцы?» Глядя лишь на дошедшие до нас изделия и предметы искусства, мы вынуждены ответить: на самом деле вполне возможно, что это так — причину этого нам предстоит вскоре выявить.

Взгляд скотовода

Под пристальным скотоводческим взглядом неолитического человека, а тем более неолитической женщины, почти все части окружающего мира сделались податливыми и отзывчивыми к человеческому прикосновению. В некотором смысле, проявление этой новой черты в области техники символизировало широкое использование глины — в противовес камню. Некоторые животные, теперь высоко ценные из-за своего вкусного мяса, под опекой человека сделались ручными и послушными; а если прежде лишь малая часть дикого растения была съедобна, то теперь, в условиях тщательного отбора и особого ухода, на специально обработанной земле, их корни разбухали, стручки лопались от питательных бобов, они в изобилии приносили ароматные семена, сочную мякоть и яркие цветы. Вооружившись крепким каменным топором, человек вырубал в лесу просеки и поляны, где среди выжженных пней и корней можно было высаживать травянистые однолетние растения, давно употреблявшиеся в пищу; в условиях такой открытой и защищенной культивации растения быстро скрещивались, а тем временем на лесных опушках размножались кусты со съедобными ягодами, семена которых разносили кардиналы и зяблики.

Взявшись за культивацию растений и строительство, в эпоху неолита человек впервые стал сознательно преображать лик земли. На открытой местности умножались приметы круглогодичной человеческой деятельности: небольшие деревушки и поселения возникли во всех уголках света. Вместо стихийного богатства и разнообразия природы, в неолитическом хозяйстве заметны начала продуманного порядка; и эта упорядоченность, это усердие воплощали в материальные структуры многое из того, что долгое время ограничивалось лишь сферами ритуала и устной традиции.

Если неблагоразумно оценивать этот новый период, опираясь исключительно на шлифованные орудия, то столь же неверно было бы рассматривать процесс окультуривания как нечто внезапное — как сельскохозяйственную «революцию». Подоплека «революции», порожденная надеждами и фантазиями XVIII века, довольно обманчива: ведь революция подразумевает безоговорочное отрицание прошлого, полный разрыв с ним; и в этом смысле ни одной революции в сельском хозяйстве не произошло вплоть до наших дней. Археологи долгое время не желали замечать того, что Оукс Эймс назвал «пережиточным периодом» непрерывных знаний о съедобных растениях — начиная с эпохи существования приматов, — которые в мезолитической фазе вылились в намеренный отбор и улучшение съедобных растений, особенно тропических плодов и ореховых деревьев, высоко ценившихся собирателями плодов, еще до того, как начался систематический посев однолетних растений.

Значение этой долгой подготовительной стадии подчеркивал Эймс — ботаник, изучавший окультуренные растения и продолживший первоначальные исследования де Кандолля. «Наиболее важные однолетние растения, — указывал он, — не встречаются в диком виде. Впервые они появляются в связи с человеком. Они являются частью его истории в той же мере, что и поклонение богам, чьей благой воле человек приписывал происхождение пшеницы и ячменя. Следовательно, их одновременное появление в документированной истории указывает на то, что сельское хозяйство существует гораздо дольше, нежели до сих пор полагали археологи и антропологи», — чем они до сих пор полагают, добавил бы я тут.