Российский цивилизационный 4 страница

• Мессианизм. В истории отечественной культуры развернутых понятий осевого времени, линейных образов развития не сложилось. Раз возникая, они испытывали жесткий прессинг архаичных мессианских комплексов. Последние подразделяются на пессимистические и оптимистические. Типичный выразитель первых — Чаадаев, в Первом философическом письме весьма некритично утверждавший, будто "провидение исключило нас из своего благодетельного действия на человеческий разум... всецело предоставив... самим себе", будто бы в крови у нас есть нечто враждебное "истинному прогрессу". Поборники вторых — многие и многие критики европеизма, усматривавшие суть

кризиса западной жизни кто в отходе от веры (технология преодоления кризиса — оправдание православия, возведение его на новую — всеобщую — ступень разумного сознания — теократический проект В. Соловьева), кто в социальной конф-ликтности (технология преодоления кризиса — пролетарско-со-циалистический переворот, перерастающий в мировую революцию — коммунистический проект скачка из предыстории в историю). Западный образ жизни в последние век—полтора действительно проверяется на прочность со стороны таких явлений, как национализм, расизм, индустриализм, консьюме-ризм и т.д. Однако ввиду динамичности, инновационности социальных институтов эти безусловно негативные явления блокируются позитивными их антиподами в лице антисциетизма, укрепления семьи, общественного патроната, наращивания среднего слоя, усиления роли социально ответственных страт и т.д.

В любых своих проявлениях российский мессианизм смахивает более на "пасквиль, чем на жалость". Будучи атавизмом, вбирая предысторические, доосевые чаяния, не снятые обошедшей нас Реформацией, комбинируя неперемолотой, некритичной архаикой (всевозможные хилиазмы), он не противостоит и не отменяет вполне рациональных подъемных и восходительных западных настроений и устремлений.

• Социальный романтизм. Доосевая культура архаики, воссоздавая мессианско-манихейские мотивы противоборства добра и зла, противостояния света тьме, возбуждает волюнтарную интенцию "шапку в охапку" писать историю с чистого листа. Первопроходцам, революционерам, реформистам, модернизаторам на Руси традиционно мешают реалии. То качество социальности, то пасьянс сил, то граждане. Со свободой "дикого осленка" проводится вызывание "окончательного действия", поглощающего неправду правдою, поражение победою, отставание опережением. Приближение чуда "мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся"¹ — камертон преобразовательных починов, инициатив. Перестроить. Ускорить. Перегнать. В этих повелительных глаголах пафос неленивой отваги воплотить новый порядок, основать неведомое. Дабы сбылось слово написанное, идея помысленная. Идеальное. С державой, соплеменниками в России, руководствуясь этим, власть всегда, везде так и поступала. От Андрея Боголюбского через Ивана IV, Петра I

¹ I Кор. xv, 52.

V. Российский цивилизационный космос

5.3. Россия и Европа

 

 

до большевиков и демократов. Декорации меняются, сцена та же. Извечная отечественная борьба за гражданские свободы, всеобщее счастье извечно же венчается разъедающим, глумливым, риторическим вопросом, точно вопрос Пилата: народ освобожден (в очередной раз), но счастлив ли народ? Богатые не нищают, нищие не богатеют. Зрелище неустроя, открывая боренье душ, заполняет неписанные страницы нового анамнеза болезни "интеллигентской мысли" (Федотов). Где Россия опять? В поисках свободы. Затем... Все возвращается на круги своя. Цикл повторяется.

Сказанное не шарж, а плод печальных и серьезных раздумий о реалиях, где представления о "хлебе насущном" часто путаются с представлениями о "приятном десерте".

Молох общего блага единит дворян (у коих чувство личной ответственности обострено за общественное положение), разночинцев (у коих чувство общественной ответственности обострено за личное положение), большевиков (у коих чувство ответственности обострено вообще за все), демократов (недалеко ушедших от большевиков), в своих неуемных дерзаниях руководствующихся романтизмом. Дворяне, каясь (идея долга, взятого у народа), готовят антимонархическую революцию. Народники, отстаивая интересы людей труда, готовят антисобственническую революцию. Большевики, нынешние реформаторы-демократы, отстаивая кастовые интересы, готовят, вершат антинациональную революцию. Нигде в мире тому нет аналогов. Революция у всех — изменение фазовых состояний, у нас — обмирщение иллюзий. Важна торжествующая идея, торжество идеала, — говорил Лавров1. Обеспечением подобного торжества за редким исключением и заняты наши первопроходцы (из "размышляющей публики"), не понимающие "ни природы человека и силы движущих им мотивов, ни природы общества и государства, ни условий, необходимых для их укрепления и развития"2. • Прерывность. Волюнтарные потуги власть имущих писать историю с чистого листа, полагать законы природе, плодя, увеличивая несообразия, отворствуют разрыву времен, нарушают связи в делах поколений. "Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя"3, — сетовал Чаадаев. Застой, наряду с хаосом, — нечто противостоящее цивилизации. Цивилизация, подчерки-

¹ См.: Лавров П.Л. Избр. произв.: В 2 т. М., 1965. Т. 2. С. 126, 145.

² Из глубины. М., 1988. С. 156.

³ Чаадаев П.Я. Поли. собр. соч.: В 2 т. М., 1991. Т. 2. С. 323.

вал ось ранее, зиждется на отточенных алгоритмах обмена деятельностью, наращивающих успехи культуры от науки, права до материального благополучия, бытового комфорта, устоев повседневности. Цивилизация, следовательно, поддерживается: 1) твердыми правилами воспроизводства существования 2) инновационными актами — духом творчества, улучшения, оптимизации, изобретательства. На общедоступном языке эти начала именуются "сохранение" и "изменение". Цивилизация представляет их синтез. Сохранение закрепляет, изменение перекрывает достигнутое. В России баланс данных начал нарушен в ущерб сохранению. Оттого здесь хаотически-застойное (важный очередной оксюморон) брожение. Незакрепляющиеся изменения не вызывают благотворных кумулятивных эффектов восходящего поступательного развития. Характер страновой эволюции — порывистый, инверсионный с непредвиденными ускорениями и спонтанными торможениями, причудливыми, подчас немотивированными чередованиями концентраций и иррадиации, мобилизаций и демобилизаций, накатов и откатов. Только-только утрясется жизнь — глядь! Крест на могиле самых заштатных людских желаний ставит очередное "чего-то такое". Намечается аврал, форс-мажор, чрезвычайщина. То, что у других народов привычка, инстинкт, заявляет Чаадаев, "нам приходится вбивать в свои головы ударами молота. Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня мы как бы чужие для себя самих. Мы так удивительно шествуем во времени, что по мере движения вперед пережитое пропадает для нас безвозвратно... Внутреннего развития, естественного прогресса у нас нет, прежние идеи (читай: почины. — Авт.) выметаются новыми, потому что последние не вырастают из первых, а появляются... откуда-то..."1 Впрочем, откуда вырастают преобразовательные почины, как появляются реформаторские идеи, секрета не составляет.

Бесправность. Правосознание — "физиономия европейца". Долгие годы выучки трансформировали внешние нормы, долженствования, порядки во внутренние поведенческие интенции. Быть правосознательным и вследствие того социальным для европейца аксиома. Не то для россиянина. "Право" атавистически спрягается в его сознании с традиционными смыслами "власть", "правда" ("справедливость").

Чаадаев П.Я. Соч. М., 1989. С. 21.

У. Российский цившизационный космос

5.3. Россия и Европа

 

 

"Право" как "власть". Кто правит, тот и прав. Кто запрягает, тот и едет. Социальная регуляция в России, отмечалось выше, имеет иерархическую, силовую природу, проистекающую из сакрализации и универсализации (в собственном космосе) власти. Порядок, базирующийся на силовой иерархии, правовым не является. Право исходит из норм, формальных процедур, кодифицированних актов. Право не терпит изъятий. Российский кратократический, иерархичный, волюнтарный мир не позволяет строить жизнь по праву¹. Решения выносят не по нормам, а указаниям. "Общественный договор по-европейски, — отмечает Э. Соловьев, — это соглашение подданных и власти об обоюдо-обязательном основном законе общественный договор по-российски — это их молчаливый сговор об обоюдной безнаказанности при нарушении закона"².

2 Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас. М., 1991. С. 233. 3 См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 245.

Подр. см.: Яковенко И.Гр. Указ. соч.

"Право" как "правда" ("справедливость"). Вспомним у А. Островского: "...у нас-то суд праведный, а у них неправедный. А если кто обращается в суд, так и пишет — суди меня судья судом неправедным". Формальное (всеобщее) право в России подменено общинно-корпоративным. "Судить судом неправедным" и означает не по "общинной совести", а формально — по нормам, кодексам, "логарифмам". Неким абстрактным установлениям, способствующим защите прав и свобод на основе "игнорирования существа дела". Совокупное понятие последних (абстрактных установлений) уточняется признаками правового государства, суммирующего собственно правовой, институционально-правовой и индивидуально-правовой аспекты. В европейском правовом государстве право для власти есть цель. В российском волюнтарном государстве право для власти есть средство. Вслед за предшественниками-предводителями отечества глава большевиков толковал утвержденную ими власть как не связанную, не ограниченную никаким правом, никакой законностью³. Нигилистическое отношение к праву, апология выхода за всеобщую легальность, изъятия из правозаконности и правоприменения, идея господства силы, захватной власти (в зависимости от доминирования того или иного типа граждански невсеобщего правосознания) в российских верхах практиковались всегда. Довольно сказать, что "вина" в большевистском, а затем советском суде заменена "классовой целесообразностью". Чисто эмпирически,

однако, выводится: где приоритет права в обществе торжествует, создаются условия неконфликтной жизни равновесием институтов, согласованием интересов, достижением солидарности социум получает дополнительные возможности модернизаций. Куда как актуально для России!

• Бессобственничество. В устройстве русской общественности право собственности "случайное отношение", — говорил И. Киреевский¹. Право собственности — частного, собственного, атомизированного владения, пользования, распоряжения имуществом (богатством) — блокировалось в своем развитии такими характерными чертами отечественной социальности, как:

а) относительно поздняя (по историческим меркам) приватизация земель: подданные, включая дворян, расценивались короной не в качестве граждан, а в качестве ресурсов обмирщения проектов власти. Дворянская приватизация наделов осуществлена Екатериной II. Начало крестьянской приватизации земли открыло положение 19 февраля 1861 г., анонсирующее перевод общинных наделов в частную собственность уплативших выкупную ссуду землепашцев. Закон 14 декабря 1893 г., однако, отняв это право, закрепил общину. Проблема приватизации земли не разрешена и на день нынешний

б) отсутствие гражданского общества, питаемого им крепких, социально самодостаточных страт. Собственническо-вла-дельческие прослойки в лице зависимых купцов и мещан, а также не менее зависимого дворянства, сечь которое, кстати, прекратили в конце XVIII в., — в России вследствие этого исходно слабы²

в) общинное владение землей, крепящееся на принципах уравнительности наделов, сословности, круговой поруки. Главное, что должно быть осмыслено в общинности, — отсутствие "Я-выбора", присутствие безликого агрессивного "МЫ", за которым государство, сход, мир и еще бог весть кто. Земля в общине распределялась и перераспределялась "соразмерно с рабочей и податной мочью крестьян: рядом с формальным, счетным наделом по ревизским душам существовал еще надел действительный по тяглам" "земля делилась между дворами по наличным рабочим силам каждого двора, и делилась присудительно, навязывалась"³. Причина — "размером надела определялась для

См.: Киреевский И.В. Поли. собр. соч. М., 1861. Т. 2. С. 267.

² Также см.: Славный Б. Сутра о власти и собственности Рубежи. 1995. № 2,

³ Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. М., 1988. Т. 2. С. 280.

5.3. Россия и Европа

V. Российский цивилизационный космос

 

 

каждого крестьянина соответственная тяжесть сословных обязанностей, падавших на крестьянство как скоро это соответствие ходом нарождения и вымирания нарушалось, земля переделялась для восстановления равновесия"¹. Как видно, "земля была не источником повинностей (на частном интересе. — Авт.), а вспомогательным средством для их исполнения (общинно-принудительный интерес. — Авт.)"². На Западе, да и в сельских обществах на Руси XV—XVI вв. «крестьянин брал себе участок "по силе", т.е. по своему усмотрению, договариваясь о том... с самим владельцем... без участия сельского общества. Податная тяжесть вольного съемщика определялась размером снятого участка...земля служила источником крестьянских обязанностей, а не вспомогательным... средством для их исполнения»³. Свобода от крепости к участку, сельскому обществу предоставляла социальную свободу — менять пашню, выходить из общества, крестьянства, что в рамках цивилизационной перспективы немаловажно.

Кроме того, община исполняла функции высшего нравственного безгосударственного закона, блюдущего честь, совесть общинников: каждый здесь спасался всеми. Самоотречение от проявления свободы лица объявлялось высшим принципом сосуществования. Государство в России привносило силу власти, община — силу мнения. Государство подавляло человека силой действия, община — силой слова. Нетрудно догадаться, что комбинация этих факторов, деперсонализируя обмен деятельностно, способствовала укреплению земских, соборных, заединских начал жизни (ср. с югославской задругой).

Ввиду сказанного община выдавалась почвенниками за "сознательную деятельность народа", организацию "народа самосознающего". От людей можно отделаться, от идей — никогда. Не входя в пустые дискуссии, насколько сельский общинный мир "исконное" явление русской жизни, отметим лишь, что его небезуспешно оседлали большевики, использовавшие общину не в плоскости союза свободных землепашцев (кооперация пайщиков), а в плоскости принудительной (крепостной) групповой ассоциации. Воплотив утопический проект Михайловского (государственное закрепление общины в форме колхоза), большевики в полной мере высвободили реликтовую общинную энергию масс, взращенных на дремучих уравнительных устоях социальной справедливости.

¹ Там же. С. 280-281.

² Там же.

³ Там же.

Желающий работать создает условия, нежелающий работать ищет причин (или врагов). Общинный нравственный неправовой закон в российской деревне утвердил диктатуру лишенных продуктивной культуры маргиналов. Погромы, раскулачивание в деревне проводили не заезжие боевики, а селяне. Община как замкнутая корпорация, произросшая на ниве "наших внутренних отношений к другим людям" в качестве "нашего союза с ними" (Хомяков), выказала себя самым что ни на есть продуктивно-ненавистническим, антисобственническим образом. Как замечал А. Изгоев, «история... не скупа на шутки. Если социалистам она поднесла подарок в виде ленинского коммунистического государства, то и славянофилов она не обидела, дав им из рук того же Ленина и возвращение в "первопрестольную", и торжество древнего исконно русского земско-соборного начала над гнилым западноевропейским конституционным парламентаризмом»¹.

Большевики усилили восточную партию в партитуре российской социальности. Старая, как отечественный мир, дилемма "Россия — Европа" была отредактирована ими в терминах оппозиции "Византизм — Атлантизм". Ошибался царь Соломон, полагая "все проходит". Для социальной памяти, обремененной чувством "неотступного присутствия" (Блок), по крайней мере это не так. Западничеству, Атлантизму большевики противопоставили меню стандартное. Усилив набор исторических заготовок московского и петербургского самодержавия, они установили коммунистический самодержавный порядок.

И политически, и экономически, и граждански во веки веков в России буйствовала диктатура. Не лиц, не сословий, не классов. Власти.

Соответственно, резюмируя рассуждения по первому вопросу, отвечаем беспристрастно и хладнокровно: вырастая, мы не зреем, — Россия — страна самой в себе замкнутой, попирающей правила общежития самодержавной Власти. (Отсюда многозначительное настроение: "Господи, спаси и умири Россию".)

Картина точек схождения и расхождения цивилизационной динамики России с Европой и Азией представляется таковой.

Россию, Европу, Азию роднит причастность евразийскому материковому массиву. Россия занимает срединное положение между Европой и Азией и располагается на границе Запада и Степи. Но в отличие от Испании и Австрии, сближающихся с

¹ Изгоев A.C. Пять лет в советской России Жизнь в ленинской России. Лондон, 1991. С. 50.

16-9240

 

V. Российский цивилизационный космос

5.3. Россия и Европа

 

 

Россией по функциональному местоположению, она сдерживает европейскую колонизацию Азии и прохождение азиатов в Европу. Аннексионистский ход в Россию для Запада и Востока естествен. Перенаселенные, переобремененные внутренними сложностями, Европа и Азия взыскуют "органичного" решения своих проблем за счет закрепления на богатейших разреженных российских пространствах.

Экспансионистский путь на Запад России заказан: война с цивилизационно более продвинутой Европой невозможна. Относительно Европы исторически традиционно Россия — жертва, объект агрессии. Экспансионистский путь на Восток России открыт: война с цивилизационно более отсталой Азией при собственном экстенсивном хозяйствовании, потребности расширения сырьевой базы, ресурсопереработки необходима. Недоумевающий Запад (причина недоумения — опытно выработанная убежденность в неспособности цивилизационно сильному поглотить слабого), отказавшись от континентальной сухопутной колонизации, развернул колонизацию морскую. Итог — освоение Америки, Австралии, Африки, Юго-Восточной Азии со ставкой на жесткие социальные технологии, элиминацию аборигенов, устройство резерватов. Россия, перехватив у Запада эстафету континентального колониализма, в отличие от него развернула мирную вольнонародную сухопутную колонизацию Азии. Итог — освоение Сибири, Средней Азии, Кавказа, Дальнего Востока с применением мягких социальных технологий, аккультурацией аборигенов.

На фоне такой асимметрии обеспокоенный собственной судьбой, соседствующий с континентальным гигантом Запад объективно заинтересован в страновом ослаблении, разрушении российского монолита независимо от качества государственности, форм социальности, природы администрирования. Рецептом выживания, способом самосохранения при такой позиции Запада для России стала стратегия укрепления власти. Российская крато-кратия — едва не вынужденная возможность успешного решения национально-государственных проблем за счет предельной концентрации ресурсов нации на ключевых направлениях, позволяющая наладить жизнеобеспечение. "Пожар и разор лишь способствовали величию земли русской", — замечал Н. Рерих. (Очередной важный оксюморон.) За счастьем Державы проглядывает несчастье Народа. Вопросы государственной целостности, независимости, странового престижа, хозяйствования, развития материальной базы, народонаселения исключали иной тип решения. Следовательно, деспотизм, крепостничество, репрессив-

ность, низкое качество жизни, отсутствие гражданских свобод — своеобразная плата за выживание¹, когда великая Россия проводит обихожение Евразии без Запада, колонизационный напор которого, повторяем, вытеснен с континента в Новый Свет. Поэтическую версию сюжета социальных издержек подобного типа развития предложил Брюсов. Помните:

Да, мы — дики, Тесан грубо наш народ: Ведь века над ним владыки Простирали тяжкий гнет, — Выполняя труд тяжелый, Загнан, голоден и наг, Он не знал дороги в школы², Он был чужд вселенских благ...

Отмеченные факторы — базис нашего сходства и различия с Европой и Азией.

С Европой нас единит вера, с Азией история. Но не всегда и не во всем. Последнее легко понять в свете изложенного.

Изначально с Западом порвала Византия, фальсифицировавшая высокомерное: падет Рим, придет конец миру. Не имеющие аналогов, потрясающие, замечательные гражданские, политические, военные, социальные, культурные прорывы новой империи доказали: история не отождествима ни с римством, ни с латинством. Карл Великий пытался восстановить одно и второе, воссоединить раздробленную Европу. Вскоре после его кончины, однако, восстановленная империя вновь распалась (Верденский договор 843 г.), обострив противостояние Византии Европе. Раскол Рима на западную и восточную половины в конце концов вызвал раскол Европы. Россия соединилась с Западом через христианство, но через византийское православие отошла от него. Одновременно подчинение церкви императорской власти в России как метафизической правопреемнице Византии на фоне ее державных противодействий консолидированным колонизационным европейским давлениям спровоцировало страновый раскол.

Таким образом, корень раскола России и Европы двоякий: идейный и державный. Дополняя, взаимоусиливая друг друга, они вызывают устойчивый комплекс обоюдонеприятия. Средство выражения его для Запада — цивилизационная (культурная, индустриальная, территориальная) агрессия. Средство выражения

¹ См.: История России. XX век. С. 399. Уровень грамотности населения дореволюционной России составлял 12%.

 

V. Российский цивилизационный космос

5.3. Россия и Европа

 

 

его для России — защита — форсированная, темповая модернизация с активизацией потенциала Востока.

Изначально с Востоком не желала сближаться Россия, отказавшаяся от принятия мусульманства. Но, поскольку Восток конфессионально не един, а православие достаточно терпимо, различия в символах вер не вызывали эскалацию антагонизмов. Политически же и социально российская относительно мягкая негосударственная колонизация предоставляла покоряемым народам гарантии выхода в историю, подключения к мировой культуре. Она сообщала им искомый уровень цивилизации. Совершенно естественно отходящие под патронат России регионы Востока (и не только они) сплачиваются с ней под стягом антизападничества. Это одно. Второе заключается в том, что внутренняя отсталость Востока (так называемая азиатчина) не позволяла России идентифицироваться с ним в полной мере. Выполнение задач страновой конкуренции на западных рубежах предопределяло цивилизационный блок с Европой. Блок, рассчитанный на необходимость в целях выживания заимствовать у Европы активные инновационные технологии. Приемы данного заимствования, отмечалось, оказывались сугубо восточными.

Итак, содержание европейское, форма азиатская. Лицом к варягам, но не спиной к обдорам. Результирующая этих силовых и обусловливала точки соприкосновения России с Европой и Азией.

Сказанное подготавливает обсуждение другого, ранее поставленного принципиального вопроса о приоритетах в цивилизаци-онной эволюции России.

B.C. Соловьев, И. Ильин, Н. Лосский уподобляют Россию осажденной крепости, подсчитывая: с 800 по 1237 г. на Русь военные нападения происходили каждые четыре года, с 1240 по 1462 г. отмечалось 200 нашествий, с 1368 по 1893 г. (в течение 525 лет) было 329 лет войны, т.е. два года войны и один год мира¹. К этому необходимо добавить несчетные внутренние смуты, бунты, замятии, восстания, перераставшие, как крестьянское движение 1773—1775 гг., в настоящие войны. Как способно развиваться общество в такого рода условиях, определить односложно не удается. Избегая многословия, остановимся на ряде: форсированность, мобилизованность, авральность, экстраординарность, форсмажорность. Это наиболее подходящие эпитеты, характеризующие черты нашего национального шага. Оче-

См.: Лосский И.О. Условия абсолютного добра. М., 1991. С. 277.

видно, что инерция державных потерь (следствие перенапряжения) сопровождалась инерцией утрат народных: на протяжении всей отечественной истории не практиковалось инвестиций в прогресс общественный. Вопрос стоял лишь в плоскости — любой ценой сохранить государственную власть. И по причине того выжить.

Счастье людей в переменах. Но перемены, нацеленные на поддержание государственной власти, счастья не добавляли. Человек не стал центром нашего мира, он стал жертвой, приносимой на алтарь государственности. Российскую державную историю не интересовали затраты, ее интересовали результаты. Потому она подвела к тому, к чему не подводился никто. К фронту без флангов. На Западе борьба партий, у нас учреждений. На Западе роль центров, у нас центра. На Западе свобода внизу, у нас наверху. На Западе либерализм, у нас византизм. На Западе единство культуры власти и граждан на базе права, у нас разрыв культуры власти и народа на базе бесправия. На Западе индивидоориенти-рованность, у нас общиноориентированность. На Западе предпринимательство, у нас крепостничество. На Западе персональная раскованность, у нас скованность. На Западе свобода — осознаваемая возможность, у нас неосознаваемая необходимость. На Западе гражданское смирение, у нас своеволие. "Во всем мире сапожники хотят стать господами, у нас господа захотели стать сапожниками" (Ростопчин). (От Радищева, Пнина, декабристов, дворян 30—40-х гг., через разночинцев к патетическим, восторгавшимся "грядущими гуннами" интеллигентам, Брюсову, заявлявшему: "Но вас, кто меня уничтожит, встречаю приветственным гимном", недоумкам-антигосударственникам первой четверти XX в., боровшимся с империей.) Нет нужды говорить, что российский мир знал исключения. Касательно крепостничества. Г. Потанин свидетельствует о наличии в Сибири некрепостнического, сродни западному, фермерского уклада с отсутствием помещиков, неразвитостью общинных великорусских традиций¹. Касательно "азиатчины". Россия получила Финляндию по Фридрихсгамскому миру 1809 г. от проигравшей войну Швеции. Александр I не превратил ее в колонию, предоставил широкие политические права, передал Выборг (это отношение к трофею борьбы — объекту эксплуатации). Следовательно, исключения были. И общинностъ, и репрессивность, и

См.: Потанин Г.ff. Областническая тенденция в Сибири. Томск, 1907.

5..?. Россия и Европа

V. Российский цивилизационный космос

 

 

все остальное не должны толковаться прямолинейно. Но речь не о том. Речь о преобладающих тенденциях. Такого букета специфических черт, как обозначенные выше, нигде не находится. Это и навевает мотив уникальности российского цивилизацион-ного универсума, который никогда ничего не имел общего с остальною Европой история его "требует другой мысли, другой формулы, чем мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада"¹. Об этом же предмете в тех же выражениях Чаадаев: автономные уровни действительности России "нельзя объяснить нормальными законами... разума"². На что уповать при объяснении российских реалий? Какую особую мысль требуется для того выработать?