Анатомия революционной теологии

 

Теперь от теологии перейдем к политике. Дает ли возникно­вение мирского града необходимую основу для создания теологии революции?

Всякая эффективная революционная теория должна обладать четырьмя существенными признаками. Она должна включать 1) концепцию, объясняющую необходимость действия, и эта концепция должна служить катализатором. Поэтому назовем эту первую составляющую катализатором. Такая теория дол­жна также содержать 2) объяснение того, почему некоторые люди не действовали раньше и до сих пор отказываются это де­лать, т.е. интерпретацию их неспособности видеть или действо­вать, их своеобразного столбняка, каталепсии. Согласно словар­ному определению, каталепсия — это нервно-психическое забо­левание, для которого характерны оцепенение и неспособность двигаться. То, что мы здесь обсуждаем, — разновидность соци­альной каталепсии, политический паралич; поэтому назовем эту вторую характеристику эффективной революционной теории интерпретацией социальной каталепсии. Но эта теория дол­жна также иметь 3) свой взгляд на то, как можно изменить лю­дей, вывести их из состояния столбняка и вдохновить на дей­ствие. Ей необходимо учение о катарсисе — об очищении, по­средством которого устраняются помехи к действию. Поскольку такое очищение всегда происходит путем радикального измене­ния обстановки, окружающей социального каталептика, то лю­бая революционная теория должна иметь такое учение, а также 4) понимание катастрофы. Катастрофу словарь определяет как «событие, переворачивающее существующий порядок или си­стему». Именно катастрофа, развязка социальной драмы, делает возможной перемену в тех людях, которые были не в состоянии действовать. Следовательно, она способствует целенаправлен­ным действиям.

 

 

Каталитическим фактором в большинстве революционных теорий служит понятие, которое можно назвать идеей каталитического разрыва. Иначе говоря, это представление о том, что существует некоторое отставание, которое надо преодо­леть, и что это преодоление и составляет необходимое действие. Осознание такого разрыва и становится катализатором, ускоря­ющим перемены. В большинстве революционных теорий этот каталитический разрыв рассматривается как несоответствие в развитии разных сторон цивилизации. Так, французские фило­софы XVIII в. считали, что уже забрезжил Век Разума, а свя­щенники и знать по-прежнему предлагают народу суеверную чепуху. Русские большевики полагали, что диалектика истории уже открыла дорогу к бесклассовому обществу, а цари и при­шедшее им на смену демократическое правительство все еще топчутся на месте. Обе концепции стали мощным стимулом для ускорения социальных перемен.

Сегодня идея каталитического разрыва, предложенная теоре­тиками французской и русской революций, уже не годится. У нас, по сути, нет эффективной революционной теории. Прогресс в области техники и медицины стремительно сформировал та­кую цивилизацию, для которой непригодны наши политические и культурные институты. Хотя отчасти наши затруднения можно объяснить с помощью тезиса Маркса о том, что развитие экономической субструктуры (базиса) опережает развитие политической суперструктуры (надстройки), в действительности все гораздо сложнее. Мы вступаем в такую эпоху, где власть опре­деляется не собственностью, а техническим знанием и интел­лектуальными навыками. Мы сломя голову несемся от конвей­ера к компьютеру, от ценностей труда к ценностям досуга, от индустриального к автоматизированному обществу, а наши по­литические институты, как и культурные и религиозные сим­волы, все еще принадлежат дотехнической эпохе. Наше юное общество бурно растет, как ребенок, развиваясь во всех направ­лениях, и мы больше не можем рядить его в старые одежды. Но мы все стараемся стянуть быстро растущее техническое обще­ство политическими пеленками. Такое несоответствие должно было бы стать необходимым катализатором, но до сих пор этого не произошло. Увеличивающиеся трудности, связанные с мигра­цией населения, с нехваткой жилья и с растущей безработицей, ясно обнаруживают нашу неспособность решать проблемы, воз­никающие в технологическом обществе, политическими мето­дами. Нам нужна революционная теория, отвечающая требова­ниям времени.

 

 

Вот почему слово «технополис» подразумевает как новые возможности, так и проблемы, которые создает молодая город­ская цивилизация. «Техно» указывает на техническое основание мирского града, «полис» напоминает о социальных и культур­ных институтах, без которых техническая среда становится невозможным для жизни кошмаром. Соединение этих двух эле­ментов в одном слове передает то напряжение, которое может породить социальные перемены. Сейчас мы страдаем от значи­тельного дисбаланса между техническим и политическим ком­понентами технополиса. Это и должно послужить для нас ката­литическим разрывом. Возникшая критическая ситуация ставит нас перед необходимостью надеть политическую упряжь на по­рожденных технополисом технических кентавров, чтобы сдер­живать их и направлять.

Увидеть каталитический разрыв нам опять помогает библей­ский образ Царства Бога, символом которого в наше время стал мирской град, — сообщество, основанное на зрелости и взаимо­действии людей. Бог всегда на шаг опережает человека. В Биб­лии человек неоднократно встречается с Богом как с Тем, Кто зовет его покинуть нынешнее место и идти в другое. Движение «отсюда» — «туда» и от «сейчас» к «потом» — вот главная ось Библии. Царство Бога еще не осуществилось во всей полноте и совершенстве, так что человеку пока еще рано успокаиваться. С другой стороны, оно не настолько далеко и недостижимо, чтобы мы были обречены на отчаяние. Вернее всего было бы сказать, что всегда, в любой момент Царство Бога приближается. Оно всегда — «грядущее Царство», новая реальность, которая только начинает возникать. Его первые приметы всегда начинают появляться.

С библейской точки зрения, каталитический разрыв выра­жен причинно-следственной связью между двумя частями пер­вой фразы Иисуса в древнейшем евангелии, евангелии Марка: «...исполнилось время и приблизилось Царство Бога: покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк 1:15). Если через это открывающее новую эпоху провозвестие мы попытаемся, как это делает община веры, не только понять Иисуса, но также прояснить всю историческую ситуацию, то увидим, что человек поставлен пе­ред лицом постоянного каталитического разрыва. Апостол Павел выражал то же самое настроение, когда говорил о жизни в вере такими словами: «...забывая то, что позади, и устремляясь впе­ред, я спешу к цели...» (Флп 3:13—1.4). Библия помещает век нынешний в зияние между тем, что было, и тем, что будет. По­этому этический конфликт, как он понимается в Библии, отли­чается от конфликта между сущим и должным, как его обычно формулирует философская этика. Синтаксис евангельской фразы не выражает категорического императива. Прежде всего, евангелие рассказывает о том, что происходит сейчас, и только

 

во вторую очередь призывает к вытекающему отсюда изменению мыслей и поступков. Царство Бога приблизилось: поэтому по­кайтесь.

Такова же и логика мирского града. Своим неудержимым, ростом он создает новую ситуацию, в которой прежние способы мышления и действия оказываются полностью устаревшими. Когда человек сталкивается с секуляризацией, она требует от него действий. Она создает собственный каталитический разрыв, побуждающий человека преодолеть его, если он хочет остаться, человеком и не желает быть раздавленным силами истории.

Тогда почему же человек бездействует? Когда древний образ Царства возвещается человеку на языке современной жизни, почему он по-прежнему отворачивается? Даже когда он слышит в Евангелии требование оставить отношения и символы уходящей эпохи и взять на себя ответственность за создание но­вых, — почему он не хочет этого делать? Здесь нам нужно объ­яснить социальную каталепсию, слепоту и паралич, мешающие человеку преодолеть этот разрыв.

Как утверждают теологи, ничто не заставит человека при­нять Евангелие, если ему этого не хочется. Он может цепляться за представления и идеалы минувшей эпохи, подобно тому, как неуверенные в себе дети продолжают тянуться к любимой иг­рушке или соске, которые раньше их утешали. Однако такое по­ведение явно обнаруживает стремление уйти от зрелости. Оно обрекает человека жить в «веке уходящем», как его называет Новый Завет, и приводит ко все большей утрате ориентации и к усилению чувства потерянности. Это, в свою очередь, порождает все более лихорадочные и в конечном счете бесплодные попытки осмыслить происходящее с помощью уже непригодных катего­рий.

Однако остается вопрос: почему люди, захваченные в тиски каталитического разрыва, все же упорно отказываются менять свою позицию? Классическим остается марксистский ответ. Марксисты объясняют это явление с помощью концепции «ложного сознания». Они считают, что сознание определяется местом человека в структуре общества, и в особенности отноше­нием к средствам производства. Поэтому человек, чьи связи с собственностью включают его в общественные отношения ухо­дящей эпохи, имеет, с марксистской точки зрения, извращенное мировоззрение. Он воспринимает все неправильно. Хотя он и зажат в тиски между прошлым и будущим, но не может изме­ниться, потому что не в состоянии увидеть свое положение. Единственный способ повлиять на его мировоззрение состоит в том, чтобы изменить то место в обществе, из которого он смот­рит на мир, а это означает избавить человека от собственности. Как мы увидим при обсуждении марксистского понимания ка­тарсиса, лишение человека собственности — действительно

 

освобождение. Оно делает его свободным от заинтересованности в обществе, обреченном на разрушение, и, таким образом, дей­ствует как противоядие от отравы, замутняющей его взгляд. По логике марксистов, отсюда следует, что полная отмена всякой частной собственности излечивает всех людей от социальной близорукости и уничтожает ложное сознание.

Библия тоже пытается ответить на вопрос о том, почему че­ловек не отвечает на приход Царства. Люди — «грешники», их видение самих себя, общества и вообще действительности иска­жено. Грешник болен. Его болезнь приводит к губительной не­способности правильно видеть и слышать то, что происходит во­круг. Таким образом, он оказывается в ситуации каталитичес­кого разрыва, но не знает об этом. Он живет словно в трансе, вызванном гипнотическим внушением. Это состояние передастся в Библии с помощью разных образов, его символизируют хро­мота, глухота, сон и смерть. Павел считает людей в таком со­стоянии завороженными. Обличая вероотступников в Галатии, он язвительно спрашивает, кто их прельстил (заворожил). В других местах о таких людях говорится, что они скованы це­пями, заключены в темницу, погружены во мрак. Эти сравнения приводятся для того, чтобы обрисовать условия, в которых чело­век не может ясно видеть окружающий мир или реагировать на него должным образом. Он глядит на мир с предубеждением и, следовательно, не способен адекватно реагировать на происхо­дящее. Именно поэтому, обращаясь к первым христианам, Па­вел часто призывает их «проснуться», выйти из транса. Когда ученики Иоанна Крестителя приходят к Иисусу и прямо спра­шивают его, Тот ли он, Кто должен прийти, или ожидать им другого, он отвечает, призывая их взглянуть вокруг и увидеть, что происходит: слепые прозревают, глухие слышат, хромые хо­дят, а нищим проповедуется Евангелие.

И здесь мы подходим к проблеме катарсиса. Что заставило этих людей проснуться от оцепенения, увидеть то, чего они не видели раньше? В Новом Завете это называется «метанойа» - радикальная перемена («покаяние-обращение»). Преж­нее Я умирает и рождается новое. Это подразумевает полную перемену образа мыслей: «Древнее прошло, теперь все новое» (2 Кор 5:17). Обычные человеческие" критерии больше не­применимы. Это все равно что «заново родиться» или восстать из мертвых. Это обращение, полная и решительная перемена в понимании человеком самого себя и мира. Она приводит к новой жизни, где он обретает способность видеть, слышать, ходить и прыгать от радости. Больше нет препятствий ни к восприятию, ни к ответной реакции. Теперь человек в состоянии понимать происходящее и должным образом на него отзываться.

В Новом Завете мы находим еще один важный ряд образов, символизирующих обращение, т.е. изменение понимания дей-

ствительности: достижение зрелости, взросление и совершенно­летие. «Как стал мужем, — говорит апостол Павел, — то оста­вил младенческое» (1 Кор 13:11). В Послании к галатам он сравнивает человека веры с ребенком, которым до совершенно­летия руководил попечитель. А потом, достигнув совершенноле­тия, он становится полноправным наследником в имении своего отца. Как наследник, сын обязан теперь нести полную ответ­ственность за управление делами имения.

Эти образы зрелости и ответственности очень важны для наших рассуждений, так как самое секуляризацию можно рас­сматривать как процесс взросления и принятия на себя ответ­ственности. Секуляризация лишает человека религиозных и ме­тафизических подпорок и вынуждает его стоять на собственных ногах. Она словно открывает загородку детского «лягушатника» и выпускает человека одного в безбрежный океан. Далее, важно заметить, что символы зрелости и ответственности никак нельзя считать случайными в Новом Завете. Они появляются, напри­мер, в нескольких притчах, приписываемых Иисусу, где он го­ворит о домоправителях, которым поручается следить за име­нием, пока хозяин в отъезде. Они обязаны не только заботиться о деньгах, за которые потом должны будут отчитаться. Они также несут ответственность за справедливое и благоразумное обращение со слугами хозяина. Так, управитель-пьяница, кото­рый бьет слуг, подвергается суровому осуждению. Он не спра­вился с возложенной на него обязанностью служения во власти. Слишком много говорится в большинстве протестантских церк­вей о служении в предприимчивости и слишком мало — о слу­жении во власти. В наше время покаяние («метанойа») — это ответственное использование власти.

Но что приводит к катарсису? Что заставляет человека ме­няться, каяться, восставать, принимать ответственность за рас­поряжение властью? Революционная теология, как и революци­онная теория, должна предусмотреть роль катастрофы, которая понимается как событие, переворачивающее существующий по­рядок.

По Марксу, катастрофа — объективное условие, возника­ющее из развития промышленности, вследствие чего власть по существу принадлежит рабочим. Революционные действия всего лишь приводят политическую надстройку в соответствие с уже существующим экономическим базисом. И хотя можно заподоз­рить, что у Маркса это просто хитроумный маневр, все же рево­люция, как он ее представляет, — наглядный пример того, как человек одновременно выступает и субъектом, и объектом дей­ствия. Революция не более парадоксальна, чем Воплощение.

Для Маркса эта катастрофа, этот переворот был необходи­мым предварительным условием катарсиса. Он считал, что объ­ективное условие, лишение капиталистов собственности —

обязательная предпосылка исправления их ложного сознания. Поэтому Маркс проявлял такую нетерпимость к интел­лектуалам, которые пытались говорить с людьми и убеждать их отказаться от своих политических и религиозных воззрений. Взгляды людей, по мнению Маркса, можно изменить, лишь воз­действуя на ту социальную реальность, из которой они возни­кают. Его раздражали философы, проводившие всю жизнь в по­пытках объяснить мир. «Настало время, — говорил он, — его изменить».

Точно так же, с точки зрения Библии, катастрофа — это приход новой реальности Царства. Это необходимое предвари­тельное условие для пробуждения. Павел никогда не рассчиты­вал, что одни лишь его возгласы разбудят впавших в транс галатов. А освободиться от сонных чар им позволила новая реаль­ность, которую Бог дал им во Христе. Слова же Павла имели силу только потому, что звучали в контексте прихода Царства, которое он чаще называет «новым творением» или новым веком.

Наше понимание действительности в значительной мере определяется внешними факторами. На него влияют наша про­фессиональная деятельность, социальный статус, род занятий, обусловленная всем этим система смыслов, через которую мы тщательно пропускаем все новые для нас идеи и свой опыт. Значит, наше понимание действительности может измениться только в результате изменения самих этих условий.

Это чрезвычайно важное обстоятельство должна учитывать любая теология социальных перемен, любая революционная те­ология. Никак нельзя ожидать, что понимание и реакция людей на возникающие социальные и политические проблемы станут более зрелыми под влиянием одних лишь проповедей или теологических статей. Сначала должно измениться что-то еще. Обращенные к людям призывы должны порождаться самой но­вой социальной ситуацией, новыми объективными условиями, которые служат основанием для нового понимания действитель­ности. Катастрофа предшествует катарсису. Царство Бога пред­шествует покаянию. По сути, реальность наступающего Цар­ства — важнейшая предпосылка для проповеди Евангелия. Воз­вещаемое в условиях такой реальности Евангелие становится призывом распознать приметы Царства и должным образом на них откликнуться.

Возникновение мирского града как раз и предоставляет та­кую возможность. Оно требует от нас отвергнуть вчерашние представления и найти новые ориентиры, соответствующие но­вой социальной реальности. Сегодня Евангелие призывает чело­века вместе со своим ближним построить новую жизнь, пригод­ную для мирского града. В ответ на это человек отказывается от привычных, но уже неприемлемых образов жизни и принима­ется за выработку новых.

Такой призыв ни в коем случае не подразумевает бездум­ного новаторства, погони за новым только потому, что оно но­вое. Просто это означает, что древность сама по себе уже больше не может считаться признаком подлинности. Старые: идеи и методы должны конкурировать с новыми на равных, основаниях. Все, что человек принимает, должно постоянно проверяться на соответствие вечно меняющемуся миру. Иначе говоря, мы ценим достижения прошлого и отдаем ему должное, но не можем допустить, чтобы оно определяло настоящее или будущее.

Возникновение мирского града — это исторический процесс, разрушающий юношеские иллюзии. Человек, освободившийся от юношеских фантазий, призван принять статус сыновства и зрелости и взять на себя ответственное служение. Его ответ на этот призыв должен выражаться в готовности участвовать в постоян­ном процессе выработки социальных и культурных установле­ний, которые в дальнейшем будут меняться вновь и вновь. Зре­лость предполагает, в частности, готовность человека удовлетво­ряться временными решениями. О зрелости свидетельствует также и осознание необходимости проявить творческую самосто­ятельность. Никто не дает слуге, которому вверен сад, справоч­ник, где можно найти предписания на все случаи жизни. Он должен действовать самостоятельно. Никто не подсказывает се­кулярному человеку безошибочных решений постоянно возни­кающих новых задач, которые предлагает ему неутомимая исто­рия. Он должен сам находить решения. Его зрелость заключа­ется в осознании всей широты своего призвания, в готовности отказаться от устаревших образцов и развивать новые способы взаимодействия с возникающими историческими явлениями.

Катастрофа и катарсис приходят снова и снова. Подобно тому как, согласно Библии, Царство Бога приходит к человеку опять и опять, каждый раз требуя нового ответа, точно так же, в перспективе нашей темы, продолжается и секуляризация истории. Человеческий мир никогда не бывает вполне очелове­чен, а это значит, что мы вновь и вновь должны «отвергать дела тьмы» (Рим 13:12). Мы должны быть готовы откликнуться на новую историческую реальность, отвергая даже самые дорогие нам идеи и принимая новые, которыми позже тоже придется пожертвовать. «Мы все время становимся христиана­ми», — мудро заметил Кьеркегор. Мы все время становимся зрелыми и ответственными слугами. Постоянная революция тре­бует постоянного обращения.

Несомненно, обращение, о котором мы здесь говорим, может произойти лишь в ответ на совсем другую проповедь, не похо­жую на теперешнюю. Наша сегодняшняя проповедь далека от традиции апостолов. Они обычно указывали слушателям на со­бытие, которое уже произошло или произойдет вскоре: воскре-

сение Иисуса из мертвых и его Второе пришествие в силе. По­добным же образом сам Иисус указывал людям на себя как на решающее событие в их собственной судьбе и в истории, в кото­рой они участвовали. В контексте этого нового события и Иисус и апостолы обращались к слушателям с призывом, требующим ответного действия. Это требование всегда было очень конкрет­ным, особенно у Иисуса. Он ожидал, что те, к кому он обра­щается, бросят свои сети, встанут с носилок, отвяжут осла, при­гласят его на трапезу. Никто не мог усомниться в том, что про­изошло нечто важное и что от него лично требуется нечто вполне конкретное.

Сегодня наша проповедь бессильна потому, что она не стал­кивает людей с новой реальностью, и потому, что ее призыв имеет общий, а не конкретный характер. Между тем весьма со­мнительно, что провозвестие, лишенное совершенно конкретного содержания, можно считать проповедью в библейском смысле. Только когда поводом для слова становится событие, изменив­шее сущность ситуации, и это слово требует конкретных ответ­ных действий, только тогда библейская Весть действительно пробивается к человеку.

Как мы уже сказали, слова Иисуса «Царство Бога приблизи­лось: покайтесь и веруйте в Евангелие» соединяют весть о дей­ствиях Бога с вестью о человеческом ответе, что достигает кульминации в самом Иисусе. Применительно к нашей пробле­матике можно сказать, что секуляризация, даже будучи делом рук человека, отражает объективную ситуацию, новую эпоху, в которой мы живем. Тут мы — объект действия. Нас оторвали от корней, от традиционных источников смысла и ценностей. Как объявил Иоанн Креститель, «уже и топор положен у корней де­ревьев» (Мф 3:10). Хотя урбанизация — тоже процесс, в кото­ром человек выступает в качестве объекта, она все же отражает его стремление приспособиться к новой, исторической реальности. Она создает возможности для более разумного сосущество­вания с другими людьми в условиях усиливающегося взаимодей­ствия. То обстоятельство, что секуляризация не только предше­ствует урбанизации, но также следует за ней и порождается ею, не должно нас тревожить. Всякие попытки отделить действия Бога от человеческого отклика на них, в конечном счете, обре­чены на неудачу, что убедительно доказывает опыт традицион­ных христологических формул. Там, где пересекаются воздей­ствие истории на человека и воздействие человека на историю, и происходит обращение, или то, что мы назвали ответственно­стью, принятием обязанностей совершеннолетия.

 

 

Примечания

 

¹ Две прекрасные книги о проблемах, возникающих в связи с социальными переменами, заслуживают особого упоминания, хотя ни в одной из ник не делается попытки построить теологию революции. Это: Abrechl P. The Churches and Rapid Social Change. Garden City, N.Y., 1961 и Vrtes E. de. Man in Rapid Soda] Change. Garden City. NY, 1961.

² Pannenberg W. (ed.h Offenbarung als Geschichie. Gollingen, 1961 — оригинальная попытка разработать начала теологии истории, исходя из положений теологии Ветхого Завета, предложенной Герхардом фон Радом. См. также: Pannenberg W. Was 1stder Mensch? Gollingen, 1962 и статью Панненберга в: Mays i.L. (ed.). Essays in Old Testament Hermeneutics. Richmond, VA, 1963. См. критику работы Панненберга: Robinson J. The Historicality of language. — Anderson B.W. The Old Tcstamenl and Christian Faith. N.Y., 1963.

³ Winter G. The Creation as Metropolis. N.Y., 1963.

⁴ Wilder A. Eschatology and Ethics in the Teaching of Jesus. N.Y., 1950. Из более поздних работ см.: Perrin N. The Kingdom of God in the Teachings of Jesus. Philadelphia, 1963.

⁵ Baillie D.M. God Was in Christ. N.Y., 1954.

⁶ SeMatter. Der Evangelist Maithaus. — Цит. по: Wilder A. Op. cit., с 173.

 

 

 

Глава 6

ЦЕРКОВЬ КАК АВАНГАРД БОГА

 

До сих пор мы еще ничего не сказали о месте Церкви в мир­ском граде, и это не случайно. Нынешних теологов, как пра­вило, чрезвычайно волнуют разнообразные аспекты учения о Церкви. Поэтому они стремятся получить ответы на вопросы о Церкви, не дожидаясь обсуждения других проблем. М.М.То­мас — известный социолог и теолог из Южной Индии — пишет в отчете для Всемирного совета церквей: «Экуменическая теоло­гия всегда слишком много говорила об идее Церкви. Не думаю, что возможно вернуться к какому-либо представлению о хри­стианстве без Церкви, но следует обсудить вопрос о том, чем Церковь как конгрегация отличается от традиционного образа религиозной общины»¹.

Томас прав: учение о Церкви — вторичная задача, и ее ре­шение зависит от нашего понимания действия Бога, который призвал человека для совместного осуществления Царства. Сначала необходимо прояснить вопрос о Царстве и о надлежащем ответе на вызов Царства в конкретную эпоху. Именно поэтому мы можем говорить о Церкви только теперь, после того как уже описали мирской град.

Церковь не есть институция прежде всего. Это народ. Биб­лия называет ее лаос теу, т.е. «народ Бога». Это народ, инсти­туты которого должны позволить ему участвовать в действии Бога в мире — в избавлении человека для свободы и ответ­ственности. Арчи Харгрейвз описал это очень образно. Он сравнил действие Бога в мире, где присутствует Иисус Христос, с нелегальным игорным домом, который, скрываясь от полиции, постоянно меняет место, а Церковь — со страстным картежни­ком, который просыпается по утрам с единственной мыслью: найти сегодняшнее «место действия», чтобы бежать туда и ни-

 

чего не пропустить². Томас Визер выразил ту же мысль более академично: согласно Деяниям, Кюриос — воскресший Христос — всегда идет в мир впереди Церкви. Ом появляется то в одном месте, то в другом, а Церковь просто следует за Ним, «Путь Церкви определяется тем что Сам Господь идет в мир... И Церкви не остается ничего другого, как только следовать за идущим впереди Господом. Поэтому, чтобы исполнять Его волю и свидетельствовать о Нем, требуется умение разглядеть проложенную Им дорогу и желание по ней идти»³. Пользуясь этими образами, можно сказать, что задача теологии состоит прежде всего в том, чтобы найти сегодняшнее «место действия» и суметь «разглядеть дорогу». Лишь после этого теология может пытаться к формировать такую Церковь, которая будет готова принять участие в «сегодняшнем действии». Вот почему обсуждение теологии социальных перемен должно было предшествовать разговору о теологии Церкви.

Поиск места действия, конечно, облегчается тем обстоятельством, что Бог, который был там вчера, участвует в действии и сегодня. Чтобы найти сегодняшнее место действия, необходимо знать, кто главное действующее лицо, а этот протагонист от­крылся нам в жизни Иисуса из Назарета. Как и в случае с Царством, определение места действия тоже связано с христоло-гической проблемой. После того как мы установим место действия, узнаем, где и как Бог действует, мы сможем задаться во­просом о надлежащей форме и образе жизни Церкви.

Выражаясь более традиционно, формы церковной жизни за­висят от функции, или миссии, Церкви и должны строиться та­ким образом, чтобы содействовать поиску места действия и участию в «миссии Бога». Они должны расширять, а не ограничивать способность конгрегации видеть действие Бога в мире и со­трудничать с Ним в этой работе. А это значит, что служение Церкви в мире — просто продолжение служения Иисуса. Церковь сотрудничает и соучаствует в служении Иисуса. Но в чем состоит служение Иисуса? Вот как он сам его описывает: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное» (Лк 4:18—19).

Иисус считал свою задачу троякой. Он должен был объявить о приходе нового порядка. Должен был воплотить его смысл. И еще он должен был начать распределение благ этого порядка. Точно так же троякая задача стоит и перед Церковью. Теологи подразделяют ее следующим образом: керигма (провозвестие), диакония (примирение, исцеление и т.п), койнония (демонстра-

 

ция природы нового общества. Церковь — авангард нового порядка, но дело в том, что этот порядок все время пробивается в разных местах и совершенно по-разному, так что невозможно заранее сказать, как именно будет выглядеть Церковь. Нельзя наметить даже такую вещь, как миссия Церкви «в городе». У каждого города есть свои особенности, и Церковь в каждом го­роде будет иметь собственный облик. Однако всякая Церковь должна учитывать некоторые общие и основополагающие черты, характерные для жизни мирского града. Посмотрим теперь, как три функции Церкви как авангарда — керигма, диакония и койнония — осуществляются в специфических условиях городской жизни.

 

КЕРИГМАТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЦЕРКВИ: