Павел I создает Ведомство благотворительных учреждений и поручает его императрице Марии Федоровне

Петр I и Екатерина II проводили реформы в целях «скорейшей цивилизации» страны. Искренность их замыслов не вызывает со­мнения, но на ум приходят рассуждения почетного иностранного члена Петербургской академии (с 1760 г.) французского философа Гольбаха: «Полная цивилизация народов и вождей, которые ими руководят, благодетельные изменения в правлении, искоренение недостатков — все это может быть только результатом работы веков, постоянных усилий человеческого ума, многократного об­щественного опыта». Именно этих усилий и опыта недоставало российскому обществу. В течение века продолжалось ожесточенное противостояние «почвы» и «цивилизации», и хотя носителями новых западноевропейских ценностей выступала ма­лая часть страны, но, как писал К. С. Аксаков, «эта часть сильна и богата, от нее зависит другая, неизменившая вере и земле род­ной...».

Вольно или невольно государство пыталось сломать традици­онное народное милосердие к калеке и сострадание к убогому, искоренить милостыню во спасение — духовные опоры, которые помогали русскому человеку выстаивать и перед лицом рока, и перед еще более грозным для соотечественника лицом безжало­стной власти, помогали переносить тяжелые жизненные испыта­ния. Средневековое незамутненное нищелюбие простонародья де­формировалось и иссякало, но оно не исчезло окончательно, скорее сжалось и окуклилось, скрытно продолжая таиться в душах большинства россиян, словно зерно в темном амбаре, ожидающее встречи с теплом и землей. Вековые ценности остались в фонде абсолютов и святынь национальной русской культуры.

Насаждаемые «цивилизацией» закрытое призрение, организо­ванная благотворительность, неприятие нищенства не прижива­лись по велению закона, их требовалось внедрить в жизненный уклад, культурную норму, а вот это оказалось затруднительно. К тому же начиная с Петра Великого большинство монархов, всходя на трон, прежде всего меняли внутриполитический курс и отменяли новации предшественника. Точно так поступил сын Ека­терины Великой.

В 1796 г. российский престол занял Павел I — «желчный, раз­дражительный до бешенства человек, воспитавшийся в убеждении, что его самовластие беспредельно, что подданными следует управ­лять железным прутом, при помощи суровой, а если понадобится, то и железной дисциплины. <...> Его законодательная деятель­ность чаще всего зависела от настроения духа и потому не всегда была строго обдуманна. <...> Он ненавидел порядки, установив­шиеся в ее [Екатерины II] царствование».

С того момента, как штурвал власти достался Павлу, курс государства вновь перестал сверяться с лоциями долговре­менных стратегических планов, и Рос­сия принялась, словно корабль, причудливо менять галсы, подчиняясь не ветрам времени, а непредсказуемым прихотям капитана. Внутриполитиче­ский барометр постоянно показывал шторм. Государственные решения не­редко оказывались взаимоисключающи­ми. По мнению многих отечественных историков, политическая жизнь России, в отличие от екатерининских времен, приобрела «ненациональный характер». Мечтающий отомстить матери за деся­тилетия унижения монарх принялся рушить все ею созданное.

Учреждения, в том числе местного самоуправления, введенные екатери­нинским указом 1775 г., но еще не со­зданные на деле к моменту воцарения Павла I, дальнейшего распространения не получили. Права и привилегии, дарованные дворянству, купечеству и городам, были отменены, администра­тивные реформы остановлены. Прежняя система управления подверглась ревизии и разрушению, новая не создавалась. Усили­вался административный хаос, законность подменялась произволом. Приказы общественного призрения почти повсеместно за­крылись, число судебных инстанций сократилось. Также закрылись городские сословные думы, управление городами по­ручалось военно-полицейским органам.

Бессмысленно рассуждать о положении инвалидов в государ­стве, где правит всевластный и деспотичный монарх. Любитель муштры и парадов, Павел I пытался регламентировать все сферы жизни верноподданных, включая их частную жизнь. Знакомство с краткими выписками из высочайших рескриптов поможет почув­ствовать силу давления на личные свободы человека:

«1798 год. Февраля 18. Запрещается танцевать вальс. Июля 28. Чтоб малолетние дети на улицу из домов выпущаемы не были без присмотру. Августа 12. Чтобы те, кто желает иметь на окошках гор­шки с цветами, держали бы оные по внутреннюю сторону окон, но если по наружную, то не иначе, чтоб были решетки, и запрещается носить жабо. Чтоб никто не имел бакенбард.

1800 год. Февраля 22. Чтоб хозяева, имеющие надобность иметь собак, отнюдь не выпущали их на улицу, прочие же были со знаками. Декабря 15. Чтоб всякой выезжающий из города, куда бы то ни было, публиковался в газетах 3 раза сряду».

Вновь широкое распространение получают телесные наказа­ния, подвергнуться которым могли и лица высших сословий. По прихоти монарха неповинующийся дворянин, как во времена Ивана Грозного, мог оказаться в сумасшедшем доме, из чего следует, что Павел I понимал это заведение как изоляционное, каратель­но-исправительное, но не благотворительно-лечебное.

Декларация прав человека, утвержденная французским Кон­вентом (1793), провозглашала священным долгом оказание помо­щи несчастным членам общества, включая и душевнобольных. Психиатр Ф. Пинель, как мы уже знаем, собственноручно снимает оковы с пациентов Бисетра и Сальпетриера. Прежде широко при­менявшиеся в психиатрических лечебницах пытки и притеснения искореняются в Европе по мере сил. Российский же монарх при­казывает отставного подполковника Алёнина «за дерзость и су­масшествие посадить в Санкт-Петербурге в дом сумасшедших». Карающий самодержец не принял во внимание ни во­енные заслуги, ни сословную принадлежность, ни чин человека, посмевшего ему возразить. Полагаем, никто не осмеливался жало­ваться или заступаться за близких, тем более что жалобы и просьбы раздражали императора столь сильно, что он издал распо­ряжение, согласно которому «всяк, дерзнувший по двукратной просьбе еще утруждать его императорское величество, имеет быть посажен в тюрьму на месяц». При Павле культурные контак­ты с Европой прерываются, выезд россиян за границу сделался почти невозможным. Одновременно запрещается обучение рос­сийской молодежи в «иностранных училищах» (университетах), а также ввоз «всякого рода книг, на каком бы языке оные ни были, без изъятия, равномерно и музыку».

Жестко контролировалась не только светская жизнь, но и жизнь духовенства, тем более что Павел полагал себя главой церкви. В противовес матери-вольтерьянке он благосклонно поддерживал синодальные решения, направленные на улучшение церковного бы­та. За короткое время (1797—1799) архиереям и монастырям уда­лось вдвое увеличить землевладения и поступающие из казны дол­жностные оклады. Сторонник палочной дисциплины, Павел I неожиданно освободил от телесных наказаний священнослужите­лей, справедливо указывая, что наказание, «чинимое в виду тех са­мых прихожан, кои получали от них спасительные тайны, распола­гает их к презрению священного сана». Также при Павле I Синоду впервые (1799) удалось принять меры по социальному обеспечению вдов и сирот духовенства, определив для них вакансии в монастыр­ских и архиерейских богадельнях.

Непоследовательный и непредсказуемый Павел I, с одной сто­роны, жестко контролировал православную церковь, с другой — способствовал ее благоустройству, а с третьей, подчиняясь религиозно-теократическому настроению, — приблизил к себе церковь римско-католическую. Император предложил убежище в России папе римскому, приютил изгнанный из ряда европейских стран орден иезуитов и даже принял сан Великого магистра Мальтий­ского ордена Св. Иоанна Иерусалимского. Изначально названный духовный орден возник в Иерусалиме (1048), дабы давать приют и врачебную помощь богомольцам, являвшимся в Святую землю. Российский монарх стал членом католического ордена, в числе основных задач которого была деятельная благотворительность, а потому отнюдь не случайно краткий срок его правления — четы­ре года, четыре месяца и четыре дня — отмечен судьбоносным решением, кардинально и позитивно изменившим отношение Российского государства к инвалидам. Важные шаги на пути ста­новления отечественной системы государственного призрения со­вершены монархом, которого многие современники считали бе­зумцем.

Первый шаг на пути деятельной благотворительности Павел сделал в юном возрасте. В девять лет цесаревич заболел столь тя­жело, что Екатерина II сомневалась, выживет ли он. По преданию, Павлу порекомендовали дать обет построить в случае выздоровле­ния лечебное заведение. Обет был дан и исполнен. 11 июня 1763 г. Сенат обнародовал указ: «Просил Ее Императорское Величество любезный Ее Императорского Величества сын, цесаревич и вели­кий князь Павел Петрович, чтобы Ее Императорское Величество позволили ему в Москве под его именем учредить свободную больницу». Так, благодаря павловскому обету в Москве неподалеку от Даниловского монастыря появилась больница для гражданского населения на 25 коек (1763).

Вступая в Мальтийский орден госпитальеров, Павел принима­ет новый обет — развивать в стране систему медицинских учреж­дений и также исполняет его. В 1797 г. самодержец повелевает со­здать во всех (за исключением столичных) губерниях врачебные управы, введя в них инспекторов «для лучшего наблюдения над аптеками и госпиталями». Правда, истинные мотивы указа далеки от филантропических идеалов ордена. Создавалась врачебная управа главным образом для освидетельствования рекрутов. Управе в подчинение передавался немногочисленный губернский медицинский персонал («оператор»-хирург, уездные лекари, повиваль­ные бабки), а также аптеки и казенные больницы.

К сожалению, совершенствование лечебной службы престоло­наследник начал с ликвидации Приказов общественного призрения, введенных указом Екатерины И. Их по прихоти нового монарха сменили Камеральные департаменты и врачебные управы, а в сто­лицах — медицинские коллегии. Характер изменений со всей оче­видностью раскрывает текст указа по Москве (1798): «Приказ об­щественного призрения со всеми находящимися при оном чинами, заведениями городского правления с тем, чтобы и впредь принадле­жащие здешнему Приказу общественного призрения суммы отсылались в Камеральный городского правления департамент для упо­требления их на такие же человеколюбивые предметы, на кои оныя и в Приказе назначались». Учреждения, штаты, источники и размеры финансирования, как и благотворительные цели город­ской системы призрения, частично сохранялись, менялось название и подчинение по принадлежности. Чиновников рассадили по-новому, дело осталось на прежнем месте.

Руководство переименованной службой Павел I возложил на супругу — Марию Федоровну и на ее (императрицы Марии) кан­целярию. Имя Марии Федоровны принцесса Софья-Доротея-Августа-Луиза Вюртембергская (1759—1828) получила при принятии православия и вступлении в брак с цесаревичем Павлом Петрови­чем (1776). Судьба распорядилась так, что мать десятерых детей, в том числе императоров Александра I и Николая I, станет заступ­ницей тысяч обездоленных россиян. Указом от 12 ноября 1796 г. Павел I повелел императрице «начальствовать над воспитатель­ным обществом благородных девиц», несколько позже назначил «главной начальницей воспитательных детских домов Петербурга и Москвы» (Указ от 2 мая 1797 г.). Со временем в ведение канцелярии, кото­рую вскоре переименуют в Ведомство учреждений императрицы Марии (ВУИМ), перейдут лечебницы, сумас­шедшие дома, приюты и богадельни, словом, все существовавшие на тот мо­мент благотворительные учреждения.

Через полтора столетия — в начале XX в. — о личной благотворительности императрицы и ее трудах во главе не­обычного ведомства журнал «Женское образование» будет писать, не скрывая глубокого уважения и восхищения подвижницей.

«В ряду знаменитых женщин, появ­лявшихся во всемирной истории, немно­го найдется таких, которые, как Мария Феодоровна, запечатлили свое имя в па­мяти потомства столь светлой, благотворной и широкой человеколюбивой деятельностью. Мария Феодоровна посвящала себя филантропии по действительной, внутренней горячей потребности творить добро людям, как можно больше добра, в особенности тем, кто нуждается в помощи и мило­сердии. В одну из торжественных минут она сама заметила в нази­дание своим подчиненным, что благотворительность тогда только может приносить истинную пользу, когда проистекает из сердца, исполненного любви. Она была чужда всякого властолюбия. Высо­кое положение, власть и возможность распоряжаться большими средствами служили ей только для развития своей благотворитель­ной миссии, для возможно большего распространения действий основанных ею человеколюбивых учреждений. В ней была гуманная способность сердцем угадывать положение каждого, чем-нибудь несчастливого и неудовлетворенного лица, и как бы само по себе лицо это ни было незначительно и ничтожно, как бы ни были малы и мелочны с высшей точки зрения его нужды, лишения и страдания, Мария Феодоровна с неизменно теплым участием, просто и иск­ренно входила в непосредственные сношения с подобными лицами, делая все, чтобы доставить им утешение. Венцом благотворитель­ности Марии Феодоровны и главным поприщем всей ее деятельно­сти была учебно-воспитательная система... «учреждений императ­рицы Марии». Сюда входили приюты и дома призрения для детей и учебно-воспитательные заведения, преимущественно женские. Предметом главнейшей, самой неусыпной заботливости императри­цы был Воспитательный дом, доведенный ею до огромных размеров и ее щедростью поставленный в возможность, не оскудевая, тратить сотни тысяч рублей на призрение и воспитание тысяч брошенных де­тей. <...> Мария Феодоровна относилась с особой нежностью и за­ботливостью к больным детям. <...> Вид всякого страдания и немо­щи возбуждал в ней с особенной силой чувство любви и потребность благотворить. Благодаря этой впечатлительной отзывчивости импе­ратрицы положено было основание одного из прекраснейших ее че­ловеколюбивых учреждений — училища глухонемых. <...>

Она присутствовала нередко при трудных, невыносимых для многих операциях ради того, чтобы облегчить страдания подвергав­шихся им и утешить их. Некоторые больные соглашались на опера­цию только под условием, чтобы императрица при этом присутство­вала, и она охотно выполняла их желания. <...> В обхождении со всеми окружающими она была всегда ровною, внимательною и ми­лою. Гнев и раздражение были ей недоступны, и не было человека, который бы имел когда-нибудь причину сетовать на нее и жаловать­ся».

Итак, волею Павла I продолжалось строительство отечест­венной системы государственного призрения: был создан орган управления системой учебно-воспитательных, благотво­рительных и лечебных учреждений, впоследствии получивший название «Ведомство учреждений императрицы Марии» (ВУИМ); открыты внесословные больницы; воз­никли медицинские коллегии и врачебные управы.