Возникновение и развитие психолингвистики

 

Сам термин <психолингвистика>, повидимому, впервые прозвучал в статье американского психолога Н.Пронко (Pronko, 1946). Как отдельная наука она возникла в 1953 году в результате межуниверситетского семинара, организованного в июне-августе Комитетом по лингвистике и психологии Исследовательского Совета по социальным наукам в Университете Индиана. Вдохновителями этого семинара были два психолога с мировым именем - Чарлз Осгуд и Джон Кэролл - и литературовед, фольклорист, семиотик Томас Сибеок. Его участниками были в основном лингвисты, причем самого высшего класса - все они к настоящему времени получили мировую известность, - и психологи, тоже отнюдь не рядовые. За девять летних недель они написали книгу, в которой суммировали основные теоретические положения, принятые в ходе дискуссий всеми участниками, и основные направления экспериментальных исследований, базирующиеся на этих положениях (Psycholinguistics, 1954). В основе концепции, изложенной на ее страницах, лежат три основных источника.

 

Это, во-первых, математическая теория связи Шеннона-Уивера, иногда называемая также математической теорией коммуникации. Главная ее черта - представление процесса коммуникации как трансляции некоторой информации от одного изолированного индивида (говорящего) к другому (слушающему).

 

Во-вторых, американская дескриптивная лингвистика (соответствующая глава написана Джозефом Гринбергом).

 

В-третьих, необихевиористская психология в варианте Ч.Осгуда, как раз в 1953 году издавшего свою известную монографию <Метод и теория в экспериментальной психологии> (Osgood, 1953), а годом раньше начавшего серию публикаций по психологическим вопросам семантики (по интересному совпадению, другой лидер семинара, Дж.Кэролл, опубликовал свою основную книгу все в том же 1953 году - см. (Carroll, 1953)).

 

Пожалуй, та известность, которую моментально получила книга <Психолингвистика>, была связана не столько с ее теоретическим содержанием, сколько с самим фактом ее появления. Она сыграла роль скорее стимула, толчка к развертыванию многочисленных междисциплинарных лингвопсихологических исследований, чем единой теоретической базы таких исследований. Существенным оказалось и то, что вокруг семинара и книги, ставшей ее результатом, объединились лучшие умы американской лингвистики, психологии и смежных с ними дисциплин (семиотики, как Т.Сибеок, этнографии и теории культуры, как Лаунсбери, теории обучения языку, как Дж.Кэролл).

 

Суть психологической концепции Ч.Осгуда такова. Речь есть система непосредственных или опосредствованных (задержанных) реакций человека на речевые или неречевые стимулы. При этом речевые стимулы вызывают частично то же поведение, что соответствующие неречевые, благодаря возникновению ассоциаций между речевым и неречевым стимулами Речевое поведение опосредствовано системой фильтров, задерживающих и преобразующих речевой стимул (на входе) и (или) речевую реакцию (на выходе). Такая система фильтров, имеющая, по Осгуду, врожденный характер, и отождествляется им с речевым механизмом или языковой способностью человека: таким образом, <промежуточные переменные> имеют для Ч.Осгуда вполне определенный психофизиологический смысл. Вот как выглядит принципиальная схема речевого поведения человека по Осгуду:

 

Уровень репрезентации

Уровень интеграции

Уровень самостимуляции

Уровень рецепции

Уровень моторного кодирования

 

На уровне рецепции речевые стимулы перекодируются в нервные импульсы. Затем эти импульсы образуют наиболее вероятное (на основании прошлых восприятий) перцептуальное единство, своего рода <гештальт> (на уровне интеграции). На уровне репрезентации этот гештальт ассоциируется с неречевыми стимулами и обретает что-то вроде значения. Затем процесс обращается <наружу>, и на уровне самостимуляции на основе информации, поступившей с уровня интеграции и с уровня репрезентации, делается выбор между <альтернативными моторными целыми>, и наконец эти интегрированные моторные схемы проходят моторное кодирование и превращаются в собственно факты поведения. См.: (Osgood, 1957; 1963, р.259- 260; Psycholinguistics, 1954; Леонтьев, 1967, C.29-31).

 

Главная особенность психолингвистики первого поколения, роднящая ее с другими ответвлениями бихевиоризма - это ее реактивный характер. Она целиком укладывается в бихевиористскую схему <стимул-реакция>, пусть в исправленном, модернизованном ее варианте.

Второй особенностью психолингвистики первого поколения является ее атомизм. Она имеет дело с отдельными словами, грамматическими связями или грамматическими формами. Особенно ясно этот атомизм сказывается в осгудовской теории усвоения языка ребенком: такое усвоение по существу сводится к овладению отдельными словами или формами и их дальнейшей генерализации (обобщению). В силу этого осгудовская психолингвистика, как быстро выяснилось, не может интерпретировать многие факты, это теория, имеющая недостаточную объяснительную силу. В частности, как заметил Дж.Миллер, чтобы научиться языку <по Осгуду>, ребенок должен заниматься этим 100 лет без перерывов на сон, еду и т.д. (Миллер, Галантер, Прибрам, 1965, с. 159).

 

Наконец, для психолингвистики первого поколения характерен индивидуализм: это теория речевого поведения индивида, вырванного не только из общества, но даже из реального процесса общения, который сведен здесь к простейшей схеме передачи информации от говорящего к слушающему.

 

Поэтому совсем не удивительно, что, сохранив саму идею психолингвистики как единой теоретической дисциплины, многие ученые оказались неудовлетворенными подходом Ч.Осгуда и его единомышленников и стали искать альтернативные подходы.

 

Психолингвистика второго поколения: Н.Хомский и Дж.Миллер. Уже в конце 1950-х гг. у осгудовской психолингвистики появился сильный оппонент. Это был молодой лингвист Ноэм Хомский (Чамский), дебютировавший в 1955 г. диссертацией о трансформационном анализе, а в 1957 г. выпустивший в гаагском международном издательстве <Mouton> свою первую большую книгу <Синтаксические структуры>, вскоре переведенную и на русский язык (Chomsky, 1957; Хомский, 1962). Но знаменитым его, так сказать, в одночасье сделала опубликованная в 1959 году развернутая рецензия на книгу Б.Скиннера <Речевое поведение>, где Н.Хомский впервые четко сформулировал свое психолингвистическое кредо. Еще больше укрепило позиции Н.Хомского и группы молодых лингвистов, объявивших себя адептами его теории, то, что в их ряды встал очень известный психолог, прославившийся к этому времени как автор классического компендиума <Язык и коммуникация> (Miller, Selfridge, 1951) и безусловно являвшийся самым талантливым и компетентным специалистом Америки - Джордж Эрмитейдж Миллер".

 

Если Ч.Осгуд строил свою психолингвистическую модель, отталкиваясь от психологии или, в терминах необихевиористов, от <теории поведения> и конкретизируя ее на материале речи и ее восприятия, то Н.Хомский шел принципиально иным путем - от лингвистики. И в частности, от им же разработанной трансформационной модели.

 

Почему-то считается, что Н.Хомскому и принадлежит идея трансформации. Это не так: трансформационный подход был впервые предложен его учителем - крупнейшим американским лингвистом Зелигом Харрисом. Заслуга же Н.Хомского в том, что он реализовал этот подход в виде целостной модели описания языка - порождающей грамматики. Причем <порождает> она всего лишь текст. В этой грамматике существуют особого рода правила или операции (трансформационные), прилагаемые к синтаксической конструкции предложения как единому целому. Так, Хомский выделяет группу простейших синтаксических структур, называемых им ядерными (типа: Петр читает книгу). Прилагая к такой ядерной структуре операцию пассивизации, получаем Книга читается Петром. Если приложить к ней операцию отрицания, получим Петр не читает книгу. Возможна и вопросительная трансформация: Петр читает книгу? Можно использовать одновременно два, три, четыре вида трансформационных операций: Книга не читается Петром.

 

Первоначально Н.Хомский и не имел в виду переносить свою модель в психолингвистику: еще в 1961 году он считал <ошибочным> убеждение, <что порождающая грамматика, как таковая, есть модель для говорящего или соотнесена с ней каким-то строго определенным образом> (Chomsky, 1961, р.14). Первую попытку внедриться в психолингвистику он сделал в известной книге <Аспекты теории синтаксиса> (1965), где вводится понятие глубинной структуры, определяющей семантическую интерпретацию синтаксической конструкции предложения и соответствующей <ядерной конструкции> первого варианта его теории. По Хомскому, последовательность порождения предложения такова. <База (базовые грамматические отношения) порождает глубинные структуры. Глубинная структура подается в семантический компонент и получает семантическую интерпретацию; при помощи трансформационных правил она преобразуется в поверхностную структуру, которой далее дается фонетическая интерпретация при помощи правил фонологического компонента> (Chomsky, 1965, р.141).

 

Пожалуй, стоит обратить внимание только на три момента в дальнейшем развитии взглядов Н.Хомского. Во-первых, он стал <встраивать> в структуру своей модели не только грамматические, семантические и фонетические (фонологические), но и так называемые прагматические правила - правила употребления языка. Во-вторых, он развил идею, которую можно найти уже в ранних его работах - идею о принципиальном различии модели linguistic competence (<языковой способности>) и модели linguistic performance (<языковой активности>). Первая есть потенциальное знание языка, и оно-то, по Хомскому, как раз и описывается порождающей моделью. Вторая - это процессы, происходящие при применении языковой способности в реальной речевой деятельности. Первая - предмет лингвистики; вторая - предмет психологии. Первая определяет вторую и первична по отношению к ней. Ясно, что психолингвистическая концепция Хомского представляет собой как бы проекцию лингвистической модели в психику. В подавляющем большинстве исследований школы Хомского-Миллера речь идет не случайно именно об анализе и количественной оценке <психологической реальности> тех или иных компонентов языковой структуры или правил перехода от нее к каким-то иным структурам, обычно априорно объявляемым психологическими (или когнитивными).

 

В-третьих, Н.Хомский последовательно обосновывал и отстаивал (и продолжает это делать и сейчас) идею врожденности языковых структур.

 

Модель Н.Хомского импонировала и лингвистам, и психолингвистам своей бросающейся в глаза оригинальностью, кажущейся динамичностью, она как будто позволяла сделать в лингвистике принципиальный шаг вперед - от распределения языковых единиц по уровням и построения на каждом уровне своей языковой подсистемы (фонологической, грамматической и пр.) к представлению языка как целостной системы, организованной по единым правилам. В популярности идей Н.Хомского сыграла большую роль также характерная для конца 1950-х-начала 1960-х гг. тенденция к <машинизации> человеческого интеллекта. Действительно, модель, казалось бы, позволяет <автоматически> получать из заданного исходного материала любые грамматические конструкции, <заполнять> их лексикой и правильно фонетически оформлять.

 

Важнейшее отличие психолингвистики второго поколения по сравнению с осгудовской заключалось в том, что был преодолен атомизм этой последней. Особенно ясно это видно на примере трактовки усвоения языка: согласно школе Н.Хомского, это не овладение отдельными языковыми элементами (словами и т.д.), а усвоение системы правил формирования осмысленного высказывания. Но какой ценой это преодоление было достигнуто? Односторонне психологическая ориентация сменилась односторонне лингвистической. Единство пси-холингвистической модели Хомского-Миллера - это единство модели языка. Более того - психолингвистика второго поколения принципиально ан-типсихологична: претендуя на роль психологической, а не только лингвистической теории, она в сущности сводит психологические процессы к реализации в речи языковых структур. Системность поведения или деятельности человека оказывается непосредственно выведенной из системности языка - психика в лучшем случае накладывает определенные ограничения на реализацию языковых структур (это касается, например, объема памяти).

 

Два других недостатка осгудовской психолингвистики остались непреодоленными. Изменилось представление о степени сложности речевых реакций: но осталась незыблемой сама идея реактивности (особенно хорошо это видно в известной книге Дж. Миллера, Е.Галантера, К.Прибрама <Планы и структура поведения> (1965); см.также Леонтьев, 1974. А индивидуализм осгудовской психолингвистики Н.Хомский и Дж.Миллер еще больше углубили - одним из важнейших положений психолингвистики второго поколения стала идея универсальных врожденных правил оперирования языком, сформулированная на основе тех бесспорных фактов, что, с одной стороны, эти правила не содержатся в эксплицитной форме в языковом материале, а с другой, что любой ребенок может одинаково свободно овладеть (как родным) языком любой структуры. Таким образом, процесс овладения языком свелся к взаимодействию этих врожденных правил или умений и усваиваемого языкового материала или, если угодно, к актуализации этих врожденных правил.

 

Среди последователей Н.Хомского и Дж.Миллера с самого начала возникла тенденция <подправить> психолингвистику второго поколения, сделать ее более психологической, привести в соответствие с концептуальной системой общей психологии. Эта тенденция особенно ярко проявилась в работах молодых психологов так называемой Гарвардской школы, прямых учеников и сотрудников Джорджа Миллера: Т.Бивера, М.Гарретт, Д.Слобина и др. Их позиция достаточно четко отразилась, например, в переведенной на русский язык книге Д.Слобина <Психолингвистика>, в оригинале изданной в 1971 году (Слобин и Грин, 1976).

 

В Европе распространение идей Н.Хомского натолкнулось на основательную психологическую традицию. И европейские психолингвисты приняли идеи Хомского-Миллера с самого начала с большим скепсисом, поверяя их традиционной психологией и преобразуя в соответствии со своей психологической позицией. Так например, совершенно особое направление в психолингвистике второго поколения составили англичане - П.Уосон, Дж. Джонсон-Лэйрд, Дж.Грин (русский перевод части ее книги см. Слобин и Грин, 1976), Дж.Мортон, Дж.Маршалл. Они, в частности, вышли за пределы предложения - в текст, хотя сосредоточились либо на восприятии языковых средств связи предложений, либо на <психологической реальности> логических структур. В европейских ответвлениях психолингвистики второго поколения допускается иное функциональное соотношение грамматики и семантики в порождении и восприятии предложения, хотя и в рамках его языковой структуры, вводятся отдельные понятия теории высказывания, учитываются некоторые <неклассические> ситуативные факторы (особенно в работах психолингвистов ФРГ), но роль этих факторов в психологической организации процессов общения, ее зависимость от типа и задачи общения остаются нераскрытыми. Европейские психолингвисты покушаются и на <святая святых> теории Н.Хомского - противопоставление языковой способности и языковой активности. Однако в силе остается подход к психолингвистике с позиций <психологической реальности> языковых единиц и структур, т.е. идея полного или частичного изоморфизма <когнитивных> или психолингвистических структур и структур языковых.

 

Психолингвистика третьего поколения, или, как ее назвал видный американский психолог и психолингвист Дж.Верч, <новая психолингвистика>, сформировалась в середине 1970-х гг. Она связана в США с именем Дж.Верча и психолога более старшего поколения - цитированного выше Джерома Брунера; во Франции - с именами Жака Мелера (бывшего одно время пламенным пропагандистом идей Н.Хомского и Дж.Миллера, но вскоре отошедшего от них), Жоржа Нуазе, Даниэль Дюбуа; в Норвегии - с именем талантливого психолингвиста Рагнара Руммет-фейта.

 

Покажем типичную логику психолингвистов третьего поколения на примере взглядов Жоржа Нуазе. Один из основных тезисов Ж.Нуазе - необходимость разработки <автономной психолингвистики>. Имеется в виду автономия от лингвистических моделей, т.е. преодоление изоморфизма языковых и психологических структур.

 

Какова же в таком случае природа специфических, автономных психолингвистических операций? По Нуазе, операции эти имеют одновременно когнитивную и коммуникативную природу. Они приобретают когнитивный характер, конкретно реализуясь в общении, взаимодействии, речевом воздействии. В работе Ж.Нуазе (Noiet, 1980) они выступают скорее как логические, чем как языковые правила, и скорее как система операторов (в математическом смысле слова), чем как система операций. Он и Ж.Мелер в своей известной статье считают психолингвистику (лингвистическую психологию) частью когнитивной психологии (Mehler et Noiet, 1974, p.20).

 

Психолингвисты третьего поколения критически, чтобы не сказать больше, относятся к явному преувеличению Н.Хомским и его школой роли врожденных универсальных языковых структур. Об этом пишет Ж.Нуазе, но наиболее четкая формулировка принадлежит Даниэль Дюбуа: <Язык не должен рассматриваться только как формальный объект, одинаковый для всех человеческих существ, но как объект социальный и исторически детерминированный> (Dubois, 197.5, р.25-26). Р.Румметфейт еще в 1968 г. подчеркивал, что следует изучать <...высказывания, включенные в коммуникативные окружения> (цит. по частичному русскому переводу - Ромметвейт, 1972, с.72); в 1975 г. он критиковал пси-холингвистов второго поколения за то, что они берут высказывания как бы в вакууме: психолингвист школы Н.Хомского <....выясняет, чем язык является, до того, как ставит вопрос о его цели и использовании> (Blakar & Rommetveif, 1975, р.5).

 

Наконец, психолингвисты третьего поколения преодолели изоляционизм школы Н.Хомского - они берут психолингвистические процессы в широком контексте мышления, общения, памяти. Поэтому именно их работы составили в основном теоретическую базу для развития когнитивной психологии.

 

Таким образом, психолингвистика третьего поколения преодолела не только атомизм, но и индивидуализм психолингвистов предыдущих поколений. Разумеется, для нее полностью неприемлем и принцип реактивности. Психолингвисты третьего поколения сознательно и последовательно ориентируются либо на французскую социологическую школу в психологии, в частности на взгляды Поля Фресса и Анри Баллона, либо на марксистски ориентированную психологию, развиваемую рядом ученых ФРГ, либо на психологическую школу Л.С.Выготского. Недаром Дж.Верч является виднейшим на Западе специалистом по Выготскому и активным пропагандистом его взглядов.

 

Лев Семенович Выготский - один из крупнейших психологов XX столетия, создатель мощной психологической школы, к которой принадлежали А.Н.Леонтьев, А.Р.Лурия, П.Я.Гальперин, Д.Б.Эль-конин, Л.И.Божович, А.В.Запорожец и др. Научными <внуками> Л.С.Выготского являются, в частности, В.В.Да-выдов, В.П.Зинченко и автор этих строк. Л.С.Выготский и его школа оказали огромное влияние не только на отечественную, но и на мировую психологию и педагогику: недаром его столетие (1996) отмечалось во всем мире.

 

Л.С.Выготский был в психологии убежденным материалистом, более того - марксистом". Он много занимался речью, и его психологический подход к речи был не просто своеобразным итогом и синтезом всех предшествующих исследований в этом направлении, но и первой попыткой построить более или менее целостную психолингвистическую теорию (хотя самого слова <психолингвистика> он не употреблял).

 

Начнем с известного различения <анализа по элементам> и <анализа по единицам>. Вся без исключения современная лингвистика имеет дело с анализом по элементам. Такова же психолингвистика первого и второго поколений, ставившая проблему <психологической реальности> языковых единиц. Как мы видели, даже Н.Хомский, кичащийся динамичностью своей модели, видит эту динамичность в наборе правил преобразования некоторого исходного состояния (текста или речевого механизма) в конечное состояние. Только у Л.С.Выготского и психологов, опирающихся на него, сами эти состояния вторичны по отношению к основной и подлинной единице - психологическому действию или операции, не только выступающей как единица в смысле Выготского, но и являющейся основой для построения иерархии таких единиц - в нашем случае психолингвистических единиц.

 

Однако главное, что делает Л.С.Выготского предтечей и основателем современной психолингвистики (во всяком случае, в ее российском варианте) - это его трактовка внутренней психологической организации процесса порождения (производства) речи как последовательности взаимосвязанных фаз деятельности. Вот что он пишет в этой связи: <...Центральная идея может быть выражена в общей формуле: отношение мысли к слову есть прежде всего не вещь, а процесс, это отношение есть движение от мысли к слову и обратно - от слова к мысли... Это течение мысли совершается как внутреннее движение через целый ряд планов... Поэтому первейшей задачей анализа, желающего изучить отношение мысли к слову как движение от мысли к слову, является изучение тех фаз, из которых складывается это движение, различение ряда планов, через которые проходит мысль, воплощающаяся в слове...> (Выготский, т. 2, с.305). В другом месте: <...Работа мысли есть переход от чувствования задачи - через построение значения - к развертыванию самой мысли... Путь от смутного желания к опосредованному выражению через значения...> (Выготский, T.I, с.162).

 

Первое звено порождения речи - это ее мотивация. Кстати, по Выготскому, не следует отождествлять собственно мотивы и <установки речи>, т.е. фиксированные <отношения между мотивом и речью>. Именно последние и есть <смутное желание>, <чувствование задачи>, <на-fлepelillG>>(Bыгomcкuй, т.2, с.163). Вторая фаза - этомысль, примерно соответствующая сегодняшнему понятию речевой интенции. Третья фаза - опосредование мысли во внутреннем слове, что соответствует в нынешней психолингвистике внутреннему программированию речевого высказывания. Четвертая фаза - опосредование мысли в значениях внешних слов, или реализация внутренней программы. Наконец последняя, пятая фаза - опосредование мысли в словах, или акустико-артикуляционная реализация речи (включая процесс фонации). Все дальнейшие модели, разрабатывавшиеся в 1960-1970-х гг. в отечественной психолингвистике, представляют собой развертывание и дальнейшее обоснование схемы, предложенной Л.С.Выготским (см. Леонтьев, 19690; Леонтьев и Рябова, 1970; Ахутина, 1975; 1989 и др.).

 

Ученик и сотрудник Л.С.Выготского Александр Романович Лурия внес (в рамках психологии речи и психолингвистики) фундаментальный вклад в диагностику, исследование и восстановление различных видов афазии - речевых нарушений центрально-мозгового происхождения, связанных с разрушением (из-за ранения, травмы, опухоли коры больших полушарий) различных зон коры, отвечающих за различные психические функции. При этом А.Р.Лурия опирался на выдвинутую Л.С.Выготским концепцию системной локализации психических функций в коре, т.е. на идею, что речевая (и любая другая) деятельность физиологически обусловлена взаимодействием различных участков коры больших полушарий, и разрушение одного из этих участков может быть компенсировано за счет включения в единую систему других участков.

 

Если до А.Р.Лурия исследователи афазии исходили в явной или скрытой форме из подхода к афазическим нарушениям с позиций психологической реальности языковых единиц и конструкций, то А.Р.Лурия впервые стал анализировать эти нарушения как нарушения речевых операций. Уже в своей книге <Травматическая афазия> вышедшей в 1947 г., он, опираясь на Л.С.Выготского (особенно в разделе <О строении речевой деятельности>), по существу строит психолингвис-тическую концепцию афазии - в частности, вводит представление о <внутренней схеме высказывания, которая после развертывается во внешнюю речь> (цит. по перепечатке в книге <Афазия и восстановительное обучение>, 1983, с.57). Эта концепция развита им, в частности, в Лурия, 1975; 1975а; 1979.

 

А.Р.Лурия предложил для области знания на стыке лингвистики, патопсихологии и неврологии термин <нейролингвцсти-ка>: впервые на русском языке он был употреблен в 1968 г. (Лурия, 1968), после чего быстро распространился. Однако еще в 1964 г. термин <нейролингвистический> встречается в совместной работе группы французских афа-зиологов (Dubois, 1964).

 

Другой ученик, Алексей Николаевич Леонтьев, развил психологическую концепцию Выготского в несколько ином направлении, введя (в середине 1930-х гг.) развернутое теоретическое представление о структуре и единицах деятельности. В его и А.Л.Лурия публикациях 1940-1950-х гг. неоднократно встречается термин <речевая деятельность> и, как мы видели, говорится о ее строе-нии^. Однако детальный анализ речевой деятельности под углом зрения общепсихологической теории деятельности был осуществлен только в конце 1960-х гг. автором данной книги и группой его единомышленников (Т.В.Рябова-Ахутина и др.), объединившихся в Московскую психолингвистическую школу. В главе 3 детально анализируется теоретический и методологический подход к психолингвистике с позиций этой школы.

 

Реальное влияние на развитие психолингвистики, особенно в России, оказали не только Л.С.Выготский и его школа, но и ряд других виднейших психологов (С.Л.Рубинштейн, Д.Н.Узнадзе) и лингвистов (Л.В.Щерба, М.М.Бахтин и др.)