Элитарное и массовое сознание в пространстве современной культуры

Особенности эстетической методологии в решении указанной парадигмы можно искать в общих принципах развития современной художественной культуры. Осознание особенностей постмодернистской ситуации в искусстве находит свое выражение в работах В. Бычкова, И. Ильина, М. Кагана, Н. Маньковской. Однако вербальное выражение этого феномена весьма расплывчато, что свидетельствует, скорее всего, о незаконченности процесса становления, о теоретической потребности в выявлении и осознании эстетического категориального поля и перспективной стратегии исследования постмодернизма, взаимодействия элитарного и массового сознания. Понятие «поле», по словам У. Эко, предполагает «совокупность взаимодействующих сил, созвездие событий, динамизм структуры» в отличие от классических понятий причины и следствия, понимавшихся как однозначные и однонаправленные.^[451] Поэтому «полевое исследование» произведения искусства как феноменально, так и существенно ближе к самому предмету исследования.

Эстетический аспект постмодернизма, может быть, наиболее четко обозначает связанность этого феномена с авангардом и модернизмом.^[452] Для авангарда характерной чертой остается новаторская деятельность, стремление к созиданию нового и манифестация принципиальной новизны в искусстве, в образе жизни и деятельности; модернизм же рассматривается как стилистическое осознание и включение новаторства в культурный контекст, распространение его как в элитарной, так и массовой культурных средах. Постмодернистская эстетическая парадигма реализуется в посткультурной ситуации и создает принципиально игровой, иронический имидж творчества.

Постмодернизм – это, прежде всего, ощущение и осознание бытия, культуры, мышления как игры, т. е. чисто и исключительно эстетический (а иногда и эстетский) подход ко всему и вся в цивилизационно–культурных полях; возвращение на ином уровне к эстетическому опыту, в котором акцент сделан не на сущностных для классического эстетического сознания ракурсах прекрасного, возвышенного, трагического, а на маргинальных для классической эстетики, хотя имплицитно всегда присущих эстетическому опыту универсалиях игры, иронии, безобразного.^[453]

Категориальное поле постмодернистской эстетики основано на свободной манипуляции с культурным наследием. Перемещение культурных пластов и ценностных аспектов может выражаться в новых принципах и понятиях: деконструкция, симулякр, интертекстуальность, иронизм, мозаичность, лабиринт, ризома, складка, номадология, телесность, соблазн, желание, маргинализм, нарратология, грамматология и др. Понятийное обновление органично отражает современную содержательность предмета эстетического отношения и объекта художественного творчества. Система постмодернистских понятий, их использование опирается на систему методов и процедур, суть которых заключается в «глобальном расшатывании» первоначальных устойчивых культурных смыслов, сведению традиционных стереотипных смысловых конструкций к неожиданным решениям, смещению акцентов, переоценке устойчивых ценностей. Постмодернистская эстетика опирается на релятивизм и симуляцию, распространяющих свои складки как на содержательные, так и на формальные поиски в современном искусстве. Художественно–образное наполнение традиционной эстетики сменяется полем симулякров – квазифилософских, квазинаучных, квазиполитических, квазихудожественных текстов и произведений. По принципу деконструкции осуществляется разрушение традиционной культуры и реконструирование из ее фрагментов новых структур, содержащих в себе эстетическое и художественное. При этом утрата традиционной определенности эстетического и художественного заменяется постулированием этих качеств в новой интерпретации. Такое неопределенное состояние эстетического позволяет некоторым исследователям постулировать «смерть произведения искусства», при которой остается лишь коммуникативная среда, созданная этой «смертью».^[454] Между тем произведение искусства не «умирает», поскольку, по словам Т. Адорно, не исчезают цели искусства и общественная потребность в нем. Художественное произведение приобретает иные, непривычные формы, а «коммуникативная среда» постулирует то главное, что во все времена являлось следствием художественной деятельности, – создание художественной ценности. Преодоление авангардистского ригоризма и нетерпимости сменилось попытками преемственности прошлого, его мозаичного включения в тело нового культурного развития и его переосмысления.

Так, одним из переходных явлений от модернизма к постмодернизму выступает концептуализм. Многие художники ХХ в. в своей художественной практике вовлекали в сферу эстетического (неутилитарного) массу внеэстетических и даже антиэстетических феноменов и элементов. Объединение эстетического и неэстетического, создание единообразного содержания произведения возможно с помощью понятийной конструкции, добавленной к созданному артефакту в виде комментария, разъяснения или манифеста.

Концептуализм в своей практике теоретичен и антипсихологичен, стремится свести содержание произведения к аналитической простоте и лаконичности, чем–то напоминающих продукцию научного мышления. Однако скрытый в концепте иронизм создает эстетическое поле, компенсирующее псевдонаучную ущербность. Логика постмодернистского искусства сводится к вовлечению в поле искусства всего того, что в этом поле еще не существовало, и стремлению придать предмету искусства новую интерпретацию.

Н. Б. Маньковская справедливо утверждает, что глубинное значение постмодернизма и его эстетической теории заключается в переходном характере направления, создающем возможности движения к новым художественным горизонтам на основе оригинального осмысления эстетических ценностей, реабилитации таких эстетических категорий и понятий, как прекрасное, возвышенное, творчество, произведение, ансамбль, сюжет, эстетическое наслаждение и других, отвергнутых модернизмом. Постмодернистский художественный «фристайл» не отвергает классических ценностей.^[455] В новой художественной практике наблюдается интерес к содержательности, возврат к фигуративности, монументализму, декоративности, нарративности, внимание к контексту. Творческий процесс направлен на создание интертекстуального фона, позволяющего извлечь новые смыслы из художественной традиции, например, в произведениях У. Эко, с его подробной детализацией, герменевтикой культурных смыслов и порой ироническим прочтением прошлого. Любопытно, что в своей художественной практике писатель утверждает не присущий постмодернистской теории плюрализм ценностей, а, наоборот, поиск общекультурных ценностных оснований, будь то заповеди тамплиеров или благословение Пресвитора Иоанна.^[456]

Присущий модернизму и постмодернизму протест против истеблишмента порой трактуется как неприятие элитарности в искусстве, утверждение диффузии элитарного и массового. Между тем не следует путать установку на критику власти, «властвующей элиты», присущей многим течениям ХХ в., и признание дифференциации, глубинных различий между элитарной и массовой культурами. «Культурным порогом» и методологическим основанием выступает трактовка эстетической и художественной ценности. Так, поиск «объективного» критерия оценки произведения искусства часто трактуется как попытка перевода сферы художественного творчества в категорию точного знания.^[457] Между тем сфера ценностей и ценностных приоритетов существенно разделяет эстетическое поле элитарного и массового сознания. Р. Ингарден, исследуя природу эстетической и художественной ценностей и степень их относительности, отмечал, что эстетическая ценность в изобразительном искусстве «свое экзистенциальное основание имеет, с одной стороны, в полотне–изображении, с другой – в познавательно–эстетических актах зрителя, приспособленных к содержанию картины».^[458] Иначе говоря, только от субъекта восприятия зависит, удастся ли ему выявить на базе конкретного произведения те эстетические качества, которые в нем заложены, потенциально составляют качество произведения. Если субъект не сумеет добраться до эстетического зерна произведения, это не означает, что такого зерна в произведении нет. Эстетическая ценность произведения не зависит от способности зрителя видеть эту ценность, она пребывает в произведении как онтологическая данность. Произвольность оценки кроется не в произведении, а в степени подготовленности (культурности) зрителя, способного или неспособного воспользоваться возможностью, предоставляемой произведением. Эстетические ценности невозможно свести в ряд или сравнивать по степени истинности. Оценка художественной ценности требует от зрителя «не только врожденного вкуса и чувства прекрасного, но и известного опыта и умения, иначе говоря, эстетической культуры».^[459] При этом постижение эстетических ценностей возможно лишь путем культивирования и развития способности эстетического восприятия, а не сведения их содержания к более простым и понятным формам. Массовое сознание останавливается на суждениях вкуса (нравится – не нравится), но подобные оценки задевают лишь верхний слой произведения, не достигают слоя эстетической ценности. Р. Ингарден трактует природу эстетической ценности как объективную, соответствующую базовым основам культуры и человеческой жизни.

Иного взгляда придерживался Т. Адорно, справедливо полагая, что современная эстетика «вместе со своими понятиями беспомощно ковыляет вслед за ситуацией, сложившейся в искусстве», и «то, что утверждается как вечная эстетическая норма, возникает путем длительного становления и носит преходящий характер; притязание на неизбывность, на вневременность устарело».^[460] Искусство обладает двойственной природой, сочетающей в себе автономию, самодостаточность профессиональной элиты и социальную ангажированность, выраженную в массовом и коммерческом искусстве. Эстетические ценности транслируются в современном обществе и обретают устойчивость в процессе их «фетишизации».

Только в результате фетишизма, той слепоте в отношении реальности, которая постигает произведение искусства, само являющееся частью этой реальности, произведение трансцендирует очарование принципа реальности как явления духовного порядка.^[461]

Следовательно, эстетические ценности являются продуктом коллективного бессознательного, наделяющего художественную форму общественным смыслом. Коррелируя массовое сознание с модой, Адорно констатирует:

Мода есть постоянное признание искусства в том, что оно не то, за что себя выдает и чем оно должно быть по своей идее… искусство, будучи видимостью, являет собой одеяние некоего незримого тела, так же и мода – одеяние как абсолют.^[462]

Масса воспринимает искусство в качестве синтетической мечты в эмпирическую реальность и таким образом в процессе рефлексии отсекает реальность, имманентную искусству. Массовое искусство апеллирует к «деформированному сознанию» и подтверждает его выводы. Вульгарное, или «низкое искусство», целью которого выступает развлекательность, по мысли ученого, выступает формой общественной «репрессии», поскольку на нем лежит печать недостаточности, несостоятельности, «недоискусства». В то же время, по мысли Т. Адорно, «только в качестве духа искусство является сопротивлением эмпирической реальности, стремящимся к отрицанию существующего мирового порядка». Момент истины в искусстве основан на протесте.

Таким образом, эстетические ценности подразделяются на типы, оформляя, с одной стороны, стремления массового сознания, с другой – являясь духовным дискурсом интеллектуальных притязаний элиты.

Необходимо сохранять верность благородному в искусстве, равно как и оно должно отражать собственную виновность, свою причастность к привилегированному положению.^[463]

Процессы посткультуры поляризуют сферу художественной деятельности, и чем резче и полнее она поляризуется, тем ярче выделяются сферы, «в одной из которых властвует идеология, а в другой – протест; и эта поляризация вряд ли идет обществу на пользу». В то же время автор не склонен проводить резкие различия внутри общего художественного процесса, различая его лишь количественно, характеризуя, например, «хорошую плохую и плохую хорошую литературу».^[464] Мета–нарративные идеи могут быть неадекватно и неискусно выражены, а фельетон часто предстает в блестящем исполнении.

Логическим следствием и постмодернистским преломлением данной позиции выступают взгляды У. Эко, развивающего постмодернистский дискурс не только в своей художественной практике, но и в теории «открытого произведения». «Открытость» произведения выступает как возможность толковать содержание на тысячи ладов, не утрачивая при этом своего неповторимого своеобразия. «Неформальное, как и любое открытое произведение, приводит нас не к возвещению смерти формы, а к более четкому ее пониманию – формы как поля возможностей».^[465] Если «классическое искусство» по существу стремится утвердить принятые структуры обыденного восприятия, а потому противостоит «избыточной вероятности», то современное искусство считает главной задачей создание «поля коммуникативных возможностей», которое предстает как «открытое произведение». Когда художник замечает, что коммуникативная система чужда той исторической ситуации, которую он воплощает, он стремится создать формальные структуры, становящиеся моделью этой новой ситуации.

Таким образом, любую художественную форму (картину мира) можно рассматривать как идущую параллельно научному познанию и трактовать как «эпистемологическую метафору».^[466] У. Эко в поисках метода продуктивного мышления обнаруживает метафору:

Уметь производить Метафоры, а следовательно, видеть мир неизмеримо шире, чем он постижим для неучей, это Искусство, к которому можно приобщиться.^[467]

Веер смыслов данной «постмодернистской» метафоры может иметь высокую степень неопределенности, так как является результатом свободной трактовки перципиентом своих впечатлений. «Открытое произведение» становится «произведением в движении», создавая новый тип отношений между художником и публикой, провоцируя новый способ «созерцания и использования». Богатство и многообразие прочтения художественного дискурса составляет основу эстетической ценности, коррелятивной «коммуникативному» замыслу. Задуманное художником может осуществиться только в случае принципиальной открытости, свойственной любой художественной форме и ведущей к увеличению информации. По мнению У. Эко, именно стремление к неоднозначности и неопределенности выступает основной ценностью современного художественного произведения, побуждает зрителя отказаться от инерциальной установки на обретенный порядок и настроиться на возможность определения множества (избыточности) порядков: «Любое заблуждение может быть непризнанным носителем истины».^[468] Вектор времени предстает не столько «предвидением ожидаемого, сколько ожиданием непредвиденного», воплощаясь в «поле стимулов». Художественная форма открытого произведения должна состоять из «минимальной информации» и «максимальной избыточности». «Открытое произведение», как сжатая кожа, покрыто множеством информационных складок и стимулирует творчество в любой сфере культуры. От складчатой поверхности в глубины художественного смысла тянутся корни, образуя ризоморфные ассоциации и сопоставления. «Открытое произведение» предстает как незавершенное поле творчества и сотворчества. Данная установка, по мысли У. Эко, лежит в основе динамичной и прогрессивной модели западной культуры. Поэтика «открытого произведения» являет историческое утверждение культурной среды, которая допускает сосуществование по принципу дополнительности взаимоисключающих решений, оправдание прерывного опыта, воспринимаемого как ценность вместо традиционной непрерывности, допущение сквозных временных сопоставлений идей и ценностей. Такая стратегия интеллектуального развития становится прогрессивной, что дает право рассматривать ее как модель элитарной творческой деятельности, симметрии личности и культуры. У. Эко утверждает, что один из элементов кризиса современной цивилизации обусловлен

неспособностью среднего человека освободиться от формальных систем, навязанных ему извне, а не приобретенных благодаря собственному исследованию реальности. Такие социальные болезни, как конформизм и бегство от действительности, стадность и массовое сознание как раз и являются результатом пассивного усвоения тех норм понимания и суждения, которые отождествляются с «хорошей формой» как в морали, так и в политике, как в диетике, так и в моде – на уровне эстетических вкусов и педагогических принципов.^[469]

Массовая культурная среда является продуктом пассивного усвоения «хорошей формы» – традиционных ценностей, бездумно принимаемых за норму и способствующих публичному гомеостазису. Сознание интеллектуальной элиты, напротив, ориентируется на эстетические ценности «открытого произведения» и формируется благодаря заложенному в нем качеству «коммуникативной вероятности». Эстетические ценности, считавшиеся абсолютными и выстраивающими «каркас мира», в постмодернистской трактовке выступают условными, требующими постоянного уточнения. Отсюда следует, что в художественных формах осуществляется не столько утверждение новых понятий, сколько отрицание старых. Открытость произведений выступает как утверждение связанных с динамичным изменением и сопоставлением возможностей, предоставляемых культурой, «самых дорогих ценностей», к которым стремится современная культура. Современное художественное формотворчество превращается в актуальный способ восприятия, запечатлеваемый в ценностях искусства.

Выводы. В результате анализа социологического, социально–психологического и эстетического подходов в исследовании элитарного и массового сознания изучаются различные «срезы» элитарного и массового сознания и их взаимодействия. Продуктивной оказывается теория П. Бурдье, создавшего концепцию социально–полевого исследования феноменов культуры и разработавшего «структуралистско–конструктивистский» подход, согласно которому процессы формирования социальных позиций элиты и массы протекают не только с учетом социальных условий существования, но и в результате овладения ими различных форм символического капитала – экономического, политического, культурного, эстетического и др. Величина и динамика символического капитала определяют социальный статус и место в социальной стратификации.

Социально–психологический подход к исследованию элитарного и массового сознания основывается на рассмотрении специфики сознания личности, отношении к ценностям культуры и их переоценке, способности к продуктивной и репродуктивной деятельности.

Эстетические ценности выступают дискурсом интеллектуальных исканий элиты. Концепция «открытого произведения» У. Эко объясняет особенности функционирования современного искусства. Если массовое сознание является результатом пассивного усвоения традиционных ценностей, принимаемых за норму и способствующих публичному гомеостазису, то элитарное сознание ориентировано на эстетические ценности «открытого произведения» и формируется благодаря заложенному в нем качеству коммуникативной вероятности.

Постмодернистские черты современной культуры – это ее существенная особенность. Но не менее важным для нынешнего этапа бытия и осмысления культуры оказывается то, что называют ее глобализацией.

 

 

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ КУЛЬТУРЫ

15.1. Понятие «глобализация»

В социогуманитарной дискуссии последних десятилетий центральное место занимает осмысление таких категорий современной глобализированной реальности, как глобальное, локальное, транснациональное. Научный анализ проблем современных обществ, таким образом, учитывает и выводит на первый план глобальный социальный и политический контекст – разнообразные сети социальных, политических, экономических коммуникаций, охватывающих весь мир, превращающих его в «единое социальное пространство».^[470] Отделенные прежде, изолированные друг от друга общества, культуры, люди находятся теперь в постоянном и практически неизбежном контакте. Все нарастающее развитие глобального контекста коммуникации имеет своим следствием новые, не имевшие до того прецедента социально–политические и религиозные конфликты, которые возникают, в частности, из–за столкновения на локальном уровне национального государства культурно различных моделей. Вместе с тем новый глобальный контекст ослабляет и даже стирает жесткие границы социокультурных различий.^[471] Современные социологи и культурологи, занимающиеся осмыслением содержания и тенденций процесса глобализации, все больше внимания уделяют проблеме того, как изменяется культурная и личная идентичность, как национальные, неправительственные организации, социальные движения, туризм, миграция, межэтнические и межкультурные контакты между обществами приводят к утверждению новых транслокальных, транссоциетальных идентичностей.

Глобальная социальная реальность размывает границы национальных культур, а значит, и входящие в их состав этнические, национальные и религиозные традиции. В связи с этим теоретики глобализации ставят вопрос о тенденции и интенции процесса глобализации в отношении конкретных культур: приведет ли прогрессирующая гомогенизация культур к их сплаву в котле «глобальной культуры», или конкретные культуры не исчезнут, а изменится только контекст их существования. Ответ на этот вопрос предполагает выяснение того, что же такое «глобальная культура», каковы ее составляющие и тенденции развития.

Теоретики глобализации, концентрирующие свое внимание на социальном, культурном и идеологическом измерениях этого процесса, выделяют в качестве одной из центральных единиц анализа таких измерений порождаемые глобальной коммуникацией «воображаемые сообщества», или «воображаемые миры».^[472] Новые «воображаемые сообщества» – это многомерные миры, создаваемые социальными группами в глобальном пространстве.

В отечественной и зарубежной науке сложился целый ряд подходов к анализу и интерпретации процессов современности, обозначаемых как процессы глобализации. Определение понятийного аппарата концепций, направленных на анализ процессов глобализации, напрямую зависит от того, в русле какой научной дисциплины формулируются эти теоретико–методологические подходы. На сегодняшний день самостоятельные научные теории и концепции глобализации созданы в рамках таких дисциплин, как политическая экономика, политология, социология и культурология. В перспективе культурологического анализа современных глобализационных процессов наиболее продуктивными оказываются те концепции и теории глобализации, которые изначально формулировались на стыке социологии и культурологии, а предметом концептуализации в них стал феномен глобальной культуры.

В настоящем разделе будут рассмотрены концепции глобальной культуры и культурной глобализации, предложенные в трудах Р. Робертсона, П. Бергера, Э. Д. Смита, А. Аппадурая. Они представляют два противоположных направления международной научной дискуссии о культурных судьбах глобализации. В рамках первого направления, инициированного Робертсоном, феномен глобальной культуры определяется как органическое следствие универсальной истории человечества, вступившего в XV в. в эпоху глобализации. Глобализация осмысляется здесь как процесс сжимания мира, его превращения в единую социокультурную целостность.^[473] Процесс этот имеет два основных вектора развития – глобальная институционализация жизненного мира и локализация глобальности.

Второе направление, представленное концепциями Смита и Аппадурая, трактует феномен глобальной культуры как внеисторичный, искусственно созданный идеологический конструкт, активно пропагандируемый и внедряемый усилиями средств массовой коммуникации и современными технологиями. Глобальная культура – это двуликий Янус, порождение американского и европейского видения вселенского будущего мировой экономики, политики, религии, коммуникации и социальности.