Прошлое той страны, куда направляются путешественники

 

На следующий день, 27 января, пассажиры брига «Маккуори» расположились в его тесной рубке. Уилл Холли, конечно, не предложил женщинам своей каюты, но об этом жалеть не приходилось, ибо эта берлога была достойна медведя, который в ней жил.

В половине первого дня, при наступлении отлива, стали сниматься с якоря. Лишь с большим трудом удалось оторвать его ото дна. С юго-запада дул умеренный ветер. Стали ставить паруса. Пятеро матросов брига не торопились. Вильсон хотел было помочь команде, но Холли остановил его, грубо сказав, чтобы он не вмешивался не в свое дело. Он, Холли, привык сам со всем справляться и не просит ни помощи, ни советов.

Последнее относилось к Джону Манглсу. Молодой капитан, видя, до чего неискусно орудуют матросы снастями, не мог порой не улыбаться. Джон понял намек Холли и решил, что вмешается, хотя бы и непрошеным, лишь в том случае, если судну из-за неловкости команды будет грозить опасность.

Наконец пятеро матросов, понукаемые бранными окриками хозяина, все-таки подняли все паруса. «Маккуори» под нижними парусами, марселями, брамселями, бизанью и кливерами вышел левым галсом в открытое море. Но несмотря на обилие парусов, бриг едва двигался. Со своим слишком закругленным носом, широким дном и тяжелой кормой «Маккуори» был неуклюжим – вот уж настоящая калоша!

Пришлось с этим мириться. К счастью, как ни плохо шел «Маккуори», а через пять, самое большее шесть дней он все же должен был бросить якорь на рейде Окленда.

В семь часов вечера скрылись из виду берега Австралии и маяк иденского порта. Море было довольно бурным, и бриг сильно качало. Он тяжело зарывался в волны. От такой качки пассажирам в рубке приходилось плохо. Но выйти на палубу было невозможно из-за сильного ливня. Они оказались в вынужденном заключении. Каждый погрузился в свои думы. Говорили мало. Только леди Элен и Мери Грант иногда обменивались несколькими словами. Гленарвану не сиделось, и он расхаживал из угла в угол. Майор же не двигался с места. Джон Манглс, а с ним и Роберт время от времени выходили на палубу понаблюдать за морем. Ну, а Паганель бормотал в своем углу какие-то непонятные бессвязные слова.

О чем думал почтенный географ? О Новой Зеландии, куда влекла его судьба. Паганель перебирал в уме ее историю, и перед его глазами воскресало прошлое этой мрачной страны.

Но случалось ли за всю историю что-нибудь, что позволило бы первооткрывателям этих островов видеть в них материк? А современный географ и моряк – могли ли они назвать их материком? Как видим, Паганель опять и опять возвращался к толкованию письма капитана Гранта. Это была просто одержимость, навязчивая идея. После Патагонии, после Австралии его воображение, подстегнутое каким-то словом, уцепилось за Новую Зеландию. Но вот одно, только одно смущало его.

– Contin… contin… – повторял он. – Ведь это же значит continent – материк.

И он стал припоминать мореплавателей, обследовавших эти два больших острова южных морей.

13 декабря 1642 года голландец Тасман, открыв Землю

Ван-Димена, подошел к неведомым до того берегам Новой Зеландии. В течение нескольких дней он плыл вдоль этих берегов, а 17 декабря его суда вошли в просторную бухту, в глубине которой виднелся узкий пролив, разделявший два острова.

Северный из них был остров Те-Ика-а-Мауи, что значило по-зеландски «рыба мауи». Южный остров носил название Те-Вахи пунаму, то есть «страна зеленого камня». Абель Тасман послал на берег шлюпки, и они вернулись в сопровождении двух пирог с кричащими туземцами. Дикари эти были среднего роста, с коричневой или желтой кожей, тощие, с резкими голосами; их черные волосы, связанные на японский лад, были увенчаны большим белым пером.

Эта первая встреча европейцев с туземцами, казалось, обещала прочные дружеские отношения. Но на следующий же день, когда одна из шлюпок разыскивала новую стоянку, поближе к берегу, на нее набросилось множество туземцев на семи пирогах. Шлюпка накренилась и наполнилась водой. Командовавшего шлюпкой боцмана ударили грубо отточенной пикой в шею. Он свалился в море. Из шести матросов четверо было убито. Двоим остальным и раненому боцману удалось доплыть до своих судов и спастись.

После этого зловещего происшествия Тасман стал немедленно сниматься с якоря. Туземцам он отомстил лишь несколькими мушкетными выстрелами, которые, по всей вероятности, в них не попали. Тасман ушел из этой бухты, за которой осталось название бухты Убийц, поплыл вдоль западного побережья и 5 января бросил якорь у северной оконечности острова. Но здесь сильный прибой, а также враждебное отношение дикарей не дали ему запастись водой, и он окончательно покинул эту страну, дав ей название Земля Штатов – в честь голландских Генеральных Штатов.

Голландский мореплаватель назвал так эти земли потому, что воображал, что они граничат с островами того же имени, открытыми к востоку от Огненной Земли, у южной оконечности Америки, и считал, что он открыл Великий южный материк.

«Моряк семнадцатого века еще мог назвать эту землю материком, но не моряк девятнадцатого! – твердил себе Паганель. – Нет! Тут есть что-то для меня непонятное!»

В течение более чем ста лет никто не вспоминал о сделанном Тасманом открытии. Новая Зеландия словно и не существовала, когда к ней пристал под 35° 37' широты французский мореплаватель Сюрвиль. Сначала он не имел оснований жаловаться на туземцев. Но вот подул сильный ветер, на море разыгралась буря, и лодка, перевозившая больных матросов, была выброшена на берег бухты Приют. Здесь туземный вождь Наги-Нуи прекрасно принял французов и даже угощал их в своей собственной хижине. Все шло хорошо, пока не была украдена одна из шлюпок Сюрвиля. Сюрвиль тщетно требовал возвращения ее и решил в наказание за воровство спалить всю деревню. Эта ужасная и несправедливая месть, несомненно, сыграла роль в тех кровавых расправах, которые потом имели место в Новой Зеландии.

6 октября 1769 года у этих берегов появился капитан Кук. Он поставил на якорь судно «Индевор» в бухте Тауэ-Роа и пытался завоевать расположение туземцев. Но чтобы общаться с людьми, надо было захватить их. И Кук, не колеблясь, взял в плен двух или трех туземцев, чтобы, так сказать, насильно оказать им благодеяния. Осыпав подарками пленных, Кук отправил их на берег. Вскоре множество туземцев, соблазненных их рассказами, добровольно явились на судно и обменялись товарами с европейцами. Через несколько дней Кук отправился в большую бухту Хаукс-Бей на восточном берегу Северного острова. Здесь его встретили воинственные туземцы с криками и угрозами. Их пыл зашел так далеко, что пришлось усмирить его пушечным залпом.

20 октября «Индевор» стал на якоре в бухте Токо-Малу. На берегу ее обитало мирное племя в двести человек. Ботаники, бывшие на судне, произвели в этой местности полезные исследования, причем туземцы переправляли их на берег на своих пирогах. Кук посетил два селения, обнесенных частоколами, брустверами и двойными рвами, которые говорили об умении туземцев строить оборонительные сооружения. Главное их укрепление возвышалось на скале, которая во время сильных приливов делалась настоящим островом. И не просто островом: волны не только окружали ее, но даже с ревом прорывались сквозь естественную арку в шестьдесят футов вышиной, на которой держалась эта неприступная крепость.

Кук пробыл в Новой Зеландии пять месяцев. 31 марта он покинул ее, собрав много растений, образцов утвари, этнографических сведений и дав свое имя проливу, разделяющему два острова. Ему предстояло еще вернуться сюда во время позднейших путешествий.

И действительно, в 1773 году мореплаватель снова появился в Хаукс-Бей. На этот раз он стал свидетелем каннибализма. о, надо сказать, что его товарищи сами подстрекали дикарей. Офицеры нашли на берегу останки убитого молодого туземца, принесли их на судно, «сварили» и предложили дикарям, которые жадно набросились на эту пищу. Какая гнусная прихоть – готовить людоедское угощение!

Во время своего третьего путешествия Кук снова посетил эти места, к которым он питал особое пристрастие. Мореплаватель непременно захотел закончить здесь гидрографические съемки. Навсегда покинул он Новую Зеландию 25 февраля 1777 года.

В 1791 году Ванкувер в течение двадцати дней стоял на якоре в Бей-оф-Айлендс. Но он ничего не внес нового в естествознание и географию. В 1793 году д'Антркасто сделал на протяжении двадцати пяти миль съемку северного побережья Те-Ика – а-Мауи. Капитаны торгового флота Хаузен и Дальримп, а позднее Баден, Ричардсон, Муди появлялись ненадолго у этих островов. Доктор Севедж за пять недель собрал в Новой Зеландии немало интересных сведений о нравах ее обитателей.

В 1805 году племянник вождя Ранги-Ху, смышленый Дуа – Тара, отправился в море на судне «Арго» под командой капитана Бадена, которое стояло тогда в Бей-оф-Айлендс.

Быть может, приключения Дуа-Тара послужат в будущем сюжетом героической поэмы для какого-нибудь новозеландского Гомера. Приключения эти изобиловали бедами, несправедливостями и дурным обращением. Вероломство, заключение, побои, ранения – вот что пришлось испытать бедному дикарю за его верную службу. Какое представление должен был получить он о людях, считавших себя цивилизованными!

Дуа-Тара привезли в Лондон и сделали матросом последнего разряда, предметом издевательств для всей команды. Несчастный юноша не перенес бы таких мук, если бы не преподобный Марсден. Этот миссионер увидел в юном дикаре сметливость, отвагу, необыкновенную кротость и приветливость и заинтересовался им. Он добыл для родины своего любимца несколько мешков зерна и орудия для обработки земли, но все это у бедняги было украдено. Злоключения и муки снова обрушились на несчастного Дуа-Тара, и только в 1814 году ему удалось вернуться в страну предков. Но как раз тогда, когда после стольких превратностей судьбы он собирался изменить жестокие обычаи своей родины, его в возрасте двадцати восьми лет настигла смерть. Несомненно, это непоправимое несчастье на долгие годы задержало культурное развитие Новой Зеландии. Ничто не может заменить умного, хорошего человека, в сердце которого сочетаются любовь к добру и любовь к родине!

До 1816 года Новой Зеландией никто не интересовался. В этом году Томсон, в 1817 году Николас, в 1819 году Марсден обследовали различные местности обоих островов, а в 1820 году Ричард Крюйс, капитан 84-го пехотного полка, пробыл на островах десять месяцев и собрал за это время много ценных материалов о нравах туземцев.

В 1824 году Дюперре, командир судна «Кокий», простоял пятнадцать дней на якоре в Бей-оф-Айлендс и встретил самое дружелюбное отношение со стороны туземцев.

После него, в 1827 году, английскому китобойному судну «Меркурий» пришлось обороняться от туземцев. А в том же самом году капитан Диллон во время двух своих стоянок был встречен туземным населением чрезвычайно гостеприимно.

В марте 1827 года командир судна «Астролейб», знаменитый Дюмон-Дюрвиль, не имея при себе никакого оружия, смог благополучно провести несколько дней на берегу, среди новозеландцев. Он обменялся с ними подарками, слушал их пение, спал в их хижинах и спокойно выполнил свои интересные работы по съемкам, результатом которых были столь полезные для флота карты.

На следующий год английский бриг «Хоус», которым командовал Джон Джеймс, сделал стоянку в Бей-оф-Айлендс, направился к Восточному мысу. Здесь англичанам много пришлось вытерпеть от вероломного вождя по имени Энараро. Некоторые из спутников Джона Джеймса погибли ужасной смертью.

Из этих противоречивых происшествий, из этой смены кротости и жестокости следует сделать тот вывод, что часто жестокость новозеландцев была лишь местью. Хорошее или дурное отношение туземцев зависело от того, хороши или дурны были капитаны. Конечно, бывали и нападения ничем не оправданные, но большей частью они являлись местью, вызываемой самими европейцами. Наказаны же бывали, к несчастью, те люди, которые этого не заслуживали.

После Дюрвиля этнография Новой Зеландии была дополнена отважным исследователем, двадцать раз объехавшим весь земной шар, бродягой, цыганом от науки, – английским ученым Ирлем. Он побывал в неисследованных дотоле местностях обоих островов, причем хотя сам и не имел оснований жаловаться на туземцев, но не раз был свидетелем того, как они лакомились человеческим мясом. Новозеландцы с отвратительной алчностью пожирали друг друга.

Те же сцены людоедства наблюдал в 1831 году во время стоянки в Бей-оф-Айлендс и капитан Лаплас. Бои туземцев между собой стали несравненно грозней, ибо дикари уже выучились владеть с удивительным искусством огнестрельным оружием. Поэтому когда-то цветущие, густо населенные местности острова Те-Ика-а-Мауи превратились в настоящие пустыни. Целые племена исчезли, как исчезает стадо овец, которых жарят и поедают. Тщетно пытались миссионеры победить эти кровавые инстинкты. Начиная с 1808 года миссионерское общество посылало своих самых искусных агентов – такое название им весьма подходит – в главные поселения Северного острова. Но дикость новозеландцев пресекла все попытки основать миссии. Только Марсден, покровитель Дуа-Тара, Холл и Кинг высадились в 1814 году в Бей-оф-Айлендс и купили у местных вождей участок в двести акров за дюжину железных топоров. Там разместилась миссия англиканского общества.

Первые шаги были трудными. Но все же туземцы не лишили жизни миссионеров. Они приняли их заботу и их учение. Смягчились даже самые суровые. В сердцах, прежде чуждых человечности, пробудилась благодарность. Однажды, в 1824 году, новозеландцы даже защитили своих священников от грубости матросов, которые оскорбляли миссионеров и угрожали им.

Итак, через некоторое время миссии добились успехов, несмотря на разлагающее влияние, которое оказывали на население каторжники, бежавшие из Порт-Джексона. В 1831 году миссионерская газета писала о двух значительных миссиях: одна из них в Киди-Киди, на берегу канала, ведущего в Бей-оф-Айлендс, а другая – в Паи-Хиа, на берегу реки Кава-Кава. Под руководством миссионеров туземцы прокладывали дороги, прорубали просеки в огромных лесах, перекидывали мосты через реки. Все миссионеры поочередно отправлялись проповедовать благую веру в глухие племена, строя из тростника и коры часовни, школы для детей; и над крышей этих простых сооружений развевался флаг миссии с изображением креста и словами «Ронго-Паи», то есть «Евангелие» по-новозеландски.

По существу, влияние миссионеров не распространилось дальше ближайших селений. Вне его остались все кочующие племена. Только христиане отказались от людоедства, да и тех не следовало подвергать слишком сильному искушению. Кровавый инстинкт еще не умер в них.

В этих диких местах не прекращается война. Новозеландцы не похожи на забитых австралийцев, которые убегают перед нашествием европейцев, – они сопротивляются, защищаются, ненавидят захватчиков. В данное время эта неукротимая ненависть побуждает их набрасываться на английских эмигрантов. Будущее этих больших островов в руках случая. Их ждет или быстрая цивилизация, или века дремучего варварства – в зависимости от того, кто победит в войне.

Так Паганель, горя нетерпением поскорее добраться до Новой Зеландии, восстанавливал в своей памяти ее историю. Но увы, ничто в ней не давало ему права называть эти два острова континентом. И если некоторые слова документа снова воспламеняли воображение нашего географа, то два злополучных слога «кон-ти» упорно останавливали его на пути к новой расшифровке.

 

Глава III

НОВОЗЕЛАНДСКИЕ ИЗБИЕНИЯ

 

За четыре дня плавания «Маккуори» не прошел еще и двух третей пути от Австралии до Новой Зеландии. Уилла Холли мало заботило управление судном, сам он ничего не делал. Показывался он редко, и пассажиры на это отнюдь не жаловались. Никто ничего не имел бы против того, чтобы он проводил время у себя в каюте, но грубиян-хозяин ежедневно напивался джином и бренди. Команда охотно следовала его примеру, и никогда ни одно судно не плыло так, как «Маккуори» из Туфоллд-Бей, положившись только на милость судьбы.

Эта непростительная беспечность заставила Джона Манглса быть настороже. Не раз Мюльреди и Вильсон бросались выправлять руль, когда бриг заносило и он готов был лечь набок. Подчас Уилл Холли обрушивался за это на обоих матросов со. страшной бранью. Те были не склонны терпеть, и им очень хотелось скрутить пьяницу и засадить его на дно трюма до конца перехода. Но Джон Манглс, правда не без труда, сдерживал справедливое негодование своих матросов.

Разумеется, положение судна не могло не заботить молодого капитана. Но, не желая тревожить Гленарвана, он поделился своими опасениями лишь с майором и Паганелем. Мак-Наббс дал ему тот же совет, что Мюльреди и Вильсон, только в других выражениях.

– Если вам это кажется нужным, Джон, – сказал майор, – вы должны без колебаний взять на себя командование, или – если хотите – руководство судном. Когда мы высадимся в Окленде, этот пьяница снова станет хозяином своего брига и тогда сможет переворачиваться, сколько душе его будет угодно.

– Конечно, мистер Мак-Наббс, я так. и поступлю, когда это будет безусловно необходимо, – ответил Джон Манглс. – Пока мы в открытом море, достаточно одного надзора. Ни я, ни мои матросы не покидаем палубы. Но если этот Уилл Холли не протрезвится при приближении к берегу, я, признаться, окажусь в очень затруднительном положении.

– Разве вы не сможете взять верный курс? – спросил Паганель.

– Это будет не так-то легко сделать, – ответил Джон. – Трудно поверить, но, представьте, на этом судне нет морской карты.

– Неужели?

– Это действительно так. «Маккуори» совершает каботажное плавание только между Иденом и Оклендом, и Уилл Холли так изучил эти места, что ему не нужны вычисления.

– Он, вероятно, думает, что бриг сам знает дорогу и идет куда надо, – сказал Паганель.

– Ох, что-то я не верю в суда, которые идут сами собой, – отозвался Джон Манглс. – И если вблизи берегов Уилл Холли будет пьян, нам придется нелегко.

– Будем надеяться, что, подходя к земле, он образумится, – сказал Паганель.

– Значит, если понадобится, вы не сможете ввести «Маккуори» в Оклендский порт? – спросил Мак-Наббс.

– Без карты побережья это невозможно. Тамошние берега чрезвычайно опасны. Это цепь неправильных и причудливых фиордов, напоминающих фиорды Норвегии. Там много рифов, и, чтобы избежать их, нужен большой опыт. Даже самое крепкое судно неминуемо разобьется вдребезги, если его киль наткнется на одну из этих подводных скал.

– И тогда экипажу останется только искать спасения на берегу, не так ли? – спросил майор.

– Да, мистер Мак-Наббс, если позволит погода.

– Рискованный выход, – отозвался Паганель. – Ведь берега Новой Зеландии отнюдь не гостеприимны: на суше грозит не меньшая опасность, чем на море!

– Вы имеете в виду маори, господин Паганель? – спросил Джон Манглс.

– Да, друг мой. Среди моряков, плавающих по океану, их репутация установлена прочно. Это не робкие австралийцы, а смышленое, кровожадное племя, людоеды, от которых ждать пощады не приходится.

– Итак, если б капитан Грант потерпел крушение у берегов Новой Зеландии, вы бы не посоветовали устремиться туда на его поиски? – спросил майор.

– К берегам – да, – ответил географ, – так как там, быть может, удалось бы найти следы «Британии», но идти вглубь – нет, это было бы бесполезно. Каждый европеец, который осмеливается проникнуть в этот край, попадает в руки маори, а пленники их обречены на верную гибель. Я побуждал моих друзей пересечь пампасы, пересечь Австралию, но никогда не увлек бы их по тропам Новой Зеландии. Да сохранит нас судьба от этих свирепых туземцев!

Опасения Паганеля были более чем обоснованны. Новая Зеландия пользуется ужасной славой: почти все исследования ее связаны с кровавыми событиями.

Список погибших мученической смертью мореплавателей очень велик. Эта кровавая летопись каннибализма начинается с пяти матросов Абеля Тасмана, убитых и съеденных туземцами. Та же судьба постигла весь экипаж капитана Тукнея. Были съедены дикарями и пять рыболовов с судна «Сидней-Ков», захваченных в восточной части пролива Фово. Следует еще упомянуть о четырех матросах со шхуны «Бразерс», убитых в гавани Молине, о нескольких солдатах генерала Гейтса, о трех дезертирах с судна «Матильда» и, наконец, назвать имя печально знаменитого капитана Мариона Дюфрена.

11 мая 1772 года, после первого путешествия Кука, французский капитан Марион привел в Бей-оф-Айлендс свои суда: «Маскарен», которым командовал он сам, и «Маркиз де Кастри» под командой его помощника капитана Крозе. Лицемерные новозеландцы встретили вновь прибывших очень радушно. Они даже разыграли робость, и, чтобы приручить их, пришлось делать им подарки, оказывать всякие услуги, все время дружески общаться с ними.

Их вождь, смышленый Такури, по словам Дюмон-Дюрвиля, принадлежал к племени нга-рауру и был родственником туземца, за два года перед этим предательски увезенного Сюрвилем.

Уроженец страны, где долг чести требует от каждого маори мстить за оскорбление кровью, Такури, конечно, не мог простить обиду, нанесенную его племени. Он терпеливо ждал появления какого-нибудь европейского судна, обдумал свою месть и привел ее в исполнение с ужасающим хладнокровием.

Притворившись сначала, что он боится французов, Такури всеми средствами постарался внушить им ложную уверенность в безопасности. Часто он со своими товарищами ночевал на кораблях. Они привозили отборную рыбу. Их сопровождали жены и дочери. Вскоре дикари узнали имена офицеров и стали приглашать их к себе в поселения. Марион и Крозе, подкупленные такими знаками дружелюбия, объехали весь берег, где жили четыре тысячи человек. Туземцы выбегали навстречу французам без всякого оружия и старались вызвать полное доверие к себе.

Капитан Марион стал на якорь в Бей-оф-Айлендс с целью заменить на судне «Маркиз де Кастри» мачты, очень пострадавшие от последних бурь. И вот, осмотрев окрестности, он 23 мая наткнулся на чудесный кедровый лес в двух лье от берега и рядом с бухтой, расположенной в лье от стоянки кораблей. В этом лесу был разбит лагерь, и две трети матросов, вооружившись топорами и другими инструментами, принялись рубить кедры и расширять дорогу к бухте. Было и еще два лагеря: один – на островке Моту-Аро, посреди бухты, сюда перевезли всех больных с кораблей, а также судовых кузнецов и бондарей; другой – на берегу океана, в полутора лье от судов; этот последний лагерь сообщался с лагерем плотников. Во всех трех пунктах морякам помогали в их работах сильные и услужливые Дикари.

До сих пор капитан Марион все же считал необходимым принимать некоторые меры предосторожности. Так, дикарям было запрещено появляться на судах с оружием, а шлюпки ходили на берег не иначе, как с хорошо вооруженной командой. Однако туземцы своим обращением ввели в заблуждение и Мариона и даже самых недоверчивых его офицеров, и глава экспедиции приказал разоружить шлюпки. Капитан Крозе все же убеждал Мариона отменить такой приказ, но ему не удалось этого добиться.

Тут предупредительность и преданность новозеландцев еще более возросли. Вожди их были с французскими офицерами в самой нежной дружбе. Не раз Такури привозил на корабль своего сына и оставлял его там ночевать. 8 июня, во время торжественного визита Мариона, туземцы провозгласили французского капитана «великим вождем» всего края и в знак почтения украсили его волосы четырьмя белыми перьями.

Так прошло тридцать три дня со времени прихода судов в Бей-оф-Айлендс. Работа над мачтами продвигалась вперед, запас пресной воды пополнялся из источников островка Моту – Аро. Капитан Крозе лично командовал плотниками, и казалось, все позволяло рассчитывать на удачное завершение работ.

12 июня катер командира был приготовлен для рыбной ловли близ деревни, где жил Такури. Вместе с Марионом на катер сели два офицера – Водрикур и Леу, один волонтер, каптенармус и двенадцать матросов. Их сопровождали пять туземных вождей во главе с Такури. Ничто не предвещало той ужасной участи, которая ожидала шестнадцать европейцев из семнадцати.

Катер отвалил от борта, поплыл к берегу и вскоре скрылся из виду.

Вечером капитан Марион не вернулся ночевать на судно. Это не возбудило ни в ком беспокойства. Решили, что капитан пожелал посетить лагерь в лесу и там остался на ночь.

На следующее утро, в пять часов, шлюпка с судна «Маркиз де Кастри» отправилась, как обычно, за пресной водой на островок Моту-Аро. Она благополучно вернулась обратно.

В девять часов вахтенный с «Маскарена» заметил в море плывущего к кораблям почти обессилевшего человека. На помощь ему была послана шлюпка, которая и доставила его на борт.

Это был Тюрнер, гребец с катера капитана Мариона. В боку у него было две раны, нанесенных копьем. Из семнадцати человек, покинувших накануне судно, вернулся он один.

Тюрнера засыпали вопросами, и вскоре стали известны все подробности ужасной драмы.

Катер несчастного Мариона пристал к берегу в семь часов утра. Дикари с веселым видом выскочили навстречу гостям и на плечах вынесли на берег офицеров и матросов, которые не пожелали замочить себе ноги.

На берегу французы разошлись в разные стороны. Тут-то дикари, вооруженные копьями и дубинами, набросились на них по десятку на одного и прикончили. Раненому Тюрнеру удалось ускользнуть от врагов и спрятаться в чаще. Сидя там, он был свидетелем страшных сцен. Дикари сдирали с мертвых одежду, вспарывали им животы, рубили их на куски. Никем не замеченный, Тюрнер бросился в море и, почти умирающий, был подобран шлюпкой с «Маскарена».

Все это привело в ужас команды обоих судов. Раздались призывы к мести. Но, прежде чем мстить за мертвых, надо было спасать живых. Ведь на берегу находилось три лагеря, и их окружали тысячи кровожадных дикарей-людоедов, которые уже вошли во вкус.

Капитана Крозе на судне не было: он ночевал в лагере, в лесу, поэтому необходимые меры поспешил принять старший офицер Дюклемер. Он отправил с «Маскарена» шлюпку с офицером и отрядом солдат. Этому офицеру был отдан приказ в первую очередь спасти плотников. Он отправился, проплыл вдоль берега, увидел разбитый катер капитана Мариона и высадился на берег.

Капитан Крозе, которого, как сказано, не было на судне, ничего не знал о резне, как вдруг около двух часов пополудни он увидел приближающийся отряд. Предчувствуя что-то недоброе, Крозе поспешил ему навстречу и узнал, что произошло. Не желая лишать бодрости духа всех работников, Крозе запретил сообщать им об этом.

Между тем толпы туземцев заняли все окрестные возвышенности. Капитан Крозе велел взять самые важные инструменты, остальные зарыть, поджечь навесы и затем стал отступать, уводя шестьдесят человек.

Туземцы шли за ними, выкрикивая: «Такури мате Марион!» [112]Они надеялись запугать матросов известием о гибели их командира. Матросы, охваченные бешенством, хотели было броситься на дикарей. Капитану Крозе с трудом удалось удержать их.

Прошли два лье. Отряд добрался до берега, и, соединившись с матросами из второго лагеря, все разместились по шлюпкам. Все это время тысячи дикарей сидели на земле и не двигались. Но, как только лодки вышли в море, вслед полетели камни. Тут четыре матроса, хорошие стрелки, открыли огонь и уложили одного за другим всех вождей, к великому изумлению дикарей, не имевших понятия об огнестрельном оружии.

Капитан Крозе, вернувшись на «Маскарен», тотчас же послал шлюпку на островок Моту-Аро. Под охраной отряда солдат бывшие на островке больные провели там еще одну ночь, а утром были водворены на суда.

На другой день сторожевой пост Моту-Аро был усилен еще одним отрядом. Надо было очистить островок от орд туземцев и заполнить резервуары водой. В поселении на Моту-Аро насчитывалось триста жителей. Французы напали на них. Шестерых вождей они убили, остальных дикарей обратили в бегство штыками, а деревню сожгли.

Однако «Маркиз де Кастри» не мог выйти в море без мачт, и Крозе, вынужденный отказаться от кедровых стволов, распорядился починить старые мачты. Снабжение судов пресной водой продолжалось. Так прошел месяц. Дикари не раз делали попытки вернуть Моту-Аро, но добиться этого не могли. Как только показывались пироги, пушечные выстрелы превращали их в щепы.

Наконец работы были закончены. Оставалось узнать, не спасся ли кто-нибудь из шестнадцати жертв, и отомстить за всех остальных. Шлюпка с отрядом офицеров и солдат направилась к деревне, где жил Такури. При приближении шлюпки этот вероломный и трусливый вождь, одетый в шинель командира Мариона, убежал. Хижины поселка были тщательно обысканы. В хижине самого Такури оказался череп недавно изжаренного человека. На нем еще виднелись следы зубов людоеда. Тут же висела человеческая ляжка, насаженная на деревянный прут. Нашли сорочку Мариона с окровавленным воротником, одежду и пистолеты юного Водрикура, оружие с катера и много изодранной одежды. Подальше, в другом поселке, наткнулись на вычищенные и сваренные человеческие внутренности.

Все эти неопровержимые доказательства убийства и людоедства были собраны. Человеческие останки почтили погребением. А затем поселения Такури и его соучастника Пики-Оре были преданы пламени. 14 июля 1772 года оба судна покинули эти роковые места.

Таково было ужасное событие, помнить о котором должен каждый путешественник, вступающий на берега Новой Зеландии. Неблагоразумен капитан, который не учтет подобного предупреждения. Новозеландцы и поныне вероломны и падки на человеческое мясо. В этом убедился и Кук во время своего второго путешествия, в 1773 году.

Шлюпка одного из его кораблей, посланная 17 декабря на новозеландский берег за образцами диких трав, так и не вернулась. На шлюпке находился мичман с девятью матросами. Капитан Фюрно, обеспокоенный, послал на ее розыски лейтенанта Берни. Тот, высадившись на месте, где пристала шлюпка, увидел, по его словам, «ужасную картину зверства и варварства, о которой нельзя говорить без содрогания. Кругом валялись разбросанные на песке головы, внутренности, легкие наших товарищей, и здесь же несколько собак доедали другие такие же останки».

Чтобы закончить этот кровавый перечень, следует добавить к нему нападение, произведенное в 1815 году новозеландцами на судно «Бразерс», а также гибель в 1820 году всей команды судна «Бойд» под командой капитана Томсона. Наконец, 1 марта 1829 года вождь Энараро разграбил судно «Хоус», пришедшее из Сиднея. Орда его людоедов убила несколько матросов, трупы которых затем зажарила и съела.

Вот какой была та Новая Зеландия, куда шел бриг «Маккуори» со своей тупоумной командой, возглавляемой капитаном – пьяницей.

 

Глава IV

ПОДВОДНЫЕ СКАЛЫ

 

Между тем утомительный переход продолжался. 2 февраля, через шесть дней после отплытия, «Маккуори» еще не достиг оклендского побережья. Ветер был благоприятный – юго-западный. Но бригу мешали встречные течения, и он едва двигался вперед. Море было бурное. «Маккуори» сильно качало, весь остов его трещал; судно зарывалось в волны и с трудом поднималось. Плохо натянутые ванты, бакштаги и штаги недостаточно крепко держали мачты, а сильная качка расшатывала их.

К счастью еще, Уилл Холли, вообще не любивший торопиться, не ставил много парусов, а то мачты неизбежно сломались бы. Джон Манглс не терял надежды, что эта жалкая посудина дотащится без особых злоключений до гавани, но ему было тяжело видеть, в каких плохих условиях находятся на бриге его спутники.

Однако ни леди Элен, ни Мери Грант ни на что не жаловались, хотя непрекращающийся дождь и заставлял их сидеть в рубке. Там было душно и очень ощущалась качка. Поэтому, не обращая внимания на дождь, они часто выходили на палубу, и только налетавший шквал заставлял их спускаться в тесную рубку, более годную для перевозки товаров, чем пассажиров, а тем более женщин.

Друзья старались как-нибудь развлечь их. Паганель пробовал было заинтересовать их своими рассказами, но это ему плохо удавалось. Печальное возвращение всех угнетало. И если прежде речи географа о пампасах, об Австралии слушались с интересом, то все его замечания и размышления о Новой Зеландии принимались холодно и равнодушно. Ведь путешественники плыли в этот мрачный край без воодушевления, без вдохновляющей цели, не по своему желанию, а по злому капризу судьбы.

Из всех пассажиров «Маккуори» наибольшего сожаления заслуживал лорд Гленарван. Он редко бывал в рубке: ему не сиделось на месте. По природе нервный и легко возбуждающийся, он не мог примириться с этим заключением в тесной каюте. Весь день и часть ночи проводил он на палубе и, не обращая внимания ни на волны, хлеставшие по ней, ни на потоки дождя, то стоял, опершись на поручни, то лихорадочно расхаживал взад и вперед. И все время смотрел на море. Когда на короткое время рассеивался туман, Гленарван не отрывал глаз от подзорной трубы. Казалось, он вопрошал эти немые волны; ему хотелось взмахом руки разорвать эту завесу тумана, это скопление паров, застилавшее горизонт. Он никак не мог примириться, и лицо его выражало глубокое страдание. Это был энергичный человек, до сей поры удачливый и сильный, которому вдруг изменили сила и удача.

Джон Манглс не покидал Гленарвана и вместе с ним переносил ненастье. В тот день Гленарван особенно настойчиво вглядывался в прорывы дымки у горизонта.

– Вы ищете землю, милорд? – спросил Джон Манглс. Гленарван отрицательно покачал головой.

– Все же вам не терпится, наверно, сойти с этого брига, – продолжал молодой капитан. – Мы должны были увидеть огни оклендского порта еще тридцать шесть часов назад.

Гленарван ничего не ответил. Он продолжал смотреть в подзорную трубу на горизонт, в ту сторону, откуда дул ветер.

– Земля не там, – заметил Джон Манглс. – Смотрите направо, милорд.

– Зачем, Джон? – сказал Гленарван. – Я ищу не землю.

– А что же, милорд?

– Мою яхту! Мой «Дункан»! – гневно ответил Гленарван. – Ведь он должен плавать здесь, в этих водах, занимаясь гнусным пиратским ремеслом. Говорю тебе, Джон, он здесь, на пути судов между Австралией и Новой Зеландией. У меня предчувствие, что мы с ним встретимся.

– Да избавит нас бог от этой встречи, милорд!

– Почему, Джон?

– Вы забываете, милорд, в каком мы теперь положении.

На этом бриге, если «Дункан» погонится за нами, мы не в силах уйти от него.

– Уйти, Джон?

– Да, милорд. Мы тщетно пытались бы это сделать! Мы были бы захвачены и оказались бы во власти этих негодяев, а Бен Джойс показал уже, что он не отступит перед преступлением. Дело не в нашей жизни – мы защищались бы до последнего вздоха. Но подумайте, милорд, о наших спутницах!

– Бедные женщины! – прошептал Гленарван, – У меня разрывается сердце, Джон, и порой я прихожу в отчаяние. Мне кажется, что нас ждут новые беды, что судьба против нас, и мне делается страшно.

– Вам, милорд?

– Не за себя, Джон, но за тех, кого я люблю и кого любишь ты.

– Успокойтесь, милорд, – ответил молодой капитан. – Бояться нечего. «Маккуори» идет неважно, но все же идет. Уилл Холли – тупоумная скотина, но ведь я здесь, и если мне покажется, что подходить к берегу рискованно, я поверну судно обратно в море. Но боже нас сохрани очутиться бок о бок с «Дунканом», милорд, поэтому заметить его важно лишь для того, чтобы успеть избежать встречи, уйти.

Джон Манглс был прав: встреча с «Дунканом» оказалась бы роковой для «Маккуори». Пираты были страшны в этих водах, где они могли свободно разбойничать. К счастью, яхта не появилась; наступила шестая ночь со времени отплытия из Туфоллд-Бей, а опасения Джона Манглса не оправдались.

Но эта ночь обещала быть ужасной. В семь часов стемнело почти внезапно. Небо стало грозным. Инстинкт моряка заговорил даже в пьяном Уилле Холли. Протирая глаза и тряся огромной рыжей гривой, капитан вышел из каюты, с силой втянул в себя воздух – как выпивают для отрезвления стакан воды – и принялся осматривать паруса. Ветер свежел и, повернув на четверть румба к западу, нес бриг к новозеландскому побережью.

Уилл Холли с грубой бранью накинулся на матросов, велел им убрать на ночь брамсели. Джон Манглс одобрил про себя распоряжение капитана. Он решил не вступать ни в какие разговоры с этим грубияном. Но ни молодой капитан, ни Гленарван не ушли с палубы. Два часа спустя ветер еще усилился, и Уилл Холли приказал взять на рифы марсели. С этой работой трудно было бы справиться команде из пяти человек, если бы на «Маккуори» не имелось двойного рея американской системы. Достаточно было опустить верхний рей, чтобы марсели сократились до минимальной величины.

 

Прошло еще два часа. Море разбушевалось. Волны так резко били в бриг, как будто его киль натыкался на рифы. Это было не так, просто тяжелый корпус брига с трудом поднимался на гребни, и потому его захлестывали надвигавшиеся сзади волны. Шлюпка, висевшая над левым бортом, была смыта.

Джон Манглс тревожился. Всякому другому судну были бы нипочем эти, в сущности, не такие уж страшные волны, но с тяжеловесным «Маккуори» можно было опасаться пойти ко дну, ибо каждый раз, когда он зарывался в волны, на палубу обрушивалось столько воды, что она не успевала схлынуть через шпигаты [113]и угрожала затопить бриг. Было бы благоразумно прорубить топорами фальшборты, но Уилл Холли не согласился принять такую меру предосторожности. Впрочем, «Маккуори» грозила еще большая опасность, и предотвратить ее уже не было времени.

Около половины двенадцатого ночи до Джона Манглса и Вильсона, стоявших у борта с подветренной стороны, вдруг донесся какой-то необычный шум. Оба опытные моряки, они насторожились. Джон схватил матроса за руку.

– Прибой! – сказал он.

– Да, – отозвался Вильсон, – это волны разбиваются о рифы.

– Не более чем в двух кабельтовых?

– Не больше! Там земля!

Джон перегнулся через борт, посмотрел на темные волны и крикнул:

– Лот, Вильсон, лот!

Хозяин «Маккуори», стоявший на носу, по-видимому, не сознавал своего положения. Вильсон схватил свернутый лот и бросил его в воду. Веревка заскользила между его пальцев. У третьего узла лот остановился.

– Три сажени! [114]– крикнул Вильсон.

– Капитан, мы у рифа! – воскликнул Джон, подбегая к Уиллу Холли.

Заметил ли Джон Манглс, как Холли пожал плечами, но только молодой капитан кинулся к штурвалу, повернул румпель, а Вильсон, бросив лот, стал подтягивать марсель, чтобы привести бриг к ветру. Вахтенный матрос, которого Джон Манглс с силой оттолкнул, был озадачен этим внезапным нападением.

– Трави! Трави! – кричал молодой капитан, поворачивая бриг таким образом, чтобы уйти от подводных скал.

С полминуты судно шло, почти касаясь рифов правым бортом, и даже в темноте Джон разглядел футах в тридцати от «Маккуори» белые гребни ревущих волн. Тут Уилл Холли, оценив наконец грозящую судну опасность, потерял голову. Еле протрезвившиеся матросы никак не могли понять, чего требует капитан. Несвязная речь, противоречивые приказания – видно, у этого тупоголового пьяницы совсем не было хладнокровия. Холли был поражен: он считал, что земля от него еще в тридцати – сорока милях, а она оказалась в каких-нибудь восьми. Судно отнесло течением в сторону от его обычного пути, и жалкий капитан растерялся.

Благодаря быстро произведенному Джоном Манглсом маневру «Маккуори» избежал подводных скал. Но Джон Манглс не знал, что его ждет. Быть может, рифы окружали его со всех сторон? Ветер нес бриг прямо к востоку, и каждую минуту можно было наткнуться на риф.

В самом деле, вскоре шум прибоя стал нарастать справа.

Снова Джон Манглс повернул румпель до отказа. Перед форштевнем судна бурлил один бурун за другим. Надо было во что бы то ни стало выйти в открытое море. Но удастся ли так круто развернуть такое неустойчивое судно под зарифленными парусами? Шансов на успех немного, но все же надо было отважиться на этот маневр.

– Румпель вниз! До отказа! – крикнул Джон Манглс Вильсону.

«Маккуори» стал приближаться к новой полосе подводных скал. Кипели буруны. Наступила минута мучительного ожидания. Волны светились от пены, будто вспыхивая фосфорическим светом. Море ревело, словно морские чудовища из античной мифологии. Вильсон и Мюльреди, нагнувшись, изо всех сил налегали на штурвал.

Вдруг – страшный толчок. «Маккуори» наткнулся на риф. Штаги лопнули, и фок-мачта потеряла устойчивость. Удастся ли развернуть судно без других аварий?

Нет, не удалось: на какой-то миг ветер спал и бриг снова снесло. Маневр сорвался. Нахлынувший вал подхватил судно, поднял и со страшной силой швырнул на скалы. Фок-мачта со всей оснасткой рухнула. Бриг дважды ударился килем о скалы и, накренившись на правый борт на тридцать градусов, замер.

Стекла в рубке разлетелись вдребезги. Пассажиры бросились на палубу. Но по ней перекатывались волны, и оставаться там было опасно. Джон Манглс, зная, что судно основательно увязло в песке, попросил их вернуться в рубку.

– Говорите правду, Джон, – хладнокровно обратился к молодому капитану Гленарван.

– Правда, милорд, такова: ко дну мы не пойдем. Будет ли судно разбито волнами, это другой вопрос, но у нас есть время.

– Теперь полночь?

– Надо подождать, пока рассветет.

– Нельзя ли спустить шлюпку?

– При такой волне и в темноте это немыслимо. И в какую сторону плыть к берегу?

– Хорошо, Джон, останемся здесь до утра.

В это время Уилл Холли бегал словно сумасшедший по палубе своего брига. Его матросы, выйдя из остолбенения, высадили дно у бочонка с водкой и принялись распивать его. Джон предвидел, что скоро начнется пьяный дебош. Рассчитывать, что капитан сможет удержать свою команду, не приходилось. Этот ничтожный человек рвал на себе волосы и ломал руки. Он думал только о своем грузе, который не был застрахован.

– Я разорен! Я погиб! – кричал он, перебегая от одного борта к другому.

Джон Манглс не стал его утешать. Он велел спутникам достать оружие, и все приготовились дать отпор матросам, которые пили водку и страшно ругались.

– Пусть только кто-нибудь из этих мерзавцев приблизится к рубке – я убью его как собаку, – спокойно заявил майор.

Матросы, должно быть, поняли, что с ними церемониться не станут, и, увидев, что пытаться грабить их бесполезно, куда-то исчезли. Джона Манглса эти пьяницы больше не заботили. Он с нетерпением ждал рассвета.

Бриг оставался совершенно неподвижным. Ветер стихал. Море мало-помалу успокаивалось. Видимо, корпус судна мог продержаться еще несколько часов. С восходом солнца Джон Манглс рассчитывал разглядеть берег. Если пристать будет нетрудно, то ялик – последняя лодка на судне – перевезет на берег и команду и пассажиров. Придется сделать не меньше трех рейсов, ибо в ялик помещалось всего четыре человека. Ведь шлюпку, как было сказано, снесло волной.

Обдумывая это опасное положение, Джон Манглс, опершись о борт, прислушивался к шуму клокочущих бурунов. Он старался разглядеть что-нибудь в беспросветном мраке и раздумывал, на каком расстоянии могла находиться эта столь желанная, но страшная земля. Буруны часто тянутся на несколько миль от берега. Сможет ли легкая, хрупкая лодка выдержать такой переход?

В то время как Джон Манглс, нетерпеливо ожидая, когда просветлеет небо, думал обо всем этом, женщины, положившись во всем на него, спали на своих койках. Неподвижность судна дала им несколько часов отдыха. Гленарван, Джон Манглс и их спутники, не слыша больше" криков мертвецки пьяной команды, также решили немного поспать. В час ночи на «Маккуори», дремавшем на своем песчаном ложе, воцарилась полная тишина.

Около четырех часов утра на востоке показались первые проблески зари. Облака посветлели в бледных лучах рассвета. Джон Манглс снова поднялся на палубу. Туманная завеса застилала горизонт. Какие-то неясные очертания будто реяли на некоторой высоте в утренней дымке. Легкая зыбь колыхала море, и волны терялись в клубах тумана.

Джон Манглс стал ждать. Мало-помалу делалось светлее, восток загорался алым светом. Туман медленно поднимался. Стали видны выступающие из воды черные скалы. Затем за Полоской пены проступила черта, а высоко над нею загорелся, словно маяк, яркий свет – это еще невидимое солнце осветило остроконечную вершину горы. Земля была там, милях в девяти.

– Земля! – крикнул Джон Манглс.

Его спутники, разбуженные этим криком, выбежали на палубу брига и молча устремили глаза на побережье, видневшееся у горизонта. Гостеприимное или пагубное, оно должно было дать им приют.

– Где Уилл Холли? – спросил Гленарван.

– Не знаю, милорд, – ответил Джон Манглс.

– А его матросы?

– Скрылись, как и он.

– И, вероятно, как и он, мертвецки пьяны, – добавил Мак-Наббс.

– Разыщите их, – сказал Гленарван. – Нельзя же их бросить на этом судне.

Мюльреди и Вильсон спустились в кубрик и тут же вернулись обратно. Там никого не оказалось. Затем они тщательно осмотрели все судно, до самого трюма, но ни Уилла Холли, ни его матросов нигде не обнаружили.

– Как, никого? – сказал Гленарван.

– Не упали ли они в море? – спросил Паганель.

– Все возможно, – отозвался Джон Манглс, очень озабоченный этим исчезновением. Затем, направляясь на корму, он крикнул: – К ялику!

Вильсон и Мюльреди последовали за ним, чтобы спустить на воду ялик, но его не было – он исчез.

 

Глава V

МАТРОСЫ ПОНЕВОЛЕ

 

Уилл Холли ночью сбежал вместе со своей командой на единственной лодке брига. В этом не могло быть ни малейшего сомнения. Капитан, обязанный оставить судно последним, покинул его первым.

– Эти мерзавцы сбежали, – сказал Джон Манглс. – Что ж, тем лучше, милорд, они избавили нас от многих неприятных сцен.

– И я того же мнения, – согласился Гленарван. – К тому же, Джон, на судне ведь есть и капитан, и матросы, если не умелые, то, во всяком случае, храбрые, твои товарищи. Приказывай, мы готовы повиноваться!

Майор, Паганель, Роберт, Вильсон, Мюльреди и даже Олбинет встретили рукоплесканиями слова Гленарвана и, выстроившись на палубе, стали ждать распоряжений Джона Манглса.

– С чего же нам начать? – спросил Гленарван. Молодой капитан бросил взгляд на море, затем на поломанные мачты брига и, подумав немного, сказал:

– Есть два способа выйти из положения: или снять с рифов бриг и снова выйти в море, или добраться до побережья на плоту – построить его будет нетрудно.

– Если бриг можно снять с рифов, снимем его, – ответил Гленарван. – Это лучший выход, не правда ли?

– Да, милорд, ведь на суше мы бы очутились без всяких средств передвижения.

– Будем держаться подальше от берега, – заметил Паганель, – лучше опасаться Новой Зеландии.

– Да к тому же из-за беспечности Холли мы значительно отклонились от курса, – прибавил Джон Манглс. – Нас, очевидно, отнесло к югу. В полдень я определю наши координаты, и если, как я предполагаю, мы находимся южнее Окленда, то я попытаюсь достигнуть его, плывя вдоль берегов.

– Но ведь бриг поврежден. Как же быть? – спросила леди Элен.

– Я не думаю, чтобы эти повреждения были серьезны, – ответил Джон Манглс. – Я заменю сломанную фок-мачту временной, и «Маккуори» пойдет, куда мы пожелаем, правда, медленно, но все же пойдет. Если же, на наше несчастье, корпус брига проломлен или вообще нельзя будет снять его с рифов, тогда придется покориться необходимости и добираться до берега на плоту, а там идти пешком в Окленд.

– В первую очередь надо осмотреть судно, – сказал майор.

Гленарван, Джон Манглс и Мюльреди спустились в трюм. Здесь было беспорядочно навалено тонн двести дубленой кожи.

С помощью укрепленных талей можно было перемещать тюки с кожей без особого труда. Чтобы облегчить судно, Джон Манглс распорядился немедленно выбросить часть тюков в море.

После трех часов тяжелой работы дно трюма было расчищено, и его осмотрели. Выяснилось, что два шва обшивки левого борта разошлись. Так как «Маккуори» лег на правый борт, то левый, поврежденный, был над водой. Только поэтому трюм не затопило. Вильсон законопатил швы паклей, а потом аккуратно забил их медным листом. Лот показал, что воды в трюме меньше двух футов. Эту воду легко можно было выкачать насосами и тем облегчить судно.

Осмотр корпуса показал Джону Манглсу, что, сев на рифы, «Маккуори» мало пострадал. Конечно, когда бриг снимется, часть фальшкиля, увязнув в песке, может остаться в нем, но это не опасно.

После проверки внутренних частей судна Вильсон нырнул в воду, чтобы выяснить положение «Маккуори» на мели. Оказалось, что бриг, обращенный носом на северо-запад, сел на песчано-илистую мель, очень круто опускающуюся в море. Низ форштевня и две трети киля глубоко застряли в песке. Остальная же часть до ахтерштевня была в воде, глубина которой в этом месте доходила до пяти саженей. Так что руль не увяз и мог действовать свободно. Какая удача: значит, можно воспользоваться им, как только понадобится!

В Тихом океане прилив не особенно силен, но все же Джон Манглс рассчитывал на него, чтобы снять с мели «Маккуори». Бриг стал на мель приблизительно за час до начала отлива. С понижением воды бриг все больше и больше кренился на правый борт. В шесть часов утра, когда отлив кончился, этот крен достиг своего максимума, а подпирать бриг так и не пришлось. Поэтому удалось сохранить реи и шесты, из которых Джон Манглс собирался сделать временную мачту и поставить на носу брига.

Оставалось подготовить все для снятия «Маккуори» с мели. Работа долгая и утомительная. Было, конечно, немыслимо закончить ее к приливу, то есть к двенадцати с четвертью часам дня. Можно было только посмотреть, что станет при подъеме воды со свободной частью брига, а решающее усилие будет сделано при следующем приливе.

– За дело! – скомандовал Джон Манглс.

Новоиспеченные матросы были наготове. Джон Манглс начал с того, что распорядился убрать паруса. Майор, Роберт и Паганель под руководством Вильсона взобрались на марс[115]. Надутый ветром грот-марсель помешал бы подъему судна. Надо было его убрать, и это кое-как было сделано. Затем после упорной и тяжелой для неумелых рук работы справились и с грот – брам-реем. Юный Роберт, проворный, как кошка, и отважный, как юнга, оказался очень полезным в этой нелегкой операции.

Затем надо было бросить якорь, а то и два за корму, против киля. Эти якоря должны были во время прилива стащить с мели «Маккуори». Такая операция – дело нетрудное, когда есть шлюпка. Тогда якорь подвозят к заранее назначенному месту и там бросают. Но лодки не было, и надо было чем-то ее заменить.

Гленарван был достаточно сведущ в морском деле, чтобы понять, зачем все это нужно. Чтобы снять судно, севшее на мель во время отлива, необходимо бросить якорь.

– Но как же это сделать без лодки? – спросил он Джона Манглса.

– Соорудим что-нибудь из обломков фок-мачты и пустых бочонков, – ответил капитан. – Дело будет трудное, но не невозможное, ибо якоря «Маккуори» невелики. А если они будут заброшены и не сорвутся, я надеюсь на успех.

– Что ж, тогда не будем терять времени, Джон.

Все, и матросы и пассажиры, были вызваны на палубу, и каждый принялся за работу. Топорами перерубили снасти, еще удерживавшие фок-мачту. Мачта была сломана у верха, так что марс легко удалось снять. Из этой площадки Джон Манглс собирался сделать плот. Ее укрепили на пустых бочонках так, чтобы она смогла выдержать тяжесть якорей. К этому плоту приделали для управления кормовое весло. Впрочем, отлив и так должен был отнести плот за корму, а оттуда, забросив якорь, легко было вернуться на судно, держась за протянутый с него канат.

В полдень, когда плот был наполовину готов, Джон Манглс поручил Гленарвану руководить работами и занялся определением местонахождения брига. Знать это было чрезвычайно важно. К счастью, Джон Манглс нашел в каюте Уилла Холли справочник Гринвичской обсерватории и секстант, очень грязный, но вполне годный для работы. Молодой капитан вычистил его и принес на палубу.

С помощью системы подвижных зеркал этот инструмент совмещает с горизонтом изображение солнца в момент, когда оно находится на наибольшей высоте над землей, то есть в полдень. Конечно, для этого нужно визировать через линзу секстанта только настоящий горизонт, то есть линию слияния воды и неба. Поэтому полоса земли, которая заслоняла эту линию на севере, мешала наблюдениям.

В таких случаях настоящий горизонт заменяют искусственным. Обычно им служит плоский сосуд с ртутью, и визируют отраженное в ней солнце. Ведь ртуть представляет собой идеально горизонтальное зеркало.

У Джона не было ртути, но он вышел из положения, использовав кюветку, наполненную дегтем, с поверхности которого солнце отражалось достаточно четко. К счастью, долгота была известна – ведь судно находилось у западного берега Новой Зеландии, – к счастью, потому что хронометра, чтобы ее определить, не было.

Джон Манглс не знал только широту, а для ее вычисления У него было все, что нужно.

С помощью секстанта он измерил высоту солнца в полдень над горизонтом – 68° 30'. Расстояние от солнца до зенита равнялось, следовательно, 21° 30', так как в сумме эти два числа должны были составить 90°, Справочник указывал, что в тот день, 3 февраля, солнечное склонение равнялось 16° 30'. Сложив эту цифру с расстоянием до зенита – 21° 30', Джон получил искомую широту: 38°. Итак, координаты «Маккуори» были таковы: 171° долготы и 38° широты, не считая незначительной погрешности в вычислении из-за несовершенства приборов.

Справившись по карте, купленной Паганелем в Идене, Джон Манглс убедился, что авария произошла у входа в бухту Аотеа, севернее мыса Кахуа, у берегов провинции Окленд. Город Окленд находится на тридцать седьмой параллели, значит, «Маккуори» отнесло на один градус к югу. Теперь, для того чтобы попасть в столицу Новой Зеландии, ему нужно было подняться на градус к северу.

– Переход в какие-нибудь двадцать пять миль. Пустяк, – сказал Гленарван.

– Двадцать пять миль по морю – пустяк, а по суше – долгий и трудный путь, – возразил Паганель.

– Поэтому сделаем все, что в человеческих силах, чтобы снять «Маккуори» с мели, – сказал Джон Манглс.

Снова принялись за работу. В четверть первого прилив достиг высшей точки, но Джон Манглс не смог этим воспользоваться, ибо якоря еще не были заброшены. Все же они с некоторым волнением наблюдали за тем, что делается с «Маккуори». Не всплывет ли бриг благодаря приливу? Это должно было решиться в течение пяти минут.

Стали ждать. Раздался треск: это подводная часть судна хотя и не поднялась, но все же поколебалась. Бриг не сдвинулся, но Джон Манглс возложил надежды на следующий прилив.

Работа кипела. К двум часам плот был готов. На него погрузили малый якорь. Джон Манглс и Вильсон поместились на плоту, предварительно прикрепив к корме судна перлинь[116]. Отлив отнес их на полкабельтова; здесь они бросили якорь на глубине семидесяти футов. Якорь хорошо держал, и плот вернулся к бригу.

Остался второй, большой якорь. Спустить его оказалось труднее. Но затем плот снова понесло отливом, и вскоре второй якорь был брошен позади первого, на глубине ста футов. Покончив с этим, Джон Манглс и Вильсон, подтягиваясь на канате, вернулись к «Маккуори».

Канат и перлинь накрутили на брашпиль [117], и все стали ждать нового прилива, который должен был начаться в час ночи. Было еще только шесть часов вечера.

Джон Манглс похвалил своих матросов, а Паганелю даже внушил, что если он будет всегда храбр и усерден, то может когда-нибудь стать и боцманом.

Тем временем мистер Олбинет, трудившийся вместе со всеми, вернулся на кухню. Он приготовил сытный обед, который пришелся как нельзя более кстати. Все насытились и почувствовали себя в силах продолжать работу.

После обеда Джон Манглс принял последние меры, которые должны были обеспечить успех задуманного плана. Когда снимают с мели судно, нельзя допустить ни малейшей оплошности. Подчас все срывается, и киль не покидает своего песчаного ложа из-за самой незначительной перегрузки.

Джон Манглс уже распорядился выбросить в море большую часть груза для облегчения брига. Теперь же остальные тюки с кожей, тяжелые шесты, запасные реи, несколько бочек с балластом были помещены на корму, для того чтобы она своей тяжестью помогла подняться форштевню. Вильсон и Мюльреди вкатили на корму еще несколько бочонков, которые они затем наполнили водой. Эти последние работы были закончены только к полуночи. Вся команда устала до изнеможения, а это было особенно плохо, ибо вскоре должны были понадобиться все ее силы. Это заставило Джона Манглса принять новое решение.

К этому времени заштилело. Легкая зыбь едва морщила поверхность моря. Всматриваясь в горизонт, Джон Манглс заметил, что юго-западный ветер меняется на северо-западный. Моряк распознал это по особому расположению облаков и их окраске. Вильсон и Мюльреди разделяли мнение капитана.

Джон Манглс поделился своими наблюдениями с Гленарваном и предложил ему отложить подъем брига на завтра.

– Вот мои доводы, – сказал капитан. – Прежде всего, мы очень утомлены, а между тем, чтобы высвободить «Маккуори», нужны все наши силы. Затем, если даже нам удастся снять бриг с мели, то как вести его среди подводных скал в такую темную ночь? Лучше действовать днем. У меня есть и еще одно основание не спешить: нам на помощь может прийти ветер, и я этим воспользуюсь. Мне хотелось бы, чтобы в тот момент, когда прилив поднимет эту старую калошу, ветер дал ей задний ход. А завтра, если я не ошибаюсь, задует северо-западный ветер. Мы поставим паруса на грот-мачту, и они помогут поднять бриг.

Эти доводы были настолько убедительны, что даже Гленарван и Паганель, которым особенно не терпелось, сдались, и подъем «Маккуори» был отложен на завтра.

Ночь прошла благополучно. Установили вахту: главным образом для наблюдения за якорями. Настал день. Предсказания Джона Манглса сбывались: начинал дуть северо – западный ветер, все свежевший. Это сильно помогало. Весь экипаж был вызван на палубу. Роберт, Вильсон и Мюльреди, сидя на верху грот-мачты, а майор, Гленарван и Паганель – на палубе, были готовы поставить в нужный момент паруса. Закрепили грот-марса-реи. Грот и грот-марсель взяли на гитовы [118].

Было девять часов утра. До полного прилива оставалось еще четыре часа. Они не прошли даром. Джон Манглс использовал это время для того, чтобы заменить сломанную фок-мачту временной. Это давало ему возможность уйти из этих опасных мест, как только «Маккуори» будет снят с мели. Команда снова напрягла все силы, и еще до полудня фока-рей был прочно укреплен на носу брига вместо мачты. Леди Элен и Мери Грант оказали большую помощь, приладив запасной парус. Они очень радовались тому, что помогли общему спасению. Когда оснастка «Маккуори» была закончена, он хотя и имел не особенно элегантный вид, но все же мог идти, правда, не удаляясь от берега.

Вода прибывала, по морю пошли небольшие волны. Черные верхушки скал мало-помалу исчезли среди бурунов, точно морские животные, прячущиеся в родной стихии. Близился решительный момент. Путешественники ждали его с лихорадочным нетерпением. Никто не говорил ни слова. Все глядели на Джона, ожидая его приказаний.

Молодой капитан, перегнувшись через борт на корме, наблюдал за приливом. Он с беспокойством поглядывал на сильно натянутые канат и перлинь якорей.

В час дня прилив достиг наивысшего подъема. Наступил короткий момент, когда вода не прибывает и не убывает. Надо было действовать без промедления. Поставили грот и грот – марсель, и оба паруса надулись ветром.

– К брашпилю! – крикнул Джон Манглс.

Это был лежачий ворот с качалками, как у пожарных насосов. Гленарван, Мюльреди и Роберт с одной стороны, Паганель, майор, Олбинет – с другой навалились на качалки, приводившие брашпиль в движение. Джон Манглс и Вильсон, схватив шесты, присоединили свои усилия к усилиям товарищей.

– Смелей! Смелей! – кричал молодой капитан. – Дружно, все сразу!

Брашпиль сильно натянул канат и перлинь. Якоря держались крепко. Надо было торопиться. Через несколько минут должен был начаться отлив. Команда удвоила усилия. Свежий ветер надувал паруса. Корпус брига затрясся. Казалось, вот-вот он приподнимется. Казалось, подтолкни его еще одной рукой – и он вырвется из песка.

– Элен! Мери! – крикнул Гленарван.

Молодые женщины бросились помогать товарищам. Брашпиль лязгнул в последний раз. Вот и все. Бриг не двинулся. Операция не удалась. Начинался отлив. Стало ясно, что такой небольшой команде даже с помощью ветра и волн не снять судна с мели.

 

Глава VI,