Демократия и участие граждан в политической системе

Одним из важнейших индикаторов демократичности или недемок­ратичности процесса политико-государственного управления и власт­вования является именно участие в этом процессе широкого круга чле­нов общества. Другие условия демократии, такие, как широкий объем законодательно декларируемых прав и свобод, отзывчивость к нуждам населения органов государственной власти и управления, формирова­ние представительных органов государства на основе свободного воле­изъявления граждан, также не могут быть реализованы без интенсив­ного вовлечения граждан в политику. Справедлива, разумеется, и об­ратная зависимость. Однако важно то, что без добровольного, созна­тельного, массового и действенного участия граждан в политической жизни не может быть подлинной демократии, что прогресс демократии связан с расширением сферы политического участия.

Обращает на себя внимание, что даже в западных социальных науках участие граждан в политике и управлении, за исключением участия в выборах, вплоть до 60-х годов рассматривалось скорее как субсидинарное в концептуальном и в практико-политическом планах. В немалой степени такое отношение к политическому участию со сто­роны политологов, социологов и представителей других общественных дисциплин было вызвано опытом революций Х1Х-ХХ веков и феноме­ном тоталитаризма. Опираясь также на теории З.Фрейда, Г.Лебона, Р.Михельса, В.Парето, Г.Моски, М.Вебера и других ученых, доказы­вавших иррациональность человека, искажающее влияние «толпы» на сознание и действия индивида, наличие олигархических тенденций в любой организации, прогрессирующую бюрократизацию, они высказа­лись за ограниченное политическое участие большинства общества. По существу такую же позицию занимает большинство теоретиков демок­ратии на Западе, особенно в США (Р.Берельсон, Р.Дал, У.Корнхаузер, С.М. Липсет, Дж.Сартори, Г.Экстейн и др.). Они в той или иной степени исходят из «процессуального» понимания демократии Дж.Шумпегером как «институциональную организацию для достижения политических решений, посредством которой индивиды приобретают через конку­рентную борьбу за голоса народа власть принимать решения». Главным в демократии оказывается, таким образом, элита, а политическая роль народа сводится в основном к участию в отборе этой элиты и к ограни­ченному контролю над ней.

С этой точки зрения существует принципиальное сходство между элитистскими и плюралистическими теориями демократии и их разно­видностями: демократического и критического элитизма массового об­щества, корпоративизма и неокорпоративизма, неоплюрализма и др. Первые, опираясь на большой материал эмпирических исследований поведения и политического сознания населения, подчеркивают обычно консерватизм, склонность к авторитаризму, ограниченные способности к рациональному пониманию масс. Им противопоставляются полити­ческие лидеры, элита, обладающие особыми качествами, делающими их приверженцами и защитниками демократических институтов и норм. Поэтому для демократии по этой логике, находящей некоторое подтверждение в реальности, важно обеспечить определенную автоно­мию для демократически избранных лидеров, оградить их от чрезмер­ного давления и необоснованных требований со стороны граждан.

Сторонники плюрализма в качестве необходимых для любой де­мократии условий называют наличие и деятельность многообразных организованных интересов, заинтересованных групп, которые высту­пают посредниками между индивидами и государством. Последнее вы­полняет преимущественно функции арбитра, призванного через систе­му сдержек и противовесов сохранять равновесие соперничающих групп и примирять их интересы путем обеспечения им равного доступа к принятию решений и выработке политики. Однако и плюралисты подчеркивают особую роль в этом конкурентном процессе политиче­ской элиты. Они настаивают на том, что она не должна быть единой (монолитной) и быть открытой для влияния снизу. Все это дало серьез­ное основание для Кэрол Пейтмэн в своем получившем широкое при­знание исследовании западной теории демократии сделать в начале 70-х годов следующий вывод: «... в современной теории демократии решающим является участие меньшинства — элиты, а неучастие апа­тичного рядового человека, испытывающего чувство политического бессилия, рассматривается в качестве главного бастиона против неста­бильности»^[129].

Дэвид Хелд, британский автор проведенного спустя двадцать лет исследования теории демократии, разделил их на три основные модели: 1) прямой, или парципаторной; 2) либеральной, или представительной; 3) однопартийной модели, классические образцы которой недавно су­ществовали в бывшем Советском Союзе и в странах Восточной Европы. Проанализировав вторую группу теорий, Д.Хелд фактически подтвер­дил вывод Пейтмэн: «Концентрируя свое внимание на поисках правиль­ных форм правления и его пределах, либеральные демократы не смогли исследовать и адекватно определить условия для возможностей полити­ческого участия, с одной стороны, и набор государственных институтов, способных регулировать силы, которые фактически формируют повсед­невную жизнь, с другой. Требования демократического участия, формы демократического контроля и сфера демократического принятия реше­ний — все это было недостаточно рассмотрено в рамках либеральных демократических традиций»^[130].

И хотя, по мнению Хелда, парципаторная модель демократии воз­никла в Древних Афинах, собственно концепция демократии участия (или парципаторной демократии) формируется под влиянием молодеж­ного и студенческого движения 60-х годов, а также теоретиков «новых левых» на Западе. В это же время в США возникает концепция полити­ческого участия. Первоначально книга Лестера Милбратса, а затем фундаментальные исследования видных политологов Сиднея Вербы и Нормана Ная заложили теоретико-методологический и эмпирический фундамент этой концепции. Если концепция политического участия находилась в рамках академического истэблишмента, то концепция парципаторной демократии изначально носила леволиберальную или социал-демократическую направленность. Критикуя представитель­ную демократию как фактически элитистскую, «новые левые» настаи­вали на неотъемлемом праве граждан участвовать, в том числе на само­управленческих началах, не только в «символической политике», но и в фактическом принятии решений в политической и в других сферах общества. Стремительный рост интереса к политическому участию в западных обществах был связан с усложнениями его социально-профес­сиональной структуры, появлением новых интересов и требований, увеличением свободного времени, повышением культурного уровня на­селения. В этих условиях все более значимыми для личности стали чувство самоуважения, возможность реализации своих этических и ин­теллектуальных способностей, потребность в гражданской активности.

Сторонники парципаторной демократии выдвинули требования разрушить барьеры между рядовым гражданином и избранным депута­том, должностным лицом, политическим лидером. Это возможно, по их мнению, путем децентрализации процесса принятия решений и прямо­го вовлечения в этот процесс рядового гражданина. Наиболее радикаль­ные из них считают, солидаризируясь, по существу, с идеями анархиз­ма, что необходимо ликвидировать представительство как политиче­ский принцип и институт, создав самоуправленческие общности (общи­ны), в которых каждый индивид получает возможность прямого, безотлагательного и равного участия в решении всех вопросов жизни этой общности и объединяющего их национального сообщества. Однако большинство сторонников демократии участия выступает за сочетание прямой и представительной форм демократии. Возможности прямой демократии ограничиваются в основном областью местного управле­ния, и, в какой-то степени, производственной демократии.

Исторический опыт человечества показывает, что прямое участие в решении вопросов общественной жизни, самоуправление возможны даже при современных средствах коммуникации лишь в пределах не­больших территориальных или производственных общностей. Поэтомуи в западном обществе и в нашей стране речь идет как правило о местном самоуправлении, в рамках которых и возможны всеобщая и непосред­ственная вовлеченность граждан в обсуждение, принятие и реализация решений. Формы такой вовлеченности разнообразны: референдумы, оперативные опросы общественного мнения, общественные слушания, формирование групп граждан для исследования и решения конкретных проблем, образование постоянно действующих общественных комите­тов, комиссий и советов или же территориальных организаций жителей соседских общин (самоуправление микрорайонов). Пределы местному самоуправлению и, следовательно, участию граждан в этой сфере ста­вят социально-экономическая и финансовая зависимость территори­альных общностей и местных единиц управления от региональных и общенациональных экономики и органов власти и управления.

Идеи производственного самоуправления впервые были выдвину­ты в конце XIX века в Англии и затем разрабатывались в рамках кон­цепции «хозяйственной демократии», «демократии на рабочем месте», «индустриальной демократии», «соучастия в производственном управ­лении» и т.д. В Советской России и в производственной сфере после краткого периода развития рабочего самоуправления огосударствление предприятий, подчинение профсоюзов и других общественных органи­заций партийно-государственному аппарату во многом свело участие рабочих, других членов трудовых коллективов к решению в основном второстепенных вопросов производственной жизни предприятий и ор­ганизаций. Однако социальные права и гарантии трудящихся были достаточно значимыми и в течении длительного времени заметно пре­восходили таковые в западных странах. Стремясь повысить производи­тельность труда и конкурентоспособность промышленной продукции на внешнем рынке, российское законодательство и практика в последние годы пошли на неоправданно существенное сокращение прав трудя­щихся и их профсоюзов. Теперь они заметно уступают таковым во многих странах Запада.

В индустриальных странах Запада участие трудящихся в производ­ственном управлении развивалось крайне неравномерно. Наибольших успехов трудящиеся добились в тех странах, где были сильны позиции социалистических и социал-демократических партий и профсоюзов: в Германии (здесь впервые на Западе в 1891 и 1918 гг. законодательно вводятся рабочие советы, коллективные договоры и представительство рабочих в кампаниях), в скандинавских странах, во Франции. В таких же странах, как США и Япония до последнего времени развивался преимущественно «участнический менеджмент», означающий норма­тивно не урегулированные консультации между управляющими фирм и трудящимися.

В целом участие в производственном управлении в западных стра­нах делится на три степени: 1) совместные консультации, т.е. выяснение администрацией мнения рабочих, хотя оно и не имеет обязательной силы; 2) содетерминация, когда участвующие в принятии решений рабочие имеют равные с администрацией права; 3) «рабочий контроль» в тех случаях, когда трудящиеся имеют определяющие решения права. Сравнительные исследования показывают, что во всех западных стра­нах зафиксирована обратная зависимость между уровнем иерархии принятия решений и названными степенями участия трудящихся. Так, содетерминация происходит на нижних уровнях этой иерархии: осуще­ствление социальных услуг, технологический процесс, наем и увольне­ние рабочих и мастеров. На уровне принятия наиболее важных решений (распределение инвестиций и прибыли и другие финансовые вопросы; вид, количество и качество производимой продукции; планирование и управление) это участие, за редким исключением, не превышает степе­ни совместных консультаций.

Политическое участие как универсальное свойство политической системы создает принципиальную возможность для ответа на классиче­ские вопросы политической науки: кто, где, когда, почему, с какой целью, в какой форме и с какими результатами принимал участие в политике, т.е. объективную возможность для сравнительных политоло­гических исследований. Достоинством этого подхода, который не отри­цает, а дополняет другие, состоит не только в его всеобщности, но и в открытости для эмпирических исследований. Сегодня, когда сломаны идеологические барьеры между Россией и Западом, созданы предпосыл­ки для выявления сходства и различий нашего быстро изменяющегося общества и этих обществ. Учитывая существенные культурно-истори­ческие и политико-институциональные различия, задача эта не про­стая, но разрешимая. Подобно тому, как различные группы граждан имеют неодинаковые ресурсы политического участия, различные обще­ства имеют неодинаковые условия и традиции для этою участия. Мы далеки от мысли, что по степени политического участия государства распределяются как граждане, среди которых в среднем лишь 4-5 про­центов высокоактивны. Однако различия между обществами несомнен­но есть и подобно различиям в уровне экономического развития или уровне жизни они — реальность, с которой лучше считаться. Одна из основных задач политической, как и других социальных наук, познать себя и свое общество с максимальной полнотой и достоверностью, чтобы сделать ответственный и осознанный выбор.

Лекция 14.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Несмотря на очевидную значимость политической культуры для понимания мира политического, в нашей обществоведческой литерату­ре она еще не получила должного освещения. В настоящее время суще­ствует самый широкий спектр мнений и позиций в трактовке понятия «политическая культура». Нередко ее отождествляют с образователь­ным и культурным уровнем человека, его способностью соответствую­щим образом вести себя на публике, умением четко и ясно излагать свои политические позиции и т.д. Иногда можно услышать, что у такого-то нет политической культуры, у другого высокий или низкий уровень политической культуры. Иногда полагают, что политическая культура может быть только у образованных людей, а у людей с низким образо­ванием ее нет. Ее часто путают с политической системой и политиче­ским поведением. В настоящее время различают несколько десятков определений политической культуры. Это объяснимо, если учесть сложность и многовариантность проблемы, невозможность ее сведения к какому-либо четко очерченному, раз и навсегда установившемуся феномену. Что же такое политическая культура?