“Схема – сложная структура знаний, схематизированная интерпретативная рамка. Она – живой ментальный отпечаток прошлого опыта. Схемы важны, ибо они канализируют, направляют опыт настоящего и информируют о будущем, а также они играют значимую роль в процессах запоминания прошлого. Схемы возникают из опыта, проинтерпретированного в соответствии с коллективной историей и традицией. Они – мощные культурные феномены, а также мощные психологические феномены. Культурные схемы и модели – комплексы предположений или ожиданий, которые индивиды усваивают и которые управляют вниманием, помогают делать логические выводы о ситуации, реконструировать память. Они - база для интерпретации настоящего. Понятно, что теории схем затрагивают широкий спектр человеческой активности, а не только теории номинации. Чтобы быть совсем точными, надо сказать, что схемы концептуализированы как континуально изменяющиеся ментальные образования.” Обычная цель когнитивных исследований – раскрыть культурные схемы и модели.
Однако теория схем имеет свои ограничения. “В интересах описания ограничений теории схем я воспользуюсь карикатурой человека как управляемой схемы. Такой схематичный человек обладает набором упрощенных интерпретативных рамок, которые есть единственная опора его понимания событий и ситуаций. Кроме того, его чувства, цели, действия закодированы схемами. Схематичные люди могут делать многое; они отнюдь не примитивные создания. Приведем гипотетический пример. Наш схематичный человек с помощью схем понимает, что звуки в ночи издает дух, который временами бродит вблизи его жилища. Схема помогает человеку установить интерпретативную связь между звуками, другими шумами, пугающими событиями, происходящими вблизи деревни, где он живет, и недавней смертью отвратительного старика. Схематичный человек не только сможет проинтерпретировать событие и понять его причины, он также будет испытывать страх и тревогу по поводу ситуации и разработает план действий, чтобы обезвредить действия духа. Схематичный человек способен на большее, чем просто приклеить знакомый семантический ярлык на того, кто издает по ночам пугающие его звуки. Тем не менее, возникает вопрос, в какой мере схематичный человек ограничен в своей ментальной деятельности. Для многих ситуаций теория схем адекватна, но есть и другие, где она не срабатывает.” Культурные модели очевидно распространяются на новые ситуации. Между тем, не принимающая во внимание эту способность моделей к расширению, теория схем оставляет социальные и психологические процессы подобного расширения без должного теоретического осмысления.
Схемы и культурные модели часто описываются как проводники интерпретаций ситуаций. “Пример ресторанного сценария демонстрирует, как схема помогает интерпретации. Рассказывается история о каком-нибудь посетителе ресторана. Затем слушателя спрашивают, что произошло. Его могут даже спрашивать о том, о чем в истории явно не упоминалось, например, за что посетитель заплатил наличными деньгами. Существующий общий сценарий посещения ресторана позволяет не проговаривать многие детали. Этот пример иллюстрирует, как история наполняется при помощи сценария. Теория схем не объясняет, что не включается в историю – или как нерелевантный материал, или как само собой разумеющееся. Акт неговорения или неделания обычно игнорируется как неважное. Объясняются действия, а не недействия.”
Теория схем может легко инкорпорировать идею избегающего поведения. Нетрудно вообразить, что ребенок формирует схему огня, которая включает представление об опасности касания пламени. Однако теория схем игнорирует вопросы о том, как достигается самоконтроль. Но если мы обратимся к понятию “габитус” П. Бурдье, отнюдь не чуждому понятию схема, то увидим, что самоцензура очень важна. В своей работе по языковому габитусу Бурдье писал, что самоконтроль должен быть центральным предметом исследования и что он тесно связан с отношениями власти в обществе. “Возможно, теория схем может охватывать проблемы цензуры. Психоанализ и другие некогнитивные течения психологии трактуют подавление эмоций как стандартное явление, и когнитивные антропологи, конечно, допускают возможность цензуры. К сожалению, подобное применение теории схем не совсем обычно. Теория схем сильна, но она малополезна для понимания действий в сложных случаях цензуры. Лучшее ее применение – объяснение культурно обусловленных интерпретаций опыта. Она хороша при описании того, как человек использует вчерашний опыт в ситуациях сегодняшнего дня. Проблема не в том, что интерпретации на основе культурных схем нерелевантны действиям. Схемы детерминируют цели и действия. Проблема не в том, что схема не управляет действиями или субъекты не в состоянии выполнить действия, запрограммированные схемой. Проблема скорее в том, что люди сталкиваются с ситуациями, получающими самые разные интерпретации. Теория схем помогает понять, как складывается множество возможных интерпретаций данной ситуации на базе культурных знаний, но она умалчивает о том, как люди увязывают эти альтернативные интерпретации между собой, чтобы они стали руководством к действию. Наш схематичный человек оказывается вне социальных и политических отношений с теми, с кем он взаимодействует; он странным образом свободен от существующих социальных принуждений. Теория схем не проливает свет на интернализацию социального контроля. Вопрос этот очень важен для антропологии. Если теория схем разработана лишь для ситуаций, свободных от асимметрий власти, она представляет для антропологов ограниченный интерес, в особенности для тех, кто занимается социальной теорией и проблемами конфликтов и контроля социальной жизни.” Свыше трех десятилетий своей истории когнитивная антропология постоянно выходила за рамки собственных ограниченных формулировок, т.к. исследователи сталкивались с неожиданными результатами своих работ. Безусловно, то же самое ждет и современную версию теории схем. Теория эта неизбежно будет вовлекать и другие теории: психодинамические, теории развития, концепции других сфер психологической антропологии, - для того, чтобы объяснить взаимодействия схем, составляющих культурные знания индивида.
Основной вклад Дороти Холленд в антропологию. Дороти Холленд касается важных проблем теории схем: ее соотношения с теорией культурных изменений и ее соотношения с теорией цензуры. Без разрешения этих вопросов теория схем останется частичной и абстрактной. В психологической антропологии, в которой теория культурных констант может быть сопоставлена с теорией схем, объясняется, как культурные константы сами оказываются механизмами цензуры, а теория трансфера показывает, как при устойчивости той или иной ментальной схемы ее наполнение легко и часто незаметно для индивида может менять свое содержание.
