Джером Брунер: процессы смыслообразования

Культура и мышление

В одной из своих ранних работ Брунер писал, что “дискуссии на тему “Наследственность или среда?” были безрезультатны, поскольку никакой психологический феномен не существует в отрыве от биологических условий развития организма и вне конкретного окружения. Тем не менее можно попытаться изучить области пересечения этих двух факторов развития... Идея о том, что культурные вариации влекут за собой вариации способа мышления, не нова. Это одна из постоянных тем антропологических исследований. Психология так же интересовалась тем, какое влияние оказывает культура на познавательное развитие, однако применяемые им методы редко были на высоте задачи.” В поисках новых методов Брунер обратился сначала к когнитивной, а потом к культурной психологии. Брунер “рассматривает восприятие человека как активный процесс, тесно связанный с человеческой деятельностью.” В целом основания его теории близки к М. Коулу.

В брунеровской версии культурной психологии подчеркивается, что человеческий опыт и деятельность человека формируется его внутренним состоянием. Дж. Брунер полагает, что психические процессы возникают и протекают в условиях социально-символически опосредованного повседневного общения людей, в процессе проживания ими событий своей повседневной жизни. Эти события, как утверждает Дж. Брунер, представляют собой “систему, посредством которой люди организуют свой опыт в социуме, знания о нем и взаимодействия с ним.”. Центральную роль в культурной психологии играют теоретические представления о мышлении, канонические структуры повествования, образы событий, с помощью которых организуются процессы смыслообразования у людей в их повседневной жизни. По Джерому Брунеру, сценарии следует рассматривать как элементы повествования, которые играет в его построении роль, похожую на роль культурных моделей в подходе Д’Андрада. Для Брунера именно повествование, связь событий во времени составляет самую суть человеческого мышления. Представления опыта в повествованиях обеспечивает рамку, побуждающую людей интерпретировать как собственный опыт, так и друг друга. Если бы ни было этих повествовательных рамки, мы бы потерялись во мраке хаотического опыта и уже во всяком случае едва ли выжили бы как вид. В своей более поздней работе Дж. Брунер трактует сценарии как двойственные целостности, один аспект которых составляет представленность в психике, а другой воплощен в речи и действии. Он пишет: “Научение и мышление всегда помещены в некоторое культурное окружение и всегда завися от использования ресурсов культуры.”

“Этот подход увлекает Дж. Брунера и его коллег на такие разные тропы, как логический анализ спонтанно и специально выстроенных повествований, сравнительное изучение теорий развития мышления нормальных и аутичных детей, специальное изучение отдельных детей или даже семей. Культурная психология Дж. Брунера синтезирует все эти данные, используя теоретические конструкты, извлекаемые из различных гуманитарных дисциплин.”. В целом Дж. Брунер подходит к культурной психологии как психолог развития (в отличие, например, от Р. Шведера, который подходит к ней как психологический антрополог). Основы научного мировоззрения Брунера связаны исследовательскими парадигмами, заданными Л. Выготским. Следует отметить также, что Брунер подчеркивает значительную важность интерпретации как исследовательского метода, и в целом он ориентирован на гуманитарные науки. Он отвергает широко распространенное и слишком старомодное заблуждение о связи между биологией и культурой, которое общественные науки унаследовали от XIX века. Вместо того, чтобы рассматривать культуру в качестве некоего “покрывала” на биологически детерминированной человеческой природе, в котором “ причины человеческого поведения, как считается, лежат в этом биологическом субстрате”, Брунер полагает, что мы должны придерживаться той перспективы, что “культура и поиск значения внутри культуры являются верными основаниями человеческого действия”.

Три вида ментальных представлений

Теория Брунера была основана на идее трех различных видов ментального представления, каждый из которых включает различные виды мышления — или “технологические улучшения в использовании ума”. Эти три модуса представления описываются как “мускульные” (как в случае со знанием велосипедной езды, завязывания узлов и т. д.), образные и символические - последние Брунер трактует как использование произвольных знаков, которые стоят за вещами. Развитие представляет собой прогрессивное приобретение этих трех модусов представления. Здесь, по Брунеру, важным пунктом является то, что содержание этих систем представления включает “усилители” — внешние системы, расширяющие наши возможности. Как это описывалось Брунером, существуют “усилители” человеческих моторных способностей (инструменты и механические технологии); “усилители” сенсорных способностей (от дымовых сигналов до радиолокации); и “усилители” способностей “формального рассуждения” (теории, язык, миф, объяснение и т. д.). Эти “усилители” по большей части являются включены в культуру. Ментально мы входим в мир, готовые к приобретения “технических” приемов, которые усиливают наши способности к восприятию и представлению.

Кен Ричардсон полагает, что Джерома Брунера следует отнести к социальным конструктивистом, которые предполагают, что мы “конструируем модели мира в ходе наших действий в нем, и огромное большинство наших действий в действительности совершается не индивидуально, а в кооперации с другими человеческими существами. Таким образом, ментальные модели, которые мы конструируем, являются общими в нашем социальном сообществе в самом глубоком смысле, и эта общность (sharing) делает последующую кооперацию более легкой и более эффективной... Таким образом, в социальном конструктивизме различие между индивидуальным и социальным, как источниками знания, большей частью исчезает. Но это не означает, что индивиды редуцируются до уровня аморфной массы сознания. Напротив, многие социальные конструктивисты считают, что люди становятся законченными, автономными индивидами только благодаря своим социальным действиям — что люди “индивидуализируются” только в общественной среде. Джером Брунер — возможно, наиболее известный современный социальный конструктивист.”

В ранних исследованиях Брунера человеческое когнитивное развитие изображается как приобретение социально-технических умений, “извне вовнутрь”. Он цитирует работу антропологов, которые указывают на важность социального образа жизни, изготовления орудий труда и т. д. как предпосылок эволюции мозга большого размера. Это означает, что в большой степени наш современный церебрально-когнитивный аппарат формировался по воздействием требований нашего образа жизни. Это касается, например, требований к нашему когнитивному аппарату предвидеть перцепции других людей, программировать наши собственные действия для гармоничного слияния их с действиями других.

Понятие культуры

Культура, в смысле форм производства, орудий и механизмов, социальных соглашений, символов, музыки, танцев и т. д., есть самое отдаленное, осязаемое выражение этих общих моделей реальности. “Последнее говорит о близком сходстве между социальными конструктивистами и культурными антропологами. Выготский, без сомнения, говорил о детском когнитивном развитии как о культурном развитии. Согласно его теории фундаментальный двигатель развития — это повторение “столкновений” между сконструированной ребенком моделью реальности и тем, что является имплицитно общим в социальной группе, к которой ребенок принадлежит. По Выготскому, сама сущность культурного развития состоит в борьбе зрелых культурных форм поведения с примитивными формами, которые характеризуют детское поведение. Культурная трансмиссия, особенно через посредство языка, и другие формы коммуникации во младенчестве, стало основной исследовательской проблемой Брунера.” Структура социального контекста этой трансмиссии рассматривается как ключ к пониманию ментальных структур, которые являются результатом этой трансмиссии. Соответственно, начиная с середины 70-х главной целью исследований Брунера становится стремление понять структуру раннего социального опыта детей, и связь между им, их языком и их мышлением, “отношения между ментальным функционированием и культурным, историческим и институциональным окружениями, в котором оно имеет место, а также значения медитативных средств, которые формируют ментальное функционирование и действие.” Как говорил Брунер, обсуждая понятие символических систем, которые формируют человеческое действие, что “они глубоко укоренены в культуре и языке.”

Основной вклад Джерома Брюнера в антропологию. Подход Брунера - еще один из вариантов культурно-психологических подходов, в значительной мере опирающихся на когнитивную психологию и психологию развития в ее трактовке, опирающейся главным образом на Выготского и Лурию, учеником которого он был. Ввиду популярности ряда идей Брунера в современной культурной психологии, этнопсихология должна принимать их во внимание и анализировать с целью извлечь позитивный материал для формирования своих теоретических основ.

Джеймс Верч: социокультурный подход как вариант культурной психологии.

Понятие социокультурного подхода

Современные американские ученые полагают, что основателем социокультурного подхода в психологии является Лев Выготский, хотя сам Выготский термина “социокультурный” не использовал. Вместо этого, он и его последователи обычно говорят о “социоисторическом” подходе. Известный культурный психолог Джеимс Верч пишет: “Я использую термин “социокультурный”, когда хочу понять, как осуществляются ментальные действия в культурном, историческом, институциональном контексте. Более точно было бы говорить о социо-историческо-культуральном подходе, но такой термин, очевидно, слишком громоздок.” Цель социокультурного подхода к сознанию, по мнению Джеймса Верча, заключается в том, чтобы объяснить, как человеческая деятельность обусловливается культурными, историческими и институциональными факторами. Ключ к такому объяснению – в понятии опосредованного действия, как единицы анализа и представлении об агенте такого действия как о субъекте, пользующемся опосредующими средствами, то есть, принципиальным моментом является комплексное рассмотрение субъектов действий, самих действий и опосредующих средств (механизмов). Нет чисто культурного, или чисто исторического, или чисто институционального контекста человеческой деятельности. Любой контекст имеет все три аспекта, три измерения. Основная задача социокультурного подхода к сознанию – объяснить ментальные процессы и связи этих процессов с их культурным, историческим, институциональным контекстом. Вопросы эти следовало бы считать чисто психологическими, однако, за небольшим исключением, психология мало что может сказать о них, поскольку многие психологи рассматривают ментальные процессы как внеисторические и универсальные. Социокультурный же подход связан с культурной психологией, сформированной трудами М. Коула, Р. Шведера и других. Джеймс Верч расссматривает культурную психологию в качестве предтечи социокультурного подхода, но с нашей точки зрения последний скорее является одной из разновидностей культурной психологии, достаточно разнообразной по применяющимся в ней подходам. Акцент на социокультурной ситуативности не означает, по мнению Верча, что универсалии отрицаются полностью. Они существуют и играют важную роль. Но универсалистский и социокультурный подходы фокусируются на различных феноменах и теоретических конструктах, поэтому представителям обоих подходов трудно говорить друг с другом.

В своем социокультурном подходе Джеймс Верч использует термин “голос” заимствованный им у М. Бахтина. Понятие “опосредованного действия”, полагает он, зиждется на положении о тесной связи между социальными коммуникативными процессами и индивидуальными психологическими процессами, которые характеризуются диалогичностью: в произносимом субъектом высказывании нужно различать, по крайней мере, два “голоса”.

Терминология Дж. Верча отличается еще одной особенностью: он пользуется термином “mind”, а не “cognition”, хотя последний более моден в кругу психологов. Он рассматривает “mind” как то, что, во-первых, социально распределено и, во-вторых, связано с понятием опосредования. Термин “mind” и ментальная акция соотносим с большими группами людей, так же как и с индивидами. Это не возврат к понятию коллективного сознания, а признание того факта, что ментальная активность (память, например) может быть социально распределена. Ментальная деятельность рассматривается как социальная и сопряженная с опосредующими средствами. Даже когда ментальные действия выполняются индивидом в совершенной изоляции, они в известном смысле социальны и почти всегда выполняются с помощью инструментов, таких как компьютер, язык или числовые системы.

Понятие действия в социокультурном подходе

Для социокультурного подхода близка формулировка “символического действия” выраженная в работе К. Бурка шестидесятых годов. Джеймс Верч в одной из своих статей останавливается на ней относительно подробно. Бурк различает “действие” связанное с использованием символов в противоположность экстрасимволическим и несимволическими движениями в природе. “Не может быть никакого действия без движения — даже “символическое действие” чистого мышления требует соответствующих движений мозга. Однако, может быть движение без действия: движения морских приливов, солнечного света и т.п. Действие не сводимо к движению: “сущность” или “значение” предложений не сводимо к его чисто физическому существованию как звуков в воздухе или знаков на странице, хотя материальные действия некоего рода являются необходимыми для продукции, трансмиссии и рецепции предложения.” Бурк применяет анализ действия, который называет “драматическим”. “Действие является драматическим, потому что оно включает конфликт, цель, рефлексию и выбор”. Бурк описывает свое понятие драматического действия в качестве “драматической пентагмы”, а именно: там, где есть акт, там должен быть деятель, там должна быть сцена, на которой деятель действует. Чтобы действовать на этой сцене действия, деятель должен использовать некоторые средства и иметь определенную цель (то есть, если деятель оступается и падает, то такое движение со стороны деятеля есть не акт, а инцидент). Целью введения этой пентагмы было указать комплекс элементов, которые существуют в динамическом напряжении или диалектическом противоречии. Исходя из этого взгляда, действие всегда открыто для интерпретации, потому что сущетсвуют неопределенности, которые возникают из диалектического взаимодейтсвия элементов. Принятие человеческого действия за единицу анализа для социокультурного подхода означает, что оно служит в качестве фундаментального объекта, который и должен быть интерпретирован.

Примат действия не является новым в философии или психологии. Достаточно вспомнить американский прагматизм. Понятия действия, субъектно-объектных взаимодействий фигурируют у Пиаже. Когнитивная наука известна ее интересом к схемам и моделям действия. Эти научные направления исходят из того, что невозможно понять ментальную деятельность, рассматривая изолированно индивида или его внешнее окружение. Есть действия и взаимодействия, а ментальная деятельность производна от них. Поэтому базисные аналитические категории – это как раз действия. Различается много типов действий. Дж. Верч останавливает свое внимание на анализе типологии действия Хабермаса.

Ю. Хабермас выделил ряд категорий действий, основанных на отношении между агентом действия (актором) и окружением. Типы окружений, выделенные Хабермасом, сопряжены с теорией трех миров К.Поппера. Поппер различал следующие три мира: мир физических объектов или физических состояний; мир состояний сознания или ментальных состояний; мир объективных содержаний мышления. Рассматривая отношения между актором и миром физических объектов, Хабермас замечает, что со времен Аристотеля понятие телеологического действия стояло в центре философской теории действия. Центральным моментом является выбор среди альтернативных действий. Актор достигает цели, избирая адекватные средства и используя их подходящим образом. Фокусом анализа при этом становится актор, вступающий во взаимодействия с объективным миром. Второй тип действий, по Хабермасу, замыкается на отношения актора с миром ментальных состояний. Здесь появляется понятие “драматургического действия”, производное от введенного Эрвином Гофманом понятия “драматургической метафоры”. Этим типом действий актор создает в своем окружении определенный образ себя, в большей или меньшей степени целенаправленно скрывая субъективность такого образа. Центральное понятие здесь – самопрезентация, исключающее спонтанное экспрессивное поведение. Хабермас указывал, что существуют важные взаимосвязи драматургических и телеологических действий. Актор постоянно выполняет действия, названные Гофманом “манипулирование произведенным впечатлением”, преследующим стратегические цели. Третий тип действий назван Хабермасом нормативно управляемыми действиями и связан с действиями членов социальной группы, ориентирующей свое поведение на общие ценности. Нормы выражают достигнутые социальной группой соглашения. Все члены группы, уважающие существующие нормы, ожидают друг от друга определенных действий. Центральное понятие здесь – подчинение норме. В дополнение к вышеназванным типам действий Хабермас предложил четвертый тип: коммуникативное действие, относящееся к взаимодействию, по крайней мере, двух субъектов, установивших межперсональные отношения (вербальным и невербальным способом). Акторы стремятся достичь понимания ситуации и планов действий, чтобы скоординировать свои действия путем согласия. Здесь центральное понятие – интерпретация. В противовес первым трем типам действий, каждый из которых замыкается на один из трех предложенных Поппером миров, коммуникативное действие одновременно замыкается на все три. Оно рассматривается в соответствии с критерием достижения взаимопонимания.

Контекст действия, считает Верч, может быть определен как состоящий из трех миров, рассматриваемых Хабермасом. Но эти миры являются формальными, они составлены из представлений. Для Хабермаса конструирование этих трех миров связано с “рационализацией” субъективного “реального мира”, который является результатом коммуникативной действенной характеристики всего человеческого общества. Производство значимых действий в действительности требует “понимание” между всеми участниками взаимодействия в том, что из себя представляет ситуация, в которой им предстоит действовать. Человеческий язык является тем минимальным фундаментом, на основе которого событие трансформируется в значимое действие. В терминологии Выготского именно в конструировании этих “оговариваемых условий”, сливаются процессы представления и коммуникации, которые конституируют человека. По терминологии Хабермаса в самом этом социальном взаимодействии составляются формальные координаты объективного, социального и субъективного миров относительно внутренних границ, в которых может распространяться человеческая рационализация.

Социокультуральный подход связан, по Верчу, с тем типом действий, который близок телеологическим действиям Хабермаса. Следуя теории деятельности Леонтьева, Верч назвали этот тип действий целеориентированными действиями. Человеческие действия используют опосредующие средства, такие как инструменты, язык, и эти средства оформляют действия определенным образом. Действия и опосредующие средства связаны между собой настолько фундаментальны, что уместнее говорить об индивидах, действующих при помощи опосредующих средств, чем просто об индивидах.

Понятие посредничества в социокультурном подходе

Посредничество, полагает Верч, является активным процессом. Хотя культурные орудия или артефакты, включенные в посредничество, определенно играют существенную роль в формировании действия, они не детерминируют, не обуславливают действие некоторым статическим, механистическим способом. Они могут оказывать воздействие только тогда, когда их используют индивиды. Изучение посредничества и медитативного действия не сосредотачивается единственно только на культурных орудиях. Посредничество лучше всего выражает мысль о процессе, включающем потенциальные культурные орудия для формирования действия, с одной стороны, и уникальное использование этих орудий, с другой.

“Раз посредничество — это активный процесс, то введение в него нового культурного средства неизбежно трансформирует его. Медиативные средства, такие как язык и технические средства, не просто совершенствуют формы действия, которые имели бы место иным способом. Будучи включенными в процесс поведения, психологическое орудие изменяет весь поток и структуру ментальных функций. Оно делает это посредством детерминирования структуры нового инструментального акта, так же как техническое орудие изменяет процесс естественной адаптации, детерминируя форму рабочих операций. Но при этом, даже если новое культурное орудие освобождает нас от некоторых существовавших прежде ограничений, оно вводит новые, свои собственные. Культурные орудия обычно появляются не по причинам облегчение деятельности, а в ответ на множество запросов, обычно не имеющих отношение к данной форме ментального функционирования. Эти средства инкорпорируются в действие самыми неожиданными способами. Действие и медитативные средства, которые оно использует, существуют в реальном мире в сложных культурных, институциональных и исторических окружениях, и эти окружения неизбежно формируют культурные орудия, которые требуются для осуществления действия. Например, в исследовании Коула мы видим, что различные формы посредничества являются характеристикой различных институциональных контекстов.” В этих пунктах состоит суть концепции посредничества Дж. Верча и его соцокультурного подхода.

Основной вклад Джеймса Верча в антропологию. Социокультурный подход Дж. Верча не связан непосредственно с психологической антропологией, но он составляет элемент того контекста, внутри которого она существует. В этом отношении нам интересны все версии культурной психологии.

Биатрис Рогофф: понятие межсубъективности.

Становление личности

По мнению Беатрис Рогофф социокультурный подход, тесно связанный с культурной психологией, должен изучать одновременно личностные, межличностные и групповые процессы. Она писала: “Без понимания таких взаимоконституирующих процессов социокультурный подход уподобляется множеству другим подходам, которые изучают только часть проблемы. Недостаточно изучать взаимосвязи индивидуального развития и социальной интеракции без рассматривания культурной деятельности, в которой совершаются личные и межличностные действия. Иначе у нас получится, что развитие имеет место в одном плоскости и не имеет места в другой - например, что дети развиваются, а их культурные группы нет, или же, что ребенок влияют на родителей, а родители на ребенка - нет; или индивид влияет на культуру, а культура на индивида - нет”.

Главный интерес Рогофф сосредоточен на изучение становления личности в социокультурном процессе, в частности, как ребенок “присваивает информацию” и способы мышления во взаимоотношении с родителями, другими взрослыми, более способными сверстниками, в частности, в процессе “управляемого участия” в культурных сценариях, а затем в процессе сознательного “ученичества”. Все эти процессы, в качестве процессов, где индивид влияет на свое окружение, а это окружение будь то другие индивиды или культурное окружение в целом, на данного индивида, по мнению Рогофф, должны стать объектом социокультурного исследования. При этом Рогофф стремиться изучать феномены, которые она называет “межментальными”, которые определяют, равно как и определяемы “внутрименальными процессами”. Так Рогофф создает конструкт “межсубъективности”, отличающееся некоторыми нюансами от одноименного теоретического конструкта Дж. Верча, который использует его при анализе усвоения социальных форм действия посредством семиотических конструкций, и К. Треварфен и Дж. Тадж, концепций которых мы коснемся ниже. Что касается медиативных средств - темы столь популярной в культурной психологии, и особенно в социокультурном подходе, то Рогофф использует это понятия, прежде всего когда говорит об “управляемом участии”, подчеркивая, что используемые в процессе “управляемого участия” медиативные средства не создаются как-то специфически, чтобы содействовать процессу. Скорее, культурные орудия выбираются или даже диктуются другими социокультурными силами, и любая польза, которую они могут принести “управляемому участию”, является более или менее случайной и неожиданной.

Понятие межсубъективности

В концепции Рогофф, как и в концепции Дж. Верча, внимание сосредотачивается на формах целенаправленного действия, в результате которых происходит конструировании социального субъекта. В основе ее концепции лежит предположение, что социализация в значительной степени является методом овладения формами целенаправленного действия, считающегося свойственным социокультурному окружению, всем участвующим в нем членам, и ребенку предлагается активно участвовать в целенаправленных действиях. Таким образом новый член общества достигает взаимопонимания с другими, “симметричного диалога”, которые и является выражением межсубъективности. Межсубъективность следует понимать как поле равномерного взаимопонимания, где существует общее представление о культурных значениях и где диалог, строится из реплик опирающихся на это общее культурное знание. “Дисгармоничные” эпизоды в этом случае рассматриваются по сути как неудавшиеся попытки достичь межсубъективности.

Анализируя процессы “управляемого участия между детьми и взрослыми”, Рогофф смотрит на межсубъективность - общее понимание, основанное на общем фокусе внимания и некоторых общих предположениях - как на центральное понятие, поскольку коммуникация между партнерами предполагает межсубъективность. Все составляющие коммуникации — результат, цель, взаимовлияние, условия, обстоятельство, свойство участников, их способности — охватываются понятием межсубъективность. По сути Рогофф рассматривая межсубъективность как предзаданное или предсуществующее условие для коммуникации и общего мышления, которое способствует индивидуальному присвоению. “По своей природе коммуникация предполагает межсубъективность”. “Взаимопонимание, которое достигается между людьми в коммуникации, называется межсубъективностью”. Так как межсубъективность понимается как общее или взаимное понимание, эта “общность-взаимность” предполагает коммуникацию, создает коммуникацию, направлена на коммуникацию и достигается коммуникацией. При этом в своих работая, касающихся проблем обучения и мыслительного процесса в различных культурных окружениях Рогофф говорит о разнообразных формах выражения и достижения межсубъективности, зависящих от бесчисленных возможностей коммуникативных столкновений. Так, социализационная практика в некоторых незападных культурах значительно меньше опирается на вербальную коммуникацию, чем это обычно бывает в западных странах.

Следует отметить, существует двойственность относительно теоретического статуса межсубъективности. Когда она признается как предполагаемая, она носит характер предусловия; когда она признается как нечто достигаемое или как обстоятельство, она носит характер события. Использование термина может подразумевать одно или другое, или оба эти аспекта вместе. Встает вопрос, является ли термин “межсубъективность” синонимом термина “социальный” или относится к специфическим примерам социального функционирования? На него Б. Рогофф не дает прямого ответа. Является ли гармония сущностью межсубъективности? В теории Рогофф, да. Но это тезис оспаривается, как мы увидим ниже, другими исследователями, и их аргументы более убедительны, чем аргументы Рогофф. По сути исследовательница создала абстракцию, идеальное поле коммуникации - и в этом ее вклад в науку. Более социологический и психологический, менее абстрактный взгляд практически априорно предполагает, что межсубъективность является противоречивым и даже конфликтогенным феноменом. Но следует подчеркнуть, что внутренняя противоречивость межсубъективности лежит вне интересов Рогофф - ее задача состоит в том, чтобы очертить коммуникационное поле, в котором развертываются культурные события, социализация подрастающих членов социальной группы. И в этом смысле противоречия внутри поля межсубъективности (наличие которых никто не может отрицать), являются дисфункцией. Если же эти конфликты в целом функциональны для культурной общности в целом, и для процессов социализации, в частности, они должны иметь отдельное название и рассматриваться как отдельный феномен. В действительности, существуют аргументы для распространения социальной интеракции или межрегуляции до охвата примеров разногласий, конфликтов, неправильного понимания и активного неучастия. “Нам кажется, - пишет Верч, - что концепция гармоничного-дисгармоничного будет включать не столько добавление к концепции межсубъективности, сколько модифицировать данную концептуализации межсубъективности.” Это происходит неминуемо, если исследователь обращается к эмпирическим ситуациям и процессам, но само по себе не отменяет более абстрактные категории, среди которых находится в данном случае межсубъективность.

Другое употребление термина “межсубъективность”, близкое к Рогофф, мы встречаем у К. Треварфена, в его исследованиях ранних отношений между матерью и ребенком, когда он говорит о врожденной межсубъективности. Он утверждает, что дети рождаются со способностью к коммуникации, которая развивается вскоре “формы чувствительности и выражения, которые приводят к “актам значения”, ориентированным на других людей”. Родившийся младенец обладает, таким образом, способностью активно искать ответа, поддержки и понимания. Треварфен определят межсубъективность как одновременно распознание значений и контроль над совместными интенциями и соединение моделей познания. С таким пониманием межсубъективности Б. Рогофф солидаризируется. В этой перспективе межсубъективность является специфическим свойством человеческих существ. О межсубъективности говорил и Тадж, исследовавший когнитивное развитие и анализировавший воздействие одного партнера на мышление другого партнера. Tадж утверждал, что его “употребление термина межсубъективность основывается на том взгляде, что индивиды подходят к задаче, проблеме или беседе со своими собственными субъективными способами осмысления ее. Если они далее обсуждают свои различные точки зрения, то может быть достигнуто общее понимание. Другими словами, в процессе коммуникации участники приходят к некоторому взаимному согласию или межсубъективному пониманию”. Согласно Tаджу, если имеет место уже существующая “межсубъективность” или общее понимание культурных паттернов, то мало вероятно, что изменение в мышлении произойдет в диадической коммуникации. Уже существующая межсубъективность является результатом предыдущих интеракций. С другой стороны, различия в перспективах мышления и уровнях компетенции приводят к когнитивным изменениям, хотя эти изменения необязательно означают улучшение, а могут означать и отклонение в развитии.

Следует упомянуть и концептуализировании Р. Роммевайт о межсубъективности применительно прежде всего к вербальной коммуникации, которое основывалось прежде всего на предположении, что язык является “вполне и подлинно социальным феноменом”, и что собеседники в диалоге достигают “состояния межсубъективности”, так как они имеют один и тот же фокус внимания. Кроме того, собеседники в диалоговой интеракции могут достигать “общую социальную реальность” если, кроме фокусирования на одинаковом объекте или теме, они принимают одну и ту же точку зрения касательно этого объекта или темы. “Состояния межсубъективности” достигаются в состоящем из двух элементов коммуникативном движении, зависящем от “предпочтения говорящего” и “обязательства слушателя”, которые ставят вопрос о симметричном и асимметричном отношениях, признавая, что симметрия существует только если существует “неограниченный взаимообмен диалоговыми ролями”, то есть, регулирование ролей говорящего и слушающего. Он подчеркивал смутность, двойственность и несовершенство обычного языка, что делает средства коммуникации гибкими и изменчивыми, делая возможной интерпретацию и переговоры. Реальность, будучи сложной и многогранной, имеет множество значений — что делает каждого собеседника возможным “обитателем множества миров” в разнообразии перспектив. Однако, множественность значений и несовершенство знания ведет к преодолению различных “частных миров” в коммуникативных столкновениях. Коммуникация, далее, “создает то, что мы можем назвать “состояниями межсубъективности”. Каждое коммуникативное столкновение конституирует уникальное и загадочное “положение вещей” из-за множественности значений. Таким образом, межсубъективность становится условием или основной характеристикой человеческой коммуникации, обозначая для собеседников “взаимную веру в общий опытный мир”. Это позволяет Рометвайт утверждать, что “межсубъективность, чтобы быть достигнутой, должна в некотором смысле восприниматься как нечто само разумеющееся. Этот полупарадокс в действительности можно рассматривать как основной прагматический постулат человеческого рассуждения”. В тоже самое время межсубективность относясь к молчаливому соглашению между собеседниками, а также к обстоятельствам — пространству встреч, времени для соглашения — “диалогического состояния”. Эта постановка вопроса оказала известное влияние на Дж. Верча в его формулировке социокультурного подхода. Верч заимствует свой анализ межпсихологического и внутрипсихологического функционирования из генетического закона культурного развития Выготского, а также опирается на рассуждения на рассуждения Ромметвейт о вербальной интеракции.

Основной вклад Биатрис Рогофф в антропологию. Понятие межсубъективности может быть плодотворно использовано в антропологии, однако нуждается для этого в дополнительном глубоком творческом осмыслении. Пока же мы рассматривает это понятие, равно как и близкие к нему, как кирпичики, которые в принципе в дальнейшем могут быть использованы для построения полноценной законченной теории психологической антропологии.