Палеолит, или Первое общество изобилия

Нужно отказаться от сформировавшейся идеи о том, что у нас есть общество изобилия,

общество, в котором все материальные (и культурные) потребности достаточно

удовлетворены, ибо эта идея абстрагируется от всякой социальной логики. И нужно снова

присоединиться к идее, развитой Маршаллом Салинсом* в его статье о первом обществе

изобилия.28

По Салинсу, именно охотники-собиратели (примитивные кочевые племена Австралии,

Калахарии и т. п.) знали настоящее изобилие, несмотря на их абсолютную «бедность».

Примитивные народы не имеют ничего в собственности, они не одержимы предметами,

которые они периодически бросают, чтобы те не мешали их передвижению. Они не имеют

никакого производства, никакого труда; они охотятся и собирают, можно бы сказать, на

«отдыхе» и делят все между собой. Их изобилие всеобъемлюще: они потребляют все сразу, у

них нет экономического подсчета, нет запасов. Охотник-собиратель не имеет ничего от

Homo Economicus буржуазного изобретения. Он не знает основ политической экономии. Он

даже никогда не использует всей человеческой энергии, природных ресурсов, эффективных

экономических возможностей. Он верит — и именно это отличает его экономическую

систему — в богатство природных ресурсов, тогда как наша система отмечена (все более и

28 «Les temps modemes», октябрь 1968 г. Согласно Салинсу именно в наших индустриальных и

продуктивистских обществах, в противовес некоторым примитивным обществам, господствует нехватка в

силу навязчивой идеи о нехватке, характерной для рыночной экономики. Чем больше производится, тем

больше становится ясной в самой области изобилия непреодолимая удаленность конечной границы, каковой

могло бы быть изобилие, определяемое как равновесие человеческого производства и человеческих целей. Так

как то, что удовлетворяется в обществе роста и все более удовлетворяется в той мере, в какой растет

производительность, это потребности самой системы производства, а не «потребности» человека, на

непризнании которых покоится вся система, то должно быть ясно, что изобилие неопределенно отступает, а

еще точнее — оно бесповоротно отброшено в пользу организованного царства нехватки (структурной нищеты).

более по мере технического усовершенствования) отчаянием перед лицом недостаточности

человеческих средств, глубокой и катастрофической тоской, которая является глубинным

результатом рыночной экономики и всеобщей конкуренции.

Коллективные «непредусмотрительность» и «расточительность», характерные для

примитивных обществ, являются знаком реального изобилия. У нас есть только знаки

изобилия. Мы видим при наличии гигантского производственного аппарата знаки бедности

и нищеты. Но бедность, говорит Салинс, не состоит ни в малом количестве благ, ни просто в

соотношении между целями и средствами; она является прежде всего отношением между

людьми. В конечном счете именно на прозрачности и взаимности социальных отношений

основывается «вера» примитивных народов; от этого зависит то, что они живут в изобилии

даже в ситуации голода. Факт, что никакая, какой бы она ни была, монополизация природы,

земли, инструментов или продуктов «труда» не существует там, чтобы блокировать обмены

и основать нехватку. Нет накопления, которое всегда является источником власти. В

условиях экономики дара и символического обмена достаточно небольшого и всегда

ограниченного количества благ, чтобы создать общее богатство, так как они постоянно

переходят от одних к другим. Богатство основано не на вещах, а на конкретном обмене

между личностями. Оно поэтому безгранично, так как цикл обменов бесконечен даже между

ограниченным числом индивидов; каждый момент цикла обмена добавляет нечто к ценности

обмениваемого предмета. Именно эту конкретную и основанную на взаимных отношениях

людей диалектику богатства мы находим вновь в перевернутом виде в образе диалектики

бедности и безграничной потребности в процессе конкуренции и дифференциации,

характерных для наших цивилизованных и индустриальных обществ. Там, в первобытном

обмене, каждое отношение добавляет нечто к социальному богатству; в наших

«дифференцированных» обществах каждое социальное отношение добавляет некую

индивидуальную нехватку, так как всякая вещь находится в чьем-то владении и закрыта для

обладания других (в первобытном обмене она приобретает ценность в самом отношении с

другими).

Не будет поэтому парадоксом сказать, что в наших «изобильных» обществах изобилие

утрачено и что его нельзя восстановить никаким приростом производительности,

изобретением новых производительных сил. Так как структурный характер изобилия и

богатства коренится в социальной организации, то только полная перемена социальной

организации и социальных отношений могла бы положить им начало. Вернемся ли мы когда-

нибудь к изобилию за пределами рыночной экономики? Вместо изобилия мы имеем

«потребление», форсируемое до бесконечности, родную сестру бедности. Именно

социальная логика заставляет признать наличие у примитивных народов «первого» (и

единственного) общества изобилия. Именно наша социальная логика обрекает нас на

роскошную и зрелищную нищету.___

_ Le Fun-System,39 или Принуждение к наслаждению

Одно из лучших доказательств того, что принципом и целью потребления не является

наслаждение, состоит в том, что последнее сегодня принудительно и утверждается не как

право или удовольствие, а как долг гражданина.

Пуританин рассматривал самого себя, свою собственную личность как предприятие,

обязанное приносить плоды для наибольшей славы Бога. Его «личные» качества, его

«характер», в формировании которого он проводил свою жизнь, были для него капиталом

для своевременного инвестирования, для управления ими без спекуляции и расточительства.

39 система развлечения (англ.). — Пер,

ВВ противоположность этому, но таким же образом потребителю вменяется обязанность

наслаждаться, он становится предприятием по наслаждению и удовлетворению. Он как бы

обязан быть счастливым, влюбленным, расхваливающим (расхваленным), соблазняющим

(соблазненным), участвующим, эйфорическим и динамичным. Это принцип максимизации

существования через умножение контактов, отношений, через интенсивное употребление

знаков, объектов, через систематическое использование всех возможностей наслаждения.

Для потребителя, для современного гражданина не стоит вопрос о том, чтобы

освободиться от этого принуждения к счастью и удовольствию, которое в новой этике

является эквивалентом традиционного принуждения к труду и производству. Современный

человек проводит все менее и менее свою жизнь в труде на производстве, а все более и более

он проводит ее в производстве и непрерывном обновлении своих собственных потребностей

и своего благосостояния. Он должен постоянно заботиться о мобилизации всех своих

возможностей, всех своих потребительских способностей. Если он об этом забывает, ему

любезно и настоятельно напомнят, что он не имеет права не быть счастливым. Неправда,

значит, что он пассивен: он развивает, он должен развивать постоянную активность. Иначе

он рискует удовлетвориться тем, что имеет, и стать асоциальным.

Отсюда оживление универсальной любознательности (это понятие нужно исследовать)

в области кухни, культуры, науки, религии, сексуальности и т. д. «Try Jesus!» — гласит

американский лозунг. («Попробуйте (с) Иисусом!») Нужно все попробовать, ибо человек

потребления одержим страхом «упустить» что-либо, упустить наслаждение, каким бы оно ни

было. Никогда не известно, извлечет ли из вас тот или иной контакт, тот или иной опыт

(Новый год на Канарах, угорь в виски, Prado, L.S.D., любовь по-японски) «ощущение».

Теперь не желание, даже не вкус, не специфическая склонность введены в игру, а

масштабная любознательность, движимая диффузной навязчивостью, — это «fun-morality»,

или императивный приказ развлекаться, использовать до дна все возможности, заставить

себя взволноваться, наслаждаться или доставлять удовольствие.