Будь другом истины до мученичества, но не будь её защитником до нетерпимости

(Не помню, где и когда повстречал этот прекрасный афоризм. Так мог сказать и кто-нибудь из древних, кого так хорошо знает Владимир Михайлович).

Друзья и товарищи!

 

Такого рода письма (см. сноску) – это своего рода постоянно действующее эпистолярное собрание. Письмо как бы публичная речь, в чём есть свои преимущества: не только информационные (очевидные), но и психологические, связанные, в частности, с выработкой – как для единичного акта обмена письмами, так и для длящегося диа(поли)лога приемлемого для всех стиля общения. Причём для меня ясно, что у такого полилога2 явные преимущества и перед Internet- ом, который при огромном информационном выигрыше приводит всё же к обезличке. А «веерное» – для своего круга.

Одновременный рассыл идентичного текста нескольким адресатам уличает меня в пристрастии к так называемым «веерным» письмам, по поводу жанра которых сиронизировал Рудольф Михайлович в связи с А.Н. Маюровым. Жанр этот, однако, был в ходу между нами ещё до А.М. Удобство его очевидно, поскольку, письма обычно были обще- и общественно значимы с нечастыми и краткими личными вкраплениями или в случае, если автор считал полезным что-то скрыть от кого-нибудь из нашего круга. К примеру, Игорь Александрович делал приписку: «Только не говорите нашему Саше», а «наш» Саша – это был Маюров в отличие от его («моего»), Игоря Александровича, Саши – сына. Было это до Internet- а, который в значительной мере может умертвить жанр «веера», но, сомневаюсь, что навовсе. На жанр влияла и техника – в частности, ограничение числа возможных закладок в пишмашеньку даже при использовании папиросной бумаги. При компьютерном наборе проблема индивидуализации писем заметно облегчается, что я предполагаю использовать в этом письме, прибавляя или убавляя к «ядерному» тексту персонифицирующие детали, которые буду выделять шрифтом.

Вот и данное письмо – веерное, поскольку его фрагменты, адресованные индивидуально, могут, по-моему, представлять и общий интерес.

(У этого эпистолярного жанра есть, пожалуй, два существенных и явных недостатка: 1) если кто-либо из «круговых» не получил чьего-либо предыдущего письма, то может не понять ответной реплики; 2) приходится ждать ответных реплик от всех или большинства намеченных адресатов. Вот и сейчас – а в данный момент 7 июня – я не получил ответа от Н.К.).

Иногда «веерное» письмо помечалось шифром «РВ» (Р азмышление «В слух»), который ввёл в обиход, по моему мнению, Игорь Александрович, а, по его мнению, – я. Но это-то совсем уж не важно. Важно, однако, то, что письма-РВ – это всё же полуфабрикаты (некие потоки сознания), в которых часто проговаривалось то, что потом, после «обкатки» могло войти и входило в теоретические и/или идеологические тексты. Припоминаю и недоразумения, связанные с РВ: к примеру, однажды Яков Карпович очень резко, но целиком в традициях партийного товарищества напустился на Игоря Александровича, который в жанре РВ развивал нетрезвенническую посылку-идею, как её могли бы развить наши оппоненты. В письмах-РВ, интересных именно тем, что в них более или менее точно фиксировалось, как рождается мысль, поэтому могли встречаться и некие скороговорки, сокращённые обозначения чего-либо общеизвестного для нашего круга. В связи с этим очень похвальная публикаторская линия «Оптималиста», печатающего письма И.А. Красноносова под выразительной рубрикой «Первый» (из архива, как я понимаю, А.Н. Маюрова, за что спасибо и ему), имеет, тем не менее, парочку минусов. 1) Кое-что в них полуфабрикатно и в систематизированном, концептуализированном виде выглядело бы не так и, к тому же, понятнее. 2) В письмах может содержаться и не предназначенное для публичного воспроизведения.

Плюсы, связанные с диалогичностью/полилогичностью РВ («разделка» по адресатам) имеют такой, на мой взгляд, самый серьёзный недостаток: текст строится не по иерархической важности вопросов/тем/темок (от имеющих наиболее общее значение и далее или – наоборот – от частных к общим, как завершающим, венчающим РВ), то есть не концепционно. Предполагается, что получатель текста сам раскидает фрагменты как следует, хотя я сейчас примерно представляю «восходящую» композицию, к тому же благодаря компьютеру имею возможность осуществить перестройку текста по его завершении.

 

Перехожу на «личности».

Рудольф Михайлович!

Пожалуй, целесообразно отреагировать на четыре момента Вашего письма3. (Кстати, не все Ваши реплики, вызванные веерным письмом А.Н. Маюрова, мне понятны – маюровское-то письмо мне не знакомо, поскольку вот уже года четыре, как он мне не пишет! Поэтому не понял ни про мышиную возню, ни про шуточки-оскорбления, ни… и т.д и т.п).

1. Очень хотелось бы согласиться с Вашей оптимистической оценкой перспектив МНАТ, которая, согласно Вашим оценкам, начинает лидерствовать в трезвенническом движении, притягивая к себе всё здоровое, что в нём есть. Не благодушие ли это, дорогой земляк? Не прекраснодушие ли? Конечно, МНАТ – наиболее культурное течение в ТД и наиболее в этом смысле фундаментальная организация, а по некоторым признакам, Вами отмеченным, и довольно-таки статусная (без виртуальных игр-забав в красивые самоназвания). Если же есть отмеченные в Вашем письме тенденции (похоже, что есть), то не будем забывать, что всякое расширение и массовизация (есть в социологии и культурологии такой термин) чреваты опасностью снижения уровня. И не только чреваты, но и всегда – по крайней мере, временно – сопряжены с ним, снижением. То, что печатается на сайте «Трезвой России» и что мне известно по распечатке, демонстрирует это, одновременно свидетельствуя о благородных устремлениях и благих порывах. Страшиться уменьшения «глубины» при «увеличении» широты не нужно (редко расширение состава происходит за счёт только подтягивания новичков к передовикам, но обычно и за счёт нужного и неизбежного встречного движения – лишь бы «глубина»… не дремала). Так что панически опасаться не следует, но нужно – бдить.

В известных мне документах декабрьской конференции и в информации о ней я нашёл много ценного – в частности, новые свидетельства шагов МНАТ навстречу другим течениям, хотя наша ассоциация уже в своём внутриутробном состоянии (редсовет «ТК») всегда отличалась толерантностью к другим. Но оснований для восторгов в Вашем, РМ, духе не нашёл. Позитивный, благотворный процесс – пока что в возможностях, в тенденциях – это да! Вроде бы, не более, хотя и это немало. Рад был бы «ошибнуться».

2. Очень любопытно ставится в Вашем письме вопрос о целостности ТД. Радуетесь по поводу ощущаемого «конца разобщения» и одновременно: «Единые центральные органы… канут в прошлое». Разберитесь, дорогой мой, в противоречии! Во-первых, если даже все порознь к единой светлой цели (ТЗОЖ), то это не движение4. Разумеется, сожалеть о движении не стоило бы, если бы оно не было необходимо. Оно необходимо? Или нет? Думаю, необходимо. Возможно оно без централизации? Ответ очевиден.

Осушение 1914 года не породило синхронного запрету движения и лишь с большим запозданием дало побег в виде ОБСА и ВСПО в 1928 году, у которых, впрочем, были и другие порождающие источники, кроме исторической и социальной памяти. Полуосушение Мая-85 сопровождалось и движением, но – для большинства народа – суррогатным ВДОБТом, репутация которого дискредитировала в глазах народа и естественных трезвенников, порождая одновременно в их среде крайность-оппозицию в виде крайне ортодоксального СБНТ с его нетерпимостью к инакомыслию. Видимо, Рудольф Михайлович, впечатления о таких централизациях (+ притязания на роль центра) и приводят к отказу от централизации вообще. Между тем, она нужна, во-первых, так сказать, для внутреннего пользования.

Без централизации нельзя и по другой («внешней») причине, если – дай-то бог! – придётся представительствовать в каких-либо общероссийских органах (институтах, как сейчас целесообразнее говорить). В связи с этим нельзя отказываться ни от более-менее общепринятых форм-названий в пользу таких, как совет лидеров и т.п., ни от руководителей – статусных, избранных по уставу, удовлетворяющему общим требованиям и соответственно зарегистрированному, признанному.

По меньшей мере для координации действий централизация необходима. Она крайне желательна и для взаимного информирования, не предусматривающего координацию. Возражать против центра ли, некой налаженной системы связи информационного характера могут только те, кто держит за пазухой намерения интриг. Напомню, что редсовет «ТК», как и вообще журнал, постоянно стремился к контактам такого рода и, к примеру, в манифесте «Перестройка и трезвость неразделимы» (осень-89) доброжелательно упоминал в связке с собой и клуб «Трезвость», и СБНТ – несмотря на их борьбу против «ТК» и особенно против её главного редактора. (Кстати, упомянутый манифест мной и был написан от первой до последней строки).

3. Вопрос о соотношении культуры и трезвости отнюдь не элементарен и если бы он сводился только к тому, кто первым сказал «Э!», Добчинский или Бобчинский, не стоило бы и затевать разговор. И мне приятно, Рудольф Михалыч, что Вы отсылаете меня к старому «ТК» (это же делает и проект Словаря МНАТ), которого, ссылаясь на какие-то публикации, я же возвращал в наш оборот своей брошюрой 1973 года. Конечно, я читал журнал Волина-Дейчмана от корки до корки (напоминаю своего рода символику анти-питейной истории: мой дед Сергей Николаевич, вместе с Подбельским (или Кушнером?) уничтожавший винный склад при ресторане «Дрезден», под помещение Московского военно-революционного комитета, был сотоварищем Бориса Волина в том же МВРК). Имея в названии/логотипе термины «трезвость» и «культура», журнал Волина руководствовался девизом «Пьянство и культура несовместимы!» А один из руководителей ОБСА, заместитель Ларина Семков, из рабочих и, кстати говоря, член Центральной контрольной комиссии ВКП(б), умерший в 1928 году, провозглашал триединый девиз: «За трезвость! За культуру! За коммунизм!»

Девиз о несовместимости прост, понятен, как говорится, операционален. В общем-целом (в историческом масштабе), видимо, близок к истине, а пропагандистски по тем временам просто верный, хотя противоположных примеров частного характера, то есть как раз совмещения в личностях, с одной стороны, пьянства, а, с другой, выдающихся достижений в науке, культуре, искусстве – миллион триста тысяч.

При начале «полуосушения» 80-х были выступления интеллигентов (в том числе и сочувствовавших трезвости) относительно некультурности/при-митивности трезвенничества и низком уровне ТД как движения, так сказать, маргинального, движения плебса-люмпенства, бывших алкоголиков, которые «не понимают», что противоречие, то есть проблема, разрешается формулой «культурного пития» (по-нашему, культурпитейства). Некоторые – как В. Б. Ольшанский, с которым в «ТК» успешно дискутировал при моём дирижёрском участии Овруцкий – несколько прежде в ж-ле «Журналист» ставил даже вопрос о трезвенническом экстремизме (нетерпимости), и я вынужден был в том же «Журналисте» заступаться за малочисленных тогда и трудно живших в условиях пьяного окружения трезвенников-клубистов, объясняя, что их колючки – их объяснимая и в определённой мере оправданная реакция на доходящий до психологического (иногда и физического) террора прессинг любителей выпить и пьяниц. Тогда же мы с Лилией Алексеевной Ушаковой меняли девиз её «Родника»: «Гусь свинье – не товарищ, трезвенник пьющему – не друг!» на другой, культурный: «Трезвенник – лучший друг пьющего!», пропагандировавшийся через тот же «Журналист». Там же (а может, и в «Молодом коммунисте»?) старался внушить своим единомышленникам, что чванство трезвостью ничуть не похвальнее кичливости пьющего, умеющего пить без видимых (явных) признаков опьянения.

Тема «Трезвость и культура» – пожалуй, точнее: «Отрезвление и куль-тура» — наиважнейшая и потому девиз: «Пусть трезвость будет культурнее, а культура – трезвее» — крайне важен и, прежде всего, левой частью формулы. То, что сейчас она представляется очевидной, элементарной, свидетельство некоего культурного прогресса – для ТД 20-х годов это была, так сказать,… диалектическая тонкость. Её нужно раскручивать, в частности, в духе афоризма, который я вынес в эпиграф. Продлись ещё моя (без ложной скромности пишу «моя»!) «Трезвость и культура», мы бы ежемесячно проводили спецмероприятия по завоеванию интеллигентов – организационные с публикаторским воплощением – и разумеется, в стиле противоположном батраковскому публицистическому робеспьеризму, или радикально-револю-ционной добродетельности (об этом в разделе, привязанном к Е.Г.).

4. Предыдущий пункт перетекает в этот личностью Маюрова, которому я приписываю вышеприведённую формулу. Меня, Рудольф Михайлович, мало в связи с этим волнует то, что против меня сделал бывший «наш Саша». Во-первых, считаю недопустимым ставить оценку в зависимость от личного момента. Этак мы станем считать Рафаэля и Шекспира бездарями и профана-ми из-за того, что ими пренебрегал наш любимый Лев Николаевич. Во-вторых, и на самом деле совершенно равнодушен к этому. Вот хоть убейте меня: если общее, общественное значение поступка, поведения, личности – достойное, не умею не уважать человека даже при его враждебности мне; даже если поступок дурен в обоих смыслах, но мотивы его – чисты, обязательно следую правилу: отделить поступок от личности. К этой проблеме придётся вернуться в батраковской части письма в связи с Бердяевым, которого не пощадил «неистовый Виссарион»… Батраков.

 

Евгений Георгиевич!

 

1. Во-первых, благодарю за присланные газеты. Прежде моё знакомство с «Оптималистом» было случайным, фрагментарным. В объёме, обеспеченном Вашей бандеролью, газета производит сильное впечатление. К тому же это, так сказать, газетное семейство вместе с сопутствующими изданиями. Не могу не отметить одного явного недостатка, который самым наглядным образом иллюстрирует максиму о недостатках как продолжении достоинств. В общем «Оптималист» – это Батраков. В те годы говорили: ЦК – это Ленин. Владимир Ильич горячо опровергал отождествление. Вы, Евгений Георгиевич, тоже, конечно, имеете возможность возражать, но… Вот Владимир Михайлович одеяло на себя не тянет, хотя и вынужден бывает тянуть воз, а я всё брюзжу на него из-за этого, что из-за рутины мало внимания уделяет науке. Тянуть воз и тянуть одеяло – вещи разные, и у тянущего воз всегда возникает искушение тянуть на себя и одеяло. Вполне возможно, оно было и у меня в бытность главным «ТК», но сам я писал лишь тогда, когда не было иного автора. Однако очерк о Красноносове поручался Василию Федяеву. «Правительственное затмение» в 1988-ом писал и отлично написал Овруцкий (может быть, и я написал бы, как человек много писавший о пороках государственной питейной политики, но сомневаюсь, что в ту же «овруцкую силу»). О психологии – например, почитателей пива – лучше мог написать и написал Константин Сурнов…

У Вас же скорее всего дефицит перьев, и в результате – блестящий пафлет-трактат о культуре и её персонах, вырубленный – не пером! – смертоносным кинжалом и освещённый именно его, кинжала, блеском.

Напугали Вы меня, Евгений Георгиевич! И, думаю (почти уверен), что, будучи человеком острого ума, Вы сразу догадались, что эпиграфом этого, общего письма я целю прежде всего в Вас (в конце последует уточнение).

2. Итак, есть большой, ярко написанный памфлет о культуре, «как скопище безумцев и извращенцев». Видимо, догадываетесь, что – как человек, немало писавший об ответственности деятелей культуры как за действительное распространение алкопотребления, так и об их потенциально огромной, можно сказать, решающей роли за возможное отрезвление («Оплывшие свечи» в «Журналисте», «Подрумяненные истины» в «Правде», «Похождения головастика» в «Молодом коммунисте», главы в книге «У опасной черты», что-то в ж-ле «Телевидение и радиовещание» и пр.) – я прочёл Ваш памфлет не только с особым интересом/пристрастием, но и, я бы сказал, профессионально, как культуролог: свою антипитейную концепцию я и называю культурологической и, может быть, смогу её как-то компактно изложить и представить на общий суд – как единомышленников, так и оппонентов.

Значит, есть памфлет. Но есть ещё и эрудированный, эмоционально, личностно «овнутривший» проблему автор. Его нутро – огненное, в температуре которого «вещество» «овнутряемых» фактов и персон подвергается подчас неадекватным превращениям. Вы, как человек много читающий – в том числе по психологии/психиатрии, конечно, знаете, что этот процесс называется у специалистов интериоризацией, что по-русски правомочно пере-вести как «овнутрение». Но я не уверен, что среди последователей Г.А. Шичко, в том числе тех, кто считает себя профессионалами данной методики, хотя бы один из двух представляет, что программирование/перепрограммирование целиком лежит в русле интериоризационной психологической традиции, виднейшим представителем которой был наш Л.С. Выготский – его мы ещё вспомним в связи с более актуальной проблемой.

2.1. По фактическому5, иллюстративному содержанию, а также по объёму привлечённого и соответственно освещённого материала Ваше произведение не имеет аналогий в современной антиалкогольной публицистике, что является одним из слагаемых его значимости.

2.2. Тематически памфлет один из великого множества сочинений (отечественных и зарубежных), характеризующих и оценивающих кризисные процессы современной культуры как апокалиптические, у Вас – люциферианские. Характерно, что, несмотря на доминирование секуляризационных процессов, нынешний культуральный6 сатанизм часто трактуется как действительное победоносное шествие реального Сатаны. Насколько я понял, Вы о люциферианстве пишете в метафорическом смысле. Ваша критика, обличение – светские. Причастность к множеству (скопищу!) – с моей точки зрения, отнюдь не недостаток «Скопища…», а свидетельство его актуальности.

2.3. Идеологически Вы ориентированы на защиту гуманистических идеалов и ценностей культуры, человечества. Отметить это необходимо, поскольку таковая защита отнюдь не самоочевидна: на Западе весьма представительна и представлена весьма крупными персонами тенденция «расчеловечивания человека» и культуры, осуждения (так!) идеалов и гуманистических ценностей («идолов нравственности») как враждебных реальному человеку, его… свободной реализации. Эта тенденция, вполне понятно, наблюдается и у нас – в столицах, преимущественно в среде анархиствующей молодёжи (на Западе эта в своё время молодёжь уже успела повзрослеть и даже постареть). В Москве издаются их книжки, журналы – весьма лихие, выразительные, отнюдь не вовсе уж безграмотные, а то и просто, как принято говорить, талантливые. Естественно, с антибуржуазным пафосом и демонстративным свободомыслием и апологетикой свободонравия.

Отмечая как позитив вышеупомянутую Вашу ориентацию, я хочу подчёркнуто противопоставить её мнимообличительным фактам культуральной реальности, когда декларируемое осуждение пороков (в том числе нашего «любимого») является de facto их пропагандой и насаждением – причём намеренными, в отличие от невольных, вызванных ошибками в пропаганде добродетели (тут Вы правильно вспомнили в своём трактате некоторые факты: тот же Жаров-Жиган).

Что я имею в виду под мнимым обличением пороков, в реальности являющемся их пропагандой? Не оплошности, когда порок независимо от намерений становится более привлекательным, чем добродетель, – например, по причине актёрского обаяния. А элементарное жульничество. Шоу-мастер Борис Моисеев имел (имеет?) программу «Дитя порока». Номинально – для осуждения. Фактически, как говорят люди видевшие, подаёт красиво, соблазнительно для юных дурней и дурёх.

Среди Ваших конкурентов на ниве борьбы против «люциферианской» культуры есть некто автор и составитель большой книги «Культура времён Апокалипсиса» (француз с фамилией, оканчивающейся на «-frey»). Книга о чудовищном падении нравов западного мира, к которому мы ускоренно приближаемся. По обилию цитирования грязи, мерзости видно, что автор, продекларировав намерение обличить, пропагандирует. Такие вещи часто делаются прямо за заказу «как-бы-обличаемых», понимающих, что скандализация их только прославляет и обещает дивиденды. Убеждён, что Вы искренний обличитель, но проверяйте себя самокритично: не перехожу ли грань?

Более того. Вы обратили внимание на то, как я начал эту реплику? Я написал «ориентированы на защиту», а не «защищаете». Разница! Дело в том, что, будучи – и это для меня несомненно – ориентированы (уточню: субъективно ориентированы) на защиту гуманистических ценностей и на совершенствование человека, человечества, Вы одновременно с жаром уничтожаете многие основания такого совершенствования. В.И. Ленин в таких случаях писал/говорил: «Я и не думаю сомневаться в чистоте Ваших намерений, но…» (Об этом смотрите 2.5.).

2.4. Теоретически Вы в «Скопище…» совершенно неясны. Видимо, потому, что вообще неясны и, в конечном счёте, сам не имеете ясности. А это значит, что для читателя, в теории неискушённого, Ваш текст может стать источником разнообразных заблуждений: идейных и житейских.

Иногда Вы выглядите явным детерминистом, к тому же стоящим на позициях крайнего детерминизма, который, как следует из текста, отождествляете с автоматизмом, или – используя распространённый термин – фатализма. Более существенно впрочем, не эта продекларированная позиция, а то, что Ваши обвинения (обличения!) деятелей культуры возможны, если принять как закон, что именно из-за их испорченности у их почитателей, читателей, слушателей, поклонников и т.п. нет выбора, то есть они жертвы жёсткой детерминации. Больные, что Вы и утверждаете в одном месте.

А ведь Вы сам, по Вашему же признанию в открытом письме мне, вырвались некогда из порочного круга жёсткого «питейного программирования» (детерминации!) Значит, есть свобода выбора? Кстати говоря, в одном из контекстов Вашего памфлета целесообразен именно этот тезис. Это там, где со ссылкой на – надо же! – судебного эксперта, то есть правоведа, уже само употребление алкоголя объявляется преступлением. Для специалиста – глупость. Для пропагандиста – простительно. Принадлежащее тому же юристу выражение «преступление до преступления», слов нет, пропагандистски эффективно, но это – метафора. Всерьёз же в трактате (а Ваш памфлет притязает на трактат) лучше так не писать (или писать с оговоркой), иначе риск неточности и внутренней противоречивости.

Признаюсь, что иной раз, видя какую-нибудь пятнадцати-восемнадцатилетнюю соплюшку (да и вообще женщину), смолящую сигаретку или потягивающую пиво, весь клокочу: что ж ты, мерзавка преступная, делаешь – тебе ж рожать и выкармливать!

Так что Вас я понимаю. Но всякое обобщающее суждение – будь то нравоучение или формулировка закона – истинно, если не допускает хотя бы одного частного исключения7. И мы знаем, что, как правило, такая соплюшка не преступница (если ответственно пользоваться термином), а бедняжка-жертва. А сколько появилось новых таких жертв совсем вот недавно, в связи с празднованием Великого 60-летия! Психологически почти одинаков ритуал приобщения к армейской каше из полевой кухни и к «боевым 100 граммам». Разницу же мы знаем. А сколько юнцов обоего пола заинтересовались текиллой, прочитав в газетах, что ещё в полубессознательном состоянии хороший актёр (и, судя по всему, славный человек) Ник. Караченцев попросил этой водки. Преступники или жертвы эти юнцы? Максима: наказание не должно внушать большего отвращения, чем проступок, – верна и по отношению к обвинению вообще.

Ваш гнев столь велик и несомненен потому, что виновность программистов-деятелей культуры всех разновидностей для Вас безусловна. Безусловна, то есть независима от условий. Это теоретически ошибка. Условия существуют. В зависимости от того, каковы они, фактор срабатывает или не срабатывает. Где-то (вспомнил: первоначально в статье «Оплывшие свечи» в ж-ле «Журналист») я вспоминал Выготского: изображение/зрелище убийства само по себе ещё не порождает убийства. Л.С. Выготский как психолог глубоко разбирался и в искусстве – он понимал и объяснил, что воздействие художественного образа имеет психологическую природу, а не эстетическую.

Просил бы Вас более глубоко задуматься о проблемах детерминации, порождения негативных явлений культуры. Не имея возможности (само это письмо… не имеет возможности) обстоятельно теоретизировать о проблемах детерминизма/причинности (не одно и то же!), просто для затравки советую не забывать (аж вывесить над рабочим столом!) три правила, пришедшие к нам из золотого века античной философии и не опровергнутые всем последующим развитием мысли:

I.Conditio sine qua non – обязательное условие не есть причина;

II.Post hoc non est propter hoc – после этого, не значит по причине этого;

III. Palam hoc non est propter hoc – при этом, не значит благодаря этому.

Последнее изречение, правда, составлено мной, но по латинскому стандарту и вполне в духе древнего философствования.

 

Кстати, отрицанием детерминации является и Ваше убеждение в «заведомо организованном характере» пропаганды алкоголепития. Зря постеснялись: написали бы уж прямо про жидомасонский заговор и перечислили бы заговорщиков (Шевердина в их числе).

Вывод о заведомой организованности следует после тезиса о тотальной распространённости. Между тем, тотальная распространённость далеко не обязательно является организованной, искусственной. Язык, например, уж куда как тотален, но распространяется естественно, спонтанно, с включением на каком-то этапе, в той или иной форме механизмов обучения. Тут Вы оказываетесь приверженцем так называемом «конспирологической» традиции в историографии, в объяснении исторических событий (в одном ряду с Нилусом и Зюгановым). В социальной философии и философии истории конспирологический подход/принцип объяснения считается несовместимым с детерминистским подходом. (Читая вышеизложенное, не думайте, что я не заметил, что Вы термин «детерминант» употребляете и в узком, частном значении, в применении к частным фактам).

2.4.1. Мне кажется, что Ваш памфлет-трактат написан под влиянием ломброзианства (как это у Вас: неважно, осознаёте Вы это или нет) и в немалой степени в ламброзианской традиции, которая в науке давно себя исчерпала, отброшена и возрождается нередко в поп(лже)науке, которая в трогательном союзе с жёлтой прессой удовлетворяет читательские страстишки к подробностям интимной жизни знаменитостей, к их неблаговидным и более чем неблаговидным поступкам, к их слабостям и порокам. В этом многие такого рода читатели находят оправдание собственной низости (об этом хорошо писал Максим Горький): Раз уж Ломоносов до свалу наливался водкой виноградной, так мне мне-то простительно вдесятеро! Если великий Пушкин «сделал» ребёнка своей крепостной, то почему же мне, «простому советскому человеку», не прелюбодейничать? Коли сам всемирно почитаемый Фёдор Михайлович признавался в ставрогинском грехе (совращении пятнадцатилетней), то ничего позорного нет и в том, что я растлеваю малолеток!… И так далее, и тому подобное.

Господина Чезаре Ламброзо я знаю давно, ещё по первому изданию пресловутой «Гениальность и помешательство». Вопреки распространённому мнению, что одиозных или запрещённых с 30-х годов авторов, вроде него и Фрейда, невозможно было читать и изучать, допустим, в 50-60-е годы (тогда я начинал систематическое и концептуальное чтение для формирования мировоззрения) при большом желании, поисковых навыках и – не без этого – удачного стечения внешних обстоятельств их можно было сыскать, несмотря на спецхраны, гриф ДСП (для служебного пользования) и пр.

У Ламброзо есть и другие, переведённые, работы, где он столь же теоретически скособочен (поскольку усматривает только поверхностную связь явлений), оценочно предвзят и идеологически ангажирован. Одну из этих работ, где уродами и извращенцами изображены все деятели Парижской коммуны, специально издавали что-то около 1905 года. Его давно уже думающие исследователи не принимают всерьёз.

2.4.2. Другой не менее значимый по влиянию на Ваше сочинение источник – фрейдистская традиция – причём в худшем варианте: тенденциозном копании в сфере подсознательного, сформированного дурной наследственностью (тема вырождения), в чём соприкасаются вульгарный фрейдизм и ломброзианство. Пожалуйста, не думайте, что я опустился до примитивной лести, сопоставляя Вас с Фрейдом. Ни Вы, ни я не оказали и не оказываем на общественную мысль и тысячной доли того влияния, которое оказал Фрейд и которое, по мнению, например, Мамардашвили – а проигнорировать мнение такого мыслителя нельзя – сравнимо с влиянием двух-трёх фигур новейшего времени.

Так вот. Не по влиянию, а по основному принципу анализа человеческой личности вы с Фрейдом –…близнецы-братья. Вы оба анализируете и оцениваете характеры так, как будто бы психическое по природе самостоятельно и по значению первостепенно. Вы, конечно, станете возражать, подчёркивая, что основное внимание уделяете нравственным порокам, но проверьте свой текст сам: истоки, движущие силы – всегда психические расстройства, болезни, именно психическая патология. Далее рассмотрим на персоналиях*.

Этот анализ, вполне возможно, окажется жёстким

2.4.3. Хотите Вы этого или не хотите, но часто оказываетесь «зациклены» на психических (психотических/психопатических) особенностях, к чему может привести увлечённость психиатрической-психотерапевтической литературой, посвящённой исключительно клинике. Скажем, если гений мирового масштаба, злодей такого же масштаба, замечательный художник слова относятся к одному психопатическому типу, то для клинициста всё остальное может быть безразлично, потому что «схема» лечения будет одна. Но если это, к примеру (кажется, описал Марк Евгеньевич Бурно), Леонардо да Винчи и Гиммлер (первый Вами, Евгений Георгиевич, рассматривается, а второй, кажется, нет, хотя и мог бы, поскольку Вы читали что-то Фрома, а тот как раз, вроде бы, и дал психотический потрет Гиммлера – как и Гитлера, конечно), которые страдали, по-моему, схожим неврозом навязчивых состояний (за диагностическую точность не ручаюсь – так что в случае чего простите), то отношение к ним не может быть одинаковым и анализ – в публицистическом произведении, рассчитанном не на профессиональную аудиторию – не может быть одинаков. Оперирование материалом их жизни как педагогическими и пропагандистскими средствами не может быть одинаковым. А Вы, например, не сделали различия между ресторанной певичкой Шуфутинским (отрицательной величиной в культуре) и великой, несмотря на явный истерический надрыв в большинстве песен, Эдит Пиаф, которая у Вас просто «эстрадная певица». Штирлиц в мини-дискуссии о Пиаф с пастором Шлагом был прав и против Шлага, и против Вас.

И Юрий Башмет, революционер в музыке (кажется, никто в ХХ веке не сделал солирующим какой-либо классический инструмент, как Башмет сделал альт) и русский патриот, перечислен в общем ряду с Крупениным, Якубовичем и пр. Да, Юрий Абрамович (кажется так) и куряка, и винопотребитель-эстет (когда-то смотрел «Вокзал мечты») и на узкую аудиторию своих телезрителей мог оказывать нехорошее влияние, да и себе вредит, что также является и общественным вредом, потому он сам для нас, русских и россиян – национальное достояние. Нам нужно бороться за этих людей – это и в наших интересах.

В чьих наших?

Русских.

Русских-патриотов.

Русских-космополитов – именно так, поскольку в данном случае я пишу о патриофилии (любви к Родине)8 как о выражении миссионерской роли русской культуры, в которой было прежде сильно выражено, а в нетленных памятниках культуры – в особенности литературных – остаётся выраженным нечто уникальное, те витамины, без которых иммунитет против ненавидимой Вами люциферианской культуры падает в человечестве вообще.

А потому недопустимо оскорблять людей культурной культуры, то есть тех, кем и благодаря кому возможно совершенствование человека и человечества. Не только потому, что оскорблять их нельзя просто как людей. Но и потому, что такие люди – это часть каждого из нас и нас всех вместе. Наш жизненный ресурс (выражение из «Феникса»).

Кстати, о списках грешников, которых (списков) у Вас немало. Обратите внимание, что их составление – не просто дурной тон. Это напоминает нечто страшное. И так и подмывает поставить их составителю «диагноз». Не психиатрический. Другой. И, если бы я не видел, что Вы искренне болеете болями людей, страдающих от алкоголя и от пропаганды пития, я бы поставил этот диагноз и отнюдь не потому, что сам… из списка (1938 года).

Перечни, однако, не только дурны (дурно пахнут), но и неплодотворны, поскольку в них исчезают различия между «штучным товаром», а в Вашем трактате-памфлете половина – уникумы, обращение к судьбам, жизненному опыту которых могло бы дать материал не для обличения, а для… прославления. Та же Пиаф, биографию которой Вы, как будто бы, знаете и из которой даже цитируете о том, как она – великий воробей! – вырвалась из петли.

Иллюстрацией к неплодотворности списков – всех – одной краской!, на всех – один ярлык! – может служить один кроткий перечень (анатомирование длинных, вроде того, который начинается Овидием и кончается Невзоровым, заняло бы много места с тем же результатом)9 из Звездинского, Розенбаума, Танича, Шуфутинского. Что такое Звездинский, не знаю. О Таниче – приблизительно (группа «Лесоповал», зэковская, говорят, организована им, но и её не знаю; автор многих текстов песен, среди которых есть, кажется, и хорошие). Шуфутинского видел когда-то в телевизоре, когда таковой у меня был. Сразу видно: пошлая ресторанная певичка, отрицательная величина в культуре. Розенбаума же, исполнителя в основном гражданской тематики, человека с явным гражданским чувством (Афганистан, Чечня…), не таскающегося по светским тусовкам и безусловно выпадающего из системы шоу-бизнеса по существу творчества, Вы включили в эту компанию явно за еврейство.

Увлечённый обличительством, Вы крайне необъективны, оскорбительны и немилосердны в отношении к выдающимся деятелям, персонам русской культуры, без которых – как личностей! И без плодов творчества которых – как вещественно-духовных ценностей! – невозможно всестороннее оздоровление и возрождение нашего народа. Невозможно это воз-рождение в том числе и без многих (большинства!) тех, кто у Вас, с подсказки таких одиозных персонажей, как Чезаре Л., зачислен в вы-рожденцы (дегенераты).

В ушедшую эпоху, когда можно было довольно-таки часто ездить по стране, я, случаясь в Ленинграде и имея, к примеру, свободных полчаса, забегал в Эрмитаж – единственно затем, чтобы повстречаться с двумя картина-ми: одна из них «Мадонна Лита» Леонардо да Винчи, который у Вас…– в каком перечне? Оказывается, есть люди, для которых большой, огромный, неоценимый вклад в мировую культуру – ничто в сравнении с личной слабостью или пороком «внутреннего значения».

Наиболее яркий отечественный пример – это, видимо, Пётр Ильич, конституционный (генетический) гомосексуал, каковые тоже считаются дегенератами – без достаточных, по-моему, оснований. Широко известный – массовой публике, прежде всего, как телевизионной публицист-защитник ценностей культуры – пианист Николай Петров убеждён, что именно это и привело к самоубийству Чайковского (более чем сомнительное утверждение – всё-таки холера достовернее). А что он сказал своей музыкой о любви мужчины к женщине!?

От Леонардо к Гюставу Курбе. По Вашей линии он – слабоумный (имбецил, кажется: не буду искать в памфлете). По моей линии – один из любимых художников. В московской квартире у меня рядом были репродукции «Мадонны Литы» Винчи и «Жницы» Курбе – как представляющие полюса многогранного женского образа в мировой живописи гуманизма. В искусствоведении Курбе – как раз один из интеллектуалов. Для кого он – вырожденец и олигофрен? Для тех, кто о всех вождях Парижской коммуны писал как о дегенератах – ведь Курбе был там или комиссар, или министр, и в социалистических симпатиях обвиняем. Он был среди тех, кто… штурмовал небо!

Среди Ваших «дегенератов» – большинство принадлежат к штурмовавшим небо. Один из них – Николай Алексеевич Некрасов.

Хотя у меня возник импульс заступиться за всех, подвергнутых обличению и осквернению в Вашем скопище… Например, за юношу Лермонтова, над строками которого: «некому руку подать» – Вы поиздевались, не пожелав понять, откуда такое самочувствование у человека, на жизнь и ощущения которого наложили печать и сиротство, и – особенно – трагические переживания января 1837 года, и почему-то не захотели протянуть руку; за того юношу, «Бородино» и «Родина» («Люблю отчизну я, но странною любовью…») которого – глыбы в основании русского самосознания. Выбираю, однако, Некрасова, поэта-подвижника, то есть поэта наивысшего подвига в отечественной поэзии.

Что значительнее замысла и даже воплощения (несмотря на незавершённость) его «Кому на Руси…»? И особо удивительно, что писал это долгие годы. Что захотел и хотел написать русский барин, крепостник по происхождению, а по характеру – человек со слабостями и пороками, хотя главное-то в том, что… святой человек10. Кто-нибудь из крестьянских даже поэтов нечто такое замыслил и содеял11? Как можно сомневаться, что такой огромный труд нельзя было ни затевать, ни осуществлять, ни почти завершить (в принципе-то он, впрочем, завершён) без глубочайшей погружённости в тему, а эта тема – судьба народа, горячо любимого Некрасовым без всякого сюсюкания, с трезвым видением и его недостатков. И поэзия безупречная, хоть и не изысканная.

Я часто перечитываю Некрасова и многое помню наизусть. Давно разобрался для себя в его судьбе и сплетнях о нём. Давно понял, как и почему поверили сплетням о нём крупнейшие представители нашей культуры. Но ведь тот же великий Тургенев (барин уж воистину) пришёл к умирающему – покаяться (о чём написал стихотворение в прозе). Кстати, серьёзным поводом для понимания фигуры Некрасова стало знакомство с нападками на Николая Алексеевича наших монархистов-«патриотов»-черносотенцев в пору первой русской революции. Могло ли быть иным их отношение к человеку, проповедовавшему «к угнетателям вражду»!? Впрочем, черная сотня (одураченные простолюдины) здесь по глупости. Они же или такие же, как они, были остановлены в ходе еврейского погрома святой русской женщиной Фёклой Анисимовной Викторовой, которая, став на их пути, крикнула: – Я вдова Некрасова! – ибо это и была Зинаида Николаевна (имя-отчество даны поэтом) Некрасова.

Один из поводов прижизненного очернения великого народного поэта– события середины 50-х годов, недоразумение, случившееся между Некрасовым и Герценом, который пред полагал, не имея фактов, прямую причастность Некрасова к нечистым махинациям в связи с наследством Огарёва, и перешедшее в распрю-разрыв. Очень обидно! Мне обидно лично, потому что Герцена и его 30-томник, прочитанный почти целиком ещё лет сорок-сорок пять тому назад, люблю и которого обязательно необходимо будет вспомнить при подведении итогов. А Герцен был высоко авторитетен – ему поверили, то есть поверили его ошибке. Впрочем, ему не могло быть известно извлечённое много позднее из архива Панаевой письмо к ней бывшего возлюбленного, в котором тот обещал, что никогда не откроет обществу всей правды и возьмёт на себя грех. Можем мы простить этот грех мужчине? Или правильнее поступают нынешние представители «сильного пола», предающие по-бабьи гласности интимные подробности о своих любовницах? Конечно, Некрасов, певец и пропагандист народной правды, в данном случае сокрыл правду факта, но поступил-то по-мужски.

Сплетня и клевета на Некрасова давно разобраны и, пожалуй, наилучшим образом в книге Ник. Скатова. Даже герценоведы (в упомянутом 30-томнике) не оправдывают Герцена. Оказывается, легковерие, которое Маркс считал наиболее извинительным недостатком, может служить источником немалых бед.

В рассматриваемом случае махинация была и суд обязал Панаеву и некоего почти «Шаймиева» уплатить сестре Огарёва более 80 тысяч рублей.

Другой грех более тяжкий. Это ода Муравьёву-«вешателю», усмирителю польского восстания 1863 года: дотла сожжённые деревни, сотни «вешалок», тысячи сосланных в Сибирь семей, в числе которых несколько Шостаковичей (случайно обнаружил лет 20 тому назад в справочнике о Сибирской ссылке).

Вы, Евгений Георгиевич, слишком многим – в основном недостойным доверия или по причине скудознания, или злонамеренности – доверились и возвелили напраслину на многих-многих достойных людей, без которых – даже не трезвенников! – немыслимо и отрезвление, которое имеет источником не только осушение прилавка и убеждённую трезвенность людей, но и ум, честь, совесть не только «нашей эпохи», но и всех эпох.

Вы поверили плохим нашёптывателям на великих наших предшествен-ников12. И, как правило, Вы неверно многое истолковали. К примеру, факты тяжёлой апатии, депрессии, хандры (не только Некрасова) толковали психиатрически (в частности как результат дурной наследственности). А не правильнее было бы их объяснять нравственно-психологически? Хотя бы, допустим, как психологическое страдание – почти по концепции Шичко? (По ассоциации – к автору «Цветов зла», поскольку справедливо считается, что едва ли не первым о цветах зла, вырастающих на почве городской культуры, писал Некрасов. Несчастный Шарль Бодлер, в шесть-семь лет совращённый к кровосмесительной любви собственной матерью… – хорошо начало жизни! – много лет ухаживал за парализованной Лушеттой, которая в его драматической и нездоровой молодости и при своём более привлекательном виде была его утешительницей. Вы сторонник того, что этот факт – свидетельство психотической ущербности. Но многие записывают его в его актив – как свидетельство того, что падший человек бывал и благороден. Кто прав? Вероятнее, к истине ближе всё-таки Вы, но пример – иллюстрирует различие результата толкования от критерия толкования, и скажу по секрету, нравственный критерий, с «плюсом» ли, с «минусом» ли в итоге для меня более весом.

Вы подчас дурно воспользовались и собственными признаниями обличаемых.

Например, признаниями Бердяева. Его «Самопознание» – в особенности в заключительных главах, в которых наиболее заметен личный момент и «душевный стриптиз», – написано в традициях русского самоедства, к которому близко самоедство и таких авторов, как Руссо.

Это опыты самокритики, самоочищения или, по крайней мере, уроки для потомков. Ценить надо! И уж точно не подлавливать на их доверии нам. При этом нужно учитывать, что параллельно, в порядке подражания, существовала и традиция только самоедства ничем иным не заслуживающих уважения людей, да и самоедства-то, так сказать, непринципиального, неплодотворного. Нужно учитывать, что это самоедство – как публичная исповедь осуждалось и как нарушение… тайны церковной исповеди.

А мне, к примеру, в том же «Самопознании» запомнилось осуждение Бердяевым радикально-революционной добродетели13 как источника страшных зол и мысль, более чётко выраженная им в письме к Гершензону и цитируемая мной по памяти: «Меня всегда возмущала твоя привычка переводить общественную критику в личное осуждение». Вы, Е.Г., слишком часто критику, осуждение ошибочных, пусть даже особо вредных суждений и поступков превращаете в навешивание оскорбительных ярлыков, в клеймение личностей, а для этого нужны особые основания и, по меньшей мере, сочетание двух: объективно-значимого вреда и адекватной субъективной злонамеренности.

Всё вышесказанное относилось по преимуществу к Вашей аргументации и к Вашим примерам, подкрепляющим аргументы, и содержало анализ и критику тех и других. Завершить необходимо оценкой общего смысла Вашего «скопища» и Ваших, Вашего сознания, и, если угодно, в чём Вы сами и виноваты («Ты этого хотел, Жорж Данден!») … Вашей психики.

А. Смысл – это объективная направленность (цель), даже если Вы намеренно не ставили этой цели и не сформулировали её. Но Вы её почти сформулировали, признав несомненным прогноз, что к середине текущего столетия «на земном шаре не останется ни одного здорового человека» и что это «закономерный результат и цель ныне господствующей расчеловечивающей, люциферианской культуры!»

Можно ли оспорить, к примеру, факт доминирования культуры, анти-гуманной, безнравственной, враждебной совершенствованию человека и человечества? Нельзя, несмотря на наличие противоположной культуры – Культуры сопротивления 14 и на соответствующие факты. Можно ли оспорить неизбежность её торжества? Можно, потому что большая вероятность – это да, а вот – неизбежность? Не только хочется верить, но и можно предполагать избежание трагического результата – при некоторых условиях. К сожалению, одно из условий (толстовское: если взялись за руки люди плохие, то…) не главное. Главное – явная угроза гибели для представителей самой «люциферианской» культуры, когда они вынуждены будут использовать «средство барсука» (отгрызающего себе лапу, чтобы выбраться из капкана). Трудно предположить, что в обозримой перспективе культура сопротивления может оказаться сильнее, поскольку на стороне противника всё общество потребления с его «репрессивными потребностями»15.

Но вырабатывать принципы, нормы, «механизмы» культуры сопротивления питейной (в целом: наркотической) культуре, но непременно так, чтобы она превращалась в культуру трезвости, нужно сейчас. И для меня ясно, что совсем, категорически не так, как пытаетесь Вы в своём «Скопище», хотя и с той же целеустремлённостью. И учитывая при этом следующее крайне важное: культура сопротивления и культура трезвости – далеко не одно и то же, точно так же, как дорога в ад и дорога из ада – разные.

Я бы советовал Вам развивать, культивировать это сочувствие для отхода от иной крайности – обличительства.

Б. Видимо (а по анализируемому тексту так и получается), Вы отождествляете сознание с психикой (это случается и с психологами узкого кругозора и с психиатрами, тем более что понятие «сознание» – разное у специалистов разных дисциплин). Отождествление базируется на поверхностном толковании явного: все же умственные (когнитивные) процессы, нравственные переживания и прочее «головное» – непременно психические процессы. Все действия, поступки, поведение, деятельность так или иначе (но именно так или иначе!) опосредуются психическими процессами. Отсюда психологизация общественных процессов (так называемый психологизм), от которой недалеко и до полной психиатризации, к чему пришёл вульгарный фрейдизм, который нередко действует гипнотически на не очень подготовленных людей (как же!, глубины подсознания!). В результате абсолютизация некрофилии Гитлера как детерминанта немецкого фашизма, паранойи Сталина – как детерминанта «нашего родного» тоталитаризма,… некрофилия Гоголя16,… импотенция N.,…педерастия M…. и пр. и пр. и пр.

В. Впав в грех «психиатризации», Вы не слишком тактично часто трактуете действительные факты психопатичности. Эта традиция (термин «пси-хопат» – ругательное в нашем обиходе слово: психопат – почти дегенерат, а то и преступник, отброс…), к сожалению, имеет исторические (советские) корни, и многие остаются её приверженцами в двух вариантах: или отторгая кого-либо «нехорошего» посредством этого клейма, или намеренно стирая его с хорошего, полезного персонажа. Так что, мб., полезно употреблять термин «психотик» даже тогда, когда адекватен более «крутой».

К.Э. Циолковский – наша национальная гордость. Он имеет и, так сказать, специальную ценность для ТД – как человек, не пивший, по свидетельству дочери, даже пива. Вы его не заклеймили (хорошо!), а ведь могли бы… Как назвать человека, который в дневнике (он частично опубликован) в 15 лет записал: в истории ещё не было, нет и не будет человека, равного мне? Как назвать человека, который, чудовищно гипертрофированно исповедуя антропоцентризм-гуманизм и рассчитав, что Земля может прокормить в…1000 раз больше людей, чем было в начале ХХ века, а было 1,5 млрд – вот и считайте!, – запланировал ради этого уничтожение… всего прочего живого на планете!? Вот ведь какая жуть? А – тут излюбленный Вами ряд – два самоубийцы и психбольная в прямых потомках…

Но мы ценим КЭЦ за вклад в отечественную и мировую культуру.

Или вот тяжёлый неврастеник (психастеник?) Дмитрий Дмитриевич Шостакович. И… титан ХХ века, как его именуют и сами музыканты, и авторитеты мировой культуры (для меня – главный мой композитор). Вы его охарактеризовали ненормальным словами другого титана ХХ века – Рихтера (для меня – главного моего пианиста, рядом с которым ставлю только спившегося Владимира Софроницкого). Так уж и Святослава Теофиловича не пожалели бы заодно – тем более что он сам имел основания охарактеризовать нечто в своём поведении как сумасшествие да плюс к тому и пил (даже последние годы, тяжело больной). Да и о его глубоких депрессиях – вообще свойственных людям творческих профессий – можно было бы написать в тех же выражениях, как о некрасовских17.

Шостаковича же я наблюдал очень близко во время Первого шостаковического фестиваля, который состоялся в Горьком в 1961 году. Было это во время основного концерта фестиваля в филармонии. Болезненно застенчивый, неловкий… Когда он поднимался на сцену, возникало опасение – споткнётся, упадёт. Опять-таки пил. Евтушенко, на тексты которого написана 13 симфония, писал в воспоминаниях: Подходил к роялю, выпивал приготовленную стопку, проигрывал что-нибудь новое, спрашивал… И Рихтер рассказывает, как сильно напился у Шостаковича коньяком, который ему наливал и наливал гостеприимный хозяин.

Дмитрий Дмитриевич признавался, что страшно боится гебешников и партийных вождей. Вы знаете, что битый гений имел на то основания. Удивительно, откуда он черпал для своей могучей – трагической, но могучей – музыки. Ограниченные психоаналитики могли бы трактовать это как элементарную сублимацию. Даже если принять такое толкование, то всё равно психиатрически (узкопсихиатрически, на основе одних только эндогенных психических процессов) не объяснить, почему эта «сублимация» воплощалась в программных музыкальных полотнах, изображавших и воплощавших Великую Отечественную («Ленинградская», 13-я), революцию (11-я, 12-я), трагизм века в целом (15-я). Адекватное объяснение возможно лишь на основе идейного, нравственного, мировоззренческого базиса.

Необходимо всё же истолковать признание Рихтера, который – надо бы и об этом не забыть – Шостаковича и ценил, и любил.

Попробуйте найти и даже бегло глянуть на фотографию что-то середины 70-х годов, где Шостакович, Рихтер, Ойстрах. Сразу станет ясно, почему трудно было переносить тишайшего Шостаковича. Фигура, жестикуляция, мимика – от всего веет тревогой, почти опасностью. Не опасностью, исходящей от ДД., а опасностью времени и мира, отражаемой им (отражаемой – в обоих смыслах этого слова). Его облик как бы «информировал» о страшности люциферианского мира, так что дискомфорт от присутствия его рядом был, очевидно, вполне возможен.

Вообще я сторонник той точки зрения, что наличие психических отклонений, вплоть до глубокой психопатии и далее – не основание считать человека неполноценным и бесполезным, а то и вредным для цивилизации и «культурной культуры». Мб., Евгений Георгиевич, Вы обратили внимание на то, что в моих «ЛИУ» выведен не один персонаж с психическими отклонениями (можно было написать и психопат, но это слово ещё не очищено от негативного оттенка и почти что равняется в восприятии «Вашим» дегенератам). Вне «ЛИУ» я вступился за Порфирия Иванова, миниочерк о котором – из-за моей оплошности (забыл предупредить, что выслал его лишь для первичного ознакомления) – попал в «Феникс». Восторженные (среди них, видимо, большинство благодарные) поклонники издали в необработанном виде его «Труды», которые наглядно иллюстрируют глубокую патологию сознания Порфирия Корнеевича.

Г. Вы оказались весьма зависимы в суждениях от чужих мыслей и текстов. Последнее наглядно заметно в чрезмерно обширном и детальном цитировании, в то время как для достижения контекстности, связности и концепционности (концептуальности) трактата (в данном случае), статьи, очерка и пр. целесообразна и лексико-стилистическая целостность – номинального автора. Скажу Вам по секрету как махровый редактор – научных текстов в особенности (редактирование массовой публицистики – это моя вторая специализация, хотя хронологически, конечно, первая) – у нас есть критерий: коль скоро некто прибегает к постоянному цитированию, избегая изложения-переложения-толкования привлекаемых литературных источников даже тогда, когда именно названная триада переработки целесообразна, то мы начинаем подозревать, что автор недостаточно освоил предмет, чтобы то же содержание передать своими словами. Вы наверняка знаете и по собственной учебной практике: насколько легче делать так называемый цитатный конспект, но зато конспект-переложение (В начале главы Имярек представил свою точку зрения на предмет, в которой, по-моему, выявил себя сторонником Лейбница…, при этом он, кажется, неадекватно оперирует понятием личность и т.д. и т.п.)… намного сложнее17.

Немало и примеров зависимости от суждений – при этом именно этим и можно объяснить повторение явных ошибок. Один из примеров – Розанов о Гоголе. А вот другой. Как Вы сообщаете, «современная психиатрия», оказывается, «утверждает, что без психической патологии самоубийств не бывает». Здрасте Вам! Не говорю уж об огромном количестве героических самоубийств самопожертвования (это можно засчитывать по другому ведомству). Но есть ли патология в самоубийстве упомянутой Вами Лауры Маркс-Лафарг и Поля Лафарга? Взрослых героев повести Айтматова «Пегий пёс…»? Любимицы поэтов и читателей участницы войны Юлии Друниной, шокированной постсоветскими изменениями?… Да и в своём огромной списке Вы без труда найдёте примеры: во-первых, самоубийств людей без психической патологии и, во-вторых, самоубийств психопатов, покончивших с жизнью не в результате фамильной психопатии…– сам же и называете индивидуальные обстоятельства и мотивы самоубийств, а тезис – неадекватен. Или примеры – неадекватны.

Что это? Внушаемость – как противоположность вникаемости (оба термина Шичко, явно Вам известные, употребляю в несколько изменённой трактовке – в частности, вникаемость для меня почти синоним проницательности, способности быстрого «схватывания» существа как качества мышления, сознания, но не мозга).

Д. Вышесказанное может вызвать Ваш протест. Уж чего-чего во мне нет, категорически возразите Вы, так это подчинения чьим-либо мнениям – в духе отмечаемой Вами заражаемости чужим взглядам, эмоциям, оценкам. И я думаю, возразите искренне, тем более что – я убеждён – придерживаетесь принципа именно независимости суждений. Но одно дело – искренность, и другое – истинность. Намерение и результат.

Думаю, Вы принялись за «Скопище…» с уже пред варительно жёстко сформулированным убеждением (именно таково буквальное толкование термина «пред убеждение»), и потому случилась – даже независимо от умысла подгонки аргументов и иллюстраций под результат – именно подгонка (в случае корыстного умысла говорят «подтасовка», но я так не говорю, потому что убеждён в отсутствии у Вас такого умысла). Иначе Вы совсем не так, как в тексте, истолковывали многие приведённые факты и находили бы контрфакты. К примеру, я бы скорее у Некрасова обнаружил… психопатию народолюбия (кстати, какой-то термин у психиатров для этого, кажется, есть). Сколько у него стихотворений, где он «сворачивает» на социальность. Колыбельная Ерёмушке с политическим наставлением… «Железная дорога»…А кое-что может даже вызвать недоумение. Прочтите «Ночь, успели мы всем насладиться…» Что это за мужчина, который в этакие-то мгновения предлагает любовнице задуматься о том, чьи руки не знают отдыха, покоя и который позволяет «нам предаваться мечтам и страстям»?

Предубеждения – страшная сила. Вспомните нашу трагическую историю, когда большинство народа искренне, убеждённо, пред убеждённо поддерживало уничтожение инакомыслящих, непохожих, ненаших. Предубеждённый человек чрезвычайно восприимчив к влияниям, которые кажутся ему совпадающими или органично согласовываемыми с его убеждениями, и воспринимает их некритически, подчас даже с упоением. По-моему, в трактате Вы упоминаете Уриеля Акосту – разумеется, в негативном контексте. Думаю, Вы с увлечением прочтёте трагедию Карла Гуцкова, названную по имени этого еврейского вольнодумца. Если захотите прочесть, обратите внимание на вставной сюжет об Ахере (Ахаре) – инакомыслящем.

Е. Важнейший фактор, порождающий Ваши оплошности (связанный с Д.), – использование недоброкачественных источников (наряду с достойными, конечно). Все эти Климовы, Рассказовы и пр. Коль скоро Вас особо волнует – и это вызывает у меня всяческие ответные приветственные чувства! –опасность, исходящая от «люциферианской» культуры, то не найдёте ничего лучше, чем работы Михаила Александровича Лифшица. Начните со сборника «Почему я не модернист» (в соавторстве). Там давние статьи этого философа и искусствоведа, в которых он бесстрашно обличал расчеловечивания в творчестве таких культовых фигур, как Дали, Пикассо… вводил в публицистический обиход образ «труп красоты» и т.п. Это очень фундаментальный философ, но даже и академические его экзерсисы читаются людьми с определённым общекультурным запасом и любознательностью с интересом благодаря великолепному стилю (единственный автор, относительно которого в 5-томной философской энциклопедии сказано: работы написаны блестящим стилем: видимо, имел возможность отточить мысленно, в уме проговаривая в тюрьме и лагере). Чтобы не страдало Ваше национальное чувство, можете начать с книг (прежде всего: «Культура и технология: борьба миров») Владимира Александровича Кутырёва, кстати, нижегородца по рождению и образованию, одного из немногих ныне, кто развивает ценностную в основе теорию культуры (я придерживаюсь иной – попросту говоря «адаптационной»). Этим он близок и Вам, и всем, кто воспринимает культуру именно как ценность. Согласитесь, что ваше «Скопище…» (как наверняка и «Культуразм…» в целом) – это, говоря терминологически точно, сочинения аксиологические, субъективно-оценочные. Кутырёв (но он человек с серьёзным философским базисом, да и формально доктор философии) «фундирует» оценки так называемым онтологическим анализом культуры таковой как она есть сама по себе, объективно.

Ж. Я назвал Вас «неистовым Виссарионом». Это сравнение с Белинским и лестное и многозначительное. Оно побуждает вернуться к Герцену, что, кстати, было обещано.

В одном из писем (к В.П. Боткину?18) Александр Иванович пишет о трёх типах отношения к людям и идеям, иллюстрируя их персоналиями. Для Белинского абсолютно приоритетны отвлеченные – разумеется, высокие – идеи, принципы. Отступление от них подлежит каре. Для «рохли», добряка Огарёва приоритетен человек и его слабости, а отступления от принципов прощаемы. Разумным и правильным Герцен считает свой – можно сказать, компромиссный вариант: почитать идеи-принципы ради обогащения и подтягивания к ним людей.

Герцен неоднократно подчёркивал: мой принцип – гуманность.

Может показаться странным, что такую ориентацию личности и деятельности я ставлю Вам в пример, в то время как выше (2.3.) отметил, что, по моим впечатлениям, Вы ориентированы на гуманистические идеалы. Но разве Белинский был не за эти идеалы.

Вполне возможно, что этим Герцен возвращает нас к эпиграфу моего письма, в котором утверждается ошибочность быть защитником истины до нетерпимости.

 

 

Возврат). Обещанное уточнение. Нет, не в Вас я целил эпиграфом письма. Я целил в агрессора, [который] в Вас. Этот агрессор в «Скопище…» заметно сильнее, чем человек, в котором подчас сказывается сочувствие тем, кто вляпался в люциферианскую культуру, хотя не думайте, что я не заметил ноток этого сочувствия, сожаления, даже горечи в связи с некоторыми судьбами.

 

Примечание. Как и многое из моей персонально адресной писанины, это письмо Вам получилось обобщённым и обобщающим кое-какие мои соображения, которые могут представлять интерес (не обязательно вызывая одобрение и согласие) за пределами узкого круга адресатов «веера». Хотя изложенное не бог весть какая наука, а лишь популяризация и информация с небольшим дополнением интерпретаций для освоения наших, антипитейно трезвеннических проблем, но для начинающих, пытливых, понимающих, что проблема сложна, многозначна и не сводится к лозунгам «водка – яд», «трезвость – норма жизни», – есть, как мне кажется, нечто нужное. Таким образом, придание ему гласности в качестве «открытого письма» имело бы смысл, что потребует, разумеется, переработки. Казалось бы, тут и вопроса нет – ведь Ваше «Скопище…» (как и «Культуразм…») опубликованы. Вопрос, однако, есть. Возникает он не только в связи с особой стилистикой ответа, вызванной персональной адресностью, резкостью моего анализаи оценок. Вы доверили мне «Скопище…», за что я Вам признателен, и печатать ли его за пределами «веера», ни я, ни В.М., не можем без Вашего согласия и, мб., Ваших поправок (точнее: ремарок – сокращения того, что не для посторонних глаз). Кроме того, я не знаю, как Вы переносите критику, то есть насколько Вы обидчивы. Вспоминаю опыт 1984 года, когда как метеор в антипитейную деятельность влетел В.Г. Жданов. Появление в нашем деле Н.Г. Загоруйко (в первую очередь) и Жданова, вообще «академгородцев», их удачная пропагандистская кампания в «Известиях» вызвали во мне большую радость, о чём я им тотчас же написал: вот, мол, мы теперь двинем вперёд научное обеспечение трезвеннического движения. Чорта лысого! Отнюдь не двинули. Почему этого не произошло, разговор отдельный. Но случилось для меня неожиданное. Я проанализировал доклад Жданова и потратил немало дорогого времени на изложение замечаний и предложений. Помнится, замечаний, касающихся фактических неточностей и ошибочных трактовок, было 84 (во всяком случае, не один десяток, а 84, возможно, влияние года, которым помечен этот доклад). Письмо с анализом было послано Вл. Георгиевичу через Загоруйко (я не имел адреса Жданова). Вы думаете, ВГ. меня хоть поблагодарил!? Ну за работу, за потраченные время и… бумагу с ленточкой для пишмашеньки. Жданов, однако, особый предмет – да и не знаю, что он сейчас собой представляет.

В виде завершения посвящённого Вам, Евгений Георгиевич, фрагмента вношу предложение:

Поскольку более частыми стали призывы к повторению чего-либо подобного «полуосушению-85» и учитывая, что тогда одним из факторов слома антипитейной реформы стало то, что «интеллигенция не поддержала народ» (формулировка, порождённая ещё попыткой запрета 1914 года), давайте вырабатывать стратегию не обличения, а завоевания выдающихся деятелей культуры, для чего учредить в наших изданиях соответствующие рубрики.

Владимир Михайлович!

Благодаря Вас за дискету со Словарём, за которую сяду через пару недель, хотел бы сразу же оговорить замысел с учётом уже высказанного о типах словарей. Главное: будет ли это словарь для внутреннего, мнатовского употребления или же более широкого назначения – так сказать, словарь от МНАТ по питейной/наркотической проблеме? ЭН задумывалась именно по последнему варианту, что и оказалось – 1) тогда; 2) в связи с неготовностью с решению такой проблемы Маюрова и Лазарева – преждевременной, непосильной задачей. Словарь Батракова также притязательный. Присланный словарь-эскиз МНАТ по составу – для внутреннего употребления. Однако некоторые статьи (нп., Ваша «Демонтаж ПКП») имеют общенаучный характер.

Притязает на словарь теоретического характера и попытка Батракова.

Давайте решать. Если «внутреннее средство», то особо не нужно ничего менять – за исключением, мб., удаления, «семейных» (мнатовских) деталей, не значимых ни для кого, кроме нас любимых, и (уже не мб., а обязательно!) восхвалений и самовосхвалений, а также… преуменьшения чьих-нибудь заслуг. Вот прочитал я в статье «Лазарев», что он породил три науки, и захотелось мне сообщить читателям, что я создал и внедрил, по меньшей мере,… четыре. Не тут-то было! Ни одной не породил, а сочиняю вот уж четвёртый десяток лет. Прямо несчастье! А в словаре я, между прочим, тоже заклеймён как выдающийся деятель. Думаю, зная Рудольфа Михалыча как человека просто увлекающегося, но отнюдь не чванливого, что дело здесь в недостатке информации и в неадекватном употреблении слова «наука». В словарях, однако, не место для подобных… увлечений.

Убеждён, как и в случае с ЭН, словарь общего характера нам сейчас не поднять. Но ведь надо же обозначить наше отношение к основным терминам, сл