Глава двенадцатая, в которой события принимают неожиданный оборот

"Петербургские ведомости", 8(20) января 1878 г. ТУРКИ ПРОСЯТ МИРА! После Капитуляции Вессель-паши, после взятия Филиппополя и сдачидревнего Адрианополя, распахнувшего вчера ворота перед казаками БелогоГенерала, участь войны окончательно решилась, и сегодня утром в расположениенаших доблестных войск прибыл поезд с турецкими парламентерами. Составзадержан в Адрианополе, а паши переправлены в штаб главнокомандующего,квартирующего в местечке Германлы. Когда глава турецкой делегации 76-летнийНамык-паша ознакомился с предварительными условиями мира, то в отчаяниивоскликнул: "Votre arm. Je est victorieuse, votre ambition est satisfaite etla Turkic est d'Jtruite! {Ваша армия победила, ваше честолюбиеудовлетворено, а Турции более не существует! (фр.)}" Что ж, скажем мы, туда ей, Турции, и дорога. Так толком и не попрощались. На крыльце "походного дворца" Варюподхватил Соболев, околдовал магнетизмом славы и успеха, увез в свой штабпраздновать победу. Эрасту Петровичу она едва успела кивнуть, а наутро его влагере уже не было. Денщик Трифон сказал: "Уехали. Через месяц заходите". Но месяц прошел, а титулярного советника все не было. Видимо, найтиМаклафлина в Англии оказалось не так-то просто. Не то чтобы Варя скучала - наоборот. Как снялись с плевненского лагеря,жизнь стала увлекательной. Что ни день - переезды, новые города,умопомрачительные горные пейзажи и бесконечные торжества по поводу чуть лине ежедневных викторий. Штаб верховного переехал сначала в Казанлык, заБалканский хребет, потом еще южнее, в Германлы. Тут и зимы-то никакой небыло. Деревья стояли зеленые, снег виднелся только на вершинах дальних гор. Без Фандорина заняться было нечем. Варя по-прежнему числилась приштабе, исправно получила жалованье и за декабрь, и за январь, плюс походные,плюс наградные к Рождеству. Денег накопилось изрядно, а тратить не на что.Хотела раз в Софии купить очаровательный медный светильник (ну точь-в-точьлампа Аладдина) - какое там. Эвре и Гриднев сцепились чуть не до драки - ктопреподнесет Варе безделушку. Пришлось уступить. Да, о Гридневе. Восемнадцатилетнего прапорщика к Варе приставилСоболев. Герой Плевны и Шейнова был денно и нощно занят ратными трудами, нопро Варю не забывал. Когда удавалось вырваться в штаб, непременнозаглядывал, присылал гигантские букеты, приглашал на праздники (Новый Годвот дважды встречали - по западному стилю и по-русски). Но и этогонастырному Мишелю было мало. Откомандировал в Варино распоряжение одного изсвоих ординарцев - "для помощи в дороге и защиты". Прапорщик сначала дулся исмотрел на начальство в юбке волчонком, но довольно быстро приручился и,кажется, даже проникся романтическими чувствами. Смешно, но лестно. Гридневбыл некрасив (красивого стратег Соболев не прислал бы), но мил и по-щенячьипылок. Рядом с ним двадцатидвухлетняя Варя чувствовала себя женщинойвзрослой и бывалой. Положение у нее было довольно странное. В штабе ее, судя по всему,считали Соболевской любовницей. Поскольку отношение к Белому Генералу быловосторженно-всепрощающее, никто Варю не осуждал. Напротив, частицаСоболевского сияния как бы распространялась и на нее. Пожалуй, многиеофицеры даже возмутились бы, узнав, что она смеет отказывать преславномуАхиллесу во взаимности и хранит верность какому-то жалкому шифровальщику. С Петей, по правде говоря, складывалось не очень. Нет, он не ревновал,сцен не устраивал. Однако после несостоявшегося самоубийства Варе с нимстало трудно. Во-первых, она его почти не видела - Петя "смывал вину"трудом, поскольку смыть вину кровью в шифровальном отделе было невозможно.Дежурил по две смены подряд, спал там же, на складной койке, в клуб кжурналистам не ходил, участия в пирушках не принимал. И Рождество, исочельник пришлось отмечать без него. При виде Вари его лицо загоралосьтихой, ласковой радостью. А говорил с ней, словно с иконой ВладимирскойБогоматери: и светлая она, и единственная надежда, и без нее он совсемпропал бы. Жалко его было безумно. И в то же время все чаще подступал неприятныйвопрос: можно ли выходить замуж из жалости? Получалось, что нельзя. Но ещенемыслимей было бы сказать: "Знаешь, Петенька, я передумала и твоей женой нестану". Это все равно что подранка добить. В общем, куда ни кинь, все клин. В кочевавшем с места на место пресс-клубе по-прежнему собираласьмногочисленная компания, но уже не такая шумная, как в незабвенные зуровскиевремена. В карты играли умеренно, по-маленькой. Шахматные партии сисчезновением Маклафлина вовсе прекратились. Об ирландце журналисты непоминали, во всяком случае при русских, однако двое остальных британскихкорреспондентов были подвергнуты демонстративному бойкоту и бывать в клубеперестали. Случались, конечно, и попойки, и скандалы. Дважды чуть не дошло докровопролития, и оба раза, как на грех, из-за Вари. Сначала, еще в Казанлыке, один заезжий адъютантик, не вполнеразобравшийся в Варином статусе, неудачно пошутил: назвал ее "герцогинейМальборо", явно намекая на то, что "герцог Мальборо" - Соболев. Д'Эврепотребовал от наглеца извинений, тот спьяну заартачился, и пошли стреляться.Вари тогда в шатре не было, а то она, конечно, прекратила бы этот дурацкийконфликт. Но ничего, обошлось: адъютантик промазал, д'Эвре ответнымвыстрелом сбил ему с головы фуражку, после чего обидчик протрезвел ипризнал свою неправоту. В другой раз к барьеру вызвали уже самого француза, и опять за шутку -но на сей раз, на взгляд Вари, довольно смешную. Это было уже после того,как ее повсюду стал сопровождать юный Гриднев. Д'Эвре опрометчиво заметилвслух, что "мадемуазель Барбара" теперь похожа на Анну Иоанновну сарапчонком, после чего прапорщик, не устрашившись грозной репутациикорреспондента, потребовал от него немедленной сатисфакции. Поскольку сценапроизошла в Варином присутствии, до пальбы не дошло. Гридневу она велелапомалкивать, а д'Эвре - взять свои слова обратно. Корреспондент тут жепокаялся, признав, что сравнение неудачно и monsieur sous-lieutenant{Господин младший лейтенант (фр.)} скорее напоминает Геркулеса, захватившегокеринейскую лань. На том и помирились. Временами Варе казалось, что д'Эвре бросает на нее взоры, которые можнорастолковать только в одном смысле, однако внешне француз держался сущимБаярдом. Как и другие журналисты, он по нескольку дней пропадал напередовой, и виделись они теперь реже, чем под Плевной. Но однажды произошелу них наедине некий разговор, который Варя впоследствии восстановила попамяти и слово в слово записала в дневнике (после отъезда Эраста Петровичапочему-то потянуло писать дневник - должно быть, от безделья). Сидели в придорожной корчме, на горном перевале. Грелись у огня, пилигорячее вино, и журналиста немножко развезло с мороза. - Ах, мадемуазель Барбара, если бы я был не я, - горько усмехнулсяд'Эвре, не ведая, что почти дословно повторяет обожаемого Варей ПьераБезухова. - Если бы я был в ином положении, с иным характером, с инойсудьбой... - Он посмотрел на нее так, что сердце у Вари в груди запрыгало,как через скакалку. - Я бы непременно посоперничал с блистательным Мишелем.Как, был бы у меня против него хоть один шанс? - Конечно, был бы, - честно ответила Варя и спохватилась - этопрозвучало как приглашение к флирту. - Я хочу сказать, что у вас, Шарль,было бы шансов не меньше и не больше, чем у Михаила Дмитриевича. То естьникаких. Почти. А "почти" все-таки прибавила. О ненавистное, неистребимое, женское! Поскольку д'Эвре казался расслабленным, как никогда, Варя задалавопрос, давно ее интересовавший: - Шарль, а есть ли у вас семья? - Вас, конечно, на самом деле интересует, есть ли у меня жена? -улыбнулся журналист. Варя смутилась: - Ну, не только. Родители, братья, сестры... Собственно, зачем лицемерить, одернула себя она. Совершенно нормальныйвопрос. И решительно добавила: - Про жену, конечно, тоже хотелось бы знать. Вот Соболев не скрывает,что женат. - Увы, мадемуазель Барбара. Ни жены, ни невесты. Нет и никогда не было.Не тот образ жизни. Интрижки, разумеется, случались - говорю вам об этом безстеснения, потому что, вы женщина современная и лишены глупой жеманности.(Варя польщенно улыбнулась). А семья... Только отец, которого я горячо люблюи по которому очень скучаю. Он сейчас во Франции. Когда-нибудь расскажу вамо нем. После войны, ладно? Это целая история. Итак, выходило, что все-таки неравнодушен, но соперничать с Соболевымне желает. Верно, из гордости. Однако это обстоятельство не мешало французу поддерживать с Мишелемдружеские отношения. Чаще всего д'Эвре пропадал именно в отряде у БелогоГенерала, благо тот постоянно находился в самом авангарде наступающей армии,и корреспондентам там было чем поживиться. В полдень 8 января Соболев прислал за Варей трофейную карету с казачьимконвоем - пригласил пожаловать в только что занятый Адрианополь. На мягкомкожаном сиденье лежала охапка оранжерейных роз. Собирая эту растительность вбукет, Митя Гриднев изорвал шипами новенькие перчатки и очень расстроился.По дороге Варя его утешала, из озорства пообещала отдать свои (у прапорщикабыли маленькие, девичьи руки). Митя насупил белесые брови, обиженно шмыгнулносом и с полчаса дулся, моргая длинными, пушистыми ресницами. Пожалуй,ресницы - вот единственное, с чем заморышу повезло, думала Варя. Такие же,как у Эраста Петровича, только светлые. Далее мысли естественным образомпереключились на неведомо где скитающегося Фандорина. Скорей бы уж приезжал!С ним... Спокойней? Интересней? Так сразу и не определишь, но определенно сним лучше. Доехали, когда уже смеркалось. Город притих, на улицах ни души, лишьзвонко цокали копытами конные разъезды, да грохотала подтягивавшаяся пошоссе артиллерия. Временный штаб находился в здании вокзала. Еще издали Варя услышалабравурную музыку - духовой оркестр играл "Славься". Все окна в новом,европейского типа здании светились, на привокзальной площади горели костры,деловито дымились трубы походных кухонь. Больше всего Варю поразило то, чтоу платформы стоял самый что ни на есть обычный пассажирский поезд:аккуратные вагончики, паровоз мирно попыхивает - словно и нет никакой войны. В зале ожидания, разумеется, праздновали. Вокруг наскоро сдвинутыхразномастных столов с нехитрой снедью, но значительным количеством бутылокпировали офицеры. Когда Варя с Гридневым вошли, все как раз грянули "ура",подняв кружки и обернувшись к столу, за которым сидел командир. Знаменитыйбелый китель генерала резко контрастировал с черными армейскими и серымиказачьими мундирами. Кроме самого Соболева за почетным столом сидели старшиевоеначальники (из них Варя знала только Перепелкина) и д'Эвре. Лица у всехбыли веселые, раскрасневшиеся - кажется, праздновали уже давно. - Варвара Андреевна! - закричал Ахиллес, вскакивая. - Счастлив, чтосочли возможным! "Ура", господа, в честь единственной дамы! Все встали и заорали столь оглушительно, что Варя испугалась. Никогдаее еще не приветствовали таким активным образом. Не зря ли она принялаприглашение? Баронесса Врейская, начальница походного лазарета, с персоналомкоторого квартировала Варя, предупреждала своих подопечных: - Mesdames, держитесь подальше от мужчин, когда те разгорячены боемили, того пуще, победой. В них просыпается атавистическая дикость, и любоймужчина, хоть бы даже выпускник Пажеского корпуса, на время превращается вварвара. Дайте им побыть в мужской компании, поостыть, и тогда они сновапримут цивилизованный облик, станут контролируемы. Впрочем, ничего особенно дикого кроме преувеличенной галантности ичрезмерно громких голосов Варя в соседях по столу не заметила. Посадили еена самое почетное место - справа от Соболева. С другой стороны оказалсяд'Эвре. Выпив шампанского и немного успокоившись, она спросила: - Мишель, скажите, что это там за поезд? Я уже не помню, когда впоследний раз видела, чтоб паровоз стоял на рельсах, а не валялся подоткосом. - Так вы ничего не знаете! - вскричал молодой полковник, сидевший скрая стола. - Война закончилась! Сегодня из Константинополя прибылипарламентеры! По железной дороге, как в мирное время! - И сколько их, парламентеров? - удивилась Варя. - Целый состав? - Нет, Варенька, - пояснил Соболев. - Парламентеров только двое. Нотурки так испугались падения Адрианополя, что, не желая терять ни минуты,просто прицепили штабной вагон к обычному поезду. Без пассажиров,разумеется. - А где парламентеры? - Отправил в экипажах к великому князю. Дорога-то дальше взорвана. - Ах, сто лет не ездила по железной дороге, - мечтательно вздохнулаона. - Откинуться на мягкое сиденье, раскрыть книжку, попить горячего чаю...За окном мелькают телеграфные столбы, колеса стучат... - Я бы вас прокатил, - сказал Соболев, - да жаль маршрут ограничен.Отсюда только в Константинополь. - Господа, господа! - воскликнул д'Эвре. - Пгекасная идея! La guerreest en fait fini {Война фактически окончена (фр.)}, тугки не стгеляют! А напаговозе, между пгочим, тугецкий флаг! Не пгоехаться ли до Сан-Стефано иобгатно? Aller et retour {Туда и обратно (фр.)}, a, Мишель? - Онокончательно перешел на французский, все более распаляясь. - МадемуазельБарбара прокатится в мягком вагоне, я напишу шикарный репортаж, а с намисъездит кто-нибудь из штабных офицеров и посмотрит на турецкие тылы.Ей-богу, Мишель, пройдет как по маслу! До Сан-Стефано и обратно! Им и вголову не придет! А если и придет, стрелять все равно не посмеют - ведь увас их парламентеры! Мишель, из Сан-Стефано огни Константинополя, как наладони! Там загородные виллы турецких везиров! Ах, какой шанс! - Безответственность и авантюризм, - отрезал подполковник Перепелкин. -Надеюсь, Михаил Дмитриевич, у вас хватит благоразумия не соблазниться. Сухой, неприятный человек Еремей Перепелкин. По правде говоря, заминувшие месяцы Варя успела проникнуться к нему живейшей неприязнью, хоть ипринимала на веру якобы непревзойденные деловые качества Соболевскогоначальника штаба. Еще бы он не усердствовал! Шутка ли - меньше чем заполгода из капитанов в подполковники скакнул, да еще "Георгия" сорвал,анненскую шашку за боевое ранение. И все благодаря Мишелю. А смотрит волком,как будто Варя у него что-нибудь украла. Впрочем понятно - ревнует, хочет,чтоб Ахиллес ему одному принадлежал. Как там, интересно, у Еремея Ионовичапо части казанзакинского греха? Однажды в разговоре с Соболевым она дажепозволила себе ехидный намек на эту тематику - Мишель так хохотал, что дажезакашлялся. Однако на сей раз противный Перепелкин был абсолютно прав. "Прекраснаяидея" Шарля показалась Варе сущей дикостью. Впрочем, у пирующих вздорныйпрожект получил полную поддержку: один казачий полковник даже хлопнулфранцуза по спине и назвал "отчаянной башкой". Соболев улыбался, но покамолчал. - Пустите меня, Михаил Дмитриевич, - попросил бравый кавалерийскийгенерал (кажется, его фамилия была Струков). - Посажу по вагонам своихказачков, прокатимся с ветерком. Глядишь, еще какого-нибудь пашу в плензахватим. А что, имеем право! Приказа о прекращении военных действий пока непоступало. Соболев взглянул на Варю, и она заметила, что глаза его засветилиськаким-то особенным блеском. - Э нет, Струков. Хватит с вас Адрианополя. - Ахиллес хищно улыбнулся иповысил голос. - Слушайте мой приказ, господа! - В зале тут же стало оченьтихо. - Я переношу свой командный пункт в Сан-Стефано! Третий егерскийбатальон посадить по вагонам. Пусть набьются, как селедки в бочку, но чтобвсе до одного влезли. В штабном вагоне поеду сам. Затем поезд немедленновернется в Адрианополь за подкреплениями и будет курсировать по маршрутубезостановочно. Завтра к полудню у меня будет целый полк. Ваша задача,Струков, - прибыть туда же с кавалерией не позднее завтрашнего вечера. Покаже мне хватит батальона. По разведывательным донесениям, боеспособныхтурецких войск впереди нет - только султанская гвардия в самомКонстантинополе, а ее дело - охранять Абдул-Гамида. - Не турок надо опасаться, ваше превосходительство, - скрипучим голосомсказал Перепелкин. - Турки вас, предположим, не тронут - выдохлись. Но вотглавнокомандующий по головке не погладит. - А это еще не факт, Еремей Ионович, - хитро прищурился Соболев. - Всезнают, что Ак-паша сумасброд, на сие многое списать можно. В то же времяизвестие о занятии константинопольского пригорода, поступившее в самыйразгар переговоров, может оказаться его императорскому высочеству очень дажекстати. Вслух выбранят, а втихую спасибо скажут. Уж не раз бывало. Иизвольте-ка не дискутировать после отдания приказа. - Absolument! - восхищенно покачал головой д'Эвре. - Un tour de genie,Michel! {Безусловно! Гениальный ход, Мишель! (фр.)} Получается, что моя идеябыла не самая пгек'асная. Гепогтаж будет лучше, чем я думал. Соболев поднялся, церемонно предложил Варе руку: - Не угодно ли взглянуть на огни Константинополя, Варвара Андреевна? Состав несся сквозь тьму быстро, Варя едва успевала прочесть названиястанций: Бабаэски, Люлебургаз, Чорлу. Станции как станции - такие же, какгде-нибудь на Тамбовщине, только не желтые, а белые. Огоньки, стройныесилуэты кипарисов, один раз сквозь железное кружево моста блеснула луннаяполоса реки. Вагон был удобный, с плюшевыми диванами, с большим столом красногодерева. Конвойцы и белая соболевская кобыла Гульнора расположились в отсекедля свиты. Оттуда то и дело доносилось ржание - Гульнора все не моглауспокоиться после нервного процесса погрузки. В салоне ехали сам генерал,Варя, д'Эвре и несколько офицеров, в том числе и Митя Гриднев, мирно спавшийв углу. Офицеры толпились вокруг Перепелкина, отмечавшего по картепродвижение поезда, и курили, корреспондент писал что-то в блокноте, а Варяс Соболевым стояли поодаль, у окна, и вели непростой разговор. -... Я думал, это любовь, - вполголоса исповедывался Мишель, вроде быглядя в черноту за окном, но Варя-то знала, что на самом деле он смотрит наее отражение в стекле. - Впрочем, не стану вам врать. Про любовь не думал.Моя главная страсть - честолюбие, все остальное потом. Так уж устроен. Ночестолюбие не грех, если устремлено к высокой цели. Я верю в звезду исудьбу, Варвара Андреевна. Звезда у меня яркая, а судьба особенная. Это ясердцем чувствую. Еще когда юнкером был... - Вы про жену начали рассказывать, - мягко вернула его Варя кинтересному. - Ах да. Женился из честолюбия, каюсь. Ошибку совершил. Из честолюбияможно под пули лезть, жениться - ни в коем случае. Ведь как сложилось?Вернулся из Туркестана. Первые лучи славы, но все равно - выскочка, парвеню,черная кость. Дед из нижних чинов выслужился. А тут княжна Титова. Род отРюрика. Прямиком из гарнизона - да в высшее общество. Как не соблазниться? Соболев говорил отрывисто, горько и, кажется, искренне. Варяискренность оценила. И еще, конечно, догадывалась, к чему дело идет. Моглабы вовремя остановить, увести разговор в сторону, но не хватило характера. Ау кого бы хватило? - Очень скоро я понял, что в высшем обществе мне делать нечего. Климатне для моего организма. Так и жили - я в походах, она в столице. Кончитсявойна, потребую развода. Могу себе позволить, заслужил. И никто не осудит -как-никак герой. - Соболев лукаво улыбнулся. - Так что скажете, Варенька? - О чем? - с невинным видом спросила она. Проклятая кокетливая натуратак и пела. Вроде бы и ни к чему это признание, одни осложнения от него, авсе равно - праздник. - Разводиться мне или нет? - Это уж вы сами решайте. (Вот сейчас, сейчас скажет те самые слова). Соболев тяжко вздохнул и - головой в омут: - Я давно на вас заглядываюсь. Вы умная, искренняя, смелая, схарактером. Именно такая спутница мне нужна. С вами я стал бы еще сильнее.Да и вы не пожалели бы, клянусь... В общем, Варвара Андреевна, считайте, чтоя делаю вам официальное... - Ваше превосходительство! - крикнул Перепелкин, чтоб ему под землюпровалиться. - Сан-Стефано! Выгружаемся? Операция прошла без сучка без задоринки. Разоружили ошалевшую охранустанции (смешно сказать - шестеро сонных солдат), рассыпались по городкувзводными командами. Пока с улиц доносилась редкая перестрелка, Соболев ждал на станции. Всезакончилось в полчаса. Потери - один легко раненный, да и того, похоже, своипо ошибке задели. Генерал наскоро осмотрел освещенный газовыми фонарями центр городка -чуть дальше начинался темный лабиринт кривых улочек, и туда соваться смыслане было. В качестве резиденции и оплота обороны (на случай неприятностей)Соболев выбрал массивное здание филиала Османо-Османского банка. Одна из ротразместилась непосредственно у стен и внутри, вторая осталась на станции,третья распределилась дозорами по окрестным улицам. Поезд немедленно укатилобратно - за подкреплениями. Сообщить по телеграфу в штаб верховного о захвате Сан-Стефано неудалось - линия молчала. Видно, турки постарались. - Второй батальон прибудет не позже полудня, - сказал Соболев. - Поканичего интересного не предвидится. Будем любоваться огнями Цареграда икоротать время за приятной беседой. Временный штаб устроили на третьем этаже, в директорском кабинете.Во-первых, из окон, действительно, было видно далекие огоньки турецкойстолицы, а во-вторых, прямо из кабинета стальная дверь вела в банковскоехранилище. На чугунных полках ровными рядами стояли мешки с сургучнымипечатями. Д'Эвре прочитал арабскую вязь, сказал, что в каждом мешке по стотысяч лир. - А говорят, Турция обанкротилась, - удивился Митя. - Тут же миллионы! - Именно поэтому обоснуемся в кабинете, - решил Соболев. - Целее будут.Меня один раз уже обвиняли в похищении ханской казны. Хватит. Дверь в хранилище осталась приоткрытой, и про миллионы никто невспоминал. Со станции в приемную перенесли телеграфный аппарат, проводпротянули прямо через площадь. Раз в пятнадцать минут Варя пробоваласвязаться хотя бы с Адрианополем,, но аппарат признаков жизни не подавал. Явилась депутация от местного купечества и духовенства, умоляла дома неграбить и мечети не разорять, а лучше назначить контрибуцию - тысяч этак впятьдесят, больше бедным горожанам не собрать. Когда глава депутации,толстый горбоносый турок в сюртуке и феске, понял, что перед ним - самлегендарный Ак-паша, сумма предлагаемой контрибуции немедленно возрославдвое. Соболев успокоил туземцев, объяснил, что контрибуцию взимать неуполномочен. Горбоносый покосился на незапертую дверь в хранилище,почтительно закатил глаза: - Понимаю, эфенди. Сто тысяч лир для такого большого человека - сущийпустяк. Вести тут разносились быстро. Не прошло и двух часов после уходасан-стефанских просителей, а к Ак-паше уже прибыла депутация греческихторговцев из самого Константинополя. Эти контрибуции не предлагали, нопринесли "храбрым христианским воинам" сладостей и вина. Говорили, что вгороде много православных, и просили не стрелять из пушек, а если уж оченьнадо пострелять, то не по Пере, ибо там магазины и склады с товаром, а поГалате, еще лучше - по армянскому и еврейскому кварталам. Попробоваливсучить Соболеву золотую шашку с драгоценными камнями, были выставлены задверь и, кажется, ушли успокоенные. - Царьград! - взволнованно сказал Соболев, глядя в окно на мерцающийогнями великий город. - Вечная недостижимая мечта русских государей. Отсюда- корень нашей веры и цивилизации. Здесь ключ ко всему Средиземноморью. Какблизко! Протяни руку и возьми. Неужто опять уйдем не солоно хлебавши? - Не может быть, ваше превосходительство! - воскликнул Гриднев. -Государь не допустит! - Эх, Митя. Поди, торгуются уже тыловые умники, корчаковы да гнатьевы,виляют хвостом перед англичанами. Не хватит у них пороху забрать то, чтопринадлежит России по древнему праву, ох не хватит! В 29-ом году Дибичостановился в Адрианополе, нынче вот мы дошли до Сан-Стефано. Близок локоть,а не укусишь. Я вижу великую, сильную Россию, объединившую славянские землиот Архангельска до Царьграда и от Триеста до Владивостока! Лишь тогдаРомановы выполнят свою историческую миссию и, наконец, смогут от вечных войнперейти к благоустройству своей многострадальной державы. А отступимся -значит, будут наши сыновья и внуки снова проливать свою и чужую кровь,прорываясь к царьградским стенам. Таков уж крестный путь, уготованный народурусскому! - Представляю, что сейчас творится в Константинополе, - рассеяннопроизнес д'Эвре по-французски, тоже глядя в окно. - Ак-паша в Сан-Стефано!Во дворце паника, эвакуация гарема, бегают евнухи, трясут жирными задами.Интересно, Абдул-Гамид уже переправился на азиатский берег или нет? И никомув голову не придет, что вы, Мишель, явились сюда всего с одним батальоном.Если б это была игра в покер, отличный мог бы получиться блеф, с полнойгарантией, что противник бросит карты и спасует. - Час от часу не легче? - всполошился Перепелкин. - Михаил Дмитриевич,ваше превосходительство, да не слушайте вы его! Ведь погубите себя! И так ужзалезли прямо волку в пасть! Бог с ним, с Абдул-Гамидом! Соболев и корреспондент посмотрели друг другу в глаза. - А что я, собственно, теряю? - Генерал с хрустом сжал пальцы в кулак.- Ну, не испугается султанская гвардия, встретит меня огнем - отойдуобратно, только и всего. Что, Шарль, сильна ли гвардия у Абдул-Гамида? - Гвардия хороша, да только Абдул-Гамид ее от себя нипочем не отпустит. - Значит, преследовать не будут. Войти в город колонной, с развернутымзнаменем и барабанным боем, я - впереди, на Гульноре, - распаляясь, заходилпо кабинету Соболев. - Пока не рассвело, чтоб не видно было, как нас мало. Ик дворцу. Без единого выстрела! Вынесут мне ключи от Константинополя? - Непременно вынесут! - горячо воскликнул д'Эвре. - И это уже будетполная капитуляция! - Англичан поставить перед фактом! - рубил рукой воздух генерал. - Покаочухаются, город уже русский, и турки капитулировали. А коли что сорвется -семь бед, один ответ. Сан-Стефано захватывать мне тоже никто не дозволял! - Это будет беспрецедентный финал! И подумать только, я окажусьнепосредственным свидетелем! - взволнованно молвил журналист. - Не свидетелем, а участником, - хлопнул его по плечу Соболев. - Не пущу! - встал перед дверью Перепелкин. Вид у него был отчаянный -карие глаза выпучены, на лбу капли пота. - Как начальник штаба заявляюпротест! Опомнитесь, ваше превосходительство! Ведь вы генерал свиты еговеличества, а не башибузук какой-нибудь! Заклинаю! - Прочь, Перепелкин, надоели! - прикрикнул на рационалиста грозныйнебожитель. - Когда Осман-паша из Плевны на прорыв пошел, вы тоже"заклинали" без приказа не выступать. Аж на коленки бухнулись! А ктооказался прав? То-то! Вот увидите, будут мне ключи от Царьграда! - Как здорово! - воскликнул Митя. - Правда, замечательно, ВарвараАндреевна? Варя промолчала, потому что не знала, замечательно это или нет. ОтСоболевской лихости у нее закружилась голова. И еще возникал вопрос: а ей-токак быть? Маршировать под барабан с егерским батальоном, держась за стремяГульноры? Или оставаться среди ночи во вражеском городе одной? - Гриднев, оставляю тебе моих конвойцев, будешь стеречь банк. Не томестные разворуют, а свалят на Соболева, - сказал генерал. - Ваше превосходительство! Михал Дмитрич! - взвыл прапорщик. - Я тоже вКонстантинополь хочу! - А кто будет Вагвагу Андгевну охганять? - укоризненно прокартавилд'Эвре. Соболев достал из кармана золотые часы, со звоном откинул крышечку. - Половина шестого. Часа через два - два с половиной начнет светать.Эй, Гукмасов! - Слушаю, ваше превосходительство! - влетел в кабинеткрасавец-хорунжий. - Собирай роты! Строить батальон в походную колонну! Знамя ибарабанщиков вперед! И песенников тоже вперед! Пойдем красиво! Гульноруседлать! Живо! В шесть ноль-ноль выступаем! Ординарец стремглав выбежал, а Соболев сладко потянулся и сказал: - Ну-с, Варвара Андреевна, или стану героем почище Бонапарта, илисложу, наконец, свою дурную голову. - Не сложите, - ответила она, глядя на генерала с искренним восхищением- уж до того он сейчас был хорош, истинный Ахиллес. - Тьфу-тьфу-тьфу, - суеверно поплевал Соболев. - Еще не поздно одуматься! - встрепенулся Перепелкин. - Позвольте,Михаил Дмитриевич, я верну Гукмасова! Он уж и шаг к выходу сделал, но в этот миг... В этот миг с лестницы донесся грохот множества сапог, дверьраспахнулась и вошли двое: Лаврентий Аркадьевич Мизинов и Фандорин. - Эраст Петрович! - взвизгнула Варя и чуть не бросилась ему на шею, давовремя спохватилась. Мизинов пробурчал: - Ага, он здесь! Отлично! - Ваше высокопревосходительство? - нахмурился Соболев, видя, что заспинами вошедших синеют жандармские мундиры. - Откуда вы здесь? Я, конечно,допустил своеволие, однако арестовывать меня - это уж чересчур. - Арестовывать вас? - удивился Мизинов. - С какой стати? Еле пробился квам на дрезинах с жандармской полуротой. Телеграф не работает, дорогаперерезана. Трижды был обстрелян, потерял семерых. Шинель вот пулей пробита.- Он показал дырявый рукав. Вперед шагнул Эраст Петрович. За время отсутствия он совсем неизменился, только одет был по-цивильному, сущим франтом: цилиндр, плащ спелериной, крахмальный воротничок. - Здравствуйте, Варвара Андреевна, - приветливо сказал титулярныйсоветник. - К-как у вас волосы отрасли. Пожалуй, так все-таки лучше. Соболеву слегка поклонился: - Поздравляю с б-бриллиантовой шпагой, ваше превосходительство. Этовысокая честь. Перепелкину просто кивнул, а напоследок обратился к корреспонденту: - Салям алейкум, Анвар-эфенди.