Структурные сдвиги: границы и ограничения

Сдвиги от одной эго-тождественности к другой могут симво­лизироваться в снах, частенько принимающих форму пересечения границы или выхода за пределы, или пересечения водного про­странства через мост. Такие образные представления показывают два контрастирующих состояния бытия и способность эго перехо­дить из одного в другое, базируясь при этом на своей собственной идентичности. Это контрастирует с более невротическими пере­мещениями из одной идентичности в другую в пределах устой­чивого невротического паттерна. Конечно, если установившийся паттерн невротичен, то сдвиг идентичности далеко в сторону от самого паттерна рассматривается как признак клинического улуч­шения, хотя само перемещение идентичности в сторону от любого привычного паттерна вызывает беспокойство до тех пор, пока не стабилизируется новый паттерн.

Один мужчина довольно грубо разговаривал с женщиной из своей группы на терапевтической сессии, чего он обычно никогда не делал, поскольку утаивал свои негативные чувства, что позволяло до поры до времени удерживать свою тень упрятанной, но также и мешало ей войти в сознание с целью возможной интеграции. Он чувствовал себя плохо по поводу того, что выразил свои негативные чувства, и его подмывало вновь прибегнуть к старому паттерну удержания своих чувств в себе и тем самым заморозить себя в не­вротическом и неизменяемом состоянии. Сразу же после своих переживаний на сеансе групповой терапии ему приснился сон:

Я нахожусь на какой-то пограничной территории, что-то вро­де Берлинской стены, но думаю, что это где-то в Польше. Я стою на свободной стороне, но по какой-то причине хочу перейти на несвободную территорию, где меня, возможно, схватят и не разрешат вернуться. Я должен быть вниматель­ным и осторожным. Людей вокруг нет, и мне страшно.

Помимо указания на его намерение перейти в «несвободную» идентичность из-за своей вины, сон столкнул его с импуль­сом: начать любовные отношения с одной женщиной, которую он знал еще до своей женитьбы. Аспекты «свободы» против «несвободы» в его личности могли скоррелироваться с его основ­ной невротической проблемой и ее проявлением во многих облас­тях жизни.

Связующие структуры и структуры идентичности

Психологические структуры, выделенные Юнгом, могут быть полезным инструментом в понимании сновидений: персона, тень, анима и анимус. Самость и другие архетипические образы и, разумеется, разнообразные формы и роли самого это. В беседах с пациентами по поводу сновидений вести о них речь вовсе не обя­зательно, если к тому же пациент с ними не знаком, но они полез­ны для ориентации психотерапевта. Чрезмерное их использование в обычных обсуждениях с анализандом ведет к серьезному риску расширения интеллектуального понимания за счет реального эмо­ционального инсайта и трансформации. Когда анализанд, кроме того, является проходящим подготовку будущим аналитиком, то идентификация структурных компонентов в его материале будет полезным обучающим инструментарием, однако лишь после того, как достигнуто аффективное понимание.

Персона

Роль персоны часто представляют в качестве «маски», тем самым приписывая ей негативное значение в противоположность к «подлинной» личности, переживаемой эго'м («Я просто хочу быть самим собой»); однако это неверное понимание функции пер­соны. Персона — это просто-напросто структура для связи с кол­лективной сознательной ситуацией, аналогичной понятию роли в социальной теории. Обычно само это знает, может ли оно отождествляться или не отождествляться с той или иной ролью персо­ны, в то же время, как правило, не зная и не ведая, что точно также оно может отождествляться (или не отождествляться) с тене­вой структурой, являющейся, — как это, в конце концов, и оказы­вается, — составляющей, но непризнанной частью это. Персона выглядит добровольной, факультативной, необязательной, тогда как тень кажется чем-то навязчивым, компульсивным, хотя обе представляют всего-навсего роли эго-идентичности, поддерживае­мые с различной степенью напряженности в связи или в соотноше­нии с другими структурными компонентами психического.

В сновидениях составляющие персоны часто представлены предметами одежды (которые могут надеваться или, наоборот, сниматься) и ролями, наподобие разыгрываемых различными пер­сонажами в драме. Отождествление себя с персоной может приве­сти это к ощущению, что без разыгрываемой им роли оно пусто и «мертво». Это с поразительной ясностью проявилось во сне одного армейского офицера, обнаружившего себя на сцене за кулисами мертвым и в униформе, тогда как все остальные, тоже бывшие в это время на сцене, собирались исполнить другие роли в своей жизни. И наоборот, отсутствие соответствующей одежды или видение себя голым в общественном месте представляет мотив сновидения, указывающий, вероятно, на неадекватность персоны.

Когда эго действует соответствующим образом, то персона просто облегчает его активность в социальном взаимодействии. К тому же персона является средством для преобразования эго:

бессознательные содержания могут поначалу переживаться через одну из ролей персоны и уже позже интегрироваться в эго как часть своей собственной само собой разумеющейся функцио­нальной идентичности. Если взять достаточно простой пример, такой, скажем, как обучение игры на фортепьяно, то здесь вполне ясно движение от персоны к подразумеваемой эго-структуре. Вначале человек учится самой игре на инструменте, затрачивая значительные усилия, а затем, в какой-то момент, его мастерство становится автоматическим и бессознательным, хотя в случае какой-либо трудности сразу же вспоминаются мучительные уроки прошлого.

Поэтому, когда во сне обнаруживается персона, то ее следует рассматривать в соотношении с другими структурами, пред­ставленными в сновидении, в перспективе общей сюжетной дина­мики сна. Персона, сама по себе, не является положительной или отрицательной.

Тень

Образы тени также представляются носителями негативных ощущений и чувств, хотя, как уже упоминалось ранее, это тоже может оказаться иллюзией, основанной на изначальном выделении теневых содержаний из незрелого детского эго. В ребенке есть ма­ло чего от независимости взрослого, и он может отделить вполне здоровую часть эго, адресовав ее в структуру тени, согласуясь или подчиняясь семейной традиции или общественной ситуации, кото­рые сами по себе невротичны (или попросту отражают какую-то случайную реальную ситуацию в семье). И если теневое образова­ние впоследствии не попадает в поле зрения сознания для переос­мысления, то черты, составляющие тень, оказываются труднодос­тупными эго в плане его нормальной деятельности. Любая психо­терапия в какой-то степени участвует во введении тени в сознание, способствуя тем самым большему соответствию теневых состав­ляющих при принятии их — по более зрелому размышлению — в господствующую эго-идентичность. Если же теневой интеграции не получается, то содержания тени стремятся оказаться спроекти­рованными на других (обычно представителей того же пола, что и эго) и выставляют всевозможные иррациональные препятствия и помехи на пути к «нормальному» межличностному взаимо­действию.

Сон одного врача, у которого было много проблем, связан­ных с его незрелостью, продемонстрировал одновременно не толь­ко характеристики тени и персоны, но и взаимоотношение между ними в своей психике:

Я был секретным агентом [скрытая идентичность], действу­ющим против немецкого гестапо [символ коллективной тени]. Униформа, которую я носил, была неправильно сшита сзади [проблема персоны]. Трое или четверо мужчин пытались помочь мне подобрать правильную униформу, в частности брюки-галифе [возможно, подходящие части тени].

В предшествующий сну день этот мужчина смотрел телеви­зионную передачу о поисках скрывшихся нацистов. Он считал гес­таповцев «злыми, безумными, не соответствующими действитель­ности людьми (в оригинале misfit означает одновременно и плохо сидящее платье, неудобные башмаки, и человека, плохо приспособленного к окружающим условиям — В. 3.), людьми властными, жесткими, догматичными, конструктивными». Эти ассоциации, до некоторой степени, описывали его собственную тень, но выражали также и его страх оказаться связанным с подобного рода материа­лом. Сон продемонстрировал взаимосвязь неадекватной персоны (не вполне пригодной униформы) и серьезности в характере тене­вых проблем.

Тень может содержать качества, которые необходимо интег­рировать, исходя из целей более совершенной эго-структуры. Это часто наблюдается в снах с агрессивной теневой фигурой, требую­щейся для компенсации слишком пассивного бодрствующего эго, хотя наблюдается и обратная конфигурация — теневая фигура более мягкой или уступчивой природы, нежели бодрствующее эго.

Анима/анимус

Изначально анима или анимус служат функции расширения личностной сферы, включающей внутреннее «пространство» эго, персоны и тени, а также и самих аниму и анимус. Часто это осу­ществляется через проекцию на фигуру противоположного пола во внешнем мире, но может происходить и при посредничестве та­кой фигуры в сновидениях и фантазиях. Сказки — богатый источ­ник образов анимы и анимуса. Чрезмерная опора на активность анимы (у мужчины) или анимуса (у женщины) лишает эго вырази­тельности, обедняет его. В бодрствующей жизни присутствие ани­мы или анимуса очевидно обычно в тех случаях, когда эмоция или мысль поддерживаются с определенным эмоциональным упор­ством, но в обезличенной форме. Чувства и мнения формулируют­ся в терминах долженствования «следовало бы» или «было бы же­лательным», строящихся на коллективных правилах общепризнан­ного поведения или мужских и женских стереотипах, — часто они возникают из бессознательных составляющих персоны или анимы/ анимуса. Это можно определить достаточно точно, потому что самим свойством того или иного чувства или мнения оказывается его безличность; оно может быть даже и направлено на другого человека, но в нем совершенно отсутствует различение между конкретным присутствием этого другого человека и спроектиро­ванной фантазией того, кем он «должен» быть.

В процессе изымания или снятия проекций анимы или ани­муса персональное эго расширяется, увеличивая сферу сознания. Неудачная попытка изъятия проекции, например на любимого че­ловека, может повести к ожесточению и горечи, и к измельчанию отношений — бывший возлюбленный/ая не оправдал ожиданий, следовательно, он (она) оказался не тем человеком, которого обе­щала проекция. Если же проекция изъята, и ее содержания стали частью субъективного мира проектирующего эго, то возможность добрых личных взаимоотношений с лицом, которое ранее рассмат­ривалось главным образом в терминах проекции, сохраняется.

Следующие сны двух женщин показывают чрезмерную опору на свой анимус, большую, чем ставка на развитие необходимой си­лы в самом эго. Первой женщине приснилось, что она спускается по длинной лестнице в балетный класс, ступая «по балетному». Тут возникает мужчина, выражая желание помочь. Он помогает ей сойти по лестнице, в то время как она пытается заставить свои но­ги двигаться так, как если бы она сама «станцовывала» по лестнице вниз. Она сообщает: «Было довольно трудно двигать ногами доста­точно быстро, поскольку лестница состояла из множества крошеч­ных ступенек, и я не была уверена, что смогу действительно усле­дить за всеми, по мере того как оказывалась все ниже и ниже».

Другой женщине приснилось, что она сидит в лодке и ловит рыбу со своим отцом, и вот что-то попалось на удочку. Хотя это была ее удочка, отец принялся со всей силой тянуть и наматывать леску, вытаскивая рыбину. Какое-то время она сопротивлялась той мысли, что слишком сильно положилась на фигуру отца как ани­муса, концентрируясь прежде всего на интерпретации, показывав­шей, что отец, наконец-то, что-то делает для нее. Она была исклю­чительно способной и творческой личностью и при этом без вся­ких причин сомневалась в своих собственных возможностях, то есть эти возможности имели место, но бессознательно (в самом анимусе) не интегрировались в само собой разумеющуюся функ­циональную структуру эго.

В классическом варианте, как уже указывалось, аниму при­вычно связывали с бессознательным чувством мужчины, в то вре­мя как анимус отождествлялся с недостаточно развитым мышле­нием у женщины. Подобные стенографические обобщения, возможно, и были правильными в традиционной европейской культуре, в которой прошли годы созревания интеллектуальных прозрений Юнга, но они могли оказаться совершенно неуместны­ми в любом конкретном случае, где конфигурация анимы или ани­муса определяется организационной структурой личностной сфе­ры и содержаниями, приписанными персоне и тени на этапе их роста и вызревания.

Один мужчина, начинающий новую стадию в развитии ани­мы, в которой его идеализированные чувства к женщинам оказа­лись гораздо менее спроектированными на реальных женщин во внешнем мире, увидел во сне, что он поймал мимолетный взгляд призрачной женщины, смеющейся и поющей, в тот момент, когда она двигалась по коридору, направляясь в сад. Эта сцена выгляде­ла как демонстрация намерения показать его аниму отделенной от его проекций и в каком-то смысле связанной с прошлым (как при­видение).

Хотя анима и анимус являются вообще противоположными по полу в отношении к половой идентичности эго, существуют некоторые клинические случаи, в которых они контаминируют с тенью, и пол анимы или анимуса здесь менее очевиден. Если же существует неясность или путаница в половой роли эго, то отра­жением этого обстоятельства могут быть образы тени и анимы или анимуса. Следует также помнить, что эти структурные понятия до известной степени являются обобщениями; реальные сны и сновидческие образы гораздо более сложны, нежели суждения о них.