IV. Сотрудничество как проявление любви. 5 страница

Важно изменить нечто большее, чем ситуацию деятельности учителя и ученика, а именно: изменить сам характер наших мыслей и чувств, перестроить этическую концепцию между людьми, где главное место занимают доверие к личности свободной, с чувством собственного достоинства и внутренним своеобразием и ответственностью за все и всех. В приложении дается программа «Школы общения», чтобы обратить внимание на те моменты, которые, на мой взгляд, требуют размышления и обсуждения. В качестве эпиграфа к занятиям были взяты фрагменты стихов М. Цветаевой, как дань уважения к прекрасному поэту... А еще для меня любой хороший поэт — педагог. Именно он придает форму чувствам и мыслям, облагораживая других, «доходя до самой сути».

В приложении даются сценарии (композиции) двух спектаклей: «Контуры» и «Как бы исповедь». Я включил их в книгу как воспоминание о целом поколении студентов, «взращенных» на них во время существования педагогического клуба «Точка зрения». Это было своеобразным «приглашением» к разговору о красоте, истине и добре...

Приложение 1

ШКОЛА ОБЩЕНИЯ (авторский семинар для учителей)

День первый - МИР КАК ШКОЛА. ШКОЛА КАК МИР.

Целому морю — нужно все небо, Целому сердцу — нужен весь Бог. Марина Цветаева

Социокультурная ситуация в народном образовании. Школа как мир социума. Школа как мир культуры.

День второй - УЧЕНИЕ КАК ТЕАТР.

Нету тайны у занавеси — от зала (зала — жизнь, занавес — Я). Марина Цветаева

Взаимосвязь. Взаимодействие. Взаимоотношение. «Кто — Я» или «Очищение луковицы». Роли, которые «играет» учитель.

День третий - УЧЕНИЕ КАК ЛЮБОВЬ.

Я Вас любила всю жизнь и каждый день...

...Но в конце концов любить и не говорить — разорваться...

Марина Цветаева

Любовь как смена состояний. Любовь — счастье — творчество. Правила любви.

День четвертый - УЧЕНИЕ КАКПРОДОЛЖЕНИЕ ПОИСКА СЕБЯ.

Глупую куклу со стула

Я подняла и одела.

Куклу я на пол швырнула:

В маму играть надоело!

Не поднимаясь со стула

Долго я в книгу

Глядела.

Книгу я на пол швырнула: -

В папу играть — надоело!

Марина Цветаева

Самовосприятие. Самооценка. Самоуважение.

Типы личностей в общении. Типы учителей.

День пятый - УЧЕНИЕ КАК УЧЕНИЕ.

Есть некий час — как сброшенная клажа:

Когда в себе гордыню укротим,

Час ученичества — он в жизни каждой

Торжественно-неотвратим.

Марина Цветаева

Пространство личности в школе.

Личностный фактор времени.

Уроки как изменение себя — самодеятельность.

День шестой - ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ...

Слезка за слезкой упала, сверкая,

В белых кругах уплывает страница...

Разве учитель узнает, какая Боль — единица?

Марина Цветаева

Педагогическое творчество.

Методические консультации.

Индивидуальные собеседования.

Некоторые замечания по поводу проведения занятий.

1. Авторский семинар рассчитан на 48 часов. Соотношение между теоретическими и практическими заданиями может варьироваться в зависимости от методики проведения семинара, если при этом не нарушается логика изучения материала.

2. Время. Занятия целесообразно проводить смысловым блоком. Пропуски нежелательны. Мы исходим из того, что высокая концентрация содержания во времени обеспечивает эффективность его усвоения. Опыт проведения экспериментальных занятий подтверждает это.

3. Аудитория. Можно специально подготовить уютную аудиторию (красивые шторы, хорошая освещенность, цветы, удобная мебель и т. д.). Столы должны передвигаться в зависимости от ситуации проведения занятий (полукруг, круг, академическая рассадка). За столом по одному человеку.

4. Оборудование. Плакаты с названием занятий-встреч, в которых отражен смысл изучаемой темы. Для каждого занятия может быть свой эпиграф (например: «... очень немногие люди, и при том только самые замечательные, способны просто и откровенно сказать: «не знаю» — Д. Писарев).

Перед началом занятий и в конце, во время самостоятельной работы, в паузах и перерывах желательно звучание инструментальной музыки, неизвестной, но узнаваемой.

5.Методика. Занятия могут быть комбинированные: наряду с теоретическим анализом выполняются практические работы.

Практические занятия — это своеобразный практикум, где слушатели знакомятся с методами самоанализа, изучением особенностей типов личности в общении. Это решение педагогических ситуаций и задач для определения оптимального варианта поведения преподавателя: организационно-действенные, сюжетно-ролевые игры и этюды на развитие педагогической техники и творческого самочувствия учителя. Каждое занятие начинается с вопросов членов группы руководителю и друг другу по проблемам педагогического общения. В качестве «настройки», предусматривается решение педагогических задач и анализ педагогических ситуаций. Эта же работа проводится в конце (принцип «рамки»). Занятие строится как проблемный диалог. Длинные монологи, лекции недопустимы, так как нарушается стиль и смысл педагогического общения.

У всех членов группы есть специальные тетради для руководителя. На первом занятии, когда они получают их, то подписывают так: «Для (фамилия, имя, отчество руководителя семинара)». В этих тетрадях участники выполняют задания, задают вопросы, в конце каждого занятия проводят анализ своей работы, а также работы группы. Это позволяет выявить отношение слушателей к содержательности собственной профессиональной деятельности. После занятия эти тетради сдаются руководителю, который письменно анализирует, направляет и корректирует работу каждого. Это помогает снимать излишние психологические барьеры, выводить на доверительный уровень общения, помогая, обсуждать разворачиваемую ситуацию.

Индивидуальное творческое начало учителя на данных занятиях превыше специальных знаний по предмету. Ценится раскованность, чувство собственного достоинства, способность отказываться от стереотипов, умение задавать вопросы и готовность переносить неудачи как нормальное состояние в обучении, потому что учиться всегда трудно. Именно для преодоления трудностей и существует учитель.

6. Стиль общения руководителя должен быть предельно доброжелательный, помогающий создавать атмосферу творчества, доверия, открытости, педагогического оптимизма и мажора.

И последнее... «Я черпал силы в оптимизме и уверенности в том, что делаю нужное дело» (П. П. Семенов-Тяньшанский).

Творчества Вам, радости педагогического общения!

Приложение 2

КОНТУРЫ

Предисловие или Несколько фраз постановщика

Наша разобщенность может быть соединена поэзией. Наша монотонность может быть разрушена музыкой.. Наша разговорчивость может быть заменена молчанием.

СТИХИ, МОЛЧАНИЕ, МУЗЫКА

Этот спектакль — своеобразный урок общения, где никто никого не учит — просто размышляет вслух. Это урок любви. Учить любви на уроке? — Да. Если урок понимать как «нечто поучительное, из чего можно сделать вывод для будущего». И не о знаниях идет речь, а о проявлении и представлении многобразия чувств: всепоглощающая любовь, одиночество, непонимание, уединение, нежность и т. д. — то, что определяет «радость совместных переживаний».

И создается композиция, где нет ролей, зато у всех участников спектакля определены места, и играют не текст, а настроение, играют отношение. А поэты (поэтому они и поэты), помогают каждому обрести свой голос: А. Богучаров, А. Вознесенский, Н. Коржавин, Ф. Лорка, Л. Павловская, Р. Рождественский, Т. Ружевич, В. Сонсора, К. Сэндберг, Л. Хьюз, В. Шимборская, М. Цветаева, П. Элюар.

ПРОЛОГ,

который можно не играть, но нам он необходим, чтобы понять происходящее в спектакле, потому что у нас есть только настоящее.

Это спектакль о нас.

О тебе и обо мне. Поэтому все должно быть как в жизни: просто, но интересно. Отношений нет. У нас их никогда не было — есть чуть намеченные КОНТУРЫ. Это как дождь, который никто не любит — мелкий, настойчивый, осенний. Хотя он может идти и в декабре. И тогда все времена года объединяются в нем.

Слова — наши нервы. Они должны извиваться, злить, негодовать, отчуждать, когда мы с тобой говорим, у нас никогда не получается диалог. Только монолог. Все должны чувствовать это.

Одно из главных действующих лиц — гитара. И она хотела бы нас соединить — но ей это не удается. Мелодия изменяется, как настроение гитариста. Поэтому на каждом спектакле она другая, как и у нас с тобой (когда мы встречаемся). Есть 2 телефона — они молчат. Но весь спектакль — как длительный телефонный разговор, в котором каждый говорит о своем.

Занавеса не будет.

Его у нас никогда не было, хотя так хотелось спрятаться за ним ото всех.

Играть спектакль будут другие.

Мы с тобой все сыграли.

Черные березы на снегу.

Свечи под зеркалами освещают площадку.

На ней много стульев.

И хотя они пусты — это не наши места.

Это о том,

что могло бы быть,

если вообще могло бы быть...

Это о нас,

которые никогда не говорили

про себя —

МЫ...

Это о тебе,

потому что это — ТЫ,

А про тебя можно только думать.

Иногда кажется, что это все

не со мной,

не у меня,

не для меня,

Потому что со мной всегда все иначе...

Все слова, что услышат другие, —

это про любовь,

О которой мы с тобой

всегда молчали.

И вот

Как раз в ту минуту

Когда мы по горло сыты стихами.

Начинается старый дождь

(Как говорится внезапно)

Обыкновенный дождь

Текущий по листьям

И по стеклу

И нашей естественности остается все меньше

У некоторых по крайней мере из нас

Но и этого хватит

Вполне довольно.

И каждую ночь я считаю звезды,

И каждую ночь их ровно столько же,

А когда они не выходят на небо,

Я считаю дырки от звезд.

Если вместо звезд на небе дыры — Бог не умер!

Просто не любили...

С чем сравнишь день

с ночью

с чем сравнишь яблоко

с королевством

с чем сравнишь тело

ночью

тишину между ртами

между

с чем сравнишь глаз

руку во мраке

правую с левой

зубы язык губы

поцелуи

с чем сравнишь

бедра

волосы

пальцы руки

вдох

молчанье

поэзию

в свете дня

ночью.

Если тебя пет, я тебя создам,

Словно пламя в горле, словно серебро.

Одинок я слишком, слишком странен сам,

Ты — мой голос,

Если нет тебя, то я тебя создам.

Если нет тебя, я тебя создам, Юноша, волиа, гласный звук разлива.

Знанье и незнанье громко, по слогам,

Словно крик и выстрел, пусть звучит правдиво.

Если нет тебя, я тебя создам.

Одной стороной повернута я к людям, и хотя она затерта, захватана, искажена, она все же дает обо мне представление.

Другая моя сторона, которая никому не известна, которая никогда не увидит света дневного, к которой при жизни моей и посмертно не прикоснется никто: Та, другая сторона, мне одной лишь знакома, прячется до поры, но потом проступает, и с ней встречаются люди, задумчивые люди, умиротворенные люди, потрясенные люди восклицают: «Откуда она взялась у нее?! Это все так на нее не похоже. Это совсем другой человек в знакомом обличье».

А я просто люблю. Я люблю тебя, слышишь?

Я пишу тебе по ночам, пишу письмо за письмом, которые никогда не дойдут до тебя.

А вдруг в конце концов хоть одно из них дойдет.

Я надеюсь на это, и мне достаточно этой надежды, поэтому я пишу.

А еще я пишу, чтобы поговорить с тобой, хоть ты и не слышишь меня, пишу, чтобы оказаться рядом с тобой, хотя мои руки не смогут коснуться тебя.

Ночь прислушивается ко мне, сердце мое замирает и тоже вслушивается и, радуясь, бьется снова.

Все мысли такие короткие, начнутся и сразу же кончатся, и нужно находить новые, предназначенные только тебе.

Наверное, невозможно мыслить связно, длительно, пространно, когда думаешь о тебе.

Нам так хорошо друг с другом, и со всем, что нас окружает, что мы никогда не думаем друг о друге, а просто вместе живем в полном согласии, как левая с правой рукой.

Ты спишь в моей душе, там, в глубине, а ночью просыпаешься, играешь моими снами.

Затворяю окно — снова в комнате я один.

Наступает полночь и тишина опускается на все, что поставлено одно на другое, на разные этажи нагромождения жизни.

Смолкло пианино на третьем этаже...

Не слышны шаги на втором...

На первом стихло радио...

Все засыпают...

я один не сплю и сквозь дремоту вслушиваюсь, ожидаю, что прежде, чем уснуть, что-то будет, что-то будет...

Взглядом дал ты красоту мне как свою, ее взяла я, проглотила, как звезду.

И придуманным твореньем стала я в глазах любимых.

Я танцую и порхаю, сразу крылья обретя.

Стол как стол, вино — такое ж, рюмкою осталась рюмка на столе на настоящем.

Я же выдумана милым вся, до самой сердцевины, так что мне самой смешно.

С ним болтаю как попало о влюбленных муравьишках под созвездием гвоздики и клянусь, что белой розе петь приходится порой.

И смеюсь, склоняя шею, так, как будто совершила я открытье, и танцую,

вся светясь в обличье дивном, в ослепительной мечте.

Ева — из ребра, Киприда — из морской соленой пены, и премудрая Минерва — из главы отца богов, — были все меня реальней.

Но когда ты взор отводишь;

отраженье на стене я вновь ищу и вижу только гвоздь, где тот висел портрет.

Я сказал тебе это для туч

Я сказал тебе это для дерева

на морском берегу Я сказал для каждой волны

для птицы в листве

Для камешков шума

Для привычных ладоней

Для глаза который становится

целым лицом и пейзажем

И которому сон возвращает небеса его цвета

Я сказал тебе это для выпитой ночи

Для решеток у края дорог

Для распахнутых окон для открытого лба

Я сказал тебе это для мыслей твоих и для слов

Потому что доверье и нежность не умирают.

... У меня было слово, дорогое слово, синее, словно небо в ручье...

я чего-то хотела, но таила онемело...

...а солнце висело у березы на плече...

...А ручей бежал в осень,

прямо в осень,

и сказал мне снег

о словах, что дороже всех:

если мы их вовремя не произносим,

то потом, как камень,

на сердце носим...

Не плачь, моя осень, так надо, так проще.

Ты слышишь, уже топорами по роще

Стучат злые зубы зимы.

Не мы виноваты, не мы.

Прощай, моя осень, ошибся Саврасов.

Не нам осуждать всех невинно совравших.

Давно улетели грачи.

А ты промолчи, промолчи.

Смирись, моя осень, спрячь душу нагую:

Ты вдруг ошибешься, случайно налгу я,

И кто-то, простившись, простит

Нам горечь невольных обид.

Прости, моя осень, круженье снежинкам,

Что пишет мороз приговор нам с нажимом

На свитках летящей пурги. Прими все, пойми все, порви.

К стеклу прильнув лицом как скорбный страж

А подо мной внизу ночное небо

А на мою ладонь легли равнины

В недвижности двойного горизонта

К стеклу прильнув лицом как скорбный страж

Ищу тебя за гранью ожиданья

Я так тебя люблю что я уже не знаю

Кого из нас двоих здесь нет.

Мое неприбытие в город Н. прошло по расписанию.

Ты был предупрежден неотправленной телеграммой.

Успел не явиться в назначенное время.

Поезд пришел на третий путь.

Приехало много народу.

В толпе направлялось к выходу отсутствие моей особы.

Несколько женщин поспешно заметили меня в этой спешке.

К одной подбежал некто, мне незнакомый, но она узнала его мгновенно.

Они поцеловались не нашим поцелуем, в это время украден был не мой чемодан.

Вокзал города Н. отлично сдал экзамен

по объективному существованию.

Целое оставалось на месте.

Частности совершались согласно предначертанию.

Даже состоялась условленная встреча.

Увы, за пределами нашего пребывания.

В потерянном раю правдоподобия.

Где-то, но где? Где-то, но где?

Ах, как звенят словечки.

Свет между тем подарил мне прекрасные негативы наших с тобою встреч.

Я тебя опознал в многочисленных существах, и само их разнообразие мне позволяло давать им всегда одно имя, имя твое, и я называл их, и преображал, как преображал я тебя среди белого дня, как преображаешь воду ручья, ее набирая в стакан, как преображаешь руку свою, ее сплетая с другою.

Женщина каждую ночь

Отправляется в тайный путь.

Путь молчания

От моих ладоней к твоим глазам.

И к твоим волосам.

Где ивы-девчонки

Прислоняются к солнцу

И шепчутся тихо

И лепестки трепещущей тени

Подбираются к их разомлевшим сердцам.

Хочу тебя обнять и тебя обнимаю

Хочу покинуть тебя ты скучаешь

Но на пределе наших с тобою сил

Ты облекаешься в латы острее мечей.

Нет невозможно

Знать меня лучше чем ты.

В твои глаза мы падаем как в сон

С тобой вдвоем

Они меня огнями одарили

На зависть всем ночам.

В твои глаза пускаюсь я как в путь Они дают движениям дорог Свободу от земного притяженья.

В твоих глазах меняют облик свой -Все те кто открывает перед нами Безмерность одиночества.

Нет невозможно

Знать тебя лучше чем я.

Отрывочно мы знали мир когда-то:

он был так мал — в рукопожатье уместишь,

так прост, что описуем и улыбкой,

так ясен, как в молитве эхо давних правд.

Не нам история приберегла фанфары — в глаза она швыряла сорный прах.

Отравленные ждали нас колодцы, дороги без исхода, горький хлеб.

Нам воинский трофей –

познанье мира: он так велик — в рукопожатие вместишь, так сложен, что улыбкою опишешь, так странен, как в молитве эхо давних правд.

Люблю, а тебе сказать не умею, немею

Все о чем-то ином размышляю, чтоб не понял никто.

Бывает, что и дрозду

Становится холодно.

И тогда он — всего лишь птица,

Которая ждет тепла.

И тогда он простой бродяга,

Неприкаянный и несчастный.

Потому что без песни

Пространство

Бесстрастно.

Песня,

которой не спеть,

спит на губах моих грустно.

Песня задумчивых губ и затуманенной влаги,

Песня забытых минут, что затерялись во мраке.

Песня звезды кочевой над незакатной зарей.

В те дни, когда мне жизнь была трудна

И стерегла в засаде злоба,

Явилась ты, как огонек радушный,

Чей луч зимою из окна

Ложится в темноте на белизну сугроба.

Твоя душа средь ночи равнодушной

Меня коснулась, бережно-легка,

Как теплая, спокойная рука.

Потом пришли и пониманье,

И нежность, и правдивость, и слиянье

Доверчиво протянутых ладоней

В тиши, когда звезда встает на небосклоне.

Уже растаял снег, уже июньский зной

И в нас и над землей,

Как пламя вечное, пылает

И наши помыслы огнями устилает,

И к небу рвущийся цветок,

Любовь, рожденная желаньем,

Пускает за ростком росток,

Не тронутая увяданьем,—

Но все мне помнится тот кроткий огонек,

Что тихо засиял во тьме моих дорог.

Не кричите, пожалуйста, не кричите!

Друг с другом можно разговаривать и шепотом.

Трепет души — это трепет пламени у свечки.

Вспоминаю твои руки, они образуют собор,

как у Родена.

У меня любимую украли,

Втолковали хитро ей свое.

И вериги долга и морали.

Радостно надели на нее.

А она такая ж, как и прежде,

И ее теперь мне очень жаль.

Тяжело ей — нежной — в той одежде,

И зачем ей — чистой — та мораль.

Говорят, что любовь — это стремленье в каждом лице увидеть твое.

Может быть это и так!

Последнее время все чаще ошибаюсь, глядя на прохожих.

Распили лицо ангела — половинка, досталась тебе...

Ты проходишь мною, как старым домом; я шаги твои слышу.

До сих пор не научилась играть на пианино. Смотрю на свои пальцы и ничего не могу поделать с ними. Смешное отчаянье.

Еще не встреча, а начало.

Еще не будет ничего.

Еще мне надобно так мало

От сущего, от твоего.

Еще не станция Раздоры,

А тайна в имени твоем.

Еще с тобою разговоры

Ловлю сухим и жарким ртом.

Не опускай глаза — боюсь, что будет хуже, боюсь твоих ресниц, а их бросает в дрожь.

Осенняя гроза рассудок мой закружит, перечеркнув всех лиц правдивость или ложь.

Не оставляй уста в молчании, в бессловесьи.

Гроза тогда близка, когда не слышно птиц... Нет, это не любовь...

Но думаю с любовью я о лице твоем, единственном из лиц.

...Я бы хотела жить с Вами

В маленьком городе,

Где вечные сумерки

И вечные колокола.

И в маленькой деревенской гостинице —

Тонкий звон

Старинных часов — как капельки времени.

И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды

Флейта

И сам флейтист в окне.

И большие тюльпаны на окнах.

И, может быть, вы бы даже меня любили...

Подари на прощанье мне билет

На поезд, идущий куда-нибудь

А мне все равно, куда и зачем,

Лишь бы отправиться в путь,

А мне все равно, куда и зачем, —

Лишь бы куда-нибудь.

Подари на прощанье мне несколько слов,

Несколько теплых фраз.

А все равно, какие они,

Лишь бы услышать их раз.

А мне все равно, какие они,

Это ж в последний раз.

Мне б не видеть ни глаз карих, ни губ,

Не знать твоего лица,

А.мне все равно, где Север, где Юг,

Ведь этому нет конца.

А мне все равно, где Север, где Юг,

Это ведь без конца.

Но если ты скажешь: «Нужна мне!

Вернись!»,—

Поезд замедлит бег.

А мне все равно, что ждет впереди, —

Лишь бы услышать твой смех.

А мне все равно, что ждет впереди, —

Твой бы услышать смех.

Позабылись дожди,

отдыхают ветра... Пора...

И вокзал обернется,—

руки в бока, — пока!

На перроне озябшем

нет ни души... Пиши...

Мы с тобою не одни

на планете пустой. Постой.

Я тебя дожидался, звал,

повторял, терял! терял!

И висела над нами, будто звезда,

беда.

Так уходят года.

Так дрожат у виска века.

По тебе и по мне грохочет состав...

Оставь!

Это губы твои,

движенье ресниц — не снись!

На рассвете косом,

в оголтелой ночи молчи.

Разомкни свои руки,

перекрести...

Прости!

И спокойно —

впервые за долгие дни — усни.

Люб-

/ Воздуха!

Воздуха!

Самую малость бы!

Самую-самую... / лю! — /Хочешь, уедем

куда-нибудь

заново,

замертво,

за море?../

Люб-/Богово —

богу,

а женское

женщине сказано

воздано/, лю! —

/Ты — покоренная:

Ты — непокорная.

Воздуха!

Воздуха!/ Люб-

/Руки разбросаны,

губы закушены,

волосы скомканы/ лю! —

/Охай, бесстрашная!

Падай, наивная Смейся, бесстыжая!../

Люблю –

/ Пусть эти сумерки

станут проклятием

или ошибкою/

/Бейся в руках моих

каждым изгибом

и каждою жилкою/.

Люблю! —

/Радостно всхлипывай,

плач и выскальзывай,

вздрагивай,

жалуйся!../ лю! —

/Хочешь — уедем?

Сегодня? Пожалуйста. Завтра? Пожалуйста.../

Люблю!

/Только люби меня!

Слышишь,

люби меня! Знаешь,

люби меня!/ — /Чтоб — навсегда!

Чтоб отсюда — до гибели!.. Вот оно... Вот оно.../

Люблю!

/Мы никогда,

никогда не расстанемся...

Воздуха...

Воздуха!../

Печалью, словно старой шалью,

Себя укутаю до ног.

Мне так хотелось этой ночью

Чтоб ты до ниточки продрог.

И с чего он ей написал: «Я жить с тобой не могу?»

И с чего написала она ему: «Я жить не могу без тебя?»

Раз он поехал на запад, она — на восток, И оба остались в живых.

Улицы были полны одеждой, и она по своим делам спешила привычно. Одни торопились, боясь опоздать на службу, другие болтали,

по пути заходя в магазины одежды,

где толпилась одежда новейших фасонов...

...Я искал человека,

я знал, что он должен здесь где-нибудь быть

то ли где-то в кармане жилета,

то ли где-нибудь там за одеждой,

к ней пришпилен при помощи скрепок.

Быстрей есть/пить/читать/жить/

быстрей любить

дальше ехать

спешить

больше

быстрей

говорить

быстрей уходить

прощаться

покидать

больше

слушать

видеть

глядеть

трогать

нюхать

глядеть

обладать

пробовать

обожать быть здесь и там

и где

где еще

громче смеяться

расталкивать

бежать д

ышать

Быстрее

больше

скорее

дальше

выше

ниже

глубже

скорее

шире жить

есть

пить

спать

любить

жить дольше

С утра я тебя дожидался вчера,

Они догадались, что ты не придешь,

Ты помнишь, какая погода была?

Как в праздник! И я выходил без пальто.

Сегодня пришла, и устроили нам

Какой-то особенно пасмурный день,

И дождь, и особенно поздний час,

И капли бегут по холодным ветвям.

Ни словом унять, ни платком утереть...

Наверно, я не так на свете жил,

Не то хотел и не туда спешил.

А надо было просто жить и жить

И никуда особо не спешить.

Ведь от любой несбывшейся мечты

Зияет в сердце полость пустоты.

Я так любил. Я так тебя берег.

И так ничем тебе помочь не мог.

Затем, что просто не хватало сил.

Затем, что я не так на свете жил.

Я жил не так.

А так бы я живи, —

Ты б ничего не знала о любви.

Любимая чтобы мои обозначить желанья

В небесах своих слов рот свой зажги как звезду

Твои поцелуи в живой ночи

Борозды меня обвивающих рук

Победное пламя во мраке

Виденья мои

Светлы непрерывны

А если нет тебя со мной

Мне снится что я сплю и что мне снится.

Ты уйдешь и откроются двери в рассвет

Ты уйдешь и откроются двери в меня.

Вот и кончилась интермедия.

Акт последний пора начать.

Проводили тебя, как и встретили, —

Поцелуем... Чего ж кричать!

Обижаться, пожалуй, не следует,

на оборванный мой зачин.

Ведь и жизнь — «продолжение следует»,

только нам не узнать зачем?

Приложение 3

КАК БЫ ИСПОВЕДЬ... (Амедео Модильяни)

Несколько фраз, необходимых постановщику.

О красоте можно говорить только красотой. Язык изобразительного искусства (как любой язык искусства) непереводим ни на какой другой.

Но «проба на сращивание» (Г. Козинцев) языка живописи, музыки и поэзии очевидна. И тогда появляются совершенно новые представления. Новое — всегда странное, необычное. И здесь первоначально сопротивление стереотипов. Наши штампы восприятия настолько прочно отстаивают свое прошлое, что пробиться другому очень трудно. Чужое первоначально оглушает, раздражает, обескураживает, вызывает насмешки. Да, как тяжелы мы на подъем, как инертны.

Но пронзительность любви Модильяни заставляет всмотреться, чтобы увидеть такую красоту и изящество человека, что требуется пересмотреть все свое наработанное видение. Он остается с тобой сразу же и надолго. Для кого — как откровение. Для кого — как раздражение. Но — это Модильяни.

Художник одинок. Но это одиночество творца. Какое это мужество — быть непохожим! И жизнь прожить так, как может прожить художник — сжигая себя творчеством, счастьем, любовью.

Главное в спектакле — слайды, на которых репродукции Модильяни. Слайды — это анахронизм видеотехники сегодняшнего дня. Но именно они должны восстановить эпоху движущихся картинок. И вся стена становится холстом — необычным, завораживающим и нереальным. Репродукций много — они выстроены сюжетно, как разворачиваемая жизнь. Постепенно создается реальность бытия мира художника, где есть место его затаенной тоске, смирившейся скорби, трепетности, искренности и поэтичности. И как рефрен проходят портреты Жанны Эбютерн, которую, в конце концов, он обрел, «не захотевшей пережить разлуку с ним».

IV. Сотрудничество как про­явление любви. 5 страница

IV. Сотрудничество как проявление любви. 5 страница