Гегемония является сложением двух начал - влияния и главенства, переходящего в господство с неизбежными элементами диктата и/или подавления несогласных

Представления о лидерстве и гегемонии в США

К концу первого десятилетия XXI века стало ясно, что оптимизм прогнозов о «стабильной однополярности» и предречений о благоже­лательном воздействии «демократической сверхдержавы» на мировое развитие был преждевременным и не до конца обоснованным, так как все заметнее проявляются противоречия между Соединенными Штата­ми и остальным миром, между ведущими мировыми державами, тради­ционными и нетрадиционными акторами, по всем основным «разло­мам» международной системы (Север—Юг, Восток—Запад, богатые-бедные, глобализующиеся—неглобализующиеся). Своеобразный политико-военный кризис, в котором оказались США в Ираке, и за­метное обострение внутренних американских дискуссий по иракской проблеме дают основания думать об ограниченности возможностей си­лового регулирования.

Более обоснованными стали казаться мнения тех американских спе­циалистов, которые полагают, что Белый дом должен стремиться не к гегемонии, а к лидерству в оптимальной его форме, которая позволяла бы ему и сохранять статус великой державы, и одновременно эконо­мить ресурсы. Имелось в виду лидерство в рамках коллективного регу­лирования мировых процессов совместно с другими ведущими держа­вами, среди которых фактический статус США будет самым высоким («первая среди лучших»).

Во второй половине 1990-х годов было преждевременно заявлять о том, что благодаря США происходила стабилизация международных отношений и расширялась «зона» демократии и рыночной экономики. Действительно, в этом направлении двигались благополучные восточ­ноевропейские страны. В этом же направлении стремилась продвигаться и Российская Федерация, хотя это движение было противоречивым.

Но обстановка в мире в целом была более сложной. Старые конф­ликты разрешались в интересах одной из сторон и переводились в скры­тую форму с перспективой обострения. Возникали новые конфликты, был разрушен режим контроля над вооружениями, усилилась тенденция к «расползанию» ОМУ — в том числе при попустительстве наиболее силь­ных держав. Самое поразительное заключается, однако, в том, что в на­чале 2000-х годов стала выявляться очевидная внутренняя несовмести­мость взглядов политических и интеллектуальных элит внутри круга ведущих демократических стран[1]. Причем главным поводом для разногласий между западными странами была именно внешняя политика Вашингтона. Внутри самой Америки сохранялось размежевание на приверженцев более жесткой политики в форме «гегемонии», с одной стороны, и более мягкого мирорегулирования в форме «лидерства» — с другой.

Приход к власти республиканцев в 2001 году углубил эту тенден­цию. «Доктрина Буша», объявленная после сентябрьских терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне, содержала сильный акцент на военной со­ставляющей внешней политики США, навязывании ими своего мне­ния друзьям и недругам. Последним оно предлагалось при помощи силы, используемой по собственному усмотрению и без колебаний. Основ­ным стал тезис о борьбе с угрозами при помощи превентивных опера­ций военного и полувоенного характера, осуществляемых самостоятель­но или в коалиции с другими странами. Глобальная стратегия США при республиканцах стала выглядеть милитаризованной. В ней уже отчет­ливо просматривались черты «политики гегемона», хотя возможности ее долгосрочной реализации, сопутствующие обстоятельства и послед­ствия были не до конца просчитаны. Можно предположить, что прези­дент Буш не представляет тонкости различий между «гегемонией» и «лидерством». Но инстинктивно он и его ближайшее окружение (так называемые «вулканы») оказались восприимчивы именно к первой.

Гегемония является сложением двух начал - влияния и главенства, переходящего в господство с неизбежными элементами диктата и/или подавления несогласных.

Лидерство предпо­лагает наличие общих интересов у лидера и тех, кто за ним следует, добро­вольное признание ими его авторитета, исключение прямого подавления лидером тех, кто не входит (и не стремится войти) в сферуего влияния.

Такое разведение гегемонии и лидерства условно, так как гегемо­ния — это то же лидерство, но принуждающее к признанию лидера и подавляющее сопротивление его действиям, в том числе силовыми ме­тодами. На позицию гегемона страну выдвигает как объективный фак­тор (достижения в экономике, политике, военной сфере; международ­ный авторитет и влияние в ведущих международных организациях и т.п.), так и субъективный — выбор, сделанный самим государством (элитой, обществом) в пользу гегемонии как стратегии государства.

В случае с Соединенными Штатами к выбору в пользу гегемонии подталкивали как успехи во всех сферах жизнедеятельности державы, так и «состояние умов» американского общества и США. После окон­чания «холодной войны» американское руководство и общество, каза­лось, сделали выбор в пользу глобального лидерства. Он не вызывал открытого неодобрения со стороны других ведущих держав и был с во­сторгом встречен теми небольшими странами, которые желали войти в сферу «благожелательного преобладания» Вашингтона. Именно в те годы стали популярны идеи «американской империи демократическо­го типа» и «либеральной гегемонии».

В 1990-х годах на противоречия между заявленными высокими це­лями администраций Б. Клинтона и методами, которым они достига­лись (войны на Балканах, например), мало кто обращал внимание. Счи­тается, что США борются за «лидерство», хотя американская политика по содержанию и методам соответствовала характеристикам типичного «гегемона». Элемент принуждения в ней становился более явным. Рос­ла роль и военного фактора, тенденция к игнорированию позиций меж­дународных организаций. Судя по отдельным заявлениям представите­лей администрации Клинтона (М. Олбрайт, Р. Холбрука, взгляды кото­рых и сегодня почти не отличаются от воззрений умеренных республиканцев), уже к 2000 году полным ходом шел процесс утверж­дения не американского лидерства, а того, что спустя несколько лет стало именоваться гегемонией.

Правомерно ли говорить об американском лидерстве применитель­но к периоду 1991-2001 годов — до известных террористических актов? Чтобы ответить на этот вопрос, следует учитывать два фактора: внут­ренний — стремление и способность Америки, и внешний — призна­ние американского лидерства мировым сообществом.

Относительно первого фактора можно дать утвердительный ответ. Во-первых, с завершением биполярной конфронтации объективно во­сторжествовали американская модель развития, американские ценнос­ти и американская политика. Во-вторых, Белый дом возглавил моди­фикацию мирового порядка, в то время как другие державы почти не оказывали на него влияния. В-третьих, США взяли на себя роль глав­ного «миротворца» (бывшая Югославия) и «устроителя судеб» неблаго­получных стран (Гаити и Сомали). Они бросили немалые людские и материальные ресурсы для урегулирования некоторых острейших меж­дународных ситуаций. Наконец, в-четвертых, Америка открыто объя­вила о готовности и желании «без ограничений и препятствий осуще­ствить свою историческую миссию по преобразованию мира», то есть взять на себя ответственность и бремя мирорегулирования.

Важнейшим фактором, который мог бы «оформить» американское лидерство, стало признание со стороны ведущих мировых держав и боль­шей части других стран мирового сообщества. Это означало, что значи­тельная часть стран мира должна была не просто признать преобразую­щую роль Соединенных Штатов, но согласиться «следовать» за лиде­ром, признавать правильность избранной им линии. Именно с добровольным признанием правильности американского плана преоб­разования мира возникли трудности, которые вылились в осложнения отношений Америки с остальным миром.