Основные черты христианского

Педагогико-риторического идеала

Тексты Нового Завета

Цели и характер настоящей работы диктуют нам выбор лишь одного из аспектов обширнейшей риторической проблематики, связанной с христианским и православным богословием. Труды по истории отечественной риторики, появившиеся в последние годы, посвящены анализу истоков и многообразия риторических форм в ораторской прозе Руси, деятельности выдающихся риторов, характеристике содержания отечественных учебных риторик и риторических трактатов.

Для наших же задач важнее ограничиться не столько поисками характерных систем риторических форм, сколько внутренних законов, ведущих принципов, главенствующих эстетических и этических категорий, которые определяют парадигму христианско-православ-ного идеала учительной речи и речевого поведения ("учительной" — в значении "обращенной к ученикам", когда произносящий речь, проповедующий выступает духовным отцом по отношению к своим слушателям — духовным детям, и риторический образец понимается заведомо как идеал педагогико-ритори-ческий).

Эти цели позволяют, как представляется, в основном сосредоточиться на риторико-концептуальном анализе евангельских проповедей Христа — в сопоставлении с теми риторическими образцами проповедни-

ческой педагогической (обращенной к детям) речи, которые в настоящее время приняты отечественной православной церковью (материалом для исследования мы выбрали проповеди о. Артемия Владимирова; достаточно детальный анализ одной из них, Рождественского обращения к малым детям (январь 1992 г.), приводим для того, чтобы сделать заключения о судьбе отечественного современного педагогико-риторического идеала как образца, сохраняющего основные черты христианско-православной педагогико-риторической традиции).

Из евангельских текстов для нас особый интерес представляет Нагорная проповедь. Это первый свод принципов новой (христианской) этики, в частности этики речевого поведения, провозглашенный как система императивов — заповедей и принятый как наиболее общий, безусловный и высший образец в течение всей последующей истории христианской культуры.

Остановимся сперва на тех новых этических принципах, которые в первой части Нагорной проповеди противопоставляются древнему "закону" (Матф., 5).

Античная "софросина" претворяется в одну из важнейших христианских добродетелей — кротость ("Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю", — читаем в первых строках текста проповеди (Матф., 5.5).

Ветхозаветному "не убивай; кто же убьет, подлежит суду" противопоставлено осуждение гнева, хулы на ближнего как грехов, подлежащих верховному суду (Матф., 5.21—22), проповедь примирения и миротворчества (Матф., 5. 9, 24), правдивости (Матф., 5.10).

Во второй части Нагорной проповеди как особенно значимый принцип духовной жизни провозглашается принцип тайны добродеяния и молитвы ("сокровенное истинно"); именно эта заповедь, как представляется, явилась впоследствии основанием исключительной важности категории безмолвия в христианской системе ценностей и отражающей ее риторической культурной парадигме (см. подробнее ниже). Осуждается показное, тщеславное в поведе-

ний (Матф., 6.2), лицемерие как особый грех (Матф., 6.2); (Матф., 6.16); порицается многословие (Матф., 6.7, 8). Начало третьей части проповеди (Матф., 7) специально посвящено заповедям, провозглашающим недопустимость осуждения, хулы на ближнего и лицемерия (метафора "сучок и бревно": "Не судите, да не судимы будете... Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего" (Матф., 7.1—5). Как основной этический закон социального поведения провозглашается принцип: "Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки" (Матф., 7.12).

Посмотрим теперь, как организована Нагорная проповедь в единый текст — риторическое целое.

Открывается проповедь четко выделяющимся вступительным фрагментом, привлекающим внимание, завораживающим своим размеренным звучанием и воздействующим, как заклинание: это девять фраз с идентичной синтаксической структурой и единоначатием:

"Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся" — и т. д. (Матф., 5.3-11).

Эта последовательность общих тезисов заключается выводом-призывом ("Радуйтесь и веселитесь..."): оказывается, что каждый из тезисов характеризует слушателей, возможных учеников и последователей.

Далее следует похвала ученикам в форме двух развернутых метафор (повтор с синтаксическим параллелизмом и единоначатием: "Вы — соль земли... Вы — свет мира...") (Матф., 5.13—16).

Заключается она вновь выводом-призывом ("Так Да светит свет ваш пред людьми...").

Особое значение имеет следующая фраза, риторическая задача которой — внушить слушателям доверие к оратору, снять возможные сомнения в нем: "Не Думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить" (Матф., 5-17). Доказательства этого утверждения приводятся ни-

же (Матф., 5.18, 19). Они имеют антитетический принцип построения.

Далее провозглашается, однако, необходимость "новой праведности", нового закона, которому и явился научить оратор (Матф., 5.20). Так подготавливается обширная следующая часть проповеди, посвященная противопоставлению древнего и нового законов, прежней и новой праведности. Оно осуществляется в форме повторений "теза— антитеза", имеющих параллельное синтаксическое строение:

"Вы слышали, что сказано древним...

А Я говорю вам..."

Так построены фразы (Матф., 5):

— 21/22 (в фрагментах 23—26 конкретизируется и разъясняется примерами сущность антитезы 21/22);

— 27/28 (далее — в 29, 30 — следует конкретизирующая противопоставление метафора);

— 31/32;

— 33/34 (конкретизация антитезы в примерах дается в 35—37);

— 38/39 (конкретизация в примерах 39-42);

— 43/44.

Фрагмент 45 представляет собой призыв следовать новому закону, провозглашенному выше; в 46 и 47 фрагментах — доказательства, еще усиливающие призыв эмоционально с помощью сравнений, и, наконец, 48 — общий вывод ко всей первой части Нагорной проповеди ("Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный").

Следующая, срединная, часть посвящена провозглашению дополнительных духовных заповедей — здесь нет уже прямого "отталкивания" от ветхозаветных законов, но приверженность им осуждается в форме "антипримеров", используемых для введения новых принципов поведения. Вот какова риторическая структура этой части (Матф., 6):

1 — наставление-заповедь ("Не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас..."), последствия ее невыполнения;

2— конкретизация 1; "антипример" ("Как делают лицемеры в синагогах...");

З— метафора, поясняющая 1;

4 — повторение заповеди 1 ("Чтобы милостыня твоя была втайне...");

5 — новая заповедь (о молитве); "антипример" ("И когда молишься, не будь, как лицемеры...");

6— конкретизация 5; пример;

7,8— конкретизация 5; "антипример" ("Не говорите лишнего, как язычники...").

Далее 9-13 следует полный образец молитвы ("Отче наш"), завершающий развитие и разъяснение 5.

14— заповедь-наставление (о прощении), доказательство ее необходимости (последствия следования ей);

15 — последствия невыполнения 14;

16 — новая заповедь и "антипример" ("Не будьте унылы, как лицемеры...");

17 — конкретизация 16, последствия выполнения ее 18;

19, 20 — заповедь в форме антитезы, с развернутой метафорой ("Не собирайте себе сокровищ на земле... Но собирайте себе сокровища на небе...");

21 — доказательство к 19, 20;

22, 23 — содержат последовательную цепь логических заключений, необходимых для обоснования тезиса 24; она построена на развитии метафоры "Светильник тела есть око"; заключается все это риторическим вопросом;

24 — тезис в антитетической форме ("Никто не может служить двум господам...");

25 — заповедь-вывод из 22—24, завершение — риторический вопрос;

26 — сравнение, поясняющее и доказывающее 25 (о "птицах небесных"); заключение — риторический вопрос;

27 — подтверждение к 25 (в форме риторического вопроса);

28 — второе сравнение, доказывающее 25 (о "лилиях долин"); оно открывается риторическим вопросом и развивается далее в 29;

30 — вывод из 28—29 — эмоциональное восклицание, доказывающее 25;

4 Педагогическая риторика

31 — общий вывод к 25—30, сопровождающийся "антипримером" 32 — доказательством ("потому что всего этого ищут язычники") и еще одним, самым сильным аргументом к 25 ("и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом").

Заключается эта часть призывом-обобщением, аналогичным и параллельным по структуре к 25 и афористичным по форме ("Довольно для каждого дня своей заботы").

Третья часть проповеди (Матф., 7) продолжает введение новых этических законов; она особенно образна, насыщена развернутыми метафорами, настолько обширными, что это превращает их в притчи.

Так, первая заповедь ("Не судите, да не судимы будете..."— 1, сопровождающаяся доказательством — 2 — в форме двух синтаксически параллельных конструкций, поясняется метафорой-притчей о "сучке и бревне" — 3, 4, 5; в форме двойной развернутой метафоры подается заповедь— 6 ("Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями..."), за которой следует новое наставление, повторенное, как эхо, троекратно ("Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам") — 7, отраженное такой же параллелью доказательства ("Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят") — 8; 9, 10 — представляет собой еще одно доказательство-метафору к 7 в форме риторического вопроса. Выводом-обобщением к этому метафорическому обоснованию служит 11, разъясняющее смысл метафоры — 9, 10, как отгадка к загадке. И наконец, весь ход поучения 1 — 11 заключается наиболее общим выводом, в котором звучит высший принцип новой (христианской) этики:

"Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними..." — 12.

Образную форму имеет и заповедь, выраженная с помощью метафоры-антитезы "тесные врата / широкие врата"—13, 14: 13— тезис, 14— доказательство.

Далее в новых заповедях метафоры уже нанизываются одна на другую, порой даже противореча друг другу:

"Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей шкуре, а внутри суть волки хищные" — 15; _а доказывается этот тезис уже с помощью антитетической метафоры-притчи о добром и худом дереве ("По плодам их узнаете их..." — 16, 17, 18, 19). Все это заключается выводом-повторением зачина— 16 "Итак по плодам их узнаете их" — 20.

Эмоциональное напряжение, создаваемое с помощью этих приемов, в (15—20), необходимо оратору для доказательства истинности его учения и его самого как пророка; именно здесь решается главный вопрос — кто и от чьего имени проповедует. Оратор напоминает слушателям о "плодах" его деятельности ("не от Твоего имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?" — как видно, здесь следует ряд риторических вопросов, задаваемых от лица слушателей).

Вместе с тем им указывается истинный, верховный авторитет нового закона — "Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!" войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного" - 21.

Последняя антитетическая метафора — притча, заключающая Нагорную проповедь, призвана пояснить главный вывод, к которому подводится аудитория:

"Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному..." (притча о том, кто построил дом свой на камне и кто построил его на песке) — 24—27.

Заключительные строки текста главы 7 (Матф.), завершающие повествование о Нагорной проповеди Христа, содержат оценку евангелистом результата этой речи и причин ее воздействия:

"И когда Иисус окончил слова сии, народ дивился учению Его,

Ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи" — 28, 29.

Приведенные выше наблюдения свидетельствуют, как представляется, о следующих особенностях данного текста, позволяющих решить сложнейшую его этико-педа-

4*

готическую задачу: это высокая четкость риторической структуры текста; простота и "прекрасная ясность", "прозрачность" речи; динамичность ее смыслового и структурного движения, но вместе с тем и уравновешенность и соразмерность, музыкальная ритмичность содержательной и формальной структуры текста, сообщающие речи свойство гармонизирующего воздействия; обилие доказательств, аргументирующих каждую заповедь и даже нередко отдельные элементы наставлений, множество конкретизирующих примеров, поясняющих поэтических образов-метафор и сравнений, большинство которых имеет развернутую форму и иногда (особенно в заключительных частях текста) почти превращается в притчу; широко используются приемы косвенного информирования; таким образом, сообщаемая информация строго дозируется (что отчетливо отмечается в формальной структуре текста), каждая "порция" ее поясняется различными способами, снабжается выводами, четко сформулированными в афористической, запоминающейся форме, перефразируется, а то и просто повторяется, В результате возникает высокая действенность речи, цели и особенности которой (см. выше) позволяют квалифицировать ее как речь педагогическую в общем, высоком смысле этого слова. Отметим также обилие в тексте (монологическом по форме) разнообразных средств ди-алогизации дискурса (обращения, призывы, риторические вопросы и вопросы, заданные как бы от лица слушающих, средства непрямого информирования и др.). Эти черты, характеризующие риторическую парадигму, используемую (и создаваемую) в Нагорной проповеди, присущи и другим текстам Нового Завета.