Второй этап практической работы

 

После того как список составлен, его необходимо объединить и ранжировать. Сведите все ваши страхи в одну группу (если получилось меньше двадцати, то, по всей видимости, вы не были достаточно внимательны). Теперь перечитайте и спросите себя: «Чего я боюсь меньше всего?». Отыскав соответствующий страх, дайте ему «почетный» первый номер. Перечитайте оставшиеся и задайте себе тот же вопрос: «Какой из оставшихся страхов самый незначительный?». Ему вы присвоите второй номер. И так далее – по всему списку. В результате у вас получится «рейтинг» ваших страхов – от меньшего к большему.

Кому-то может показаться, что у него есть один страх, который беспокоит, а остальные – или не существенны, или же он просто готов с ними смириться. Правда, лично я считаю, что ни с одним из своих невротических страхов (пусть даже он маленький и редкий) мириться нельзя.

Важно другое: технологию борьбы со страхом как раз легче отработать на незначительных страхах. Нам нужно научиться пользоваться психотерапевтическими техниками, о которых пойдет речь ниже. Учиться, как вы сами, наверное, понимаете, легче на простых задачах и малых формах. Когда же мы освоим технологию борьбы со страхом полностью и узнаем ее эффективность на небольших страхах, можно будет смело переходить к тем страхам, которые особенно мешают нам жить и сильно разрослись за последнее время.

Пример выполнения второго этапа практической работы по борьбе со страхами:

1) № «рейтинга»

2) Страх (от меньшего к большему)

1 – Страх случайности – стать жертвой давки

2 – Страх заболеть тяжелой болезнью

3 – Боюсь оказаться несостоятельным в сексуальном плане

4 – Устыдился своей фантазии

5 – Страх выглядеть неисполнительным

6 – Страх, что растеряюсь, не справлюсь со своим волнением во время доклада перед руководством

Поэтому не пренебрегайте никакими страхами из тех, что вы испытываете, записывайте все. Это нужно для того чтобы, во-первых, быть в курсе всех своих слабых мест, а во-вторых, чтобы знать, на чем натренировать свой навык борьбы со страхом, на чем, так сказать, набить руку.

Теперь временно оставим практические занятия и обратимся к механизмам страха.

 

Глава 2

Формула страха

 

Страхи, к сожалению, почти неотъемлемая часть нашей жизни. Они пронизывают ее снизу доверху и от края до края. Я привел примеры, и, наверное, некоторые из них похожи на забавные психотерапевтические байки. Но все описанные случаи подлинные, а потому ничего смешного в них нет. И потом, кто из нас не испытывал чего-то подобного? Пусть лишь эпизодами, пусть и не в столь яркой, патологической форме? Пусть и без части тех «глупостей», на которые иногда решались мои пациенты. Но что в них, в этих нюансах? Если страх есть, то он есть – и это проблема. Кроме того, кто даст гарантию, что завтра он не превратится из малюсенького в огромный?

Надеюсь, я справился с поставленной задачей – проиллюстрировать, продемонстрировать и обратить внимание, но нам уже пора двигаться дальше. Какова формула страха? Как он возникает? Почему внешне наши страхи кажутся такими разными, даже индивидуальными, а на поверку суть их абсолютно одинакова? Из огромного спектра потенциальных угроз мы выбрали какие-то определенные, сфокусировались на них и заставили всю свою жизнь вертеться вокруг. Все это, по меньшей мере, странно, ведь если разобраться, наши страхи умозрительны и случайны – кто-то зафиксировался на одном, кто-то на другом.

 

 

Если ты чего боишься, то знай, что причина твоего страха не вне тебя, а в тебе.

Л. Н. Толстой

 

 

Формула страха всегда одна и та же, и механизмы у страха одинаковые. В соответствии с этими механизмами они возникают, фиксируются нашей памятью, воспроизводятся и разрастаются, захватывая все новые и новые области жизни. И чтобы избавиться от своего страха, недостаточно одного только желания, да и простых инструкций тоже ждать не приходится – слишком сложная это машина, наша головушка! Мы должны понимать, как возникает наш страх, что он из себя представляет, если смотреть на него не как на розовый куст, а на психическое явление. И тогда у нас есть все шансы. Так что переходим к самому важному, может быть, вопросу – пониманию сути наших фобических приступов.

 

От страха к страху

 

Прежде всего, давайте научимся отличать естественный страх от невротического. Страх – это биологическая эмоция, доставшаяся нам от животных. Животные боятся, и мы боимся. Но вот только животные не тревожатся, а мы тревожимся, и это отличие весьма существенно. Для возникновения страха необходим какой-то внешний источник угрозы, какой-то зримый враг. Даже неизвестность не способна напугать животное; встретившись с некой «новостью», животное напряжется, сосредоточится, но это не будет страхом, а только подготовкой к нему, своеобразным предварительным этапом перед тем, как по-настоящему испугаться. А вот для возникновения тревоги никаких зримых врагов не нужно, достаточно подумать, представить, вообразить – и, пожалуйста, тревожьтесь сколько влезет!

Мы можем испытывать тревогу, находясь в полной, насколько это вообще возможно, безопасности, когда нам объективно, фактически ничто не угрожает и угрожать не может. Животное же, если ему ничего не угрожает, ни напряжения, ни страха, ни тревоги не испытывает. Оно, на свое счастье, не может думать: «А что если я выйду на улицу и там у меня случится сердечный приступ? Кто придет мне на помощь?!». А мы можем – напряжемся, испугаемся и будем тревожиться.

Итак, первое существенное отличие естественного страха от невротического, от чувства тревоги – это наличие или отсутствие реальной, т. е. зримой, угрозы. Нормальный страх – это реакция на фактически существующие неблагоприятные внешние обстоятельства, а невротический страх и чувство тревоги – это беспокойство, вызванное предположением о возможном неблагоприятном исходе.

Но, впрочем, это не единственное отличие. Второй критерий легче пояснить на примере, чем объяснять.

 

 

Не думаю, что нашелся хотя бы один человек, который попал в рай со страху.

Томас Браун

 

 

Представьте себе, что вы поперхнулись, как говорится, не в то горло попало. Что вы в этот момент испытываете? Возникает ощущение, что вам ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни раздышаться. При этом все, чем вы заняты в этот момент – так это попытками решить эту возникшую у вас проблему. Вы пытаетесь откашляться, отдышаться, ищете, кто бы постучал вам по спине или провел какое иное мероприятие, выражаясь научным языком, по «извлечению инородного тела из верхних дыхательных путей».

Это может показаться странным, но именно это описанное состояние – случай классического, настоящего, естественного страха. Более того, это острейшее чувство страха – максимальное, то большее, на что мы вообще способны. У нас есть фактическая угроза, которая напрямую, абсолютно рефлекторно вызывает чувство страха, ведь дыхание – это жизненно важная функция организма. При этом сам страх не осознается нами как таковой, поскольку все наше сознание, вся наша психика в этот момент сосредоточена не на каких-то там переживаниях и душевных терзаниях – «будет, не будет», а на решении конкретной, актуальной задачи – избавления от угрожающей «вражьей» силы. И мы слишком заняты делом, чтобы отвлекаться еще и на какие-то там свои собственные психологические реакции.

Вполне естественно, что в момент, когда твоей жизни непосредственно угрожает опасность, ты сосредотачиваешься и тратишь все свои силы на то, чтобы эту проблему решить. Для этих целей страх нас мобилизует, и мы начинаем принимать меры. Представьте, если бы у нас в этом случае не было бы страха: что-то попало нам в глотку, перегородило дыхательные пути, так что дышать нет никакой возможности, а мы на это индифферентно реагируем: «А ну его, попало и бог с ним». Ни тебе напряжения, ни тебе мобилизации, ни тебе поиска средств спасения. Это абсолютно противоречит инстинкту самосохранения, и страх здесь абсолютно обязательная, необходимая, очень важная и полезная штука!

Или вот еще один пример (не знаю, был ли у вас такой случай), дети так иногда играются – стул друг из-под друга вытягивают. Вот ты встаешь, например, из-за парты, отвечаешь на вопрос учителя, а твой сотоварищ тем временем изъял из-под тебя стул. Тут ты начинаешь садиться и в какой‑то момент понимаешь (причем тоже на уровне простых рефлексов), что стула под тобой нет... Лицо искажается, глаза расширяются, мышцы всего твоего тела напрягаются, дыхание прерывается и – бах! Вот ужас, который ты в этот момент испытываешь, и есть нормальный физиологический страх. А все описанные реакции – это попытка мобилизоваться, собраться, напрячься, чтобы справиться с той трудной жизненной ситуацией, в которой ты внезапно оказался.

Аналогичным образом мы реагируем и на резкий звук. Почему гудок у автомобиля делают громким и резким? Для того чтобы пешеходы или водители других автомобилей в соответствующий момент, при исключительном лимите времени, резко мобилизовались и могли предпринять какие-то меры. Причем они сделают это автоматически, рефлекторно, в тот же миг, их этому даже и учить не надо, ведь громкий и резкий звук – это для нашей подкорки сигнал угрозы, опасности. Бегство в этом случае – акт, как бы сказал И. П. Павлов, безусловно-рефлекторный, т. е. биологический автоматизм.

Все приведенные примеры – случаи естественного проявления страха, и бороться с ним, конечно, не нужно. Напротив, он нам нужен и в каких-то ситуациях полезен необыкновенно! Иногда мне говорят: «Вот вы нас учите избавиться от тревоги, хорошенькое дело! А вот мы пойдем по улице и нам на голову кирпич будет падать, так что, и тогда нам не бояться?» И я честно отвечаю: «Бояться». Если он начал на вас падать, надо предпринимать определенные действия, так что страх здесь, безусловно, нужен, он усилит реакцию и подскажет нужное решение. Но если вы не выходите на улицу, потому что боитесь, как бы вам на голову кирпич не упал, то это уже повод для обращения к психотерапевту. Такой страх абсолютно не оправдан, и с ним надо бороться.

 

 

Неожиданное случается в жизни чаще, чем ожидаемое.

Плавт

 

 

Когда вы испытываете страх непосредственно при столкновении с угрозой – это естественная биологическая реакция. В любой другой ситуации, когда никакой непосредственной, видимой, слышимой опасности нет, т. е. на вас не несется автомобиль, вы не падаете с высоты в сто двадцать пять метров, вам не отрывают голову и вы не объяты пламенем, а просто сидите дома на своем диване перед телевизором, – испытывать страх, по крайней мере, странно.

Сейчас я вспоминаю одну свою пациентку, которая не могла смотреть телепередачи, в которых использовались панорамные съемки с высоты. Она начинала бояться! Как вы думаете, надо ей было проходить психотерапевтическое лечение или же этот ее страх был «нормальным»? Думаю, что тут двух мнений быть не может – подобный страх, безусловно, невротической природы.

Эта моя пациентка (как и все мы в большом числе случаев) реагировала чувством страха не на фактическую угрозу, а на собственное представление об угрозе, на свою фантазию. Такая «опасность» находится в нашей голове, а вовсе не разгуливает по улицам и даже в квартиру зайти не может. Место ее локализации строго ограничено – внутри соответствующей черепной коробки, и только! Мы сами эти страхи изготавливаем и сами их поглощаем. Риска для жизни – никакого, но вот и жизнь с таким добром – никакая...

Но как же мы дошли-то до такой жизни?!

 

На заметку

Страхи бывают двух видов – нормальные и невротические. Первые отличаются от вторых наличием зримой (объективно воспринимаемой) угрозы, которая не додумывается и не преувеличивается. Кроме того, во время естественного страха мы практически его не чувствуем, а полностью сосредоточены на проблеме, которую и пытаемся решить в этот момент. Если же вы думаете о том, что с вами может произойти (т. е. строите предположение, гипотезу), и боитесь, при этом хорошо чувствуете, что боитесь, понимаете, что боитесь (можете это понять), значит, страх, который вас поймал на свой крючок, – страх невротический, и от него следует избавляться.

 

Привычка бояться

 

Смотрю я однажды программу Николая Дроздова "В мире животных". Мягкий и вкрадчивый голос ведущего комментирует документальный фильм о научной экспедиции по изучению поведения белых медведей, живущих далеко-далеко за полярным кругом. Причем забрались эти мишки в такую даль, что и человека-то никогда в своей жизни не видели. Но, как говорится, где только не ступала нога ученого! И сейчас, на наших глазах, этим белым «царям» Арктики предстоит познакомиться с представителями вида homo sapiens.

В целом, ничего необычного и экстраординарного до сего момента на экране не происходит – ну увидят теперь белые медведи человека, будут знать, как он выглядит, что с того? Но вот Дроздов произносит замечательную в своем роде фразу: «Исследователям нужно вести себя очень осторожно, ведь эти животные еще никогда в своей жизни не видели человека, а потому и не научились его бояться». Для большинства телезрителей – это все та же передача, одна из многих, ничего выдающегося. А жаль! Очень жаль!

Попробую объяснить суть моих восторгов. Ничего сверхъестественного, разумеется, в этой передаче не прозвучало, но пример, право, весьма и весьма показательный, а потому сделать из него выводы сам бог велел. Все наши страхи делятся на две большие группы – одни детерминированы у нас генетически, другие воспитаны, натренированы. Например, высоты мы боимся (в разумных пределах, конечно) биологически, а вот своего начальника – обучившись этому страху.

 

 

Мы виним во всем только одного человека – и это всегда не мы, а кто-нибудь другой.

Бари Бек

 

 

И где бы мы ни оказались на большой высоте – на скале, на краю крыши многоэтажного дома или на аттракционе «Космический выстрел», мы будем испытывать серьезный страх. А вот если бы мы не знали своего начальника в лицо и повстречались бы с ним на какой-нибудь вечеринке, то даже при желании не испугались бы его «грозного вида».

Кроме того, мы будем бояться своего начальника по-разному в зависимости от того, каким был наш прежний опыт. Если мы, например, боялись своего прежнего начальника, то с большой долей вероятности будем бояться и нынешнего. Если наш начальник всегда был к нам расположен и учтив, то мы будем испытывать меньший страх перед его статусом, нежели перед начальником, который кричит, грубит и учиняет штрафные санкции.

Иными словами, часть наших страхов (незначительная) дана нам от рождения, а другие страхи нами просто выучены, мы привыкли бояться определенных вещей. И наш личный опыт имел к этому делу самое непосредственное касательство, поскольку любой навык, любая привычка – это есть условный рефлекс![6]Как все мы хорошо помним из школьного курса, все в этом мире тренируется, даже слюноотделение. Причем собака И. П. Павлова – отнюдь не уникальный в этом смысле пример.

Вот как вам кажется, если показать процесс нарезки лимона полуторагодовалому ребенку, который с этим лимоном еще никаких осмысленных взаимодействий не имел, польется у него слюна или нет? Точно" могу сказать – не польется. А вот я пишу об этом, и у меня уже слюна выделяется. Как вы думаете, почему? Потому что условный рефлекс – вспомнил я о лимоне, замкнулись соответствующие рефлекторные дуги и пошла, родимая! Но чтобы это замыкание произошло, должна быть такая рефлекторная дуга, а сформируется она только в том случае, если я повзаимодействую с лимоном и пойму, что к чему. Поскольку я с ним взаимодействовал, и неоднократно, то она (дуга) у меня есть, и слюна аккурат по воспоминании о лимоне накатывает.

С привычками бояться (привычными страхами) все обстоит точно таким же образом. Сегодня я переживаю неприятность в каких-то нейтральных прежде обстоятельствах, а назавтра уже я к этим обстоятельствам спокойно и подойти не могу. Сразу, на подходе еще, буду чувствовать напряжение, внутреннее содрогание, а то и вовсе полноценный страх, страх мною выученный, а теперь я его тренирую. Можно сказать, роль репетирую, например, роль бояться двери.

Как с дверью получилось? Очень просто. Шел себе, шел, дверью хлопнул, а пальцы не убрал, так что она по ним и закрылась. И теперь это для меня не та дверь, что прежде, теперь это для меня – «дверь-убийца». Буду подходить к ней в следующий раз, и в сознании сразу так и высветится: «Осторожно, убьет! Не убьет, так покалечит!». Я, соответственно, напрягусь, распереживаюсь и буду осторожен, словно сапер, и нежен с ней буду, как с писаной торбой. Причем только с этой дверью! Словно бы она какая-то особенная – то ли зуб на меня имеет, то ли просто заговоренная.

А что если речь о самолете идет? Возьмем такой пример тренировки страха. Вот я летал на самолетах, много летал, ничего худого о них сказать не мог. Но однажды попал в воздушную яму, потрясло нас, да еще гроза не на шутку разыгралась. В целом, ничего, конечно, страшного, пережил, приземлились, слава богу. Но как-то включил новости, а там рассказывают: «Сегодня потерпел крушение авиалайнер компании... Погибло...». И вот я сижу на своем диване и думаю: «Нет, поеду-ка я в следующий раз поездом – дольше, конечно, но зато надежно». Все, страх сформирован.

Чтоб сохранить себя в природе,

Давя, сминая и дробя,

Страх сам себя воспроизводит,

 

 

Растит и кормит сам себя.

Игорь Губерман

 

 

Тут звонят мне и говорят: «Срочно надо лететь...». Хорошо думаю, надо – значит надо. Подъезжаю к аэропорту и как-то мне не по себе, как в народе говорят – колбасит. Ну, беру себя в руки, думаю, ничего страшного – летали и летать будут. С внутренним напряжением прохожу все процедуры – регистрацию, оформление багажа, ожидание, посадку. Уже на борту мне рассказывают, как пристегиваться, как кислородными масками пользоваться, как жилет надевать и где запасные выходы располагаются. Я это слушаю, а сам думаю: «Конечно, очень хорошие у них выходы! И ремни замечательные! Никакого от них проку!».

Начинается взлет, все гудит, судно трясет, и тут шальная мысль в голову: «По статистике наибольшее количество самолетов разбивается во время взлета и посадки». Черт меня дернул это подумать, тем более на взлете! Конечно, теперь меня трясет посильнее самого самолета. И я отчаянно понимаю: случись что, кресло это вырвет с места его крепления, и полетит оно, как пробка из‑под шампанского, и стенки у этого самолета тонкие, и крылья у него какие-то хилые... «А вдруг пилот не справится с управлением?», «А вдруг диспетчер ему неправильные команды дал?», «А если они все пьяные или больные?!» – и пошло-поехало, скорую психиатрическую пора вызывать.

И чем я занимался все это время? Формировал, тренировал и воспроизводил свой страх, проигрывал роль «человека, который боится летать на самолетах». Собрал по сусекам свой собственный опыт, добавил в него информацию из телевизора, какие-то, с позволения сказать, статистические данные; потом сдобрил все это дело богатым воображением и впечатлительностью, а также тревогой – той, что на диване прочувствовал, той, что в аэропорту тренировал. И получился у меня хороший, плотно сбитый страх, а точнее сказать – привычка бояться. Вот такая история...

 

На заметку

Невротические страхи – это просто привычка бояться. Каждый из нас натренировался бояться определенного набора фактов и обстоятельств. И важно понять, что не нас пугают те или иные вещи, а мы их пугаемся, потому что выучили, натренировали, отрепетировали эту роль. Говорят, что привычка – это вторая натура. И это правильно, но куда годится такая натура, пусть даже и вторая?!

 

Впрочем, когда я говорю, что любой наш выученный страх основывается на нашем личном опыте, я не совсем прав. Ведь наш личный опыт тоже неоднороден. Часть неприятностей случилась с нами самими, и теперь мы боимся их повторения. Тут все, как у животных. Сами понимаете, после того, как белый медведь повстречается с охотником, к людям он вряд ли будет относиться нейтрально, и г-н Дроздов уже другие тексты нам будет декламировать. То же самое и с человеком: если однажды мы перепугались, застряв в лифте, то уже последующая посадка в лифт вряд ли пройдет для нас спокойно.

Другая часть неприятностей была почерпнута нами из опыта других людей (но в каком-то смысле это тоже наш личный опыт). Например, нам рассказали о том, как может быть «плохо», если... Мы задумались, припомнили, как нам было «плохо» когда-то, пусть и при совершенно других обстоятельствах. Тут в нашем мозгу произошла ассоциация между ощущением «плохо» и этим рассказом. Теперь достаточно нам повстречаться с теми обстоятельствами, о которых мы только слышали, что они могут привести к неприятным последствиям, и уже мы испытываем страх. Надо отметить, что такая ассоциация – это основа большинства наших страхов.

Есть, наконец, еще и воспитание, а также опыт наших родителей...

 

Крыса – белая и пушистая

 

Известная советская песенка знаменуется вопросом: «С чего начинается Родина?». После чего автором шлягера предлагается на выбор множество вариантов ответа – «...с картинки в твоем букваре, с хороших и верных товарищей...» и т. д. Так что в какой-то момент возникает ощущение, что ответа на этот простой, в сущности, вопрос вообще нет! И действительно, понять, с чего начинается Родина, достаточно трудно, точно так же нам не всегда очевидно, с чего начинается какой‑то наш конкретный страх. Даже в процессе психотерапии нам не всегда удается со стопроцентной вероятностью выяснить, с какой именно ситуации все началось. Далеко непросто понять, какой изначально нейтральный раздражитель стал в данном конкретном случае тем условным стимулом, который привел к формированию у нас нежелательного условного рефлекса. Почему так?

Ответ на этот вопрос кроется в феномене, который получил название «генерализации». Не вдаваясь в ненужные подробности, вспомним научный эксперимент, который впервые продемонстрировал этот феномен в области человеческого поведения. Эксперименты, лишенные всякой гуманности, психологи проводили не только на животных (как И.П. Павлов, например, на собаках), но и на людях, даже на детях! Основатель одной из наиболее значительных американских психологических школ – бихевиоризма, Джон Уотсон, провел ставший классическим эксперимент с одиннадцатимесячным мальчиком по имени Альберт. Задача этого эксперимента была следующей: следовало доказать, что нейтральный стимул всегда (при тех или иных обстоятельствах, конечно) может стать для нас – или положительным, или отрицательным. На Альберте тренировали «отрицательную» версию...

Альберт очень любил играться с белой крысой, которая за все время его ни разу его не укусила и даже не поцарапала, а сам Альберт по причине своей дремучей детскости не знал, что это животное может быть переносчиком смертельных болезней, а при определенных обстоятельствах может даже съесть человека. Короче говоря, Альберт воспринимал эту крысу как милое, белое и пушистое существо. Но тут появился г-н Уотсон и, памятуя о том, что дети испытывают страх от сильных и резких звуков, начал учить Альберта «уму-разуму».

Однажды, когда Альберт протянул руку, чтобы дотронуться до своей красноглазой подружки, Уотсон ударил в гонг. От этого звука мальчик вздрогнул, испугался, отдернул руку и заплакал. Вскоре после этого Альберту дали кубики, он успокоился и стал играть. Но тут кровожадный Уотсон опять подсунул мальчику крысу. Тот помедлил какое-то время, а потом снова потянулся к животному. Бум! – раздался очередной звук гонга. Мальчик заревел как резаный. Крысу забрали, мальчик успокоился и снова стал играть в кубики.

Когда же через какое-то время Уотсон в третий раз принес мальчику крысу, стучать в гонг больше не потребовалось: едва увидев белое и пушистое животное, ребенок орал, полный ужаса, поскольку устойчивый динамический стереотип реакции тревоги образовался у него уже окончательно и бесповоротно. Так Уотсон лишил Альберта милого, белого и пушистого друга. Впрочем, беды несчастного дитяти на этом не закончились, поскольку, как выяснилось, реакция страха стала возникать у него в отношении всех более-менее схожих предметов, а именно: собаки, кошки, кролика, морской свинки, мехового пальто и даже маски Санта Клауса. Вот, собственно, этот феномен и носит название «генерализации отрицательной эмоции».

Теперь разберем ситуацию на примере вегетососудистой дистонии, которая есть выученный страх человека перед собственным физическим дискомфортом[7]. Сердцебиение, как известно, стимул нейтральный. Если у собаки усиливается сердцебиение, она в панику не впадает. Равно и человек, свободный от страха разрыва сердца, переносит это явление без каких бы то ни было негативных переживаний – стучит себе и стучит, слава богу! Но для человека, находящегося в ситуации хронического стресса, значение этого нейтрального стимула меняется. Он начинает тревожиться, и его страх, как пища в экспериментах на слюнной железе собаки И. П. Павлова, подкрепляет ощущение физического дискомфорта.

А дальше в дело входит механизм генерализации. Сначала человека пугает только сердцебиение, потом какие-то другие симптомы телесного недомогания, а в ряде случаев страх распространяется на те места и обстоятельства, в которых этот физический дискомфорт возник. Если дело происходило в общественном транспорте, то, соответственно, этот общественный транспорт становится дополнительным условным стимулом, провоцирующим вегетативный приступ. Причем, например, с метро страх может перекинуться и дальше – сначала на автобусы, потом на трамвай, а дальше и на маршрутное такси. Если дело происходило в закрытом помещении, то естественно, что впоследствии любые закрытые помещения – от лифта до просто комнаты с закрытой дверью – начинают оказывать абсолютно аналогичный эффект. А что поделаешь – генерализация!

Здесь важно то, как человек оценит эти «обстоятельства». Он может зафиксироваться просто на понятии «транспорт», и тогда любое транспортное средство может стать для него «гиблым местом», побуждающим нежелательный условный рефлекс. Если же находясь, например, в том же транспорте, он подумает не про транспорт, а про то, что находится в «закрытом пространстве», то, соответственно, везде ему будут мерещиться «закрытые пространства», и всякий раз при подобных обстоятельствах эффект будет соответствующим.

Если же он, будучи все в том же транспорте, начнет думать о «нехватке воздуха», то в последующем все места, где, как ему кажется, «воздуха недостаточно», будут рефлекторно вызывать у него аналогичный приступ. Если же, наконец, он, переживая свой первый приступ все в том же транспорте, думает не о «транспорте», не о «закрытом пространстве» и даже не о «нехватке воздуха», а об инфаркте или инсульте, то дальше все, что, по его мнению, так или иначе связано с инфарктом или инсультом, будет производить все то же действие – страх, вегетативный приступ, временное помешательство. Вот такая простая непростая история...

 

«Хорошо! Умный мальчик!»

 

Фразу из «Божественной комедии» «Благими намерениями вымощена дорога в Ад» знают даже те, кто никогда не держал в руках этой книги. По всей видимости, мы находим в этой сентенции Данте какой-то глубокий личный смысл. Действительно, наши родители, занимаясь нашим воспитанием, приложили немало сил к тому, чтобы мы научились бояться. Если ребенок будет бояться что-то сделать, например, дотронуться до раскаленной печи, то можно не беспокоиться о том, что он обожжется подобным образом. Остается только научить его бояться и тогда, что называется, можно спать спокойно.

Но как это сделать? Легче всего применить тактику запугивания, тем более что общие принципы этого дела разработаны и растиражированы: «Не ходите, дети, в Африку гулять! В Африке акулы, в Африке гориллы...». И, наконец, всем известна история одного обтекаемого субъекта, который весьма жестко расплатился за свое надменное и рискованное: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел!»

В общем, формула запугивания отработана: «Туда не ходи, сюда ходи! Снег башка попадет – больно будет!». И в четком соответствии с этой формулой: «Давай ешь, а то не вырастешь!», «Надень шапку, а то заболеешь!», «Не лазь в розетку – убьет!», «Не уходи далеко – потеряешься!», «Не заплывай далеко – утонешь!», «Не бегай – голову сломаешь!» и, наконец, «Будешь кривляться – таким и останешься!». На крайний случай, в роли «тяжелой артиллерии» можно привлечь дяденьку милиционера, тетеньку доктора и длинный перечень родственников, начиная от папы и заканчивая прадедушкой[8].

Однако было бы неправильно думать, что одним этим запугиванием наша «школа страха» и ограничилась. Дети, как известно, учатся у взрослых, и по большей части обучаются своеобразным подглядыванием и повторением. Каждому из нас, наверное, приходилось видеть, как дети изображают поведение взрослых, копируют какие-то жесты и фразы своих родителей, учителей и прочих авторитетов. Иногда они открыто пародируют взрослых, но чаще это не сознательная пародия, а каждодневная и неосознанная практика повторения.

Но вернемся к страхам. У каждого из родителей довольно своих собственных страхов. По большей части сами мы свои страхи не замечаем, поскольку они кажутся нам логичными и обоснованными. Ребенок же и вовсе не подвергает критике поведение взрослых, и если его родитель испытывает страх перед, например, водой, то ребенок перенимает этот страх неосознанно, особенно если родитель не говорит о своих страхах, а действительно их испытывает. И если вы лично боитесь врачей и больниц, то будьте уверены, ваш ребенок последует этому примеру, хотя, возможно, в его случае это и не станет патологическим страхом, но дискомфорт в соответствующих условиях он станет испытывать порядочный, это точно.

Один из отцов-основателей научной «теории социального научения» Альберт Бандура вместе со своим коллегой Теодором Розенталем провели весьма примечательный эксперимент, где и показали работу этого психического механизма – научения страху посредством простого наблюдения за страхом.

Суть этого эксперимента сводилась к следующему. От испытуемого требовалось лишь наблюдать за эмоциональными реакциями одного «подопытного субъекта». Сам этот «подопытный субъект» был помощником экспериментатора – актером, который просто разыгрывал соответствующую роль. А эта роль была такой: когда в лаборатории раздавался звук сирены, этот актер изображал страдание, причиняемое ему якобы электрическим током. Разумеется, по проводам, которые были подведены к телу этого человека, никакого тока не подавалось, но испытуемый об этом не знал.

 

 

У детей всегда плохо получалось слушаться старших, зато им всегда отлично удавалось им подражать.

Джеймс Болдуин

 

 

Уже по прошествии нескольких подобных сеансов наблюдения за этим разыгранным страданием в ответ на звук сирены у этого несчастного обманутого испытуемого начинался отчетливый приступ страха. Так Бандура доказал свой тезис: чтобы научиться бояться, вовсе не обязательно набивать собственные шишки, достаточно посмотреть на то, как их набивают другие. И действительно, не многим из нас довелось пережить авиакатастрофу, смерть от сердечного приступа и утопление. Однако это не мешает нам уметь бояться и того, и другого, и третьего.

 

 

Нет чувства более разрушительного, чем страх, потому что первым делом он поражает разум, а потом выводит из строя и сердце, и рассудок.

Антуан Ривароль

 

 

И тут еще одна весьма специфическая человеческая черта: наше любопытство необыкновенно возбуждается всякий раз, как мы видим то, что нас пугает. Причины этого феномена я уже изложил в книге «С неврозом по жизни»: инстинкт самосохранения человека вынуждает нас неотступно следить за всем, что может, хотя бы и теоретически, стать для нас опасностью, угрозой. А потому мы, признаемся себе, часто не можем отказаться от удовольствия и чуть не с упоением смотрим телевизионные криминальные сводки, передачи, посвященные тем или иным опасностям (начиная от информационных и медицинских, заканчивая политическими и экономическими), и остросюжетные фильмы, и «ужастики».

И тут нам нужно сделать один очень важный вывод. Мы, конечно, уже не дети, но навык обучаться страху простым наблюдением мы сохранили. А потому фильм, посвященный гибели самолета, где нам показывают взорвавшийся лайнер и ужас его погибающих пассажиров, может быть тем фактором, который научит нас паническому страху перед полетами на самолетах. И это не домыслы, поскольку в специальных исследованиях было показано, что после появления на экранах фильма знаменитого фобика – Альфреда Хичкока – «Птицы», где эти ужасные твари бог знает как измывались над людьми, среди американцев достоверно выросло число людей, страдающих орнитофобией (боязнью птиц).

Впрочем, многие из нас достаточно впечатлительны, чтобы вообразить себе такой фильм, просто слушая диктора информационной программы, который, чуть не с улыбкой на лице, сообщает нам: «Сегодня в Греции потерпел крушение туристический автобус. Погибло 28 человек». После воображаемого «фильма», «снятого» нашим впечатлительным сознанием, желание ехать в Грецию может нас, мягко говоря, покинуть, а уж туристический автобус – и не думайте нам предлагать! Правда, после аналогичного репортажа об авиакатастрофе мы уже и не летаем... Быть может, поездом?. Нет, поезд, наверное, тоже отменяется. Эти стрелочники... сами знаете.